Крайне удачный и полезный бесплатный курс „Макияж для себя“ от абсолютного чемпиона мира по декоративной косметике Марины Янгильдиной.

www.mk.yangildina.com
Присоединяйтесь и других зовите!

Боже мой, ну какой же я овцой была весь этот лиру (:
Еле вспомнила имейл на который регистрировала эту страничку, еле восстановила пароль и вот я снова здесь, черт знает зачем.
И дай бог, чтобы через пару лет я зашла сюда и снова удивилась своему идиотизму.

Настроение сейчас - Бывало и получше

Два дня отчания на дне молочно-белой дымной бутылки.
Так, что ноги подкашивались.
Так, что впервые за мою самостоятельную эпоху я всплакнула ни о чем.
Мое остервенелое желание научится играть на гитаре довело меня до перебинтованной левой руки, которая болит словно злые люди ломали по косточке в час.

На репите стоит Massive Attack - Paradise Circus (спасибо), а я меланхолично гоняю клубы серого дыма по квартире.
Отпустило.

Посмотрите It might get loud. Это стоит того.
 

 

Слушать этот музыкальный файл

Фотографии _kenler_ : kenler

Под вчерашним обвалом, идя по улице и хрустя снегом я вспоминал прошлую зиму. Сырую зиму со снегом под дубленкой, синяками на заднице и вкусом портвейна во рту. По внушительному количеству рябины осенью я верил в морозную русскую зиму, красивую такую, как из сказок, только без снега за шиворотом, без синяков и со вкусом хотя бы вина.

...Но еще один вечер потусив под "проливным" снегом, я понял что с мыслями о счастливой сказочной поре я пролетаю как фанера над Парижем.

Мало того что слои гигиенической помады на губах стали уже частью меня, а к щекам порой больно прикасаться, так еще наконец сдались мои многострадальные глаза.

Два снежных вечера и они охреневшие с воплем "совсем сдурела хозяйка", совсем опухли и долго нудно болят.

И что мы имеем? Слово "косметика" на ближайшие дня 4 можно просто вычислить из лексического оборота, заменив его солнцезащитными очками и витаминами. Для неосведомленных (как выяснилось такие еще есть) если вы увидите на улице снеговика идущего по улице, у которого между шапкой и шарфом будут торчать солнцезащитные очки - знайте это я. И все для тех же людей - это не пафос, это зима.

А еще я мерзну и нужно купить пуховик...

 

Было бы очень жестко, переключая аськи, написать одному человеку "Я тебя люблю", и следом отправить сообщение: "Ой, прости, это я не тебе". Вариант признания в любви для стыдливых(подождать, что ответят, а потом отмазаться или нет - зависит от ситуации). Вариант избавления от ненужных поклонников. Вариант полного избавления от очень-очень ненужных поклонников. И вообще, я уже заебался с этим квипом, с этими вкладками, которых постоянно сто штук открыто, и в них паришься как в бане. Постоянно сообщения не туда отправляются. Самые казусы - когда копируешь кусочек лога с человеком...этому же человеку! Когда невинно обсуждаешь с молодым человеком люстру, строя из себя кисейную барышню, а параллельно затрагиваешь с другом в аське тему стояков во всех подробностях, и случайно пишешь мегасообщение про стояк тому, с кем говоришь о люстре. Когда случайно отправляешь другу в аську сообщение, изначально адресованное подруге, что этот самый друг - мудак. Когда в середине разговора отрубается тырнет. И когда ты далеко от меня.

Иногда я чувствую себя просто красивой вещью. Вещью, которой можно пользоваться самому и хвастаться перед друзьями, и убирать на полку до лучших времен. Вещью, которую ревнуешь и хочешь, чтобы она была только у тебя. Вещью, к которой не испытываешь никаких чувств и эмоций помимо эстетических и собственнических. Вещью, которой ничего не расскажешь, и которая ничего не поймет. Вещью, которую можно с легкостью променять на другую, не менее красивую вещь, можно сломать, разбить, выбросить, подарить, засунуть в дальний ящик стола, забыть протереть от пыли... Мне не хочется быть искусственной игрушкой, мне хочется быть полноправным партнером, а это невозможно без уважения. С каждым грубым обращением с красивой вещи отлетает один страз, с каждым оскорблением кусочек человеческой души отмирает, и настанет момент, когда вещь превратится в жалкое подобие себя первоначальной, а душа воспарит жалким огрызком.

Параноит. Не до смеха. Не до боли. Не до жизни. Я боюсь. Всего боюсь. Еще немножко - и сломаюсь. Это сентябрь. Месяц боли, страха и страсти. Переживаний, воплей и счастливого утыкания мордой в подушку. Ненавижу боянить сам, и еще больше ненавижу, когда боянят в отношении меня. Вполне себе понятные непонятные чувства. Чужие проблемы в сто раз легче своих, над ними не приходится плакать. Я - ходячий генератор афоризмов [Джека]. Дайте мне желтых листочков самоклеящихся, и я в два счета облеплю ими всю квартиру. Возможно, даже землю переверну. Если ничего не можешь добиться в жизни, то можно добиться головой об стену. Отчаянно хочу, чтобы меня поцеловали в мозг. Хочешь, я расскажу тебе сказку? В этой сказке не будет черного и белого, не будет вечной борьбы добра со злом. Ты просто не узнаешь, кто был злой, а кто добрый, потому что добра и зла не существует. Кровь - это добро, и она же зло. Ты никогда не поймешь, кто прав, а кто виноват, потому что я не уме рассказывать сказки со счастливым концом. Тебе когда-нибудь снились цветные сны? Мне - да, и поэтому я не спала, потому что они мне не нравились. Стоило лишь промелькнуть яркой картинке - и я просыпалась. Я научилась видеть их черно-зелеными, и теперь я могу спокойно спать. Тебе никогда не казалось, что сильным людям тоже необходимо твердое плечо рядом в минуты слабости, и что они тоже умеют плакать? Слезы - они как вода из крана. Стоит его закрыть - и глаза останутся сухими на годы. Стоит его открыть - и слезы будут подкатывать к глазам поминутно, от одной только плохой мысли. А для сильного человека - какой выход? Ему не хочется, чтобы кто-то видел его слезы. Поэтому он лучше пошлет нахуй самого близкого человека, чем позволит ему увидеть свою слабость. Ты верил кому-нибудь? Я верила, и каждый раз обжигалась. Потом залечивала раны и находила кого-нибудь другого, кому можно верить - до первого предательства. меня можно понять - мне всегда везло влюбляться в тех, кому на меня ровным счетом все равно. В конце концов, это мои страдания, и никому больше не понять, что в моем мире черное, а что - белое. Я все равно буду верить людям. Ты хотел кого-нибудь убить? Я хотела, и даже пыталась, но...не смогла. Мне не страшна тюрьма, не страшны издевательства, я просто боюсь видеть кровь на своих руках, от этого мне опять начнут сниться цветные сны. Я буду выходить замуж в ярко-красном платье, а за подвязкой чулка будет прятаться нож. Букет невесты будет расцвечен лезвиями. Я хочу жениться на самой себе - это единственный человек, который меня понимает и будет любить до конца моих дней. Иногда мне кажется, что мне следовало бы родиться бабочкой, чей век недолог, а то и вовсе не рождаться. Странно, правда? Наверное, теперь ты понимаешь, почему я не люблю детей и не умею рассказывать сказки?..

Это все очень сложно и запутанно. Оно не поддается пониманию, оно вне разума, оно сплошь и рядом эмоционально и даже где-то взято с потолка. Good boys never win. Хорошим девочкам никогда не везет. И не только хорошим, а даже тем, кто пытается быть хорошими. Красивым и умным не везет вообще никогда. Мужчины только говорят, что любят таких. Они любят за недоступность. За смех, за стеб, за плохое, за боль, которую им причиняют, за загадочность, непонятность или, напротив, прямоту. Поначалу. А потом приходят к тому, что "я искал женщину с большими сиськами". Которая будет смотреть в рот и предоставлять полную свободу без лишних вопросов, или с вопросами, не требующими ответа. Достаточно дать конфетку - и она заткнется, вот она, примитивная философия. Можно продолжать хавать дерьмо до бесконечности и терпеть, терпеть, терпеть. Но это прерогатива хороших девочек. Девочек, в чьих умах нет конкретики. Или тех, кто безумно влюблен. Но любые розовые очки имеют свойство где-то теряться, или даже разбиваться с треском. Как там было в одном из мультиков? "Я не могу быть с тобой, потому что ты слишком хороша для меня". Подтекст: потому что рядом с тобой я не ощущаю себя мужчиной. О Боги, за что мне это?(с)Страд Ничто и никогда не сможет помешать мужчине быть мужчиной, если он этого хочет. И может. Но почему-то мужчины предпочитают быть машиной, а не водителем. Подчиняться. Не проявлять инициативы. Власть к власти, тело к телу, волосок к волоску. Сильные любят сильных, сильным не нужны тряпки. Романтика - это не то, о чем пишут в книгах. Самая большая романтика - в одиночестве. В том, чему посвящены самые гениальные книги, фильмы и картины. Loneliness. Святая пустота внутри. Безысходность. Без ничего, stripped off myself. Наверные, быть подонком намного легче. Легче быть любимым, нежели любить. Но быть любимым, не отдавая ничего взамен - безмерная скука. Единственный выход - смеяться, не подавая виду, что у меня в тумбочке лежит dvd "French Kiss", а по ночам я крепко обнимаю подушку.

Фотографии _KenLeR_ :

И она вернулась. Через год. В радиоэфире нашего неформатного радио. И с тех пор я стал не ее любимым. Я стал ее фанатом. В нашем городе ее помнят, но мало кто узнает ее в этом отвязном образе, с этой гитарой и в этой коже, ведь видел ее такой только я. И только я помню до мелочей е голос, лицо и этот шрам от аппендицита, зататуированный змей, а больше никто его не видел, и поэтому не могут узнать ее. А я не хочу никому рассказывать, и поэтому написал это здесь. Прости меня, Ирочка...или Джеральдина, Джери, как тебя стоит называть сейчас? Я не знаю...Прошло уже семь лет, а я не получил от тебя ни единой весточки, ни единого словечка. Если ты увидишь это, вспомни меня, вспомни Н. и себя, школьную... Я все так же один. Я не смогу до конца жизни найти кого-то, кто сможет заменить мне тебя. Я люблю тебя. Вечно. Марк" Внизу красовалась моя прошлогодняя фотография и ссылка на мой сайт. Я отложила в сторону распечатку и расплакалась. Не потому, что вспомнила а потому, чо мне стало мерзко, что это видел кто-то еще. Что теперь начнут вспоминать, и начнет вылезать прошлое, которое я тщетно пыталась закопать на глубину шесть футов под землю. А Марк...Я любила его, но не так как Стэна...или Эла...Черт возьми, что мне сейчас им говорить... -Покорять Питер вздумала, старлеточка?,-голос Стэна, материализовавшегося в дверном проеме, был неумолим.-Что ж, тебе это удалось. Браво, брависсимо!-он издевательски захлопал в ладоши. -Погоди,-прошептала я сквозь слезы. -Что-"погоди"? Мы живем вместе уже год, а ты до сих пор впариваешь нам свои дешевые сказки? Да, твоя история выше всяких похвал, но мне не нравится натыкаться на настоящую любимую женщину в интернете, а не слышать правду от нее самой!-Стэн был в бешенстве. -Ты не пнимаешь. Это прошлое. И ничего более... -Как это? Ты же рассказывала совсем другие вещи! Ты рассказывала, что всегда была такой! А тут...Ирочка...Может нам тоже стои называть тебя так, а? Любовь, и все такое...Кто тут рассказывал, что никогда не лбил никого, кроме нас, а? Тьфу, не хочу даже разговаривать. -Ты хочешь, чтобы я ушла?-тихо спросила я. -Правильно, вали. Думаю, что Элу это понравится еще меньше, чем мне. Вали отсюда и читай своих Фейхтвангеров в другом месте! И это еще не все, что удалось о тебе раскопать. Как насчет твоих делишек в университете, а? Думаю, ты и сама знаешь все, что я хочу тебе сказать. А теперь-проваливай. Я не стала спорить. Лишь молча натянула пальто и сапоги и выскочила в ночь. дорогие читали. это последнеечто я написал. и хз напишу ли еще. не знаю заинтересует ли вообще кого либо продолжение.

Я не понимал всех музыкальных тонокостей, которы она вылила на меня, как ушат холодной воды, и, вернее всего одиннадцатиклассники тоже их не поняли бы потому что больше сотрудничать не предлагали. А она сидела в Интернете и выкладывала свои песни. записанные на кухне квартиры ее бабушки и дедушки, туда, и ее творчество ценили. Я не знал, откуда у нее берутся деньги а она не говорила. Она,бывало пропадала дня на два, а потом появлялсь, ка ни в чем не бывало.А я работал у отца в гараже, точнее, подрабатывал на выходных, и со скромной зарплаты покупал ей букетики фиалок или гербер, которые она любила. Потом я осторожно навел справки о том, что она приторговывала наркотиками и сама ими не брезговала. С недавнего времени. Но она хитро пряталась и мне ни разу не удалось поймать е с поличным, поэтому это все были лишь слухи... Так близился и наш выпускной. Два года безумной любви, не остывающей ни на один день. Два года признаний, тайн, секса и экстравагантности. Я сам изменился рядом с ней и понимал, что мне сложно общаться с людьми. Я прекрасно понимал ее, десятилетнюю, и все же не понимал. Она была открытой книгой со страницами, исписанными непонятным языком. Возможно, арабским, или китайским. Факт в том, что в этом городе его не понимал никто. Она могла с легкость рассказывать об экономике США, а весь вечер пить коньяк и курить, читая очередную книгу, которые у нее никогда не заканчивались. Она никогда не делала домашних заданий и не готовилась к экзаменам. И это было всем понятно, что единственный золотой медалист, по праву заслуживающий медаль-это она. И она была единственной, потому что остальные в панике боялись щупальцев ее подруг-учителей. Потому что она во всем хотела быть исключительной. И не хотела быть одной из. И все это знали. В день выпускного мы с ней договорились встретиться в пять часов на нашей лавочке. Я шел туда, в своем бежевом костюме и начищенных ботинках, с чувством какого-то страха, непонятного, который давил на желудок и мешал легким дышать. Она сидела там с неизменной книгой в руках и сигаретой в зубах. А в двух метрах от лавочки стоял заведенный мотоцикл. А на ней был не привычный деловой костюм или свитер с юбкой, и не выпускное платье, которое должно было подходить случаю, а кожаная куртка и кожаные штаны. И волосы были острижены. Наголо. На шее болталась на ленте золотая медаль. А из кармана торчал небрежно сунутый туда аттестат. -Я не пойду на выпускной. Я уезжаю в Петербург. Прямо сейчас. Я не мог сказать ни слова. -Я приеду скоро. И заберу тебя с собой. А сейчас надо спешить,-и она поцеловала меня в губы. Крепко-крепко, и я ощутил вкус ее помады и ее дорогих вишневых сигарет. -Пока...,-только и успел сказать я, и она легко запрыгнула на мотоцикл и умчалась. А я пошел на выпускной, где все гудело И напился впервые в жизни. Потому что ее не было рядом со мной в этот важный день. Я слышал какие-то голоса и перешептывания одноклассников, когда директор говорил о ней и о ее многочисленных талантах, превозносил ее, а она не слышала всей этой похвальбы, а мчалась куда-то на север, в мрачный дождливый город, чтобы найти там непонятно что. Но я почему-то верил, что она вернется.

С тех пор мы частенько сидели вдвоем в этом садике после уроков, курили и разговаривали, точнее, говорила в основном она, а я слушал. Она рассказывала мне о книгах и больших городах, а я слушал и запоминал. Мои оценки стали на порядок лучше, а друзья от меня отвернулись, "потому что ты общаешься с Этой". Но она была мне намного интереснее, чем все они вместе взятые-хрупкий комок противоречий, связанный в единую цепь. Маленькая девочка с глазами старушки. Я видел, что ей пришлось пережить многое, но не знал, что. Я узнал, что живет она тут с бабушкой и дедушкой, а о родителях не рассказывает ничего. Она была эксцентричной, но я видел лишь части этого. Было ясно, что мне она не доверяет своих мыслей. Доверяет лишь почерпнутое откуда-то и какие-то незначительные бытовые детали. А о главном-своей душе-не говорит ничего. Запечатала ее так, что туда никому нет ходу. И я был тем, кем был-молчаливым наперсником, безмолвным собеседником, немой тенью при ней-королеве моего сердца. А однажды, летней ночью, когда я играл в очредну компьютерную игрушку, а родители спали, я услышал под окнами звуки гитары и знакомый чуть хрипловатый, но звонкий голос. Она играла что-то, что можно было бы назвать джазом, но не джаз, роком, но не рок, блюзом, но не блюз...Что-то среднее, что-то непонятное. Я подлетел к окну, и увидел, ка она сидит на лавочке, скрестив ноги по-турецки, держит в рука гитару и поет, смотря на мой балкон. Я несмело поднял руку в приветствии, и она улыбнулась мне в свете фонаря. Я натянул кроссовки и выскочил из квартиры. К ней. Моей полуночнице, бесшабашной ночной фее. "Привет" "Привет. Почему не спишь?" "Читал,"-не хотелось признаваться ей, что я играл. Она как-то говорила, что не любит компьтерные игры. "Да? И что читал?"-насмешливо приподняла она брови. "Я..эммм...я не читал",-болван! "Я знаю", и, положив гитару на лавочку, она обняла меня и поцеловала. от самый первый поцелуй я запомню на всю жизнь. Она целовалась тоже совершенно. Я не хотел выпускать ее из своих рук, но она сама оторвалась от меня. "Я люблю тебя"-слетели слова с ее губ, и она бросилась прочь, забыв гитару на лавочк. И моментально нырнула к каку-то подворотню. А я сел и обнял гитару, которая еще хранила тепло ее тела. На следующий день она не пришла в школу. Все гудели, обсуждая это неслыханное событие: ведь она никогда не болела и не прогуливала. После учебы я пошел в парк. Она была там. Она не видела меня, поглощенная каким-то очередным философским трудом. Я подошел и сел рядом. Она испугнно оглянулась и отложила книгу. -Прости меня за вчерашнее. Я была немного не в себе. -Правда? Тогда ты не сможешь ответить взаимностью на мою любовь?-и я позволил себе улыбнуться. Ее лицо просияло как солнце среди туч... С того момента мы не расставались совсем. Мы жили друг другом, плавились друг в друге рассказывали друг другу все. Она рассказала мне, что моталась по всему миру с отцом, пока он не женился и не сплавил ее бабушке с дедушкой сюда. Что больше всего на свете хочет стать знаменитой. Неважно кем, лишь бы стать. Что у нее масса целей, и она их осуществляет. Что она никогда до меня не была с мужчиной, и что ей это было неинтересно. Что она против семьи и брака. Что она любит музыку больше жизни и что она уже видела свою судьбу, потому что почувствовала это. Что ей приятны сексуальные извращения, и что у нее год был эпистолярный роман с какой-то лесбиянкой из Одессы. Что она мечтает выучить тридцать языков и исколесить всю планету на мотоцикле. Ее мечты были такими пространственными, такими размашистыми, что я предпочитал умалчивать о своих...А она любила меня своей странной любовью, впивалась в мои губы как в источник живительной воды, занималась со мной любовь так, будто это единственный способ возвращения человеу жизни. Она бесспорно, была ведущей, я-ведомым. Скандалы, которые она закатывала, слышали все вокруг, но также быстро отходила, выбиралась по ночам с гитарой на улицу и сочиняла новые песни. Она никогда и никому их не играла, единственное, что я помню: пресловутый школьный концерт и та самая серенада под окном. Когда-то к ней пришли одиннадцатиклассники с предложением создать группу. Она решила их послушать и выбежала из зала в панике, закрывая уши руками. Позже она сказала мне, что такими руками даже панк сыграть невозможно, а вокалисту не мешает выучить хотя бы до-мажорную тональность.

Я помню этот момент прямо как сейчас. Разом замолчали все. Ее маленькие руки двигались по грифу гитары с несказанным мастерством, а голос пленял и был совершенно непохож на голос десятилетней девочки. После того, как она окончила играть и поклонилась, гром аплодисментов не смолкал в течение минут десяти, и все кричали: "Бис!Бис!" А она стояла и улыбалась. Маленькая нимфа с большой гитарой. А потом также тихо ушла за сцену, и тольо ее и видели все каникулы. Я всегда знал, что я люблю ее. Сначала детской любовью, потом пламенной юношеской, теперь уже созревающей взрослой. Но я не мог ей в этом признаться. И быть верным пажом, таскающим за ней ее толстенные киниги тоже не мог. Тогда мне было важно мнение друзей. Но и она тоже... У нее не было друзей. Была одна подруга, скромная, ничем не выдающаяся, соседка, которая училась в параллельном классе. Но и на ту она смотрела свысока. Как и на всех нас. А из ее обожаемых учительниц географии и биологии мы не могли вытрясти не слова, словно они сами стали такими же мраморно-каменными, как она. И в пять раз более требовательными. Не только к нам-ко всем. Из-за нее, оторой одинаково легко давались и точные науки, и гуманитарные. Один раз я украл ее тетрадь по химии. С задней стороны тетради были написаные мелким почерком стихи. Хоть что-то из ее души. Стихи были полны той самой безмятежности, которая сквозила в ее движениях, но чувствовалась в них какая-то надрывность, безысходность, неприятие окружающих. Я перечитывал их часами. Они и сейчас у меня, эти трогательно-наивные детские стихи девочки, которая уже тогда смотрела на мир взрослым взглядом. Жестим и проницательным. Она не жила книжной романтикой, как мы все думали. Она впитывала и наши разговоры как губка, и составляла психологичесие зарисовки по ним. Она была для нас всем, а мы для нее ничем. Не знаю, может, так казалось только мне, но вся наша школьная жизнь вертелась вокруг нее. А потом свершилось чудо. В девятом я подошел к ней и несмело попросил объяснить мне, как пользоваться биномом Ньютона. И она, тряхнув волосами, объясила мне бином за пять минут, и я прекрасно это понял, хотя все время разговора не отрывался от ее вишневых губ. Потом она улыбнулась и сказала: "Если что еще непонятно-обращайся". Я думал, что умру на месте. Сердце билось так, будто я пробежал десять километров без остановки. А она уже повернулась спиной и прошла на свое место. И потом весь последний урок я чувствовал жжение ее взгляда в спину, через очередную книгу. На этот раз - Голдинга. И после уроков я предложил проводить ее домой, хотя жила она в двух шагах. Она улыбнулась-и согласилась. А вдобавок-предложила посидеть в парке на лавочке, потому что обычно после школы она там сидит. Я не смог выдавить из себя ни слова, только кивнул головой. Я плохо помню, о чем мы говорили, и говорили ли вообще. Она курила какие-то дорогие сигареты и умело пускала кольца. Призналась, что ей очень одиноко в этом городке, и сказала, что ей придется оставаться здесь, пока она не закончит школу. А потом она сбежит из дому и уедет в Петербург. Ей почему-то нравился Петербург. А в нашем городе ее ничего не держало. Ей было скучно, нестерпимо скучно.

С ней никто не разговаривал и над ней смеялись за спиной, но я совершенно точно знал, что любой из мальчишек в классе был в нее влюблен, а любая девчонка мечтала быть на нее похожей. Еще бы: помимо натуральных платиновых волос, ниспадающих на ее плечи густой волной и огромных зеленых глаз, скрытых за оправой очков, впрочем, тоже не портящих ее внешний вид, она обладала совершенно фантастической памятью и врожденным актерским и музыкальным даром. Весь класс замирал в восхищении, когда она декламировала стихи на уроках литературы. Или подменяла заболешую историчку. Она делала это так здорово, что никто и не думал заняться обычным на таких уроках морским боем, перепиской или перебрасыванием скатанными бумажками. Но когда она сходила с трибуны и садилась на свое место, она снова сталовилась одной из нас, одноклассников, "ботанкой", "синим чулком", "очкастой", "зубатой" и кем только еще. А она снова не обращала внимания, уткнувшись в очередную книгу в дальнем углу классной комнаты. Мы завидовали ей. Завидовали ее ангельскому спокойствию, ее знаниям, отношению учителей к ней, ее талантам.И поэтому каждый из нас одновременно мечтал сидеть с ней рядом и довести ее до слез. Мы не знали о ней практически ничего. Только то, что она появилась в нашей школе из ниоткуда. Просто так вошла в ятом классе в двери нашей классной комнаты, сжимая в руках черный рюкзачок, одетая в красный костюм с великолепной прической на голове и белым бантом. Она была не из нашего города, не из провинциального Н., в ней сразу чувствовалось что-то чужое, что-то неизведанно, чего никто не мог понять. Нам представили ее, такое обычное и простое имя, Ирочка. Она села на заднюю парту, прямо сзади меня. И сразу же достала из сумки книгу. Я даже сейчас помн, что это была за книга: "Поющие в терновнике". Сам я смог прочесть ее только в десятом. И то мало что понял. Училка сразу же сделала ей замечание и попросила повторить то, что она только что говорила. Ирочка взглянула на нее своими безмятежными глазами, и слово в слово повторила то, что училка говорила в течение последних пяти минут. А потом с такой же улыбочкой, с чертенятами, пляшущими в глазах вышла к доске и...урок был сорван. Потому что она держала в руке учебник за восьмой класс, и с легкостью решила пару уравнений из сложного курса. Тогда я этого не понимал, но уже в восьмом, когда мы пытались запомнить и научиться применять формулы сокращенного умножения и решать квадратные уравнения через дискриминант, она носила под мышкой учебник по линейной алгебре и иногда консультировалась у математички, по совместительству, завуча, как решить то или иное неравенство. И то же самое повторялось на всех остальных уроках. Она была гениальной, и все это знали. Но она никогда не давала ничего у себя списывать. Просто смотрела в глаза и улыбалась. Мы все понимали, что ей с нами неинтересно, хоть мы и были ее сверстниками. И продолжали над ней издеваться. В конце пятого класса, на сборе в актовом зале, после поздравления всех школьников и родителей, начался праздничный концерт. Танцующие вальс третьеклашки, старшеклассники, разыгрывающие юмористические сценки..Но все смешалось, когда на сцену вышла Ирочка с гитарой и попросила опустить микрофон пониже, чтобы она могла петь. Из зала послышались смешки и шикания, но она опять не обратила внимания. Просто взяла в руки и запела.

Я неслышно вошла в квартируЯ и сняла с ног промокшие ботинки. Дождь нещадно хлестал по стеклам, но я, из принципа не пользовавшаяся зонтом, наплевала на профессиональный макияж и мех дорогого плаща. Сейчас этот мех скукожился и потерял всякий товарный вид. Меховое оперение теперь больше было похоже на черные сосульки. Мерзко, мерзко. -Ты выглядишь как бомжиха, девочка,-Стэн отставил свой бокал, но не поднялся.-Как провинциальная бомжиха, какой ты, собственно, и являешься. -Что?-безмятежно отозвалась я. -Тебе стоит меньше пить, красавчик. -Возьми, прочитай это,-он швырнул мне в лицо интернетовскую распечатку. Чей-то ЖЖ. -Очередным фанатским бредням ты веришь больше чем мне? ,-нахмурила я брови, но распечатку все-таки взяла.-Гм, гм, интересно... Внезапно вся кровь отхлынула с моего лица. С распечатанного на цветном принтере листочка глядело мое собственное лицо. На школьной фотографии, выпускной класс, последний звонок. В бежевом деловом костюме с короткими темными волосами. Мое лицо было обведено красным маркером. Я пробежалась по всей распечатке, занимающей около десяти листов. И на каждом листе были мои фотографии. От девяти и до шестнадцати лет. Причем мое лицо было узнаваемым. Слишком узнаваемым. Не настолько избитым временем, сигаретами, кокаином, алкоголем и бессонными ночами как сейчас, но оно было моим. -Ты почитай, почитай. А потом поговорим,-Стэн закурил и вышел из комнаты. Я на ватных ногах подошла к его креслу и тяжело плюхнулась в него. Пружины протяжно заскрипели, как будто заранее оплакивая мою душу. С самых же первых строк я узнала автора этого послания. Да, вот уж от кого не ожидала таких постыдных revelations в мечтах заработать деньги на чужой славе. Последний раз, когда я видела его три год назад, он все так же ходил с волосами в хвостике и работал механиком в гараже своего отца, зарабатывая двести, а то и меньше, долларов в месяц. Неплохая прибавка к жалованию, черт подери...Интересно, куда он это продал? Или, если это в его ЖЖ, неужели он такой дурак, что не додумался продать статью-сенсацию в какой-нибудь журнал? Одни лишь дивиденды, а может, и написанная впоследствии книга истории наших с ним отношений, прокормила бы его до конца его гребаной жизни. А наших отношений хватило бы и на три книги, и на пять, а при удачном стечении обстоятельств-и на десять. Если он еще будет узнавать мнения всех, кто был вхож в наш круг общения... Черт тебя подери, Марк, черт подери. Продать то, что было нашим и только нашим. Выстирать меня на публике. Унизить перед всеми. Ткнуть в нос грязным носком. Чмо, в суд на тебя подам! За правду...Но так ведь не делается...Хотя, я же еще не читала самой статьи, мне уже хватило фотографий и первых строк. Пожалуй, стоит подостыть и почитать. "Она всегда была странной девочкой, вечно сидящей на уроках и ничего не слушающей. Вместо учебников У нее всегда были толстые книги, всяких писателей, которых мы тогда не понимали. И предпочитали дразнить ее синим чулком, плевать в тетрадки, пинать ногами портфель и ставить меловые пятна на свежевыстиранных форменных пиджаках. Но к книгам мы боялись прикасаться. Тогда она убила бы нас. А на все остальное она смотрела с таким насмешливым пониманием и никогда не говорила нам ни слова, только насмешливо улыбалась и отправлялась в туалет отстирывать пиджак, вытирать портфель и вырывать заплеванные листы из тетрадей..." (след завтра)

А дни идут, нанизываясь друг на друга как петли на спицы, и с каждым днем все больше осознаешь, что одиночество-это, пожалуй, самая большая беда в мире. Когда-нибудь мне будет тридцать шесть, я буду сидеть на веранде дачного домика с бокалом мартини субботним вечером и понимать, что мне некуда пойти, даже если бы и хотелось. Что у всех уже свои семьи и свои заботы, а моя одинокая персона никому не нужна в целом мире. Ведь все основные контакты завязываются именно в молодости, когда у всех по карманам и по головам гуляет ветер, мы корчим из себя независимых интеллектуалов, а на самом деле ничего из себя не представляем, мы бравируем своей личностью, которой еще нет как таковой. А с возрастом мы смотрим на людей все более настороженно и видим в них только лишь потенциальных соперников или закоренелых обманщиков, и они видят нас только так же-тщеславными, корыстными себялюбцами. Может, и не нужны все эти бесконечные знакомства, посиделки до полуночи, не одна распитая на двоих бутылка пива, не одна потраченная вместе тысяча? Возможно, наше предназначение в чем-то другом, а не в этом стадном инстинкте, повергающем нас во все новые пучины знакомств, беспорядочных связей и получению онн ненужной информации? Кто его знает...Факт в том, что каждый из нас подсознательно боится этого одиночества неотвязным липким страхом, странным чувством, которое сильнее всех остальных, даже любви? Ведь и в любви мы боимся-потерять ее...Получается, что страх сильнее и первороднее? Не зря в Библии сказано, что самое тяжкое искушение, которое практически невозможно побороть, это не искушение деньгами и даже не искушение всевластием, а искушение сомнением...а сомнения порождает опять же страх...Получается опять же, что это самое сильное из человеческих чувств. Я шла через стену дождя, сапоги чавкали в слякоти, оставшейся от такого прекрасного снега, который хорош, когда лежит на земл мягким пледом, но совершенно плох, вплоть до матерных тирад под орущую в плейере шизофреничку-Сьюзи, перемежающихся отплевыванием, когда небо бросает эту волшебную красоту мне в лицо огромными пригоршнями, и я уже не просто королева, а всего лишь снежная девочка. И мне снились цветные сны наяву, бывает и такое, пусть даже до этого в туалете гостиницы мной были воровато разнюханы две дорожки такого же ослепительно-белого как этот снег, но на порядок более вдохновляющего порошка, я все же предпочитаю думать, что это не он совершил с мной такую метаморфозу. А что-то другое, наверное, какие-то другие чувства. И опяь через них шла липкая нить страха, на протяжении всего этого чудесного в своем бытовм ужасе сна. Мне снилось, что мы терпим провал за провалом, что приходится собирать мелочь по всем закоулкам нашей квартиры, где клочьями мечется пыль, потому что мы работаем в поте лица в пустоту, что год идет за годом, а все остается точно так же-жалкое по меркам общества существование. Что мы не те, кто есть на самом деле, а те, кому приходится долго и упорно идти вперед, по крупицам собирая то, что осталось от кого-то. Но мы не жалуемся, а сбрасываем обувь, приходя домой, и все втроем забираемся с ногами на диван, обнимаемся и верим, что what doesn't kill us, makes us stronger. Что двое-это больший противовес, чем один, что в обыкновенной паре люди давно бы опустили руки и скатились на почву бытовых скандалов, а у нас, если ко-то один начинает протестовать, двое других вполне способны убедть его в том, что все впереди, заразить тем неистощимым оптимизмом, который побуждает дальше идти вперед. Сегодня был неудачный день? Не кипятись, старина, завтра будет лучше. Лучше спой нам что-нибудь такое, душевное, для тонуса. А еще лучше-полезли-ка все втроем в ванную. Благо, чай у нас еще есть, и проведем время отлично.

Дорогие френды и читатели, на время перехожу из режима блога в режим книги. Наляпала одно творение, им уже заинтересовались, но закончить пока не соберусь, для вас публикую по частям, прошу: Открыла холодильник. Как всегда, пусто. Вот черт, придется пилить до ближайшего супермаркета. Или в кафе зайти? Нет, денег осталось совсем чуть-чуть. А поесть все же нужно. Я натягиваю сапоги и выхожу в темный подъезд. Каблуки гулко стучат по ступеням, и я цепляюсь за перила, боясь упасть. Откуда-то снизу льется нежная песня. Я останавливаюсь и прислушиваюсь. Черт подери, кто-то играет мою песню на раздолбанной гитаре! Я натягиваю на лицо шарф и стараюсь проскользнуть мимо. Удается, распахиваю дверь и ловлю глоток свежего воздуха. В Магазине они с опаской смотрят на мои темные очки и замотанный на пол-лица шарф. Я кладу на кассу пару йогуртов и пачку сигарет. В голове неустанно крутятся строчки Рембо о приходе в этот мир. Или в этом мире? Ведь у слова "приход" нынче масса разных значений... -Что? простите...я задумалась.-я кладу на прилавок деньги, беру сдачу и иду обратно медленным шагом, размышляя о том, что чувствовал Рембо, когда писал это стихотворение. Несомненно, оно вдохновило не одного современного постмодерниста или свободного художника, только почему-то никто не хочет признаваться в этом, все брызжут слюной, отстаивая свою оригинальность. Зачем? Все давно изобрели до нас. даже свою музыку я пишу, опираясь на технику игры Джоплин и Хендрикса, с разницей лишь в том, что они жили и творили давно, а я-будущая икона современности, пусть даже сейчас мне хватает денег лишть на йогурт, но мои песни уже играют в подъездах. Откуда у меня взялась эта четкая пиплфобия? (Я не переношу латинских названий, я все заменяю нормальными английскими словами). Сейчас вроде как наоборот надо поощрять, продвигать свое Я в большой мир. Но мне не хочется, даже думать не хочется. Хочется лишь есть. Дома я открываю йогурт и начинаю есть. Звонит телефон, рука с ложкой дрожит и йогурт переворачивается, оставляя на скатерти светло-розовое пятно. -Да? Да, я завтра приеду. Да, готово. Да...-я кладу трубку и включаю автоответчик. Не мигая смотрю на растекшееся пятно йогурта на светло-бежевой ткани. -Вот блин, -я рывком сдергиваю скатерть со стола. Слышу одинокий печальный звон-не заметила стакана, стоящего на противоположном краю стола. Он падает на кафель и разбивается на сотни осколков.-Чертовщина. сегодня явно не мой вечер. Я обреченно смахиваю осколки веником в мусорный бачок, отправляю туда же скатерть и иду спать. смысл прожигать вечер, если он изначально не задался?

Узнала сегодня одну вещь. До сих пор в шоке. Интересно, как на это отреагируете вы? Историю данную мне рассказала мне lust_devil_doll. В общем, живет у нее в соседней вузовской общаге одна девушка, третьекурсница-бюджетница, умненькая, но с одним минусом-семимесячная беременность. Беременна вроде как от любимого, но любимый, узнав о таком «подарочке», смазал лыжи. Аборт на 4 месяце делать было уже поздновато, да и денег не было, ибо семья у девушки небогатая: отец и мать алкоголики со стажем, а она вот так вырвалась в люди. После того, как родители увидели заметно выросший живот дочки, они без всяких проволочек выставили ее из дома. Чудом ей удалось выбить общагу через липовые документы. Но деньги-то нужны, а беременную на таком сроке на работу никто не возьмет. Вот и повадилась она в метро в переходе стоять с табличкой-авось и помогут добрые люди. В начале прошлой недели она как обычно направилась вечером на заработки. В общагу не вернулась ни в 10(обычное время), ни в 11, ни утром. А в 9 утра заявилась милиция, которая нашла у нее в сумочке пропуск в общежитие и студенческий. Оказалось, что вечером через тот переход, где она обычно стояла, шла орава пьяных парней, один кинул девушке мелочь, а остальные хором начали орать: «Ты что делаешь, нам на пиво не хватит! Все они беременные, а в пузе подушка, вот смотри!»-один из подростков подлетел и сильно пнул девушку в живот. Поняв, что сделали, ребята быстро убежали, остался только один, который подавал деньги, и вызвал охрану. По дороге в больницу девушка скончалась от потери крови. Вот скажите, можно ли таким ублюдкам жить на белом свете?????