Река в долине
Мы идем над рекой Сакраменто по мосту.
Дальше — нам по дороге к дамбе почти на восток,
где встретим тысячи ласточек, гнезда
лепящих на той стороне бетона, над головами,
над шоссе? дамбой? заброшенной. Вот
Батт Крик.
Джен бегает маленькими кругами,
Глядит на нырки птиц — смеясь —
они
втекают под мост, вытекают обратно,
Кай пристально смотрит в небо и молчит,
пытаясь увидеть отдельную ласточку, а не стаю,
проложить взглядом курс ее,
я из носков семена травы выбираю.
Берег. Сожженные желтые лица холмов-детей,
серые лица в колючках взрослых холмов над ними,
и вот мы стоим уже на самой Великой Долине,
где давно отвоеваны у болот
тысячи футов земли,
тысячи футов садов.
И лишь только здесь утрами
могут встречать новое воскресенье
воды древней реки, а трактористы —
отхлебывать кофе со сливками.
Отсюда ведь виден снег на горе Лассен
севернее Саттер Баттес
и арка Сьерры к югу от пиков Отчаянья,
ясная, как мальчик, спросивший “где начинаются реки?”.
— Реки плетутся из нитей ручьев,
стекающих с гор,
все бегущие реки,
всего и вся,
любые.
Перевод В. Чепелева
Деньги вверх по течению
Я слушаю людей, вещающих о благоразумии
высшей сознательности, о бессознательном,
взирающих сквозь собравшихся,
сквозь боковую дверь,
где жаркие блики рисуют
лоскуток загорелой травы и колючий олений кустарник,
это люди, проворачивающие законный бизнес.
Следующие же любят быстроту, риск,
уловки, знают, как верно
заламывать руки, беречь собственное здоровье,
нести несчастья на ширине плеч власти,
вечером пить за это!
Они не попадаются,
закон — они.
Благоразумие? Или его иллюзия.
А я могу чуять траву, щупать камни босыми ногами,
хотя сижу здесь, одет и обут,
вместе со всеми. Вот моя сила.
И не одно войско в мире
не есть та власть,
что сможет выхватить первопричину.
Это ослепляет, как мгновение или год.
Это плывет против течения.
Перевод В. Чепелева, А. Шатунова
Для/от Лью
Лью Уэлш просто возник однажды,
живой, как все мы. “Блядь, Лью, — сказал я, —
ты все же вроде бы застрелился?”
Он ответил: “Да, застрелился, все же”, —
и я почувствовал сразу мурашки по коже вдоль позвоночника.
“Да, ты застрелился тоже, — сказал я — я могу это чувствовать”.
“Да-а-а, — сказал он, — это главное, что мешает встретиться твоему миру
и моему. Не знаю я, почему.
Единственное, о чем хотел бы просить, —
учи детишек кругам.
Просто циклам. Жизни на колесах.
Это то, для чего я здесь, из забытого, из отсутствующего”.
Перевод В. Чепелева, А. Шатунова
Среди
И ели есть здесь, в сосновых лесах,
точнее — одна ель на миллионы сосен,
и ростки из ее семян, если осень,
повсюду —
но каждое лето они исчезают вовсе,
выживая лишь раз в сорок лет, когда
вода дождем здесь в июле прольется.
Лет пару назад совпало все как нужно,
и деревца прожили год,
и две ели Дугласа, хоть сил получили мало,
корни поглубже прячут
и мне подросли до лица,
значит — они среди сосен способны расти, растут.
Пусть даже 3000 футов плотных
камней, горячих и грубых,
до вод реки Юба.
Перевод В. Чепелева
Ягодная земля
(Гуляя солнечным весенним днем по лесистому склону позади фермы Лэйнс Лэйдин на реке Кентукки с Таней и Венделлом)
Под прелыми листьями Таня нашла черепашку,
в листве незаметную, гребущую лапками.
Мы взираем на укрытия диких птиц, затаенные
под карнизами известняка —
морского дна древний слой —
кто живет здесь, щетинящийся хвостами,
на кальции и кораллах;
За листочками, прутиками у входа —
никого внутри.
Венделл пригнулся к траве,
ближе лицом к одному из укрытий.
“Ого, ну и запах, здесь побывала лисица!”
Я, преклонив колени,
надеваю дыру на голову,
словно маску. Тьма;
всюду дух: тепло, влага,
Осколки костей, брызги? перья?
Морщинки пугливых тел.
И чуть-чуть уюта.
Перевод В. Чепелева, А. Шатунова
Настоящая ночь
Кокон сна в черноте постели
Снаружи этой сонной утробы
Доносится топот
Доносится топот
И наконец ум предстает перед фактом
Как рыба перед крючком
Енот на кухне!
Падение чайников
стук кувшинов,
грохот тарелок!
Я вломился бодро в этот ритуал
Вскочил неловко, нашел тапки
Схватил палку, бросился во тьму —
Я огромный сокрушающий демон
Что ревет на енотов —
Они промелькнули за угол
Царапанье мне сказало –
скрылись на дереве.
Я стою у подножия
Два молодых енота, что взобрались на
Два мертвых выкорчеванных пня
Вниз вглядываясь по обе стороны:
Рычу, рычу, я рычу
Вы ужасные еноты, вы поднимаете меня
В ночь, вы разоряете
Нашу кухню.
Как я стою, когда тишина,
Холод воздуха чувствуя животом
Будто кожу снимает
Я весь открыт перед ночью
Босыми ногами гравий ровняю
В руке палочка, навсегда.
Полоска облаков, несущая
Тощий молочный свет
Спина черная соснового сука
Луна еще полна
Деревья на склонах Сосновой все
Перешептываются; сверчки еще вяло сверчкуют
В темноте, под холодными сводами.
Разворачиваюсь и ухожу
Назад, по тропинке, к кроватям
В ночи лунно-молочной тонкое облако светится
И черные сосны шуршащие
Одуванчика шапкой
Читать далее...