Теперь мы с тобой смеемся когда вспоминаем это тогда, в тот почти уже зимний ноябрьский день было так холодно, что пальцы немели и мы шли не держась за руки, а прятали ладони в рукавах и молчали. Ты выглядела слегка растерянной и смущенной, а я старалась не копать и не расспрашивала ни о чем. Кофетун на Пушкинской, зайдем?

Да, это было как спасение от этого хрустально-ледяного воздуха и колючих снежинок, кусающихся и злых.. Я смотрю как ты медленно маленькими глотками пьешь черный кофе, щеки твои розовеют от тепла, во взгляде что-то тает и наконец ты со мной заговариваешь:
- Оставайся у меня сегодня, куда-нибудь сходим, может в кино?
- Не могу я не сказала родителям.
- Ясно, я могла бы и не спрашивать...
- Зачем ты так...
- Извини я просто замерзла, - ты улыбаешься, не глядя на меня, и вдруг прямо в глаза - испуганно и немного грубо:
- Скажи ты ведь никогда меня не оставишь, даже если у тебя будет муж и все что должно быть, мы же будем будем друзьями как всегда, как с самого детства?? - ты говоришь это с таким неподдельным отчаянием, что мне становится тревожно, и я тихо говорю:
- Я же люблю тебя... - и вдруг ты взрываешься и почти кричишь:
- Нет, нет, не говори, ты не знаешь что происходит, ты не знаешь что я...такая, что я люблю тебя не так.. я не могу быть с тобой как чужая... я люблю тебя, понимаешь, понимаешь?? ты понимаешь, кто я?

Взгляды соседей устремляются на нас. Ты больше не смеешь посмотреть на меня, сосредоточенно глядя на кофейную гущу, будто стараясь узнать свое будущее... наше будущее. Я чувствую, как долго в тебе жили эти слова, как они рвались наружу, мучая тебя, как сладостная боль родов, и вот наконец они разрушили стены недосказанности наших отношений.

- Ты шутишь? - я чувствую что слова звучат глупо. - То есть ты лесбиянка? - я понимаю что говорю неправильно и уже лечу под гору как снежный ком.

Ты больше не отвечаешь, смотришь в окно, и я вижу твои слезы. Я беру твою холодную ладонь и машинально глажу, не находя слов. Вдруг взгляд твой снова становится чужим, ты берешь еще кофе и улыбаешься зло и беспомощно:

- Что, теперь боишься меня?
- Нет, не боюсь, - молчим.
- Я провожу тебя до дома, хорошо? Может, после этих слов ты не захочешь больше меня видеть, так что позволь мне хотя бы не расставаться так быстро сейчас.

Я киваю, и мы идем по зимней улице вместе, я грею ладонь в кармане твоей куртки и ощущаю, как ты дрожишь не от холода. У подъезда я боялась, что ты меня поцелуешь, я старалась стоять как можно дальше от твоего родного лица, но ты просто сказала "пока" и измученно улыбнулась, и я знала что с тобой будет, когда ты вернешься домой.

Мы расстались. Была пятница.

Я приехала в понедельник в 8 утра. Ты открыла мне дверь в пижаме, лохматая, с мятыми щеками и полуоткрытыми сонными глазами. Улыбнулась. Взяла мое пальто. Обняла как всегда.

- Прости, я еще сплю.
- Хорошо...
- Хочешь чаю?
- Угу, - я поежилась.

Ты выпустила меня из сомкнутых рук и отправилась на кухню. Я прошла в знакомую, темную комнату, подошла к шкафу, нашла ее байковую рубашку, скинула с себя свитер и заледеневшие джинсы, ощутила плечами теплое бархатное прикосновение ее одежды и шмыгнула под одеяло. Постель была согрета ее сном и мурашки побежали по спине от нахлынувшего чувства дома и уюта. Она принесла горячий чай и ничуть не удивилась тому, что я лежу в ее постели.

- Замерзла? - усмехнулась она и потрепала мои волосы.
Сделала горячий глоток.
- Обожжешься, - она взяла у меня чашку.
- Пусть остынет. Она залезла под одеяло и обняла меня, уткнулась в шею и прошептала:
- Боже, какие же у тебя холодные ноги...

Прошло два с половиной года. Я люблю тебя. И спасибо, что ты озвучила то, что так долго витало между нами. Я не смогу быть так счастлива ни с кем кроме тебя. Пусть называют это детством, сентиментальностью. Но мы с тобой знаем, что это. Что не имеет своего названия.

Будь со мной, неожиданное мое счастье.

январь 2001 года

Ветрены улицы.
Твой подоконник.
С ритма сбиваюсь.
Холодно. Холодно. С ритма сбиваюсь. А вдруг ты сейчас из двери подъезда? Боже, как по-идиотски, по-детски... Зачем я вообще сюда пришла? Это ведь надо было... Стою прямо под твоими окнами. Стою. Курю. Интересно, что там, за тщательно высчитанным твоим окном? Сигарета шипит в снегу. Прячу озябшие пальцы в карманы. Тянусь за другой, закуриваю...

В этом городе нет
расстояний и времени.
На кусочки билет
Путь обратно потерян и что смешно, я только сейчас это поняла. Такие простые действия – пойти дальше. Сделать вид, что случайно шла здесь... Совершенно случайно. Гуляла... Нет, не могу. Тень за окном? Показалось? Сердце совершает бешеные кульбиты... Показалось.

Наваждение...
Криком, на пронзительной...

Хочется броситься бежать от каждого звука распахиваемой двери подъезда. Но это все не те люди. Окидывают меня странным взглядом, проходят мимо... Девчонка, глупая девчонка...
Морозный воздух затекает под воротник, в рукава. Замерзшие пальцы с трудом нащупывают часы. Какой кошмар...
Надо не оглядываться. Надо бы не оглядываться... Какая разница? Оглядываюсь.
Оглядываюсь всю дорогу...
Пока не теряю из вида...
Это просто вечерняя прогулка. Простая вечерняя прогулка...Пожалуй... Пожалуй, завтра я опять пойду гулять...

Белой сирени охапки.
Все руки в крови.
"Что это?" -
Я обрывала бегом,
там ведь бабки ругались.
"Ну, я скажу Вам -
а девушка Вы без башки.
Может, и стражи порядка
За Вами погнались?"

Нет, не волнуйтесь,
Погоня не снаряжена.
Я оторвалась от бабок
Без лишних скандалов.
Я ведь решила -
Сирень - это значит весна.
Вот я весны Вам
Кусок посолидней урвала.

"Боже мой, правый,
ну, просто святое дитя!
Вас не учили..?
А впрочем - давайте ладошки".
Нет уж, мадам,
Не волнуйтесь, пожалуйста, зря.
Все зарастет без воздействий,
Совсем как на кошке.

"Что ж, как хотите,
но чаем я Вас напою.
Сыр? Творожок?
Шоколад?" -
А пивка не найдется?
"Это Вы шутите?
Что-то я Вас не пойму".
Нет, не шучу -
Издеваюсь.
"Понятно". Смеется.

В чашках - жасмин,
В вазах - розы, пионы, сирень.
Дым сигареты
И голос, негромкий и нежный.
Счастлив Поэт,
Тает мятной таблеткой мигрень.
Тает обиды комочек,
Колючий и снежный.

И распускается
теплое солнце в груди.
И зарастают порезы
Ладоней и сердца.
"Вы загрустили?" -
Давайте чуть-чуть помолчим.
Чтоб не мешали слова мне
На Вас наглядеться.

"Ну, посмотрите,
Коль это занятье Вам в кайф".
В голосе - солнце
И легкие тени в ресницах.
Вот мое место покоя
И вот он - мой драйв.
- Слушайте, может быть,
это всё мне только снится?

"И не надейтесь,
сирень рвали Вы наяву.
И до сих пор там старушки
Галдят, возмущаясь.
Я - настоящая,
Вот я конфетку жую.
И ни во что -
Как бывает во снах -
Не превращаюсь".

Вы - превращаетесь:
В ветер, в весенний поток,
В солнечный лучик, в весну,
В золотистое лето.
"Можете быстро поймать
это всё на листок?
Как же красиво -
Я буду потом перечитывать это".

Нет уж, увольте -
Пришпиливать чувства к листу -
Это как будто котенка
Варить в скипидаре.
Вы их берите,
пока я их так раздаю,
пользуйтесь мигом,
когда я бываю в ударе.

…Запах сирени,
Улыбка, как пойманный сон,
Солнечный зайчик плутает
В каштановых прядках.
Бедный Поэт -
Опьянен он и заворожен
Женственной этой,
Таинственной,
вечной загадкой…

24.05.02

- ...А если хотите, то я познакомлю Вас с Машкой, - сказала она. - Вы просто встретитесь с ней в метро, и всё.
- А как я её узнаю?
- О, Машка такая, Вы её сразу узнаете!
- А если Машка не захочет меня узнать? - сострила я.
- О, Машка такая, она всех захочет узнать, - сказала она, не обращая внимания на мои остроты.

Ей хорошо было говорить, она-то “Машку” знала и, судя по её голосу - правильному, хорошо поставленному голосу, - ей можно было в этом доверять, в том, что она знала про “Машку”. И судя по тому, что она о ней, “Машке”, говорила. Потому что говорила она о ней хорошо, а мне всегда нравилось, когда о ком-то говорили хорошо: это предполагало, что когда-нибудь так же скажут и обо мне. А мне очень нравилось думать, что когда-нибудь обо мне скажут хорошо. Когда-нибудь. Или сразу. Лучше сразу, но можно и подождать.
- Да Вы ей сами позвоните, - сказала она, та, которая всё знала про “Машку”, - Вы ей позвоните и договоритесь встретиться.
И она дала мне её телефон. И это было очень заманчиво, позвонить “Машке”, которая сразу же захочет меня узнать. Я ещё ни разу не была знакома с человеком, который бы умел это делать.
И я позвонила.

- Алё? - сказал в трубке бархатный женский голос.
- Машу, пожалуйста, - вежливо сказала я.
- Машечка, тебя, - сказал бархатный голос, и трубка замолчала.
- Алё? - снова сказала трубка, но уже другим голосом.
И голос, которым она снова сказала “алё”, был тоже женским. Женским, но уже совершенно не бархатным. Не бархатным он был, этот новый голос, которым вдруг заговорила трубка, хотя и по-прежнему женским.
- Это Маша? - спросила я.
- Да, - сказал голос.
- А это Наташа! - радостно сказала я. И тут в трубке наступило молчание. И как только оно наступило, я сразу же поняла, каким был этот голос, заново сказавший “алё”. Он был шёлковым, этот голос, шёлковым, идущим прямо из Китайской стены, мимо которой то и дело бредут караваны, и погонщики верблюдов то и дело останавливаются возле неё и садятся на землю, прислонившись к ней спинами и вытянув свои усталые ноги. И теперь, когда в трубке наступило молчание, было похоже, что все погонщики верблюдов просто взяли и уснули в один момент, разморённые жёлтым китайским солнцем.
- Э-э... если Вам что-то говорит моё имя, - промямлила я.
- Пока ничего не говорит, - сказал голос. И тут один из погонщиков проснулся и стал карабкаться на стену, потому что ему стало скучно.
- Э ... Вам говорила обо мне Лена, - нудно подсказала я. - Она сказала, что Вы меня сразу узнаете.
- А! - сразу узнал меня голос. - Так Вы Наташа!
Погонщик верблюдов окончательно залез на стену и теперь показывал верблюду язык.
- Давайте встретимся с Вами в метро, - сказал голос. - В тупичке. Там, где нет выхода.
- А как я Вас узнаю? - спросила я.
- О! - сказал голос. - Я такая ворона, что Вы меня сразу узнаете. Я буду в зелёной куртке и чёрных джинсах.
И мы договорились встретиться в метро.

И я поехала.
И возле метро продавались розы.
И мне приглянулась одна, жёлтая, с красной каёмочкой, как будто чьи-то губы в помаде взяли да и поцеловали её прямо в её жёлтое темечко. И я решила купить эту розу, одну, потому что это будет очень элегантно - купить одну розу, и именно жёлтую, которая будет очень гармонировать с моим чёрным плащом, а так же с зелёной курткой той самой “Машки”, которой эта роза, собственно, и предназначалась.
И я задумалась, глядя на розу, и уж совсем было решилась её купить, как вдруг тётка, которая этими розами торговала, - толстая, в ватной куртке и с сигаретой, стоявшая себе молча всё это время, - вдруг встрепенулась и обрадованно сказала:
- Розочками интересуетесь? - и, хватанув сразу штук пять, сунула их все мне под нос, и та, которая мне приглянулась, тут же затерялась среди других, таких же жёлтых и таких же красивых, и все они были сплошь с красной каёмочкой, и я растерялась, потеряв свою розу, и растерянно посмотрела на тётку, не зная, что же мне теперь делать.
И тётка увидела, что я растерялась, и тоже растерялась и, растерявшись, поспешно сунула свои розы обратно, и мы растерянно посмотрели друг на друга, и тогда тётка сказала:
- Да возьмите лучше букет, - и показала на букет красных роз, которые совершенно не были жёлтыми.
- Но ведь они красные, - обиженно сказала я.
- Ну и что? - удивилась тётка. - Возьмите. Это “мадам”.
- Что “мадам”? - не поняла я.
- Эти розы называются “мадам”, - терпеливо объяснила тётка.
- Ах, так! - сказала я.
И подумала: действительно, какая разница? Жёлтые или красные, главное, что они называются “мадам”. Мадам - это, конечно, то, что надо.
И я купила букет и сломя голову бросилась в метро, потому что опаздывала. А я не люблю опаздывать. Я боюсь опаздывать. Я боюсь, что, опоздав, уже никогда не успею.

Я ехала в метро, прижимая к себе цветы, и думала о том, что дарить три розы это, конечно, пижонство. Пижонство или купечество. Что незнакомой женщине нельзя дарить три розы. Что незнакомой женщине нужно дарить только одну розу. Одну розу или весь мир. И что если подарить три розы, Читать далее...

Кадр пошел…
Звонок в дверь.
- Ты? Что… Заходи.
На тебя страшно смотреть. Вместо лица - сплошной кровоподтек.
- Я больше не могу. Он опять. Обкурился и… вот…
Рыдания.
Тащу тебя в комнату, пытаюсь что-то выяснить, в коридоре шаркает и бурчит квартирная хозяйка, ты рыдаешь…Дурдом. Бегу в аптеку, спрашиваю какие-то примочки, несусь обратно. Ты объясняешь мне что-то про его (и твою) большую любовь, я молча слушаю. А что я могу сказать? Что люблю тебя? Ты это знаешь, наверное, лучше меня, иначе не пришла бы сюда. Потом является твое абсолютно невменяемое светлое чувство и мне приходится заниматься выдворением его из квартиры.
Щелчок. Стоп.
*************

Кадр пошел…
Опять звонок. На этот раз - телефон. Ешкин кот, два часа ночи! Выползаю на кухню, цепляю трубку.
- Але…
- Это я. Слушай, мне срочно нужен этот учебник. Зайди на старую квартиру, а потом сюда, к нам.
- Лю, ты что, ночь глубокая…(Не буду же я тебе напоминать то очевидное, что ты и так понимаешь: видеть не хочу тебя с ним, как будто все о'к и мы дружим почти что семьями…)
- Ну пожалуйста, солнышко…
Голос ласковый-ласковый, с картавинкой, от которой я млею. Вздыхаю, одеваюсь и плетусь к черту на кулички, потому что какой у нас транспорт в это время? Только номер одиннадцатый. И тот сонный. Ну что я могу тебе сказать? Что люблю тебя? Что это - первый звонок от тебя за последние две недели? Да ты сама это знаешь.
Щелчок. Стоп.
*************

Сколько их было, таких звонков, а еще больше - молчания? Когда-то ты говорила, что нам хорошо вместе, когда-то ты говорила, что любишь, когда-то…Впрочем, о чем это я? Ты говорила, я говорила, мы говорили - бессмысленное спряжение бессмысленного глагола в прошедшем времени. Стоит ли?
*************

Кадр пошел.
Ты заходишь накануне отъезда. Путано объясняешь, что больше так не можешь, что изменить ничего нельзя, что билет в кармане, а через час - поезд, что…что…что… та-та-та-та-та-та-та-та… бессмысленно… та-та-та-та-та-та-та-та… не стоит… не думай… та-та-та-та-та-та-та-та… спасибо… та-та-та-та-та-та-та-та… пора…
Я молчу. Не хочу думать. Не хочу говорить. Не хочу слушать. Смотрю. Просто смотрю. Ответный взгляд с вызовом. Кому он нужен, этот вызов? Та-та-та-та-та-та-та-та-та становится тише, тише, тише. Где-то рядом хлопает дверь. Сажусь на корточки. Молчу. Молчу. Молчу.
Щелчок. Стоп.
*************

Молчу. Молчу. Молчу. Молчу. Молчу. Молчу. Молчу. Молчу. Молчу. Солнце закончилось.
*************

Кадр пошел.
Наконец-то! Письмо от тебя. Конверт к черту! Строчки, строчки. Ерунда какая-то…
Еще раз: здравствуй… будь счастлива… когда получишь…меня уже не будет…вспоминай…
Бред.
Еще: здравствуй…будь… меня уже…когда получишь…на память…
Так. Спокойно. Быстро. Зубная щетка. Сумка. Паспорт. Деньги на билет. Соображу по ходу. Вокзал. Поезд. Срочно. Черт! Билетов в этом направлении нет. Сезон. Все тянутся к югу. Что-то отчаянно вру тетке в окошке кассы. Не знаю, что она читает в моих глазах, но вдруг находится какое-то место.
Поезд. Светает. Тамбур. Мутное оконное стекло и сигаретный дым пластами. Во рту - вкус меди. Сердце где-то в горле. Не могу сглотнуть. Что же ты? Ты же знаешь, ты же всегда знаешь, что я люблю тебя. Мою, чужую, плохую, хорошую… Какая разница? Просто люблю. Ты не имеешь права не быть. Моя, чужая, плохая, хорошая…Какая разница? Да когда же поезд остановится?
Такси. Адрес. Твой дом. Боюсь нажать на кнопку звонка. Боюсь увидеть твою мать. Боюсь того, что сейчас услышу. Тяну руку к черной кнопке…
Звонок.
Ты открываешь дверь. У меня внутри - успела, успела, успела. Пока что - это главное.
- Что случилось? (Удивленные, холодные глаза)
Мысленно сползаю по стеночке. Сил нет. Стою и смотрю на тебя. Ты что-то говоришь. Объясняешь. Доказываешь. Обвиняешь. Не знаю. Размазалось, превратилось в грязные потеки на запотевшем стекле…("Письмо…Чтобы ты забыла…Символически уйти…Чтобы не мучить…") Не помню. В висках стучит: "Какая же я дура! Какая же я… Зачем так? За что?"
Бреду по чужому городу. Какие-то переулки, песок под ногами, серое море, серые люди, опять переулки, вокзал, ненужные лица, холодно, холодно, теперь всегда холодно…
Уезжаю поздно вечером.
Щелчок. Стоп. Пленка закончилась.
*************
THE END

18.02.2002

Настроение сейчас - Пляшет ревнует мое одиночество

Ночь без дождя похожа на отсутствие будущего - вода смоет прошлое, как слёзы стирают вмятины в памяти. Я - Сонины слёзы, ливень летней ночью, я отстреливаю все имена, которые причиняют ей боль. Но иногда я задаюсь вопросом: принесёт ли ей радость подаренный мир, в котором не будет болезненных, до судорог неприятных, тревожащих людей?
Дождливой ночью Соня делится со мной своей нежностью - опытной рукой отмеряя точную дозу, ведь она знает, что на меня её ласок, ласковых лепестков слов, ласкающих губ изначально осталось немного. Сужая ленту счастья, мы идём осторожно, боясь оступиться, поддерживая друг друга за драгоценные запястья, зашёптывая молитвы словами любви. Мы прекрасны, как старинные кружева, мы описываем такие же затейливые круги вокруг дыр памяти. У каждого были свои чужие, и мы стараемся скорей о них забыть, так как память у нас одна на двоих…
Порой мне удаётся вспомнить то, чего не было со мной на самом деле, а случалось с Соней. Соприкасаемое с мурашками на коже ощущение страха быть вовлечённым в игру прошлых теней, у которых нет даже имени, вступает в моё настоящее, где я уже боюсь смешаться с воспоминаниями и помешать течению событий, которые, следуя сумбурным законам теории вероятности, сделали меня её защитником. Я не хочу тащить другую карту, пусть даже это будет козырь - мне хорошо в моём настоящем, в том времени, где ещё неизвестно кому становится больней при упоминании тревожащего имени.
Смывая опыт частыми невинными ночами, мы очищаем свой путь назад: Соня забывает то, что не предназначено для меня, и я засыпаю с улыбкой. Нам необходимо забыть те события, о которых мы сами не хотели бы узнать. Ведь у нас так мало времени, а память - одна на двоих.

стою в щиколотной горной речушке, короткой, как девичьи юбочки весной. холодно и щекотно. это Карпаты. красивая невозмутимость гор забирает энергию, так говорят. рот как у рыбёшки-первоклашки, широко распахнут. дышу. в пальцах отловленные причудливые речные камни, обжигающе-холодные. ах-весна… проверяю колёса, впереди долгая автотропка-серпантин. подсаживаюсь под руль, тянусь к рюкзаку. на ладони умещается прозрачный флакон, запах тебя. свертываю крышечку, как в детстве голову шоколадным зайцам. пальцем - за ухо, и мокрая полоска тянется к запястью, тоже проделываю другой рукой, кап - и полоска. поварачиваю ключ, податливый polo урчит и мчу, оставляя дымок поражений позади. теперь-вверх. ветреная весна сдувает перхоть сомнений, скорым выдохом-гудком разносит громкую правду среди гор. впереди или нет, вверху, - она, обрадованно вскакивает и выбрасывает правые пальцы вверх, смеясь удаче. рука взвивается и я притормаживаю. близко - её большущие глаза и красивые зубы. она плюхается на переднее рядом и просит - вперёд! да, девочка, да! теперь - не снижая высоты.
- меня зовут по бе да, - кивает она на мой взгляд, и я, зная это намного раньше, протягиваю флакон.
- с именинами, это - тебе.
старательно выводят желанные губы надпись "eau de toilette Porokhom pro Pakh" и ресницы благодарно слипаются, а впереди долгая дорога вместе.

9/05/02

Музыка … не могу без нее .. и чтоб на полную мощность.. чтоб наполнила собой все мое существо .. всю меня .. живой концерт … понимаю, что все время что-то ищу, чего же? .. взгляд … вот он .. эти глаза, вот чего я ищу уже полчаса … музыка … зал начинает заводиться … я завожусь … и эти глаза тоже завелись .. я поймала твой взгляд … вспышка … я в лесу, мы идем по лесу и болтаем … так тихо , что даже не слышно о чем … ты смеешься и вдруг срываешься с места и бежишь … я бегу за тобой … вспышка … прожектор ударил в глаза … толпа в экстазе … понимаю где я … присоединяюсь к всеобщему безумству … ррррр … все смеются … новая песня , незнакомые слова .. все замерли и слушают .. слушают … о чем я думаю? .. одна мысль, все та же мысль не дает покоя … глаза .. сверкают … взгляд … поймала наконец … вспышка … боже где я … это же земля внизу … лечу … нет летим … ты рядом со мной летишь , да какой там летим … мы с неимоверной скоростью падаем на землю … откуда мы здесь ?.. почему ты не боишся , ты улыбаешься … блин, да я и сама смеюсь … полет, как же это прекрасно - летать … ветер , он несет нас … счастье … это миг счастья… я готова заплатить за него . за этот крошечный и огромный миг счастья … трава .. я вижу приблежающуюся поляну и каждую травинку на ней … нет страха … почему я не боюсь … удар … соло … люблю хорошую гитару .. супер … вернулась … зал орет … не знаю слов … такие классные песни , а я незнаю слов .. девчонки стоят впереди и обнимаются … черт как я им завидую … они так смущаются отпуская ласки друг другу , все время оборачиваются … бедняжки.. как мне не хватает ласки … девочка моя ты так далеко .. тоска сжала все внутри до размера булавочной головки и взорвалась отдаваясь болью в каждой клеточке моего тела и души … где ты? .. мне просто необходимо коснуться тебя … глаза , глаза … где вы? .. взгляд …. Поймала , я снова поймала его .. трудно сдержать желание … держись … дыши глубже … стоп … вспышка … пастель … я лежу и опять улыбаюсь … улыбка полная блаженства … люблю когда в мои волосы запускают всю ладонь … мурашки … муррррр … ты сидишь и смотришь на меня … такие нежные пальцы … закрываю глаза … ты что то говоришь мне … снайперы … твоя песня ? … да .. ты улыбаешься , прыгаешь от удовольствия .. концерт уже закончился … глаза … где? … ты опять смотришь на меня … тонууууу…

Мои кольца большого размера с крупными камнями - белыми, черными, сиреневыми, синими.

Мои платки и шарфы пахнут сильно и сладко и душат этими ароматами шею.

Мои буквы на бумаге не знакомы друг с другом, как если бы один текст писали десять человек.

Мои свечки хранят свои огоньки где-то в глубине своих мягких цветных тел и оттуда горя - пахнут.

Я чувствую себя либо маленькой, либо старой. Мало вещей, способных удивить - старая, много, способных осчастливить - маленькая.

Самые тяжелые мои ноши - бремя вины и бремя невинности.

Мое тело, широкое и молодое, - для всех любовников и всех детей.

Мои страхи не имеют отправной точки в мире вещей и отношений, только точку начала и точку конца в мире времени.

Мои цвета - все, какие есть, но не больше трех разом.

Моя одежда не подходит ни к одному месту, где я бываю, в ней я везде - инопланетянка.

Мое “я” не может жить со мной.

Мое “внутри” всегда сжато к прыжку.

Меня любят дети, животные, продавцы и таксисты, девушки младше меня и мужчины старше меня.

Не любят те, кого не люблю я.

Моя страсть к шляпкам выдает во мне записную кокетку конца XIX века - выдает с головой, поэтому у меня нет ни одной шляпки.

Мой любимый массаж - концами длинных волос по позвоночнику и плечам.

Моя постель любит веселое белье и грустных людей.

Мои тексты - стыд и любовь, которые я не хочу обсуждать.

Мои чернила - прыгающий экран и танец пальцев по пластмассовым квадратикам.

Мои ногти - ярко-красные или бесцветные, всегда короткие, часто с ободранной вокруг кожей.

Мои волосы - разноцветный кудрявый беспорядок длиною до плеч; светлое облако, не любящее расчески.

Мои каблуки стучат ровно, хотя я не слежу за ними.

Я не говорю о любимом, я делаю так, что об этом говорят мои собеседники.

Я всегда учусь у людей не тому, чему они меня учат.

Моя вера - во все, в чем есть хоть капля смысла.

Мои друзья - те, которые не знают меня близко.

Мои любимые ответы: “Нет!” и “Не знаю” - и значат они “Да!” и “Нет” соответственно.

Чтобы я полюбила, надо сделать совсем чуть-чуть. Но точно в десятку.

Мое вранье - это то, что я знаю там и тогда, где застал меня вопрос.

Мои слова - арабески, орнамент на черепках, древняя вязь рукописных книг, капли лавы после извержения, брызги, подарки. Они потеряны в миллионах писем, в моих дневниках - с детства и до сих пор, в виртуальных битвах, в разговорах за чаем, в чужих, любимых мною, стихах, в юридических документах, в любовном бреде, в запертых ото всех слезах, в вечерней немой усталости.

* * *

Я - игрушка для людей от трех лет всего с одной кнопкой.

А большая любовь, какая она?
Она может закончиться, как и все хорошее?
А что главное, главнее?
Ты чувствуешь свободу или тоскуешь по нашему прошлому?
А что будет с нашим, только нашим миром?
Ты задаешь себе вопросы, глядя в небо?
И тот самый, который сводит с ума, не дающий право на ощущение жизни, вопрос: ты любишь меня?

Семь вопросов - семь дней.
Я дарю их тебе по одному в 24 часа, оставляя на десерт самый важный.
Ты же сможешь, сумеешь ответить на каждый, потому что я … верю, а ты… - МОЯ девочка.
Рано уходить, рано бежать, мчаться прочь от себя, меня…
А я пустая - нагая с гулким эхом твоих слов: " Я не люблю тебя, все переросло в дружбу". У меня не осталось защиты твоих глаз, неужели я никогда не увижу свет, струящийся из них? А знаешь, что произошло с моими? Они сбежали и стали жить собственной жизнью...

Глазами безумными
в толпе тебя ищу.
Они обманутые нами
Ты слышишь, я кричу…

Неделя = 168 часов, чтобы понять, осознать и… не уйти. А для меня это 168 одиноких шагов в никуда.
Звонок. Телефонная трубка. Достаточно натянутый разговор. Нужно сказать, надо кричать, можно шепнуть: "Люблю.. ЛЮБЛЮ,,, люблю" Я проглочу их на 168 часов.
Прибавить бы скорость и проскочить это расстояние в 168 одиноких шагов за мгновение, а потом умереть от тебя и меня. В любом случае…
Ревную тебя. Ревную к ветру, который ласкает твое лицо, нежно целует в губы…Ревную тебя к мыслям о ней. Хотя да. Она здесь ни при чем. Просто человек. Хороший человек. Любящий, но не любимый. Но все равно ты с ней, а я гордая - пустая - нагая иду в никуда, только почему-то в этом пути моя любовь набирает силы, становиться огромной и тяжелой, не дает дышать, спать. Как будто она на каждом шагу встречается с твоей. Ты отпускаешь - я ворую её для себя, чтобы запереть её в дальнем ящичке. Потом я буду её аккуратно, чтобы не поранить, доставать, развешивать на тонких, оголенных проводах своих нервов и в таком виде ( пустая - нагая, с развешенной любовью) пойду к нашим общим мечтам и планам, чтобы они мне помогли тебя вернуть. Я буду так ходить не одну неделю, а бесконечное множество раз… Пока ты не снимешь свою любовь с моих тонких нервов.

Настроение сейчас - Где я забыл тебя...

Над крышами стелется дым - синий, зимний, быстрый; холодно. Вокруг моей шеи вертится простой и однотонный аромат инжировой туалетной воды от Ив Роше - после арбенинского “А знаешь, не поможет даже Ив Роша…” я стала очень любить эту самую Ив Рошу, так как прекратила ждать от нее как от косметики каких-то фантастических эффектов, зато при каждом использовании вспоминать Арбенину. Держу пари, сама она этот бред на себя не намазывает… Тайком от родителей пью дорогой Бакарди из крохотной рюмочки, ничем не разбавляя. Не из понта, просто разбавлять нечем. Как-то я так торопилась домой и так была подавлена фактом потраты нескольких сотен в качестве приношения Косметическому Богу, воспетому снайперами, что момент покупки колы ускользнул от моего внимания. Бакарди хорош, а главное - от него не болит голова, не заплетаются ноги и не подступает к горлу мерзкая тошнота, мучающая меня после любого пьяного напитка крепостью ниже 17-20%.

Подумала, подумала - и налила еще… Вряд ли текст от этого будет бредовее или талантливее. Бездарнее тоже не будет.

Сегодня я смотрела комнату, в которую меня хотели поселить. Место - супер, между Лиговкой и Восстания, хозяйка - милая женщина в сером свитере, заправленном в тренировочные штаны (условности вроде бюстгалтера презреты), вокруг ее ног вертелся дружелюбный коккер-спаниель, - все бы хорошо, но главная незадача с самой комнатой: длинное, узкое помещение с удручающей мебелью, облепленное рыжими обоями, - этакий трамвай, заканчивающийся окном. Между кроватью и стеной надо ходить боком. Ванная отгорожена от коридора занавеской. Короче говоря, больше всего из этого вечера мне понравился спаниель, взяла бы его и ушла оттуда…

Ушла, конечно, без спаниеля, со словами: “Большое спасибо, я обязательно подумаю”, зная, что никогда я туда больше не приду.

Еще Бакарди?

Настя уехала в Зеленогорск со своим курсом, простуженная с сильным насморком. Будет там торчать в сауне и есть шашлыки на улице. Все необходимые меры для скорейшего выздоровления по случаю приближающегося Нового Года. Хорошо, что она далеко, хорошо, что я просто сижу и горюю, хорошо, что одна вымучиваю тяжесть настроения, хорошо, что некуда позвонить, чтобы поставить в известность, что мне как-то не так. Будь она рядом, все было бы проще, а все же хорошо, что сейчас ее нет.

Я бы еще покурила, да не стоит нервировать родителей.

Вчера говорила с Инной. Не могу я отделаться… Осталось мое восхищение пластикой образа. Я знаю отлично, что это пластика невыдутого стекла с пузырьками, я знаю, что делать с этим человеком ничего невозможно, знаю, что его и нет в сущности - и как иногда мне хотелось бы это забыть! Она стала усталой и обычной, она давно прекратила излучать силу, но тот, кто видел ее старые танцы, не может смотреть на нее сейчас, не вспоминая их. Я вспоминаю все время, похоже, они живы во мне - живее во мне, чем в ней, так могу ли я это терпеть, даже не попытавшись вернуть ей хоть часть? Ведь все сильно изменилось за последние полтора года, сейчас мне стало все равно, что будет за первая реакция на мое "Привет", мне хочется еще побыть с этим человеком. Мне хочется полюбоваться. Я обещаю не трогать руками это совершенство, не пытаться исправить зашедшую глубоко психологическую дисгармонию, не лезть со своими познаниями в психологии и не объяснять ей, что ей надо; я даже согласна не становиться больше ее подругой. Я мечтаю поснимать ее и мечтаю оживить ставшие больной памятью знакомые жесты, черты лица, реакции, звуки, словечки. Хочу бесплатного театра, даровой красоты рядом, качественно поданных рассказов, красиво сыгранных сцен; хочу поработать с моделью, любящей себя показывать.

А еще, разумеется, это довольно милое развлечение: находиться в метре от человека, в присутствии которого ты в течение трех лет не могла ровно дышать, и дышать ровно. При особенно злых ситуациях могу даже ее заставить подышать синкопами, ничего не делая для этого специально, просто не закамуфлировав некоторые подробности, вот и все. Не признаю, что это плохо. В конце концов, эпопея второго рождения меня тоже когда-то началась с того, что я посмотрела на нее и подумала: “И я так хочу…”

--------------------------------------------------------------------------------
Разрозненные кусочки никогда не существовавшего на бумаге сценария… несколько жизней: выдуманная, желанная, истинная, пугающая, никогда не прожитая и предстоящая… может быть… моя и чужая… настолько плотно переплетены и перевиты, что порой я сама не могу отличить где и чья находится… именно поэтому вся классификация - довольно приблизительна и относительна… предположительна… как и все, что происходит в жизни… кстати, в КАКОЙ из жизней? :-)

(предполагаемый автор)
***

для той, которая узнаёт себя в...
***

почти эпиграф....
"точки, черточки. рожки чертики, крестики-нолики, шарики за ролики..."
(Юля Чичерина)
***
(1) погода опять поменялась… с утра было холодно… потом, в тот самый момент, когда настало время выходить из дома, пошел дождь, или снег - что-то между… под вечер светило солнце, а небо было настолько чистым и невинно-голубым, словно и не знало никогда, что такое хмуриться тучами и плакать дождем… …погода в Питере меняется быстро. мне иногда даже кажется, что когда-то я ошиблась поездом по пути сюда, села на тот, конечной точкой маршрута которого был Лондон, славный, любимый город, известный своими погодами… быстро меняется погода… как твои настроения, как твои взгляды… иногда необъяснимость этих перемен сводит меня с ума… иногда - смешит… но никогда не оставляет равнодушной. может, это влияние Питера? он же, по мнению человека никогда не углубляющегося в город, - серый и почти что безликий… но это неправда! у Питера есть своя душа… и, хотя я и воспринимаю его исключительно в мужском роде, душа у него - истинно женская, капризная и требующая к себе неустанного внимания, демонстрируемого обожания и …искренности на грани фола… погоды меняются… приближение лета еще не чувствуется, весна едва-едва встала на дрожащие ноги и, словно жеребенок, тычется острой мордочкой в небо, нюхая воздух, пробуя на вкус звезды, убежавшие от наплывающих облаков... а я жду зимы… я не люблю зиму, но я жду ее. она несет в себе законченность… она поставит точку в очередном параграфе нашей повести, нашего эпоса… и тогда нам придется перевернуть страницу и продолжить - с новой - "…прошел год…"… названия глав не существует. мы придумаем их после. если захотим… придумаем, когда уже не раз устанем от чехарды и оседлости, от покорности и непримиримости, от ревности и страсти, от боли и острого удовольствия, граничащего почти что с этой болью… когда мы перестанем в судорожности шизофреника собирать и подсчитывать, сколько нам дано часов на НАС, для нас… только лишь… когда часы ожидания (не ожидания меня из командировки, не ожидание тебя из магазина с сигаретами, стоя у окна, а Ожидания сроком в несколько столетий, маскирующихся под месяцы) превратятся в тетрадки с ароматными розовыми лепестками, засушенными между страниц… в воспоминания… когда мы устанем от этого всего, но не от друг друга… когда устанем, но поймем, наконец, для себя, что ни за какие блага не сможем отказаться, забыть или представить, что этого никогда не было… когда будем вспоминать это время, как самое прекрасное, яркое, динамичное… Наше время… без сожаления… без грусти… с признательностью даже… тогда мы и придумаем названия глав, параграфов и - как знать? - может и книги… сценария??? … но это будет нескоро…

(2) ты просыпаешься в районе часа дня, и тебе совершенно не хочется вставать, потому что сегодняшний день смертельно похож на вчерашний… так уж получилось, по независящим от тебя обстоятельствам… проснувшись, ты встаешь не сразу. тебе некуда торопиться сегодня, и поэтому ты еще минут сорок лежишь, задумчиво куря в потолок, растушевывая стены облачками дыма, закинув руку за голову и ни о чем не думая… в доме тихо, все ушли по своим, но отношения сложились так, что ты даже не будешь искать записку о том, когда и куда ушли, вернутся ли сегодня, и все прочее в том же духе. да и не интересно тебе это нисколечки. сосуществование с родными, напоминающее быт коммунальной квартиры с многолетней бесшумной партизанской войной, сначала выматывало, а потом… а потом тебе стало на-пле-вать… это ликвидировало множество проблем и точек трения, но параллельно убило что-то важное в тебе. на место того убитого пришел пофигизм по отношению к "своим"… и нечто, отдаленно напоминающее усталость. отточенность ваших отношений напоминает хождение по канату.

(3) профессиональное хождение по канату. в руке - зажат баланс. ступня ставится перед ступней, потом они сменяют друг друга, еще раз, еще… долго ли? движение происходит почти неосознанно… вернее, совершенно неосознанно. твое тело уже изучило все хитрости поддержания равновесия, ты делаешь это на автопилоте и, проходя по тоненькой проволоке на высоте 20 метров, ухитряешься думать обо мне, не контролировать свои движения, да еще, параллельно, ловить восхищенные взгляды случайных зрителей, любоваться собой… и опять думать обо мне… как во сне… как в средней мощности трансе… когда включены только лампы ночного света, таблички "запасный Читать далее...

[245x350]
Самое классное - обсуждать с любимым человеком красивых девочек-мальчиков. Такое мучительное наслаждение от ядерной смеси ревности и вседозволенности.

- Посмотри, какая хорошенькая вон та – чёрненькая!

- Вот эта-та?

- Да нет, та что у стойки, в голубой майке.

- Ну не знаю, что ты там нашла, мне больше нравиться её подруга.

- Вот эта вот жеребятина с длинным носом?! Ты просто сводишь меня с ума. Представляю, как же тогда выгляжу я, если у тебя нравятся ТАКИЕ!

- Ну что ты, зайка, ты самая лучшая!

А потом ты ушла танцевать со своей пассией, оставив меня мучиться с третьей кружкой пива. Дурацкое состояние, сидеть во время медленного танца. Особенно, когда раньше все медляки были расписаны наперёд: с Вовкой, с Сашкой, С Лёшкой и т. д. Но здесь не встретишь ни Васек, ни Андрюшек. Это дурацкий лесби-клуб, и я здесь со своей девушкой, вот той, самой-самой, что сейчас танцует с другой. А я сижу, откинувшись в кресле, и изображаю, нет, просто излучаю спокойствие. Лучше умереть, чем пригласить кого-нибудь, пусть даже ту чёрненькую, что понравилась мне. На самом деле мне никто особо не нравиться здесь. Влюбившись один раз, я почти утратила способность замечать кого-то ещё, даже если это сама Шерон Стоун.

Любовь вертела мной как могла. Море слёз было пролито по Серёжке. Исписана стихами тонна листов по Андрюшке. Я собирала всё своё разгильдяйство в кулак и, обернувшись любящей женой, каждый день готовила обед ненаглядному Витюшке. Мальчики мои милые, с вами жизнь до конца имела смысл и была расписана на тысячу лет вперёд. И это было здорово!

И вот я в лесби-клубе. Теперь мне нравятся девушки, хотя в их обществе я до сих пор чувствую себя нелепо. Мне скучно оттого, что они не интересны мне, я знаю, что они думают и что скажут через минуту. И я боюсь их немножко. Это если они такие же как я. А если это симпатичные натуралки? Ещё хуже. Я смотрю на них, как на потенциальный объект соблазнения, но никогда не сделаю того, что, может быть, мелькнёт в моём воображении. Но снова и снова, я выбираю в толпе симпатичное девичьё личико и млею от нечаянного внимания к себе, хотя давно знаю, что никого нет лучше моей Наташки. Я просто ищу нам развлечений.

Нет ничего печальней любви двух девушек. Небольшая оговорка – тайной любви. У такой любви нет будущего, нет и настоящего. И ничего не останется после. Кроме истлевших писем и звенящего по весне девичьего голоса: “Я люблю тебя!” Это всё, что мы можем дать друг другу. И как ни старайся, ни одного оргазма не хватит, чтобы до конца выразить мои - её чувства. Мне больно понимать, как я попала. Я не могу вернуться назад, но с ней я не могу идти и вперёд. И тогда я ищу нам развлечения, чтобы хоть как-то перенасытить жизнь сейчас, перед одиноким после.

Лето, жара. Плавится асфальт и мозги. Пыль и тополиный пух забивается в туфли и из каждого ларька слышится “я задыхаюсь от нежности, от твоей моей свежести”

- Скажите, кто это поёт?

Толстая тётка пожимает плечами. Ладно, узнаю сама, и начинаю лихорадочно щёлкать кнопками на плеере. Но опять лишь хвостик песни, и опять не сказали кто.

Длинные летние дни, и я мотаюсь по городу, я ищу что-то нежное и светлое. И не знаю, что – но подозреваю – любовь. И очень жарко. Даже ночами, когда, глядя в потолок, я “задыхаясь от нежности”, ласкаю себя безумными руками и понемногу начинаю принимать своё желание. Я понимаю, что хочу нежное женское тело. Хочу свежего и нового чувства.

Вихрь ворвался незаметно, если только можно не заметить вихрь. Он родился из того самого желаемого свежего ветерка, который возник в ту памятную летнюю ночь. Разрушающий, но строящий новое – вихрь.

И полетели к чёрту все понятия о том, что и как должно быть. И появилось желание получить всё и сразу. Всё то новое, что было неведомо раньше, но что нельзя получить ни сейчас и никогда, несмотря на видимое преимущество нового. Ведь старое так крепко засело в мозгах людской массы, да и в моей голове тоже.

“Хорошая, милая, единственная моя. Люблю тебя, люблю, люблю!” Какие горячие губы, нежные руки.

Нам нельзя смотреть друг другу в глаза. Самое лучшее, что мы можем сделать – это расстаться утром, с тем, чтобы больше не встретиться никогда.

“Посмотри на меня”. “Да”, - шепнули глаза. “Откуда ты взялась такая?”

Для чего всё это надо? Эта неопределённость будущего? Для чего минуты отчаянной тоски о невозможном; минуты, которые повторяются всё чаще и чаще, так же как растёт близость. Близость души, а не только тела?

- Земфира, это поёт Земфира.

- Дайте пожалуйста диск.

- Шестьдесят четыре рубля.

А в голове: “Домой, скорей домой”.


- Ну и как потанцевали?

- Да ничего особенного, мы даже не целовались.

- А о чём говорили?

- Да, впрочем, тоже ни о чём.

Я улыбаюсь, я довольна. И ничего тут не поделаешь, оказывается, я жуткий тиран.

Прошёл день, два, неделя. И ничего Читать далее...

"вернись-веришь"… - шепчет мне море…
"веришь - вернись!" - иголками барабанит по темечку, по лицу острый дождь…
"вернись, если веришь…" - скрипят деревья, протягивая ко мне узловатые пальцы ветвей…
небо своей меняющейся мимикой пугает меня… "вернись и поверь!" - и оно туда же…
я снова. в который уже раз. повторяю твое имя. пробую его на вкус, - каким оно будет на этот раз? сладким, как первый полный поцелуй? соленым, как слезы при расставании (ненавижу это слово!!!)? горьким, как спрятанная и так не ко времени обнаруженная обида? пустым, как звон консервной банки, со злостью пнутой - прочь с дороги…. "прочь с дороги" - говорю я траве, но она хватает, цепко держит меня за щиколотки. замедляя поступь, - "вернись! вернись! вернись! вернись!!!!!" я зажимаю уши, я не хочу слышать, я закрываю глаза и бреду наугад, тыкаясь лбом в шероховатые стволы, то и дело оступаясь и падая - в размокшую от дождей землю… трава - соленая. слезы…. мне нельзя падать. нельзя…. потому что каждое неосторожное движение может расколоть хрустальный шар, ледяной комок, который с некоторых пор стал моим сердцем… он напряженно звенит, он предупреждает меня, что еще чуть-чуть… чуть-чуть, и - все! "вернись!" - слышится мне в его звоне, и я понимаю, что все эти вернись - мои внутренние голоса. сейчас они не спорят друг с другом, они удивительно единогласны… вернись… вернись, говорю я себе… пытаюсь сказать, но губы не слушаются, снова сбиваются на твое имя… я повторяю его, а ухожу прочь… я зову тебя, но так, чтобы ты не слышала… я боюсь себя. я в разладе с собой… я разрываюсь на части, и внутренний звон, звон моего сердца, заглушает голос разума, нытье совести, вой ветра…. я повторяю твое имя… оно причиняет мне боль, но я все еще повторяю его… оно напоминает вкусом наше лето, то самое проклятое лето, которое стало началом и концом всего… я хрипло выдыхаю твое имя, и оно слетает с губ, раня их, оставляя за собой кровоточащие трещинки… сродни тем трещинкам, которые я приносила из встреч с тобой, поцелуев на мостах, набережных и в темноте такси… я останавливаюсь, собираюсь с силами. бегу прочь от тебя и кричу твое имя, перекрикиваю эту многоголосую оду "вернись"… я зову тебя… чтобы ты не услышала… чтобы ты только почувствовала… чтобы ты нашла меня в лесу. мысленно… не ходи за мной… я решила умереть… для себя. для всех…. но не для тебя. я хочу быть живой для тебя…. и я шепчу твое имя… льдинками слезы… как они отличаются от тех льдинок, которыми ты проводила по моим растрескавшимся губам… болят глаза… но они болят иначе, нежели после бессонных ночей, проведенных с тобой… болит … болит то место, где раньше было сердце… "вернись" - слышу я снова… это мой голос. он неуверенно вплетается в хор голосов, занимает свое место, и остается там… я схожу с ума... я не хочу возвращаться. возвращений - не бывает… никогда нельзя вернуться туда, откуда ты пришел… никогда… либо тебя там не ждут, либо ты возвращаешься уже не туда… возможны ли исключения? возможны ли потайные тропы? возможны ли секретные поводыри?… в груди - движение… чуть теплеет…. "вернись" - говорю я себе… и закрываю глаза… зачем мне смотреть? "глаза слепы, искать надо сердцем"… только сердце умеет видеть… "вернись" - повторяю я уже тише… небо с интересом замирает… деревья перестают скрипеть и раскачиваться, теперь их ветви указывают в одну лишь сторону… они показывают мне путь… дорогу на выход… я была неправа? я потеряла направление? я ошиблась дверью? я сама себя загнала в эту чащу, но так и не смогла найти заветное озеро, на дне которого, как мне казалось, я смогу, наконец, обрести покой…. и хоть капельку поспать… как я спала в детстве… "вернись" … я медленно поворачиваюсь… и бреду, закрыв глаза туда, куда толкает меня, ровным биением, просыпающееся сердце… я найду выход из леса… найду… возможно, меня никто не будет ждать у дороги… возможно, - будет… я даже допускаю мысль о том, что это будешь не ты… но этот кто-то - дождется. он зажжет керосиновую лампу и будет насвистывать, напевать какой-нибудь нехитрый мотив, вполголоса… так, чтобы я могла увидеть, не открывая глаз… так, чтобы я могла найтись… и вернуться… в себя…

"вернусь", - говорю я себе, стараясь, чтобы губы снова не сбились на твое имя… не время… не надо… увидим…

"вернусь"….

Мы познакомились на шумном сборе рок-музыки. Она была со своей компанией, а я со своей.

Шумный зал наполнился до отказа кучками людей в ярких «прикидах» и с сине-зелеными ирокезами. Со сцены неслись звуки, похожие на крики пьяного монтера, наступившего на собственную руку огромного размера кирзачом. Звук был отвратителен, я тогда уже успела пожалеть о том, что пришла на этот сейшн.

А молодежь веселилась вовсю! Радостные вопли свидетельствовали о пришествии очередного «своего», пивные бутылки вместе с колоритными выражениями летели во все стороны. Народ отрывался на всю катушку. Несколько бренных утлых тушек уже валялись на полу и между креслами, еще не дождавшись самого фестиваля, они «норму выполнили…и перевыполнили». Толкотня стояла со всех сторон, и мое сдавленное «хватит толкаться!» звучало крайне неубедительно. Вдобавок все мои друзья растеклись по залу и искать их было, ясно дело, все равно что иголку в стоге сена.

И тут на меня, раздавленную и обреченную, на все худшее свалилось существо небольшого роста, с обесцвеченным хохолком и разодетое как чучело.

Из под желтых прядок на меня глянули ярко-коричневые, задорные глаза.

- Привет! Я - Эдька.

Это имечко мне ничего не говорило. Но мне понравилось это существо, хотя до меня из-за обильного боди-арта на лице не совсем дошло, какого оно пола.

А дальше последовала мировая фраза:

- Травку будешь?

Делать все равно было нечего, и я, спотыкаясь во фразах, стараясь извлечь из обращения всякого рода местоимения, характеризующие пол собеседника, чертыхнувшись, согласилась.

После пятой затяжки мир раздвинулся и начал искриться и пузыриться смехом.

Меня буквально распирало изнутри от всеобъемлющего веселья…

Потом, еле держась на ногах от хохота, я узнала, что Эдька - это не имя, а ник. И то, что она женского пола. И уже в обнимку мы горланили на весь зал теперь уже позабытые мною песни.


Мы поселились в ее квартирке.

Она прекрасно готовила, пела и у нее была куча музыкальных дисков, пластинок и журналов. Мне нравилось проводить с ней все свое свободное время, потому что она была настолько интересной, что познать ее было невозможно.

Бездна искрящихся оптимизмом глаз, задорный ирокез, дома, впрочем, несколько прилизанный и относительно мирный; хрипловатый, и вместе с тем звенящий голос… Она постоянно была в движении, всем интересовалась и была как мед облеплена поклонниками и друзьями. В ее квартирке были бурные вечеринки, двери всегда были открыты. А больше всего с ума сводил ее характер… Грубоватая и ранимая, независимая и любящая людей…Хохотушка…

Так мы и жили - по утрам распивали кофе, под различную музыку делали зарядку, потом бегали наперегонки по комнатам, выискивая из ставших общими вещей, что-нибудь одеть… И бежали на учебу. Она неизменно приходила раньше меня ( мы учились в разных ВУЗах), и я всегда заставала ее на кухне рядом с телеком , а на столе дымился обед. В общем мы были очень близкими подругами.

Я, конечно, слышала про лесбиянок и общалась с ними, но никогда бы не могла подумать что моя Эдька…

Мы часто дурачились, валялись вместе на диване. Иногда она распахивала дверь в ванную и поливала меня ледяной водой, и начинался сущий ад, после которого мы вместе отмывали пену и вытирали водяные лужищи…


И вот однажды я пришла с учебы и не застала ее дома. Ни записки, ни обеда…

В раковине грязная посуда с завтрака.

Я удивилась… Думала, она нахватала негатилова и исправляет, или просто задержалась, может с кем-то заболталась…

Я ждала ее, нервничала…Хотела ее обрадовать - приготовила вкусный обед и поджидала ее с кучей новостей…


Она пришла … У меня сжимается сердце, когда я вспоминаю, в каком виде она пришла…

Пьяная абсолютно, лицо разбито, одежда изорвана…

Я заплакала, слезы просто рванулись вместе с вопросом: «Что случилось?»

Она молча тряслась… Я захлопнула дверь, провела ее в ванну.

- Маленькая моя, что с тобой такое? Кто тебя так, Малыш мой?? - меня тоже трясло как в лихорадке, слезы градом катились по щекам. Я прижала ее к себе, и во мне проснулась такая обида и такая злоба, я на мгновение сошла с ума, и как одержимая повторяла:

- Кто это сделал??

Я не знаю, как это произошло… Руки мои сами сняли с нее куски рваного тряпья, бывшего еще утром одеждой, я наполнила ванну, и, все еще прижимая ее к себе, аккуратно усадила в пенное облако. Нежно-нежно мягкой губкой я промывала ее ссадины и ранки…Я что-то говорила тогда, а в голове вертелась мысль, повторяясь эхом колокольного звона: «Кто посмел сделать такое с моим любимым пушистым существом, кто посмел до нее дотронуться?»

Она не отвечала мне. Молчала.

И после долгого молчания вдруг резко сказала хриплым, каким-то чужим голосом.

- Танька, теперь и ты должна все знать! Тоже можешь ударить меня. Я долго это скрывала. Я - бисексуалка, и я люблю девчонок, и сплю с ними! Читать далее...

1.
не встречаясь на улицах,
оплеухи снега
покорно сносить…
от себя ли побега бояться?
для нее - все простить…

***
взлет. места заняты.
плейер, и мечтания пришпорить вскачь.
мое воображение очень развито
и даже из смеха может сотворить, представьте, плач!

наконец-то! я лечу в Париж,
плейер. и мечтания готовы уже - в жизнь!
я направляюсь в город кошек, художников и крыш,
я собираюсь там оставить кусочек души.
эй, держись! -

самолет ложится на крыло. посадка.
я трепещу, как полы пальто от ветра…
здравствуй, город-мечта. мой город-загадка!
позволь мне побыть твоим кавалером.

закружить вдоль по улицам, мне незнакомым,
маскарады домов, непохожих на Дом.
все глаза непохожи на глаза оставленной Той… дома…
каждый штрих их эмоций мне до боли знаком.

и, напившись les mots незнакомых гортанных,
я гублю в гостинице вино… нет, воду из крана…
и проваливаюсь в сон, чтобы на улицах другого
города встретить взгляд тех…
той, которая ждет меня дома…

2.
не встречаясь на улицах,
оплеухи снега
покорно сносить…
от себя ли побега бояться?
для нее - все прожить…

***

питерские зимы - это Вам не шуточки,
елочки, огоньки. зубы стучат - холодно…
нет. не холодно. просто, мне кажется, с тоски
я даже почти что не чувствую голода.

я шлю себя по кабакам, хоженным и неизвестным.
кажется, кого-то встречаю… странно - не помню имен…
бар… караоке… кто-то, хлопая по плечу, просит спеть песню…
пою? молчу? не знаю… какой-то вязкий непраздничный сон.

ах, да! говорят, скоро праздник. Новый год… потом Крещение…
откреститься бы от улиц, знакомых с детства…
мы - порознь… не в ссоре, и не за что просить прощения.
да где искать ее? мне Парижская география совсем неизвестна…

мне бы домой… на подушку (хранит ли родной запах?),
да во сне попробовать отыскать… parlez vous francais?..
а наутро - старый как мир кофе на завтрак,
и - я так хочу верить - долгожданная встреча в конце!

сны я жду наркоманом - ни дня без укола!
только в них восемь дней я пытаюсь ее найти!
что мне сны! наяву бы, скорее - найти ее дома…
жаль, но во снах у нас, видно, разнятся пути…

3.
не до встреч на улицах,
надгробия снега
все так замели,
что впору с разбега
взлететь на вершину
и - прочь -
с бренной земли….

***

а в парижских и питерских сновидениях
бродили двое - она и она…
и всего ничего! пустяк какой-то хотели:
встретить друг дружку
на просторах международного сна!

но карты не созданы по странам, которые снятся.
полиции - нет. только жители. да и то все неместные…
и вот, который день их пути разнятся…
а в пробуждении - слова… бессильные и нелестные…

лучше бы вообще взять - и не пробудиться.
наконец отыскать ее в полудреме. сродниться, забыться
в объятиях таких, кажется, далеких…
семь… восемь дней… поспорите? что, смешные сроки?

…"но когда одна - в городе котов и прохудившихся к парижским чертям крыш -
ты метишь своими взглядами проходящие машины,
зная, что ни в одной из них нет той, называющей эксклюзивно "малыш",
то распущенное воображение рисует жуткие картины:

Питер. гололед.
погнутый фонарь.
праздношатающийся народ…
машина. родная. обняла фонарь,
будто безнадежно пьяна…
милиционер…
бубнит, как пономарь…
кого-то отпели?
неслышно… метель…
парижская? питерская?
совершенно без места.
психую я…
мне видятся жуткие картины…
зима…
парижская - не питерская…
пропади все пропадом…
схожу с ума…"

"…да. конечно! а когда одна - в Питере сером…
шпиль Адмиралтейства скребет по небу громко сверх меры.
люди одеты безмерно безвкусно. все в черном.
мне мрачно. мне даже депрессивно - сверх нормы.

ходишь и думаешь - что там - Париж?
как там она, без карты - не заблудился мой малыш?
перечисляю все, что знаю - Патрисия Каас, je t'aime, Фармер…
мне хочется стать ближе к ней. против правил. мимо питерских химер.

волнуюсь безнадежно. каковы они - эти хваленые парижане?
наверняка, смотрят на тебя… флиртуют? главное - чтобы не обижали!
хотя тебя обидеть не так-то и просто. это я знаю…
наверно, я излишне волнуюсь…
я не-вы-но-си-мо скучаю…"

4.
снег устаканился. сел на землю спокойно…
сны угомонились. стали похожи на сны,
или на добрую детскую повесть…

"пусть вылет в Питер будет как надо,
то есть - вовремя. это какой-то бзик,
мне просто не дышится без твоего взгляда…"

"мне просто не пишется без твоих шагов,
ладони - дом родной… мне просто
без тебя не хватает слов…"

а сны - лучше смотреть их вместе…
хоть в Питере, хоть в Париже…
без разницы! только в общем (не общественном!) месте.

пройдемся по улицам мира под ручку,
в арках домов замедляя закат…
свои поцелуи пусть каждый получит…
во сне или явно - покуда все спят…
***
повстречавшись на улицах,
оплеухи снега
покорно сносить…
от себя ли побега бояться?
без нее - не прожить…
25.09.2002

и вот мы снова вместе… сидим на кухне - традиционно… пьем какой-то кофе с хорошим коньяком (тоже, в общем, традиция)… и ты снова задаешь мне этот вопрос… а я снова мямлю, тереблю кончики волос, сержусь на себя за это, перекидываюсь на кольца, плюю… и, наконец, признаюсь самой себе (для начала), что не знаю, как тебе ответить… что – ответить? ты нервничаешь, время поджимает, вопрос требует если не немедленного, то хотя бы «оперативного» решения… а я молчу, мямлю, тереблю…
- Так что же тебе подарить на день рождения, зайчик? – уже в пятнадцатый, наверное, раз спрашиваешь ты. – Давно же было попрошено – подумать! Ню?
Я вздыхаю… что отвечать? вечная проблема с подарками по поводу… ну, принято… понятное дело… вот если просто, идя по улице, купить несколько остро и горько пахнущих зимой хризантем, или коньяки- абсенты в аэропорту, или, там, открыточку смешную – это хоть каждый день! честное слово!!! а вот «по-поводу» - это из разряда неразрешимых проблем… сегодня, кажется, у тебя проблема, любовь моя? но в ходе беседы выясняется, что нет, проблема – у меня… ненавижу такого рода вопросы! что тебе подарить… тьфу…
вроде бы, все есть… то, что у «рядовых советских» считалось роскошью и необходимостью – в наличии… отдыхать я без тебя не поеду, ты не можешь пока, так что «путевка на Канары» мне без надобности… литературу, музыку, видео – я и сама успешно заказываю себе. через интернет… только одного мне не хватает – тебя. ну да… как это сказать так, чтобы не обидеть, не ранить… чтобы быть понятой – правильно…
…мне не хватает долгих утренних часов с тобой, когда не надо спешить ни-ку-да, когда опрометчиво зазвонивший будильник можно бросить в стену, или засунуть прямо в пасть плюшевому бегемоту-великану, уже не первый год стерегущему наш сон у изголовья кровати… мне не хватает пробуждений с тобой…
…мне очень не хватает тех минут разговоров, которые не отмеряются тетеньками на переговорном пункте и не обозначаются крупнокалиберными счетами за переговоры… мне не хватает простых, немного будничных разговоров, когда я могу видеть твое лицо, улыбку, глаза… ощущать твое тепло…
…мне катастрофически не хватает секунд, когда мы наедине – в толпе… секунд, каждая из которых – равна вечности… когда нам не нужно никому улыбаться, ни с кем здороваться, никому ничего рассказывать… мне не хватает нашего «одиночества на двоих»…

и когда ты спрашиваешь – «что тебе подарить?», я думаю… я думаю: было бы слишком негуманно брякнуть: «подари мне себя» - ну не ТАКОЙ уж я и эгоист... хотя многие уверены в обратном :-) ...а вот если бы дали мне все эти часы… минуты… секунды… - если подумать, такая масса наберется! – ах, я бы смогла, я бы сумела их использовать так, чтобы тебе не пришлось жалеть о бездарно проведенном времени, чтобы нам не пришлось плакать, идя за маленьким гробиком убитого времени… чтобы окружающие… да наплевать на них!!!
подари мне часы, украденные и спасенные из разверстой пропасти твоей работы! (тебе это понравится, вот увидишь!)
подари мне минуты, отфильтрованные от утреннего и вечернего макияжа… (кто придумал тонны кремов – они никогда не бывают вкусными…)
подари мне секунды ничего не значащих улыбок ничего не значащим людям…
такой вот… скромный и оригинальный подарок… сможешь ли ты?

- Чего улыбаешься, придумала? – спрашиваешь ты.
- Да, - отвечаю я, приняв решение.
- Ну и? – бодришь меня ты.
- Знаешь… подари мне время…

Короткими вспышками засвечивает солнце мои глаза, маленьким шариком бежит последнее осеннее тепло за машиной. На стёклах нет капель, хотя было бы уместно.

Погода невесомая, как будто осень падает в обморок. Листва шуршит под ногами – я не слышу, просто знаю, что так должно быть. Я стараюсь не отвести глаза в сторону, приковать их к твоему силуэту, намечающемуся из пустоты вечера, последнего месяца жизни… Sorry, к вашим силуэтам. Не могу соотнести тебя с цифрой «два».

Ты думаешь, я не остановлюсь, чтобы поздороваться с вами? «Добрый вечер!» И улыбкой скользнуть по твоим губам, порезаться о твои пальцы и прислониться к сигарете ртом. Ты думаешь, она не поймёт, что мне необходимо остаться с тобой наедине хотя бы на минуту? Спасибо, я скоро тебя догоню. Я трачу эту минуту впустую. Тебе даже хочется думать, что я вошла в минусы. Разве можно на тебя тАк смотреть, не скрывая ни своего желания, ни своей любви? Наверное, так же нельзя приволакивать и кидать тебе под ноги нежные и страстные воспоминания, мои образы, твои фантазии. Время вышло. Ты топчешься на месте, разминаешь шею и покусываешь губы. Сколько образов! Сколько символов! Я думаю, что ты сейчас уйдёшь. Я думаю о тебе, стоя перед тобой, глядя тебе в глаза, значительно меньше, нежели дома, в квартире твоих фотографий и писем, на кухне, где на завтрак подают твои новогодние открытки всмятку. Ты не уходишь? Тогда можно я скажу? А что, если ты останешься со мной? И даже то, что ты знаешь, что я люблю тебя, ничего не изменит. Даже в худшую сторону…

[500x387]
Ну вот, докатилась. Сижу в КПЗ. Мне, конечно, приходилось здесь бывать раньше, но в другом качестве. Я приходила сюда проводить допросы. Но теперь я сама заключенная, или, правильнее, задержанная.

С чего же началась дорожка, приведшая меня сюда? Конечно же с любви. С любви к Татьяне, этой красивой, капризной девчонке, вырвавшей мне сердце со всеми прилагающимися к нему сосудами.

Как же я поначалу была счастлива! Впервые решилась уйти от мужа, бросить любимую работу и начать новую жизнь. С ней. Но, когда я поведала ей о своих планах, она совсем не обрадовалась: "ты что, с ума сошла?" Такого я не ожидала. Впрочем, не ожидала и того, что последовало дальше.

- Я не хочу ничего менять. Ты замужем, и меня это устраивает. Я и сама скоро выйду замуж. Нашла подходящую партию. Тебя на свадьбу приглашу. И будем встречаться как прежде, тайком, - когда она произносила эти слова, глаза у нее были ледяными.

- Но я ведь так люблю тебя. Я хочу быть с тобой всегда, - я почти умоляла ее. Пытаясь растопить лед в ее глазах.

- Ты когда-нибудь слышала от меня слова любви? Брось эти глупости. Ни к чему все усложнять. Или все остается, как есть, или давай прощаться, - она была неумолима.

По ее лицу я поняла, что чтобы я не сказала, на нее не подействует. Она меня не любит. И все эти восемь месяцев, что я была с ней, я обманывала саму себя. Ну и что мне оставалось? Я ушла.

Последовавшие за эти несколько ночей я покидала супружеское ложе и сидела ночи напролет на кухне, выкуривая по пачке сигарет, и обезвоживая свой организм литрами слез. Пока в конце концов не разозлилась на себя и не продиктовала свою дальнейшую жизненную позицию:"Все. Конец. Никаких женщин в моей жизни больше не будет. С меня хватит."

Я держалась довольно долго. Где-то пару месяцев. Я даже завела себе любовника, чтобы была хоть какая-то альтернативная сексуальная жизнь. Но это не помогло. Меня накрыла тоска. Глубокая, изматывающая тоска по женским ласкам. Какое-то время я еще сопротивлялась, но бастионы пали. Я решила, что если срочно не найду себе женщину, то кого-нибудь убью.

Конечно, можно было пойти в соответствующий клуб и кого-нибудь снять. Но я боялась любых отношений. Мне хотелось лишь голой физиологии. Безличного секса. И тут меня осенило. А что если взять проститутку?

Я понятия не имела, существуют ли специальные проститутки для женщин, и поэтому как-то набралась храбрости и поехала на обычное место сбора путан. Остановила машину неподалеку и принялась наблюдать за предлагающими себя дамами.

Ее я заметила практически сразу. Решила, что беру. Подъехала. Она подошла к моей машине. Наклонилась. Заглянула в окно. На какое-то мгновение растерялась, увидев за рулем женщину. Я опустила стекло: "Садитесь в машину". Наверное, проституткам стоило говорить "ты". Но я всегда с незнакомыми на "вы". Даже с детьми. Патология, конечно. Она села на переднее сидение.

- Пристегнитесь, пожалуйста, - я тронула машину с места.

- Вы знаете нашу таксу? - спросила она.

- Нет, но, думаю, вы мне по карману.

- Вы меня для себя везете или для кого-то другого?

- Для себя.

- Тогда это будет стоить столько-то,- она назвала сумму.

- Меня устраивает.

До гостиницы мы больше не разговаривали. Когда вошли в предварительно снятый мной номер. Она спросила: "Можно принять душ?"

- Конечно, я никуда не спешу.

Она ушла в ванную, а я принялась поглощать принесенное с собой вино. К тому времени, когда она вернулась в комнату, я уже почти прикончила бутылку и приняла решение, что никакого секса у меня с ней не будет. Я просто не смогу. Я всегда могла переспать с приглянувшимся, но малознакомым мужчиной. Потому что секс с мужчиной не имел для меня особого значения. Но к женщинам я относилась по-другому. Чистой физиологией ограничиться я не могла. Все внутри меня этому противилось, даже несмотря на выпитое вино. Поэтому я ее спросила: "Сколько стоит целая ночь?" Она назвала сумму моего недельного заработка. Но мне не хотелось провести еще одну бессонную ночь в одиночестве. Я встала, достала деньги из сумочки и протянула ей: "Здесь за всю ночь. Только никакого секса. Давайте просто посидим и выпьем". Она кивнула, убрала деньги и села рядом со мной. Я открыла новую бутылку вина и разлила по стаканам.

-Ну, что, за знакомство?! Меня зовут Виолетта, - она подняла стакан над столом.

-А меня Елизавета. Лиза. За знакомство!- мы чокнулись.

Не знаю, сколько времени мы пили и мило беседовали ни о чем. Я измеряла время бутылками. Мы выпили уже две. Я порядочно захмелела. Обычно, когда я начинаю пить в плохом настроении, спиртное делает его еще хуже. В таких случаях мне становится себя жалко. Я доканываю собутыльника философствованиями о несправедливости нашей бренной жизни. Начинаю что-то доказывать, хотя со мной никто не спорит.

- Сейчас все было иначе. Я развеселилась. Вспомнила много Читать далее...

"Как эта нежная лазурь
Поймет меня?
Не зная, что среди земных
Она мой первый ангел."



Какая сила может быть в простых, почти банальных (наверное, именно из-за частоты употребления) словах. Пожелание счастья ставшее уже шаблонным, превратившееся в шелуху звуков, открылось для меня так неожиданно иначе…

“Счастья тебе…”

Наверное, первый раз в жизни мне пожелали счастья так, что я ощутила отчаяние. Обжигающее, бессильное отчаяние от понимания того, что вот сейчас разомкнутся эти объятья, эта теплая рука покинет мою…и, между нами возникнет все больше и больше увеличивающееся расстояние - пропасть обстоятельств, в которую мы полетим спустя несколько минут, а может и секунд, после того, как последний отголосок физического тепла друг друга покинет нас. Осознание того, что я бессильна перед падением в эту пропасть, бессильна отвратить потерю этого, в такой короткий срок, ставшего мне таким близким, заставившим так глубоко чувствовать, человека. Отчаяние от того, что мне будто делают жизненное напутствие, где-то глубинно, даже про себя не высказывая, мелькнувшей мысли, - “Кто знает, свидимся ли…”, и, - “Счастья тебе…”, - уже вслух.

Уже сейчас, я ловлю себя на боязни невзаимной прочувствованности. Когда только чувствуешь и не говоришь, или говоришь так мало, возникает боязнь, что человек не вчувствовался так же глубоко, как ты, как этого хотелось бы тебе. Опасение иллюзии близости. Как бы проекция, дополнение неизвестных чувств другого своими на ту же ситуацию.

Внимательный лазурный взгляд в мое лицо до, будто желающий убедится, что я поняла и готова принять это пожелание – напутствие. И потом, несколько коротких взглядов, уже перед самым отъездом, когда я сидела в машине. Эта пронзительная лазурь так быстро убегала от ответа моему взгляду, оставляя на смену лишь легкую улыбку, что я лишь острее почувствовала, сколь бесконтрольно и быстро происходит то ненавистное мне падение в пропасть обстоятельств.

25.04.1999.

Как могли произойти такие нелепые и жестокие случайности? Нас с тобой разделяет это громоздкое, пустое для меня, понятие, - “возраст” (и это уже никогда не изменить), даже твоя дочь, моя тезка, старше меня.

Господи, нежная моя, как же ты поторопилась родиться, как поторопилась…или…это я чудовищно опоздала? Кроме того, нас разделяет еще и расстояние во много тысяч километров, наши страны щетинятся границами и визами друг против друга и, наверное, ты никогда не вернешься жить в мою страну, которая не держит тебя уже ни чем кроме нескольких друзей детства и могил родителей. Где уж мне…Девочке с именем твоего ребенка… И, сейчас, даже возможность говорить о НАС, - это всего лишь мечта. А я, все равно, жду, жду, жду твоего приезда. Хоть на пару дней. Ты мне снишься, снишься, снишься.

Мне тоже, должно быть, никогда не жить в твоем огромном шумном городе. Впрочем…, это, верно, даже к лучшему. Я бы сошла с ума, зная, что ты так близко, что я могу хоть сейчас позвонить тебе или даже без предупреждения сорваться и приехать на другой конец города, чтоб только утонуть в слегка удивленной, теплой лазури твоих глаз. Меня сводило бы с ума и то, что все мои “букеты и конфеты”, должно быть, вызывали бы у тебя, о моя целомудренная ласковое материнское недоумение, - “Ну зачем, ты, девочка…” И я изнывала бы от того, что тебе, наверное, так трудно дается понимание, - как это я, для тебя еще почти ребенок, могу любить тебя – опытную, уже не юную женщину, как любили тебя до этого только мужчины.

Целомудрие. Я поражаюсь, как тебе удалось сохранить в себе это так долго. Я, рядом с тобой, еще острее ощутила всю развратность души моей, - ты же сохранила свою душу по девичьи целомудренной, и в то же время, без глупой стыдливости, что во сто крат увеличивает мое восхищение тобой.

05(?).1999

Моя…у меня даже не хватает ласковых слов, чтоб назвать каким-нибудь из них тебя. Я просто чувствую, что ты МОЯ и это самое нежное, что я могу испытывать. (Все еще. Хотя с последней встречи прошло уже два года.) Но ты моя. Я это знаю. Я это чувствую. Ты мне снишься. Не часто, но на удивление регулярно и невероятно упоительно. Ты приходишь в мои сны, даря моему измученному, измотанному мятежнику всю ту нежность и успокоение, которые я от тебя помню.

Вот и сегодня ты приснилась мне. Бог знает, отчего я не узнала тебя сразу. Я только увидела глаза, и тогда поняла, - это ты. Ты улыбалась, слушая мое удивление, а я не могла найти слов, чтобы продолжить, - я поняла, что это ты, не сразу, только вижу, что глаза знакомые, такие…, такие…

- Какие, - спросила ты смеясь и обняла, так, как делала только ты, прижимаясь ко мне вся (так доверчиво, почти по детски), пробуждая всю мою телесную память о тебе.

- …ласковые, нежные, чуть-чуть грустные, - отвечаю я и смотрю, смотрю, смотрю… Долго. Бесконечно. Чувствуя, как знакомо спокойно, наконец-то, стало там, внутри. Как светло и ясно становится от твоего мудрого, философского, теплого взгляда, от ощущения тебя всей. Меня обволакивает чувство покоя абсолютного и Читать далее...