Глава 1. Письмо, которое не было отправлено.

"Да-а-а... - думала она про себя, вышагивая очередной раз по Садовой (только до Семашко пешком - так она строго наказывала себе - и хорош глазеть по сторонам, дальше в автобус, дела не ждут).

“Тут никогда не станешь звездой..." - ворчала она в уме и прикидывалась домохозяйкой, перекладывая из руки в руку сумку с едой...

"Да и домохозяйкой тут не станешь" - закончила она монолог уже на кухне, час спустя, торжественно поднимая крышку со сковороды, где мирно дотлевали котлеты.

"Вечная, вечная суета и беспорядок у меня в голове, - напевала она под нос, развешивая на балконе трусы, - и ведь еще надо поиграть на гитаре".

"Я так счастлива, так счастлива". Вот что написано в том письме, Дина, которое к тебе не дошло. Дина, я иногда думаю, а действительно ли мы встречались с тобой? И правда ли, что Лера нашла меня в первый раз у тебя дома и подобрала потом, забрала к себе в полном отчаянии и в чужих шмотках?

Мое отчаяние волочилось сзади по земле; даже ночью, сквозь сны, как спущенный парашют, и это тоже правда. Дина, прости меня. Дина, ты не жалеешь, что мы друзья?

Ты спрашиваешь, что получилось с Лерой. Но она же хотела развлекаться. Хотела, но не умела. Серьезная, как вождь. И очень давно хотела кого-нибудь полюбить. Она, наверное, думала, что развлечется тем, что меня полюбит. Мне кажется, сначала я очень хорошо ее развлекала. А потом все так стало плохо. Дина, я не обещала, что буду ее любить. У нее такой характер ужасный - она как будто купила меня! Стала допрашивать, куда я хожу, на кого смотрю, сказала больше не красить так волосы. А я с ней сначала вела себя так мило. Может, это из-за того, что мне негде было жить? Она мне сказала потом, что я шлюха. Что она долго думала, мучилась, и наконец поняла это. Ха! Дина, я так долго смеялась! Неужели все закончилось словами крысы-Леры "ты шлюха"?

Я сказала Лере, что она - крыса и дура. Но мне потом было стыдно. Жалко, что я месяц жила на ее деньги.

"Ох, моя милая, у меня опять долги", - писала я в письме (еще до того письма "так счастлива, так счастлива"), которое так и не было отправлено.

* * *

- Тебе почитать Танино последнее письмо? - Дина обращалась к сидевшему перед ней молодому человеку в очках и трусах DoReMi. День был жаркий ("Хуже, чем в Ростове, - отметил DoReMi, - подожди, не читай, я еще пива принесу").

- Короче, слушай. "Ох, моя милая, у меня опять долги. Может, надо поискать новую Леру? Хотя ну его к черту. Пытаюсь работать, пишу книгу про березовый гриб чагу, о котором я знаю абсолютно точно лишь то, что в его названии 4 буквы, 2 гласных и 2 согласных, женский род. Но народ интересуется чагой и я чувствую, что никто, кроме меня, не сумеет его просветить на этот счет. Так что, Дина, если меня не сошлют в Сибирь за плагиат, возможно, мы скоро увидимся с тобой. Работаю ночами, пью крепкий чай. Кожа моих впалых щек утратила отмечаемый тобой ранее оттенок свежего утра. Если увидишь моего друга N* раньше меня, передай ему привет и скажи, что я помню о книге, что он давал мне два года назад. Скоро верну. Ношу твои вещи. На голое тело. Пиши, твоя Т."

- Не кажется ли тебе, что она порочна? (это сказал DoReMi)

Дина рассмеялась.


Как далеко в то время были мои лучшие друзья. А они думали, что со мной все как всегда. Ведь писала я как всегда; не могу по-другому, так привычно стало уже чесать языком, и все эти шуточки. Пока я была рядом с Диной, то могла ни о чем не думать. Так уж устроена Таня. Никогда у меня еще не было подружки л ю б и м е е ; мне казалось, что я - ее продолжение, один из ее органов, и это было совсем не обидно. Только может, я что-то сделала не так, Дина?

Вот и самое последнее письмо. Где я счастлива и вернулась домой. Вы помните, дорогие мои старики, что всю зиму я мечтала об этом. Конечно, вы помните, о ком были все мои проникновенные разговоры. Путь был не очень долог. Я все делаю быстро. И на этом пути встала Лера. Наверное, ненавидит меня. Лера-кавалера. Когда мы курили, я ей сказала: "Ты погуляешь со мной? Ты свободна?", а потом попросила: "Поедем сегодня к тебе". Но это было у ж е вечером, она у ж е согласна была заранее, вы понимаете? Мне казалось, что моей вины здесь нет. Но тогда, знаете, многое казалось. Что я зря живу, например. А значит, и все зря живут.



Глава 2. Лера. Начало.

С Лерой плохо получилось. Уже молчу о том, как мне достались вещи, что на мне были в наш первый день. А мне она сказала потом, что я такая лапочка была. Ну, давайте по порядку. Во-первых, наше потрясающе родственное мироощущение (на самом деле, Лера просто потрясающая тиранка, и когда я увидела, как она садится в баре на стул, упирает руки в колени - локти вбок) и раздвигает ноги, чтобы удобнее было сидеть (эта шикарная "мужская", а по сути, совершенно женская, поза), я просто не могла сразу же не сделать ее мироощущение своим. Мы совершенно случайно оказались в тот день вместе в одном заведении, и в значительной мере потому, что мне тогда было все Читать далее...

.Свадьба через неделю, — мои волосы шевелятся и встают дыбом. Моя любовница выходит замуж, — моя возлюбленная, моя единственная, с таким трудом найденная и так долго остававшаяся со мной, периодически утоляя скапливавшуюся внутри меня жажду, — выходит замуж, и теперь её муж навсегда, навсегда отнимет её у меня. Как это жестоко с его стороны. Как это подло.

Утром следующего же дня я хватаю её за руку и тащу в пустой издательский кабинет (о, как часто мы занимались здесь любовью!):
— Почему, — злобно шепчу я ей, — почему ты мне ничего не сказала, и почему ты вообще выходишь замуж?! — Я крепко держу Наденьку за руку, словно боюсь, что она выскочит замуж прямо сейчас. Наденька краснеет.
— Потому что это моя жизнь, — так же злобно шепчет она мне в ответ, — потому что я тоже хочу ребёнка, потому что я женщина наконец и мне очень нравится спать с мужчиной и совсем не нравится с женщиной. — Она победно смотрит на меня. Она не вырывается, но её лицо так зло и упрямо, что я сама убираю руку. Я не знаю, чего мне сейчас хочется больше: убить Наденьку или умереть самой. Моё лицо становится жалким.
— Ты уже спала с ним? — спрашиваю я. Глупый вопрос: конечно, спала, и, конечно, она не скажет правду. Наденька колеблется.
— Нет, — говорит она.
— Врёшь, — говорю я. Я с сомнением качаю головой.
— Нет, — говорит она, — я не спала с ним. Правда.
Её лицо становится таким искренним, что мои сомнения окончательно исчезают: конечно, врёт, и я даже знаю зачем, — она думает, что так мне будет легче. Мне не будет легче, но мне приятно, что она врёт мне из жалости, — меня так давно никто не жалел. Всё-таки она хорошая девочка, думаю я, даже не смотря на то, что выходит замуж. Я обнимаю её и глажу её по голове.
— Какая же ты гадость, — говорю я ей, — как ты могла меня бросить?
Наденькины глаза медленно останавливаются на моей переносице.
— Я не бросала тебя, — не поднимая глаз, тихо произносит она. Она прижимается ко мне щекой, и её руки гладят меня по спине. Кабинет пуст и закрыт на ключ. Я целую прижавшуюся ко мне щёку и расстёгиваю Наденькину блузку. Она всегда знала, чем меня купить. У нас ещё есть время.

Cвадьба, как свадьба, — я так привыкла к свадьбам, что веду себя самым естественным образом: отпускаю шуточки, говорю глупости, веду задушевные беседы с лирически настроенными родственниками, кричу "горько" и смотрю, смотрю, смотрю, как они целуются, моя любовница и её муж, — я так знаю её губы, что знаю каждый миг, длящийся в их поцелуе: знаю, каким становится её дыхание, и как меняется его вкус, и как сглатывает на вдохе её запрокинутое горло. Мне никогда не стоять с ней так, никогда. И ни с кем не стоять: ни с этой, ни с той, которую полюблю после, — после уходящей от меня сейчас Наденьки.

Вечером мы провожаем их на вокзал. Свадебное путешествие, — подумать только! — они едут в свадебное путешествие! Мало им брачной ночи. Наденькин муж заботлив и возбуждён, он то и дело трогает Наденьку, то и дело что-то на ней поправляя, и я не хочу это видеть, — я не хочу знать, зачем они едут в это своё дурацкое путешествие.
— Что случилось? — спрашивает меня мой собственный муж. Из моих глаз выкатываются две слезы. Их нельзя скрыть, эти слёзы, самовольно выкатившиеся из моих глаз, так не похожие на слёзы радости. Я судорожно перебираю ответы, но в голове пусто, как никогда: моя любимая уезжает, а мне даже нечего соврать по этому поводу.
— Обидно, — говорю я, — за Наденькой так ухаживают, а за мной давно уже никто не ухаживает. — И, уцепившись за этот шаткий, невразумительный предлог, я реву во всё горло, и все тут же кидаются меня утешать — и мой ничего не понимающий муж, и теперь уже не моя, но всё понимающая Наденька, — и Наденькин муж так испуганно смотрит на моё зарёванное лицо и так искренно трёт по нему своим новеньким носовым платком, что я проникаюсь к нему симпатией: он не виноват, что мне нужна его Наденька.
Поезд трогается. Наденька с мужем машут нам из окна, и по её застывшему в вагонном стекле лицу я вижу, что она только и ждёт, когда уходящий поезд оставит нас наконец далеко позади и ей больше не нужно будет так долго и нудно махать нам из окна и улыбаться. Поезд уходит. Ещё виден вдали его зелёный квадратик, — мне хочется проводить его глазами, пока он совсем не исчезнет, превратившись в точку, но рядом стоит мой муж — вряд ли он сумеет понять такое желание. Я беру его под руку, и мы уходим.
Прощай, Наденька.
...

Плохо без Наденьки. С тех пор, как два года тому назад она вышла замуж, я то и дело думаю об этом, — плохо без Наденьки. Совсем плохо.
Я с энтузиазмом тру воротничок мужниной рубашки. Посмотреть на меня сейчас, — настоящая женщина, стирающая мужу бельё, но это мне и правда не в тягость. А что мне в тягость? Я вздыхаю: влюбиться бы, тоскливо думаю я, или хотя бы завести себе личную жизнь. Я открываю кран и смотрю, как вода наполняет ванну.

Плохо без Наденьки, — так плохо, что однажды я даже снова попыталась писать стихи, но — то ли от того, что я не писала их восемь лет, то ли от того, Читать далее...

Выстрел номер раз.

Я переступаю через её осторожную верность, задеваю носком ботинка бескровную руку и, не оборачиваясь, двигаюсь тенью к выходу. Мне напряжённо хочется вернуться взглядом и увидеть, что я натворила, но правила игры не позволяют. Не позволяли. Всё окончено. Твои глаза всегда будут смотреть на мои удаляющиеся плечи: я всегда буду молодой…

Ты помнишь? Лунная трасса и оглохшая красота, и ты должна была сказать, что мы это запомним, потому что ты так сказала. Я любила играть в ассоциации, и я попалась на твою удочку. Я люблю тебя. Лунная трасса и оглохшая тишина. И твой глухой голос – внутреннее эхо твоих воспоминаний, которым я завидовала. Ещё одно, и пасть хищного цветка захлопнулась.

Ты стелишь волосами дорогу в чувственный мир. И запахи, как гиды.

Помнишь? Мои глаза, как у влюблённой совы. У-у. На все вопросы: у-у. Я боялась отвернуться, чтобы пропустить любое твоё движение, после которого я могла бы тебя узнать, расколоть, как грецкий орех. Так похожий на мозг. И отражаться в твоих движениях, интонациях, лёгкой походке. И выливать на пол краски Гогена, чтоб рисовать тебя объёмами восточных женщин с загадочными глазами лани, чтобы больше краски, больше красного… Из твоей дающей бескровной руки, из липких пальцев. На лунной трассе нашей ночной жизни.



Выстрел номер два.

Конечно, это всё только смех. Конечно же, это игры, фантазии, помехи моего воображения, и в конце всех своих пёстрых рассказов Соня возвращается ко мне, отказываясь от эффектных завершений, которые так к лицу, вопрошая лишь глазами: ну, что с тобой? Вопросы за вопросами; светофор за светофором. Не получить ответы и продолжать рассказ. Нет, начать заново, с другими деталями, совсем другими, которые повернут несуществующее окончание в иное, совершенно иное для меня, русло, течение мыслей. Ну что, спросит она меня поцелуями, теперь тебе нравится?

Соня не могла знать, но могла видеть, могла наблюдать за чередой моих смертей: после каждой я воскресала жемчужиной более ценной, менее уязвимой, идеальной – капля слезы на мне не оставляла даже мокрый след. Я подарю тебе жемчужные бусы. Я оберну тебя всю в эти мёртвые бусы и оставлю позади шлейф изо вздохов и ахов завистников, из тел фанатиков и тихих следов лунатиков.

Моя боль разносится по венам, проталкивается к солнечному сплетению, и я вытряхиваю изо рта улыбку – я знаю, что скоро снова умру, и этой печалью больше не будут питаться мои дрожащие пальцы, судорожные лёгкие, отравленные воспоминания. Улыбаясь, я подхожу к гильотине, и с резким свистом воздух отсекает ещё одну жизнь…

Новая любовь наполняет меня быстро – ты не заметишь подмены. Я улыбаюсь, тяну тебя в объятия и говорю “Я люблю тебя”. Всё. Прошлого нет. Будущее недолго. Ты будешь любить меня в моём настоящем?

Дождь.

- Какая странная игра воды сегодня! - говорю я.
- Почему странная? - спрашивает Инка.
- Ну так. - я пожимаю плечами.
- Понятно. У тебя дурацкое романтическое настроение! - возмущается Инка.
- Я не вижу здесь ничего дурацкого - говорю я.
Остальные равнодушно наблюдают за нами. Из всего нашего отдела только мы с Инкой способны часами болтать ни о чём, да ещё и спорить. Тоже ни о чём, конечно.
Начальник, как всегда, появляется неожиданно и в самый неподходящий момент. А я бы сейчас с удовольствием разъяснила Инке о пользе романтического настроения в этот странный дождливый день.
Но начальник подходит к Инке. Долго и пристально смотрит на монитор её компьютера.
- Переделай всё. Срочно. Убери таблицу. - говорит он, показывая на экран. И уходит.
Я не смотрю на Инку, но чувствую, что она злится. Знаю, будет буря. И точно - буквально через минуту она прямо взрывается: "Да пошёл он к чёрту!", вскакивает с места, хватает какие-то бумаги и уходит, хлопая дверью. Я её прекрасно понимаю. Полдня работы коту под хвост. И знаю, что Инка вернётся буквально через десять минут.

Инка и вправду возвращается очень скоро. Смущённая и какая-то растерянная. Снова садится за компьютер и продолжает работу.
- Опять ты ходила на неё смотреть? - тихо спрашиваю я.
- На кого? - недовольно отвлекается Инка.
- Сама знаешь, на кого. Она тебе нравится?
- Отстань ты. - устало огрызается Инка. И уже через минуту с детской непоследовательностью рассказывает:
- Я так и не смогла зайти к ней. Как будто что-то удерживает. Боюсь. Ужасно смущаюсь смотреть на неё.
- А ей нравится, когда перед ней смущаются, - смеюсь я.
- Ты что? - Инка делает испуганные глаза, - Кому это может нравиться? А вдруг кто-нибудь ещё увидит? Что тогда подумают? Нет уж, - добавляет она, - Я лучше вообще к ней больше не подойду…

Можно изменить походку. Легко. Изменить голос? Да. Зазвучать им неожиданно нежно. Получится.
А глаза? У меня теперь другие глаза. Веришь?
Это не так уж и сложно. Но и не всегда легко.
Другой мир другими глазами. Я тороплюсь его увидеть, весь и сразу. Слишком тороплюсь.
Хотя нет, вот здесь я соврала.
Потому что я всё ещё не видела тебя.

Три дня. Три века? Возможно.
Чтобы увидеть тебя, мне не нужно никуда ехать, не нужно далеко идти. Нужно лишь угадать время.
Но вот уже три дня (или всё-таки три века?) я закрываю на время глаза и ничего не хочу угадывать.

Мои другие глаза тебя не знают. А память зачем-то стёрла почти всё о тебе.
Я просто люблю.
И я боюсь. А вдруг я увижу тебя совсем не так, как раньше?
Я боюсь смотреть другими глазами на любовь.
Ведь если...
Как же я тогда буду жить?
Ведь так хорошо просто любить тебя. Даже без ответа.

Когда весь отдел обедает, мы остаёмся с Инкой вдвоём. Сразу же открываем аську, болтаем, смеёмся и, конечно же, обедаем.
Опять дождь. Да нет же, он и не кончался…
- Привет! - сказала я в аську.
- Здрасти! - отозвалась Юлька.
Так бы мы с ней и болтали, пока я не увидела у себя на экране нечто. И вроде как ни с того ни с сего кинула Юльке дурацкий чайниковский вопрос, заодно объяснив ситуацию.
- Юль, а что это значит?
- Ну это просто чел не хочет общаться, - ответила Юлька, - ты ему скидываешь, а у него крест.
- Ну и чёрт с ним - хотела написать я, но вместо этого написала "с ней". Не умею я врать.
- А кто это? - любопытствует Юлька.
- Да так… - неопределённо отвечаю я.
- Ты расстроена?
Я просто теряюсь в догадках, как это Юлька угадывает моё состояние.
- Немного. (Ужасно!)
- Бывает. - успокаивает меня Юлька. - Бывает, что просто пока не хочется разговаривать, тем более что можно чела про запас оставить.
Я удивлённо поднимаю глаза и поворачиваюсь к Инке.
- Инка! Ты знаешь такое выражение "оставить человека про запас"?
Инка вскидывает свои распрекрасные брови:
- Ну, слышала.
- Ты так делала когда-нибудь? - не унимаюсь я.
- Конечно. А ты что, сама так никогда не делала? - небрежно говорит Инка.
- Нет, кажется…

И тут я понимаю, что вру. Конечно, делала. В продолжение последних трёх дней.
Оставляла человека про запас.
Это даже звучит больно.

- Я пойду, прогуляюсь - говорю я Инке.
На мониторе остаётся мигать надпись "2 сообщений в очереди"

Я выхожу на улицу. Дождь. Дома в каком-то тумане. Долго стою у входа, отчётливо слыша каждую каплю воды, падающую с крыши.
Если очень постараться, то можно представить, что на улице самая настоящая весна. Просто такая странная весна.
Проходящий мимо парень покосился на мой галстук, слегка намокшие волосы, многозначительно усмехнулся и сказал: "Тату!"
- Вы уже третий, кто мне сегодня это говорит. - смеюсь я.
- Но ведь похожа? - спрашивает он.
- Похожа, - грустно соглашаюсь я, - вот постою ещё немного и пойду искать свою подружку.
- Как тебя зовут? - странно, что люди не верят мне как раз в те моменты, когда я говорю правду.
- Тату, - вздохнула я, - пока. - и зашла в здание.
Я иду к тебе.

Моё угаданное, украденное для нас время.
- Привет, - говоришь ты и радостно улыбаешься, - как ты?
- Привет. - Читать далее...

Вчера я снова видела ее.

Она прошла мимо и, как всегда, исчезла. Лучше бы, конечно, навсегда. Но - нет, я знаю, что она еще долго будет появляться. И даже если я выколю себе глаза, чтобы не видеть ее, и проткну перепонки, чтобы не слышать ее голоса, она явится во сне. Сначала я услышу ее шаги, тихо, потом громче. Потом она заглянет в открытые двери моей комнаты и спросит: "Ты еще здесь?" А где я еще могу быть? Это моя комната, - не отвечу я. Просто буду сидеть, молчать, смотреть на нее и радоваться, что она пришла. А она, как будто две тысячи лет здесь хозяйка, нальет себе молока, закурит, переоденется, пойдет постирает белье, вернется, опять закурит свои чертовы сигареты… Меня как и не бывало в этом мире. Я еще здесь? Конечно, я еще здесь. Но если и сон будет повторяться чаще, меня уже здесь не будет.
Конечно, все из-за сигарет. Я ведь не курю. И занесло вдруг в курилку. И дернуло. Если бы сейчас был выбор, я бы, не думая, повернулось туда же, в ее сторону - кажется, в курилке тогда пахло не табаком, а ее духами - и попросила у нее сигарету. Когда я стреляла сигареты?

И я повернулась в ее сторону. И ее некрасивое лицо, ведь совсем некрасивое, подняло одну бровь, такую тонкую, как вся она, такую гибкую. И удивительно красные губы, припухшие, будто от постоянных поцелуев, удивленно искривились: "Что?" Ты не расслышала? Трудно поверить, что твои маленькие, аккуратные ушки могут что-либо не расслышать. "Сигарету… Нельзя ли?" И на ее некрасивом лице усмешка. Губы складывают ее, мягкие, теплые, сухие, красные, складывают ее, дерзкую и жестокую: "Нет". Читай по губам: Нет. Просто: Нет. Нет? НЕТ. Н Е Т.

Какой-то добрый мальчик пытается сделать так, чтобы она была. Сигарета. "Зачем?" - "Ты же попросила сигарету?" А, да.. Я хотела сигарету.. ЕЕ сигарету.. и ее усмешку, и ее губы, красные, припухшие, и ее..

Тогда она просто была сука, потушившая свою сигарету о мое самолюбие. Потом она выдохнула едкий дым в мое самомнение, и заставила его задохнуться.

"Что-то я зачастила в курилку",- мелькало в мозгу, но только мелькало, потому что ни одна мысль не могла остаться там дольше, чем на секунду - кроме одной, единственной, кроме нее. Она поселилась в моем мозгу, вышвырнув из него все остальное, и, судя по всему, прекрасно там себя чувствовала. Пила молоко, курила чертовы сигареты, кидала окурки себе под ноги. Ее, собственно, не волновало, что там все может воспламениться. Все внутри меня. А я никогда не подозревала, что может. Череда будней и праздников, мальчиков и гвоздик, учителей и подарков. И никаких сигарет.

"Думаешь, я не сплю ночью?!?" - трясу я ее за плечи. Хочется еще ударить, но не могу, слишком безвольной я стала. У меня теперь одна воля. Она. И я не ударю ее, даже не закричу. "Ты думаешь, я не сплю ночью!?!" - надо смеяться, пусть она думает, что мне все равно. "А мне все равно". - говорит, затягиваясь, усмешка. Нет, все равно мне! мне, мне, мне, мне! Нет, мне не все равно…

Как выглядит сказка?

Однажды, не самым ясным и теплым весенним утром кто-то постучался в мою дверь..
На пороге стояла рыжая кудрявая девчушка с огромными глазами цвета фиалок, а в их глубине блестел янтарь. Они смотрели одновременно и доверчиво и хитро. Только самые искренние дети умеют так.
Кисти тонких и совершенно фарфоровых рук спрятаны в глубину карманов длинной юбки. На ее ткани было разлито аквамариновое небо, и сияли звезды, серебром смеялся месяц, и ласково смотрело солнце…
В золотые кудряшки были вплетены ленты и бубенцы, а еще перья всех цветов радуги
И немного полевых цветов. Тонкая рубашка девушки вся была из переплетений осенних листов и весенней травы.
А за спиной маленькие фиолетовые крылья. В цвет глаз.
От нее пахло дождем, солнцем и карамелью.
Солнечный луч упал на монистовое ожерелье на шее, и маленькие солнечные зайчики разлетелись по комнате. Следом вошла она, закрыв за собой дверь.


Волшебная ночь

Свет тихо-тихо струится через тонкую паутинку штор. Он такой белый, как серебро и мягкий, как шелк волос…Блики его лежат везде, куда смог дотянуться месяц.
Волшебная святочная ночь.. Ночь, когда возможно исполнение самого потаенного желания…
Загадай его.. Самое сокровенное, что лежит у сердца. Смотри, свечи уже зажжены, золото и жар разлиты по комнате. А в руках карты. Благородные короли и коварные дамы знают, что тебя ждет.. Так послушай их. Позволь им рассказать твою судьбу.
Ах, да.. И не забывай иногда смотреть на небо. Помни, это необыкновенная ночь. Яркая звезда обязательно слетит в твою ладонь, повинуясь загаданному..
Ну вот… все джокеры раскрыты и тузы разложены… Свечи погашены. Да и месяц уже утомился и спрятался в пушистом облаке.
Спи, маленькая королевна, отдыхай, пускай тебе сняться только сладкие сны, политые щербетно-ванильным соусом апельсинового настроения. С той самой звездочкой на макушке, вместо вишенки. А завтра утром ты встанешь и сонно спросишь: «Неужели все сбудется?»
«Конечно…» отвечу я тихо и немного туманно, слегка одурманивая твоё воображение, сумевшее понять, что в сказку надо верить..
А потом, этим же вечером, или же через много-много светлых дней, какой-нибудь рыжий и добрый, зеленоглазый кто-то принесет тебе стакан теплого молока с медом из добрых слов и шоколадный кекс с начинкой из хитрой улыбки и озорного лукавства…

А мы с месяцем увидим это, сидя на облаке и кушая мороженое из весеннего неба, и просто радостно улыбнемся…

...морозная оторопь снижает пульс до немыслимо тихих значений. обалдев от непроходимой глупости ворон, усевшихся на ступеньках, ты топаешь ногами, забегая по деревянному крыльцу.
старая уже дача протапливается дровами, словами, многозначительными кивками, голосами гостей. коньячным ароматом - в лучших традициях профессорских посиделок, моей меланхолией, твоими стремительными запястьями, гортанными перешептываниями, домогательствами плешивого соседа, застарелым супружеским флиртом, пищанием наших мобил, кулинарными хлопотами старших...
мы спокойно шляемся по даче, исчезая - то на втором этаже, то - в тихих чердачных закоулках. вся эта оживленная толкотня и дачно-весенние споры о почвенных заморозках, месте для первого костра, фоновой музыке пикника, бодрый голос соседа, перекочевавшего на нашу территорию, в предвкушении шашлыка... все это проходит мимо нас.
я затаскиваю тебя на чердак, собираясь похвалиться старыми игрушками и сентиментальными обломками своего детства. но, видя как смешно расширяются твои глаза при виде всех этих потускневших чудес, я начинаю задыхаться от внезапной, немыслимой нежности.
ты перебираешь пыльные раритеты, ворошишь бабушкин чемодан с фотографиями, а я бессмысленно брожу за тобой, тихонько тоскуя по зиме. спокойной зиме без тебя. невпопад отвечаю на твои вопросы, сатанея от желания и умирая от невозможности. вдруг ты странно-охрипшим голосом шепчешь - Кто это?.. я пугаюсь и так же - шепотом - в ответ - Моя мама... ты долго молчишь, разглядывая надорванную фотографию пятнадцатилетней давности. - Она очень-очень красивая.. вы похожи.. я раньше не знала, что ты тоже красивая..
я молчу. никогда-никогда-никогда ты не смотрела на меня так. а сейчас ты отнимаешь у меня мою единственную привилегию - говорить о тебе и только о тебе. я могу часами описывать каждый изгиб твоего тела, каждый оттенок твоего запаха. я знаю, что у тебя 42 родинки, что ты спишь, всегда отвернувшись к стенке, что в твоем доме все карандаши изгрызаны в творческом экстазе...
мне хотелось извалять тебя в этой антикварной чердачной пыли, искусать, исцеловать, залюбить до немОжности дыхания. но я продолжала стоять на коленях среди воспоминаний детства и смотреть на твое лицо. а через мгновение я перестала жить, распавшись на тысячи разноцветных пазлов в твоих руках.

через месяц приехала моя мать - как всегда ослепительно красива, с (уже ставшим привычным) акцентом и кучей космополитических новостей. ошалевшая от весны и счастья, я принялась знакомить вас и радоваться отсутствию холодно-сдержанных вопросов с ее стороны. никогда до этого я не испытывала такого всепоглощающего, обволакивающего счастья.

а через неделю вы улетели в Цюрих. вместе.

Помнишь, история начиналась твоими пальцами: ты держала в руках моё письмо, покусывала губы, боялась посмотреть на меня, а пальцы твои дрожали. Ты не верила мне, а их кончики продолжали ощупывать каждую букву, спотыкаясь о запятые, привыкали к моему почерку. Началось всё дождём и холодными длинными пальцами…
Они сторожат меня, держат за руку, трогают, хватают, глядят на меня маленькими глазками-ноготками, облизываясь от желания. Перебирают мои волосы и шепчут что-то на ухо, что-то предательское, что ты не хотела мне говорить, ибо это было бы слишком приятно, а ты этими же пальцами собиралась отсчитывать мне долю ласки на день, неделю, месяц. Они заставляют тебя брать кредиты, не задумываться о процентах, наслаждаться…
И был ещё один дождливый вечер, граничащий с расставанием. Никто и подумать не мог об этом, но смелые решения прятались за деревьями, домами, и было невозможно не уловить их присутствия.
Впервые за долгие дни, пропадающие под обвалами бессонницы и нервных срывов – твоих, моих, никогда общих – все твои десять пальцев рук заговорили со мной. Ты сжала меня судорожным страхом, дрожью повисших капель, ты овладела моей игрой, опрокинула Пизанскую башню моей тревоги, кренящуюся косо к сырости и мраку. Ты… Кисть руки взмывала ввысь, устремляясь к идеалу, и смахивала со щеки мокрую пыльцу твоих рассуждений; пальцы боролись с моими немыми упрёками, гладили мою руку, обвивались вокруг большого пальца, защищались от холода в моём кулачке… Удивительно, ты впервые так долго говорила о себе и о нас. Удивительно, но я долго этого ждала и мало что уловила – я не могла отвернуться от твоих пальцев, так красноречиво показывающих мне любовь, стерегущих моё внимание… Я крутила кольца-ошейники, которые сама же на них нацепила: ярлычки любви и верности, сегодняшней уверенности в нас. Я целовала их, покусывала подушечки, прижимала к носу и дышала в ладонь-лодочку. Пальцы, стерегущие мою шею, гуляющие по моим губам, нащупывающие мой пульс, готовые разорвать меня на части любым серым утром, просто из-за скуки…
Вечер изменил себе, и на небо выползла сонная недовольная луна, половину которой ты отрезала своей головой. Твои пальцы уснули в моей руке. Им снились тёплые перчатки и мои поцелуи…

"Нет, никто не знает. Да я сама себе только что призналась."
"Посмотри вокруг. Кто тебе нравится больше всех?"
Оглядываюсь. Тыкаю пальцем по направлению явно "нелесбиянки", одиноко стоящей у стойки бара.
"Спроси, пойдет ли она танцевать с тобой."
"Не могу, страшно."
"Не можешь, никогда ее больше не увидишь."
Черт с тобой, как скажешь. На подкашивающихся ногах делаю три шага вперед. Поздно, с ней рядом стоит другая женщина, разговаривает, улыбается ей. Все, дальше пытаться не буду.
"Чего ты встала? Подойди к ней!"
"Не видишь, разговаривают же…"
Вдруг вижу ее лицо совсем близко, покрываюсь испариной. Моя рука тянется к ее плечу, останавливая. Глаза, полные удивления, смотрят в мои, ждут.
"Хочешь танцевать?"
Пауза. Невыносимо жарко.
"С тобой?"
"Да."
"Да."
Быстро иду по направлению к танцплощадке, даже не оглядываюсь.
Музыка оглушила меня еще 5 минут назад. Я ее уже не слышу. Говорят, что танцую хорошо, это меня и спасает. Она не видит, в каком я состоянии.
Странная у нее улыбка, грустная. Кто же танцует с грустными улыбками? Ой, ближе не надо. Я начинаю задыхаться. Так не надо…
"Зачем ты сюда пришла?"
Боже мой, ну неужели непонятно? Зачем же спрашивать?
"Мне здесь нравится."
"Почему?"
"Место маленькое, уютное…"
"Это гей-клуб."
"Я знаю."
"Зачем ты здесь?"
"Я же тебе сказала."
"А все-таки?.."
"Ну, наверное, людей встретить…"
"Так-то…"
Пытаюсь танцевать дальше. Становится все труднее и труднее дышать. Она слишком близко. Она смотрит мне в душу своими неимоверно красивыми, зеленющими глазами и улыбается, как будто видит все мое безумие. Чувствую ее руку на своей спине, боюсь, что останется шрам от ожога. Она слишком близко. В голове несутся мысли, ударяются о стенки черепа, разбиваются. И я знаю, что она видит все, что со мной происходит. Ну пощади же, отступи, не прижимайся ко мне… Я не выдержу… Нет же. Ей нужно больше. Она хочет меня, она видит, что делает со мной, ей нравится мое желание.
"Сколько тебе лет?"
"Девятнадцать."
Страх. Не мой. Ее страх.
"Боже мой… Девочка…"
"А тебе сколько?"
Мне смешно. Ей как максимум двадцать три. Думает, уже выросла, все знает. Показывает десять на пальцах. Что?
"Мне тридцать."
"Сколько??"
"Тридцать."
Молчу. Они что, такими в тридцать становятся? Говорит что-то, надо слушать…
"Тебе нравятся женщины?"
"Да"
"Ты была с ними?"
"Нет"
"С мужчинами?"
"С ними не была и никогда не буду."
"Смешная, маленькая девочка. Зачем же ты такая красивая? Что тебе нужно?"
"Женщина. Я люблю женщин."
"Да еще и потерянная… Зачем тебе женщина? Ты еще не знаешь, чего хочешь."
"Я знаю, что мне нужно. Я уверена. Так было всегда. Такой меня сделал Бог."
"Ты ошибаешься, это просто интерес…"
"Слушай, я знаю, что мне нужно."
"Я не могу тебе этого дать."
А какого же ты со мной танцуешь так, что я дышать не могу, что у меня руки трясутся? Зачем ты меня трогаешь, зачем берешь за руку, гладишь? Ты то знаешь, что тебе нужно?
"А я и не прошу… можно я тебя еще раз увижу?"
Ну что ты головой мотаешь? Это прямой вопрос. Отвечай, будь добра.
"Это не самая лучшая идея… Что же меня трясет-то так? Ты хочешь меня еще раз встретить? Хорошо, пусть будет по-твоему. Дай мне номер своего телефона."
Прорываюсь сквозь толпу, лихорадочно выхватываю ручку у официантки, бегу назад, к ней. Ушла. Ее нет нигде. Ну как же так… Что же мне теперь…
"Ручку нашла?"
А, вот ты где. Беру твою ладонь, пытаюсь вспомнить номер своего телефона. Какого черта? Какой у меня номер? Пишу, по-моему, правильный. Она смотрит на меня и сводит с ума. Немедленно. Как же мне хочется в ней раствориться, быстро, начисто, чтобы ни капли не пропало зря. Я вижу все. Вижу ее нервы, оголенные. Вижу ее желания, заставляющие ее делать то, что она считает безумием.
"Какая же ты красивая…"
"Ты красивая."
Опять головой мотает. Знает ведь. Снова слишком близко. Трется щекой об мою щеку, шепчет.
"Я не позвоню. Так нельзя. Ты должна точно решить, что тебе нужно."
"Позвонишь."
Сжимает мою руку, обнимает меня.
"Позвоню."
Чувствую что-то на губах. Ее лицо. Глаза. Это ее губы, она прикоснулась ими к моим. Что это? Это не поцелуй. Нет. Она его сдержала. Еле-еле сдержала.
"Веди себя хорошо."
"Что?"
Повернулась и вышла из клуба. Оставила меня трястись.
Не помню, как я доехала домой, по-моему, скорость не превышала, полиция не остановила. Хорошо, у меня ведь даже прав нет.
Прошла неделя и один день. Ну неужели ты действительно такая сильная?

Пиши, - говорит она мне. О чем, - спрашиваю я. Да хотя бы об этом, - отвечает. Я тоже говорю ей что-то в ответ, но не слышу своего голоса. Мои мысли сейчас звучат громче для меня: "О чем, хотя бы об этом? Писать о том, как я люблю тебя, солнечно-рыжую, глубокую, боящуюся потерять свою свободу? О том, как хочу тебя, вольную, волнующую, развратную, дразнящую каждого оказавшегося рядом? О том, как ревную тебя к любому? Как плачу по ночам, скрывая слезы от своих близких, оттого, что не смогу им обьяснить, что причина их - ты, - женщина, для меня, - женщины, меня - мужчины, меня - ребенка, для которых только ты сейчас все, - женщина, мужчина, ребенок.

Если бы… Я могла бы тогда рассказать всему миру, как я люблю тебя, как я счастлива с тобой, если бы ты только захотела, но… нет, этого нет, да, наверное уже и не будет никогда. Я, кажется, поняла, в чем дело, - это моя надежда заставляет тебя нервничать, отдалятся от меня. Что ж… Я потеряла слишком многих, оттого, что не сдержала своих чувств. Теперь я убиваю свою надежду для тебя. Слышишь?! Я приношу в жертву свою надежду. Тебе. Ради того, чтоб тебе было спокойней. Для того, чтоб сохранить тебя для себя. Тебя, казавшуюся мне, еще совсем недавно, невинным, чистым Ангелом, наивным ребенком, о котором не смеешь допустить ни одной вольной мысли. Мне уже не вернуть тебя ту, такую, но я попытаюсь спасти хотя бы то, что осталось. Хотя, может ты и не была никогда такой? Просто я это придумала? Или ты изменилась так сильно, что я теряюсь в поисках той тебя, которую я знала?

Я убиваю свою надежду. Сейчас я не знаю, как смогу жить дальше, но мне ведь не впервой. Только невыносимо грустно, что я снова ошиблась. Я постараюсь сделать все молча и не обвинять тебя. Я попытаюсь простить (хоть ты даже и не просишь об этом). Я попытаюсь, на этот раз, остаться рядом. Знаешь, я устала. Просить. Быть хорошей для тебя. Думать обо всем. Я устала. Ты ведешь себя так, словно тебе все равно, как я чувствую себя, как будто ты не знаешь, что для меня важна любая мелочь связанная с тобой. Мне больно. Так больно, что даже смешно. Я устала…

ххх

О чем же я еще могу писать, кроме своих чувств? Для кого они будут интересны, кроме тех, кто участвовал, и узкого круга тех, кто чувствовал когда-либо похожее, но не смог сам выразить это словами?

ххх

Прошло уже 2 дня с того момента, как я решилась попытатся убить в себе надежду. И сегодня я уже не могу сказать о ней, - "моя девочка", без злой, горькой иронии, без ощущения пустоты.

Сегодня, я поймала себя на мысли, что уже не стремлюсь тотчас же открыть ей свои переживания, дать прочитать только-только написанное. Я так боюсь, что постепенно станет и вовсе не нужно…

Мне кажется, что мои слова теряются в бесконечности, когда она читает их. Кажется, что они для нее будто холостые патроны - создают эффектный шум, но не попадают в цель. Или это я пытаюсь попасть в мишень, которой и не существует на самом деле? Каждый раз я делаю попытки понять, узнать, какой отклик вызвали мои слова в ее душе. Но она молчит. И мне начинает казаться, что ее молчание похоже на комья земли, глухо ударяющиеся, о крышку гроба моей надежды.

Я чувствую, что снова начинаю закрываться, уходить в темный лабиринт своей "ракушки", пытаять поглубже скрыть, уже в который раз, оказывающийся неоцененным, розовый жемчуг моей души.

Неужели, его игра в лучах солнечного света, кажется недостойной восхищения и любви, бессмысленным блестящим камушком, способным обойтись без тепла? Неужели он никогда не принесет никому, включая и меня, счастья?

Так не хочется терять еще и веру. И так уже, только она одна осталась. Я убиваю надежду, моя любовь - арестант, сходящий с ума, закованный в цепи моей воли, а вера - единственное еще, что осталось, единственное, что удерживает меня от падения в бездну.

Я стараюсь осторожно нащупать ту грань, за пределами которой все превращается в огромное, черное, тяжелое торнадо всепоглощающей ненависти. В этот раз я должна удержатся и не шагнуть в него. Хотя его густой, вязкий вихрь манит в себя, нашептывая, - слабые эмоции не для тебя, только шагни, почувствуй мою силу и мы вместе разметаем к чертям этот глупый, эмоционально глухой мир.

Удержи меня! Удержи меня! УДЕРЖИ МЕНЯ!!!!!

ххх

Господи, но мне кажется, что ты не слышишь меня. Или не хочешь слышать? И снова молчит телефон. И ты с другой сегодня. И с другой будешь завтра, послезавтра и... да что там… У каждого есть выбор. Ты делаешь такой. У меня нет сил сделать выбор. Я боюсь сделать его необратимо неверным. Пока я только делаю выводы.

Рассказать тебе, как ты уйдёшь от меня? Какими чужими будут твои глаза в тот момент? Рассказать?..
Ты уйдёшь, и твои глаза будут чужими. Но перед этим ты сделаешь маленькое усилие и перекатишься с одного бока на другой — для того, чтобы, поморщившись, взглянуть на меня. Чтобы влить в свои серые глаза все мои ощущения, чтобы испытать меня на прочность, убедиться в правильности своего прошлого выбора… Твоя спина, качнулась, повернулась, взглянула и - да, я даже не моргну. Хм, как мне может хватить в такой момент самообладания? Но именно тогда, я же знаю, меня оно не покинет — это в жизни я импульсивная и резкая, а в этот плавный момент, готовый для восприятия фотоплёнки, готовый к распечатке на матовой бумаге, я буду спокойной. Такую ты мне отвела роль, такую роль отвела я сама себе…
Ты пошлёпала босиком в ванную — посмотреть, как сказалось на тебе воздействие моего невоздействия. Я лежу под тонким ароматным одеялом и курю твою сигарету — как жаль, что это в последний раз: твои мутные зрачки, покачивание головой, плавность движений, запах твоей разлуки, твоя постель и твоя сигарета. Я смакую запрещённый Министерством охраны здоровья дым, я обжигаю пальцы опасными мгновеньями, нету-тебя режет по нервам, губам, чувствам. Привыкай…
Пришлёпала? Пойдёшь погуляешь? Хорошо, я тоже скоро уйду, только ещё одну выкурю. Конечно, я позвоню. Конечно. Кончено…Дверь закрылась, а мне стало спокойно. Ты всё дааальшеее от меняя. Красота ощущений, резкость звуков и красок, полуобморочное состояние, гадкие сигареты, мерзкий Синатра в плеере. Всё гадко, потому что теперь это всё. Это всё моё, ничьё больше, только я и всё.
Если бы ты боялась милиции или пауков, то ты бы тогда-потом вернулась ко мне, но ты «сильная» :), тебе нечего бояться, тем более, что тебе есть к кому идти и есть кого ждать в этой постели, курящую сигареты со следами моих губ и пальцев на кончиках оных, на кончиках твоего тела, на кончике твоей жизни…
Если ты уйдёшь от меня, я не успею тебе это сказать. Я буду спокойно лежать и курить, поглядывая сквозь сеть ресниц на то, как ты натягиваешь джинсы. И ты так и не узнаешь, что я всё так же отчётливо вижу тебя счастливую, что я всё так же погибаю без тебя. Что я всё так же тебя люблю…
[500x394]

Мне хочется покачать тебя в ладонях - теплых, как ничто другое в этой влажной зиме с ее белой больной испариной. Мне нужно твое дыхание в спину - как дуло пистолета, которое стреляет оранжевым мандариновым конфети, запахом желтых ромашковых сердцевинок, плавным ритмом колыбельной на стихи Лермонтова. С тобой мне спокойно, как будто на моих руках засыпает мой маленький сын, засыпает - и во сне теребит мой сосок крошечными мягкими губами.

Я думаю строчку "используем друг друга, чтоб заполнить пустые места" - и понимаю, как же много во мне пустого места... Кроме тебя, я бы охотно запихала в эту дыру еще младшую сестру с тяжелым характером, толстого кастрированного пушистого кота, несколько тропических растений в изразцовых горшках, дополнительную работу на дом, прорву чужих ритмических слов и несколько картин Клода Моне. Этот ряд складывается в моем сознании наобум, я могла бы его продолжить - продолжить легко, почти прозрачно, только слегка скользя по поверхности собственных желаний, сложенных в кучу хлама и придавленных сверху томом учебника по германской филологии.

Дома кончается зубная паста и кофе - это потому, что теперь мы пользуемся ими вдвоем... Зато я наконец-то купила еще одну пару тапочек - похвали же меня!

Я привязываюсь к этому миру бесконечными проводами, я пускаю в расход свои токи и нервы, я все время в режиме он-лайн. У меня есть компьютеры на работе и дома с тремя мейлами, icq и собственным сайтом, у меня есть факс, у меня есть рабочий, домашний, родительский и мобильный телефоны, меня можно услышать, прочитать, найти где угодно, даже в кафе или в туалете - причем, как правило, не одним способом - и все равно бывает, что ты не звонишь. Не приходишь. Не находишь меня. Не хочешь меня находить...

И слава Богу.

Весна!

Идёт огромными шагами молодого человека, перепрыгивает через испаряющиеся лужицы, озорными пацанятами гоняет на великах по питерским, узким тротуарам. Короткие юбки, звонкий смех. Девушки, девушки, словно подснежники…красивые, свежие, искрящиеся. Я теряюсь в толпе. Только успевай крутить головой, лови момент всеобщего праздника. Долой шапки, долой скучные пальто!
Я наблюдаю за скворушком. Он ворует пух из соседского коврика, заботливо выстиранного и повешенного обтекать на первом балконном солнце. Выдернет, улетит, прилетит, выдернет. Сел, о чём-то задумался. Ухоженный, толстенький, блестят перья, желтеет клюв, а бусинки глаз живут, похоже, отдельно. И вдруг как запоёт. Смешной дурашка! Пух разлетелся в разные стороны. «Что домой понесёшь?» - смеюсь.
Набираю номер. «Алло! Здравствуй, солнышко моё!» Хочу видеть тебя, хочу чувствовать тебя. Хочу умчаться с тобой куда-нибудь. И там, где гудят высоковольтные провода, целоваться до умопомрачения, тянуться к тебе, дотрагиваться до изнемогающего тела. И разрешить твоим ручкам всё.
Фантазии. Это было прошлым летом. Это тогда мы, одновременно выйдя из машины, поправляли рубашечки и трусики, захлёбывались счастливым смехом вслед проезжающим мимо автомобилям. До чего же глупые бывают лица у водителей!
«Алло! Слышишь? Бросай все дела, я жду…на улице так хорошо…а мы сможем побыть вместе лишние два –три часа.»
Какая прекрасная мысль. Раньше ничего подобного мне и в голову не приходило. Всегда чёткое: её я, её работа, её семья, друзья, обязанности. Но ведь это так просто - сорваться и полететь. Бросить всё – и на встречу со мной. Конечно, она обрадуется. И, может, подумает «как я сама не догадалась».
Но растерянный голос в трубке: «Я не могу сейчас…и... давай я перезвоню тебе». Короткие гудки оборвали глупый вопрос - «но почему?» - и с моих губ медленно сползла улыбка. Как же так? Ведь это я, твоя родная, любимая. Разве не говорила ты, что жить без меня не можешь, что скучаешь и ждёшь лишь только новой и новой встречи?
«Да заткнись ты, скворец дурацкий!»
Конечно! Так просто сорваться и полететь. Мне….ведь я умею летать. Я умею летать и любить так, как никогда не сможет она.

«Ты продолжишь своё письмо?»
«Это не письмо – рассказ….да, когда-нибудь»
«Неужели ты правда так сильно любишь меня?”
«Терпеть не могу!»

А на самом деле…Ты моё счастье, моё солнышко, мой подарок судьбы. Ты сводишь меня с ума и заставляешь забыть, что есть совсем другой мир – мир, где ты и я – это непересекаемые, нереальные вещи. Но каждый раз я снова и снова радуюсь нашей встрече, как беззаботная девочка. Но как девушка я ожидаю тебя, любимая моя, чтобы навсегда остаться с тобой. Остаться в каждой частичке твоего тела. Наласкаться, натешиться, а там будь, что будет – снова в мир, который только и ждёт своего часа, чтобы растерзать, добить. Ты гибель моя. А гибель - это темнота и холодный ветер, и пустота мыслей. И жалко себя, до слёз жалко. Но сейчас я завоёвываю тебя, чтобы продолжать жить в тебе.
Кто ты для меня? не знаю кто. Но уже не понимаю, как могла я раньше жить без тебя. И не понимаю, как можно жить дальше. Лишившись тебя - я умру. Не физически, но лучше бы насмерть. Это мучительно даже представить, что ты рядом, но не со мной. Не буду…
Я сижу рядом с тобой, и ты усердно жмёшь на педали. Милая моя, я могу смотреть на тебя часами. Всё по отдельности и в целом, красивая девочка. Не моя и моя.
Я уже давно знаю все твои жесты, гримаски, взгляды. Я любуюсь тобой. Солнце светит на твои коленки и отражается от колготок бархатным золотом с внутренней стороны ног. А перед глазами нежные голубые венки – заставляют биться сердце. Хочется пальчиками проследить их путь – туда, под юбку – и целовать твои ножки. И голова кружится от счастья, от неожиданной близости. И от сознания, что я вправе потребовать остановиться лишь за тем, чтобы поцеловать тебя – но я не делаю это.
Ты замечаешь мой взгляд. Ты корчишь рожицы. Ты хитренькая девочка – знаешь, как тебе идёт это. А у меня всё замирает внутри. Я хочу одного, чтобы всё это – весь этот миг – был навечно моим. Эта нежность, эта любовь. А я люблю тебя ещё сильней – нежную мою, и такую беззащитную перед моей любовью………………………………………………………………….
А потом были твои губы – красивые, тонкие, с нежной прозрачной кожей, малиновые и очень сладкие. Они требуют. Твои губы. Во всей тебе от меня требуют только губы….

Но это было тогда. И только короткие гудки со мной остались. Боже, как палит солнце. Прилетела скворчиха, клюнула разомлевшего супруга. Умеют же ругаться скворцы! Вот бы и мне так: «а не пошла бы ты, моя родная!». Почему я не могу сказать жёстко, как есть: «выбирай»?

Слоняясь из угла в угол, я тщетно пытаюсь найти себя. И таким длинным кажется остывающий вечер. Делать ничего не хочется: ни есть, ни спать, ни читать книги. Не хочется жить и мыслить, только, может быть, впасть в кому. И непременно с полной амнезией очнуться. Ещё желательно в другом городе, стране, мире – чтобы она не смогла найти меня. А потом влюбиться в Читать далее...

… Посвящается Снегу и Туману



Имя досталось ей от экстравагантной мамаши, которая хотела для дочки особенной судьбы, так как сама была наполовину состоявшейся художницей. Таким образом, зачатки творческого подхода к жизни проросли в сознании Васьки еще в глубоком младенчестве. Правда, мама не могла предположить, в какую сторону повернет дочка в непроизвольном поиске индивидуальности, как не могла предположить в те времена многого другого - Васька родилась в глухих семидесятых. Какая-никакая рождаемость была показателем того, что секс в стране все-таки есть, но слово "гомосексуализм", ввиду его тревожной экзотичности, многие путали с названием неизлечимого венерического заболевания.

Детская фотография, которая стоит у нас на холодильнике, рядом с деревянной коробочкой для хранения табака, изображает черноглазую беззубую симпатягу неуловимо монголо-татарской наружности. "Что характерно, - удивлялась она, разглядывая в зеркале китайское строение своих глаз и приподнятые скулы, - прабабушка по материнской линии звалась Матреной Калининой и родилась в деревне Загривково Тульской губернии, а предки по отцовской двести лет не выезжали из Питера. Азиатский вопрос, никуда не денешься…"

Еще ее часто принимали за еврейку, в конце концов ей это надоело, она освоила одесский акцент и так правдоподобно произносила в баре: "Шо ви себе думаете, Сара не пробовала виски??? Сара пробовала виски, и она скажет вам, шо это - не они…", что обслуживающий персонал, прислушавшись, уделял ей особое внимание, на всякий случай.

В баре мы и познакомились. Это была ее территория - она так обаятельно пролистывала меню, вскользь улыбалась официантке, смешно отгоняла дым жестом, абсолютно лишенным элегантности - что невозможно было встать и уйти к своему столику, к разговорам о личной жизни, о возлюбленных и мужьях. Общая знакомая представила нас, слегка запнувшись на ее былинном имени.

- Это…гм…Василина? - уточнила она у Васьки, - али ты у нас Василиса?
- Василина, блин, Василиса… один хрен… - отмахнулась она.
- Короче, это Васька. А это - Маша!
- Прекрасно! Идеально! - оживилась она.- Прямо как в сказке!

Она была настоящая мультяшка. Маленькие руки безо всякого маникюра, очечки и дружелюбная поза. Она не пыталась произвести впечатление и вообще не суетилась. Пила коктейль. Я спросила, что она пьет - в этом баре я была в первый раз, и мне требовалась консультация.

- Кровавую Мэри. Попробуй? - и она протянула мне высокий бокал.
Я посмотрела на бокал. Предлагалась одна соломинка. Я не буду загружать читателя своим отношением к индивидуальности. Моя бывшая любовь запугала меня до смерти отдельными полотенцами, персональными чашками и личным куском мыла. Однажды она увидела, как я докуриваю за ней бычок. Вскоре мы расстались…

- Пей, у меня нет кариеса, - сказала она. Я посмотрела на нее с благодарностью. Она улыбнулась. Я начинала влюбляться.

- Впечатляет, - согласилась она, когда я задышала с открытым ртом и оторвала на понюшку кусочек салфетки, - там двойная порция водки и тобаско. Я не алкоголик, просто люблю все крепкое, - и проиллюстрировала заявление, закурив голубой "Житан".

- Можно мне такую же Мэри? - попросила я.

Это была моя первая попытка угнаться за нею. Опрометчивая - потому что наутро моя голова раскалывалась пополам. Я лежала с мокрым полотенцем на лбу и постанывала. К тому же меня очень беспокоил катастрофический провал в памяти. Страшно было себе представить, сколько непредвиденных явлений могло затянуть в эту черную дыру. Дело в том, что в измененном состоянии меня несет. Я становлюсь такой оригиналкой, с ума сойти. Откуда-то из глубины моего подсознания прет агрессия, чернуха и самобичевание. "Тебя что, в детстве поленом по голове били?" - спросила меня моя бывшая любовь после того, как я разнесла детскую площадку и уснула на уцелевшей лавочке под проливным дождем. (" А что ты сказала мне?" "Чтобы ты от меня отстала") Неизвестно, как далеко могла занести меня после четырех Кровавых Мэри. Тягостные раздумья прервал телефонный звонок.

- Ахххыыы…- нечленораздельно выдавила я, держа трубку обеими руками.
- Похмелье можно вылеживать, вытруживать и выхаживать, - раздался непостижимо бодрый голос Васьки, - предлагаю последний вариант. Кроме всего прочего, прогулки на свежем воздухе способствуют пробуждению аппетита. А кое-кто приглашал меня обедать в Сбарро…

О Господи, Сбарро! Опять! Меня замкнуло на этой пиццерии с тех пор, как два года назад Инка (моя бывшая любовь, будь она неладна) затащила меня туда попробовать "настоящую Маргариту". У нее по всей Москве были рассеяны места с чем-то настоящим - настоящая текила, настоящий луковый суп, настоящее немецкое пиво, настоящий теннис, настоящая дискотека и так далее. Она был великолепно заземлена, моя прекрасная либсте фрау, сто одежек и все без застежек, я пыталась их снимать одну за другой, но ей становилось холодно и неуютно. Теперь я пожинаю плоды ее воспитания - приглашаю в Сбарро всех, в кого влюбляюсь…Фу, какая гадость…Главное, Читать далее...

понедельник.

"В городе и области плюс пять, пасмурно."
пять с плюсом, но пасмурно.
высшая отметка. высшая точка.
выжигаю из себя каждую из строчек
зажатыми звериными взглядами окружающих.

обрывки разговоров с коллегами:
*почему ты ТАКАЯ грустная?
*а что, у меня на лбу что-то написано?
*не только на лбу.
*от тебя исходит какая-то вопиющая грусть
*от тебя даже пахнет грустью...
*а ведь всегда - только сексом..
*и пусть исходит... изыди, грусть...
*мда-даже шутки грустные, ты чего?

отстаньте, не подходите! уберите свои руки..
пусть. пожалуйста, ПУСТЬ от меня пахнет сексом!

Жалею о недостаточной настойчивости и
радуюсь ей одновременно с тобой.
Могла бы потерять тебя, отдав тебе же что-то,
что было бы слишком для.
Но миллиарды тёрпких "а вдруг" не дают покоя и
оттягивают момент растаяния с первой оттепелью.

ночью - спала ищейкой, вышколенной овчаркой,
втягивая носом дым от еще тлеющего кострища между простынями.
оберегая крохотную полоску света на
месте, хранящем запах твоего смущения,
накрывала ее собой,
касалась уставшей кожей,
вдыхала тебя и выдыхала себя,
раззадоривала вздохами сожаления,
грусти и зависти к коже левых
пальцев, которые оказались настолько левыми....

"Я покидаю столицу, капитулирен,
Раненым фрицем немею в тоске."
диана арбенина - вокалистка и автор текстов.

последние сутки мычат-наговаривают ее в уши,
без музыки, только словами.
переделанные смыслы
что же слышу?
"ты покидаешь столицу"

уехала, любимая!

...девочка, люблю...
скажу тебе это вечером.
после шести, звонком, как и обещала
знаешь, легче дышать
и не боюсь вдребезги
даже если ты
не услышишь,
не заметишь,
не поранишься,
наступив на осколочек меня

трудное слово. говорилось шепталось
каждым поцелуем, каждым движением касанием и взглядом
но ты так далеко пряталась..
"почему ты ТАК на меня смотришь?"
как ЕЩЕ могла на тебя смотреть?

я не проживу врозь
потому - умоляю
оторви меня резко
от себя, как от бога.

я сама не сумею...

вторник

новое утро.
твои буквы в ответ на мои мультиоргазмы.
твои буквы невозможно оставлять безответными...
можно, я буду отвечать поцелуями, на каждую из них?

это экстра-инвеншн,
алфавит, абетка, азбука, пособие для "в-тебя-заключенных"...

слово "я" - поцелуй в изгиб кисти.
слово "ты" - поцелуй в межгрудную ямочку
слово "люблю" - касание ресницами твоей нежнейшей не_встречала_бархатнее кожи...

так, снизувверх, своими губами и глазами я продираю дорогу к твоему сердцу..

хлопоты врываются холодными ладошками случайных попутчиков - деньги-кассы-турникеты-жетоны, жетоны, жетоны...

шахматная спешка по выверенному маршруту - направо -налево - прямо и назад..

боишься своих ощущений меня?
что же будет?

превращаюсь в монстра с навязчивой идеей -
пугать твою кожу судорожными выдохами,
спутывать наши волосы,
скручивать твои руки,
прятать твои пальцы под твою спину,
закрывать твои глаза своим животом...

тыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыы

изгоняющая не дьявола, а чертёнка...
маленькую хитрую бесинку из моих глаз
заставляющая одёргивать руки
чтобы не обломать случайно
тончайшие крылья, на которых ты несешь мне
свою нежность...

ты кружишь надо мной коршуном..
а я силой сужаю зрачки, чтобы не выдаться..
мычащие интонации в каждом *алло
на каждое *привет
я изнемогаю без тебя.

среда

утром сопения рядом.
разнонотные.
высокие и низкие.
мужские и женские.
возня двух друзей, которые настолько близкие, что понимают КАК могут мешать друг другу под одной простынью,
разделили одеяла, расстелили горести-радости, спим.
я - которые сутки носом внизззззззззззззадыхаюсь

твой запах въелся с мои ноздри, мне достаточно втянуть воздух и ты так рядом.
отпускаю поводья и молча болтаю ногами.
несёт..
огрызаюсь..
рычу..
ноздри раздуваются
хрущу пальцами рук инстинктивно постоянно - снимаю напряжения.
опасно для жизни?

ааа….что может быть опаснее тебя - для смерти?

да кто, какой такой маразматик
в очках на веревочках
заможет умереть, не прожив с тобой хоть минуты?
не пережив с тобой хоть немного яркой радости,
не разделив с тобой хоть ладошку воды?
одними губами глотать на двоих.
перетаскивать капли с верхней на нижнюю
слизывать их с шеи шальными чешуйками...

мне есть что запомнить
но нужно прожить
будущее в прошедшем - самое сложное время в грамматике жизни.

истуканом смотрю в монитор.
не слышу не вижу никого ничего

чуткостью - на любую твою просьбу -
даже если это твоё "пожалуйста, сжалься..."
целых три дня прожитых по-новому.

"ниоткуда с любовью"

1.

Иногда мне казалось, что она необыкновенно красива. Необыкновенно. Что этого даже не может быть - быть такой необыкновенно красивой женщиной. Я ведь красивых видела, - особенно зимой их особенно видно, этих обыкновенно красивых, и чаще всего они почему-то в метро попадаются, как будто им страшно быть обыкновенно красивыми где-нибудь ещё, да ещё зимой, как будто их обыкновенная красота могла отсыреть и отклеиться, не выдержав русских морозов переменно с оттепелью.
Вот они и ездили в метро, все эти обыкновенно красивые женщины, и мне их там было особенно видно. Потому что это просто читалось у них на лице, у каждой читалось, как указатель: внимание, читалось, я красивая! Посмотришь на этот указатель и видишь: правда, красивая, но - обыкновенно красивая, как будто обыкновенным шрифтом набранная или как будто обыкновенным красивым голосом на обыкновенную пленку записанная - осторожно, двери закрываются.

А она была не такой. Она была необыкновенно красивой. Как будто даже и некрасивой уже, а так себе, ничего особенного, как будто сама уже не выдерживала своей красивости. И это было сразу видно, то, что она красивая, и то, что она красивая необыкновенно. И самое интересное, что это совершенно не читалось на её лице, совершенно не читалось, а просто виделось, если, конечно, была охота смотреть или было чем видеть.
И самое интересное, что когда я это увидела, видеть это было мне совершенно неохота, потому что именно в тот момент, когда я это увидела, мне было охота видеть что-нибудь совершенно другое, что-нибудь привычное, а потому не опасное, что-нибудь обыкновенно-некрасивое или некрасиво-обыкновенное, потому что к тому моменту, как мне хотелось это видеть, я уже устала искать вот таких необыкновенно красивых и даже подумывала уже, что их больше и нет, а стало быть и нечего на их поиски время тратить, а надо жить себе потихоньку, красиво и обыкновенно, и ничего уже не искать.
И вот тут-то она мне и встретилась. И когда она мне встретилась, я тут же поняла, что я не первая в её жизни, кому она встретилась, и даже не встретилась, а как бы явилась, и даже не явилась, а как бы даже выявилась, материализовалась из никого, как бы сразу дав мне понять, что она наконец-то мне встретилась.

И я поняла.

Потому что к тому моменту, как она мне встретилась, я уже давно потеряла привычку встречать кого-либо, так что сразу сумела это понять, то, что она мне встретилась, как бы явившись, или явилась, как бы встретившись. И стала с тех пор являться периодически, раз в неделю примерно, вернее, это я стала с тех пор к ней являться, а она встречалась мне, стоя в дверях своей собственной квартиры. И каждый раз была по-прежнему необыкновенно красивой, как бы не уставая ею быть, как бы постоянно пребывая в необыкновенной своей красивости, как бы всё время в ней оставаясь, так что в конце концов я перестала этому удивляться, - не тому, что она по-прежнему необыкновенно красива, а тому, что она никуда из этого состояния не исчезает, а все пребывает и пребывает в нем, как будто это было ей раз плюнуть.

Но самое удивительное, что она не прилагала к этому никаких усилий, а даже наоборот, прилагала все усилия, чтобы быть самой обыкновенной и даже по возможности некрасивой. Как будто ей было все равно, какая она, как будто она давно уже знала, что это она, и давно уже этому не удивлялась.

- Знаете, Вы очень красивая, - сказала я ей однажды.

- Знаю, - отмахнулась она от моего комплимента, даже не улыбнувшись, даже из вежливости, даже как бы взгрустнув на минутку, мол, и ты, Брут...

- Мне даже хочется написать Вам стихи, - не унималась я.

- Да, - кивнула она, даже не улыбнувшись, - мне часто пишут стихи.

Мне захотелось ей сказать, что мне, в отличие от других, хочется написать ей хорошие стихи, но я подумала, что скорее всего в ответ я услышу, что ей часто пишут хорошие стихи, и не стала ничего говорить. Да и как, действительно, можно всерьез говорить с женщиной, которая только и делает, что на все равнодушно кивает головой, чего бы ей ни предложили? Тем более, что мне больше нечего было ей предложить. Тем более, что ей ничего от меня и не надо было. Тем более, что мне давно уже хотелось, чтобы это она что-нибудь мне предложила. Например, полюбить меня. Чтобы она посмотрела на меня своими необыкновенно красивыми глазами и сказала бы просто и мило:

- Знаете, Наташа, я предлагаю Вам полюбить Вас.

И тогда я кивнула бы ей в ответ и сказала бы, кивнув:

- Да, - сказала бы я, - мне часто предлагают меня полюбить.

И тогда она бы написала мне стихи. Или сочинила бы песню. Или запечатлела бы меня на манжете. Или открыла бы четвертый закон Ньютона. Потому что ею двигала бы неразделенная любовь, причем двигала бы в любом направлении, самом непредсказуемом, так что она могла вполне открыть четвертый закон Ньютона. Или закрыть третий. Или исправить второй. Или ненавязчиво украсить первый. Собою, например. Или мною. Если уж ей нельзя будет украсить мною себя, поскольку между нами будет неразделенная Читать далее...

Она не знала, почему так: кошки всегда смотрят внутрь. Да это и не важно... Просто Ритка шла по пустому и мокрому городу, ей было совсем не весело, дождевые кляксы на асфальте уже слились в Великий Океан, погода распугала прохожих - и слава богу! - мешали даже случайные взгляды. Осенний дождь наполнял тело особой промозглостью, тяжелые ботинки давно просились в плаванье, в голове крутились обрывки фраз, когда-то кем-то сказанных, и не складывались ни во что вразумительное, только намекали на путь, который, может быть, где-то существует.

Хотелось сложить мозаику, хотелось ощутить себя целой, открыто смеяться, не бояться, не делать вид, не придумывать причин, хотелось, хотелось, хотелось... А еще отчаянно хотелось, чтобы права оказалась Вайолетт, сказавшая Корки: "Теперь я знаю, чем ты отличаешься от меня. Ничем." Это не значило - быть как все. Неправильно. Она не боялась отличаться от других обитателей этого городка. Дело в другом. Ей нужно было иное: не ждать удара, плевка в лицо лишь за свою непохожесть на те девяносто девять процентов, которые считают себя вправе диктовать - правильно, неправильно, положено, не положено, морально, аморально. Давным-давно позади остались слезы, стихи, метания, попытки посадить себя в клетку рациональности. Зачем? В итоге она поняла одно: невозможно всю жизнь ломать себя.

Тогда, в шестнадцать, она не задумывалась: а кого "правильно" любить? Такого вопроса не могло возникнуть. Как щенок, который тянется к теплу и ласке, она любила вошедшего в ее жизнь человека потому, что это - человек, неважно - он или она... "Не сравнивай: живущий несравним..." - не слишком ли часто упрямо шептала Ритка? То, что было - было любовь. Вероятно, она не понимала, что положено (кем?), а что не положено. Просто так произошло - появился человек и стал дороже всех на свете, его горечи стали ее болью, а его слезы - бедой для нее. Капризы? Что ж, капризы бывают у всех, а если любишь в первый раз в своей шестнадцатилетней жизни, то готов на что угодно, лишь бы увидеть счастливую улыбку в ответ. Вероятно, так и должно быть. Это потом, много позже мы становимся немного застреленными, чуть-чуть (или сильно?) безбашенными, немного циниками, - просто взрослеем...

Как они познакомились? Совершенно случайно, банально, - так, как происходят миллионы встреч в нашем далеко не самом оригинальном из миров. Ритку привезли в этот город оправдывать ожидания родителей - поступать в достаточно престижный вуз, который ей, в общем-то, как она сейчас понимает, был абсолютно безразличен. Привезли не одну: в вуз, расположенный по соседству, поступала такая же, оправдывающая ожидания девочка, с которой они несколько лет просидели за одной партой и досиделись до того, что видеть друг друга не могли. Только Ритке нашли квартиру в центре - у знакомой, имеющей прямое отношение к вожделенному (для родителей) учебному заведению, а девочке-доставшей-до-безумия пришлось поселиться где-то на выселках, деля жилье еще с кем-то.

После отъезда матери Ритка честно засела за учебники, пытаясь разобраться в хитросплетениях времен французского глагола, а также в том, что произошло в результате русско-турецких войн старых-лохматых лет, и указывают ли длиннющие периоды Льва Толстого на то, что он гений и зеркало русской революции в одном флаконе. В перерывах выскакивала на рынок и в магазин: за хлебом, помидорами и чаем для себя и рыбными консервами для наглого хозяйского кота, который мог целыми днями непотребно орать, требуя любимую еду. Такая "плодотворная" жизнь продолжалась недели две. А затем... Затем она поняла, что готова взвыть, покусать кота, взлететь на Луну, да что угодно... Непонятная, выкручивающая наизнанку тоска, охватившая ее в незнакомом городе, потащила хоть куда-нибудь, где можно было бы создать видимость общения и тем расшевелить немного себя. Так, в общем-то неожиданно, она и оказалась в гостях у одноклассницы, где-то у черта на куличках, откуда потом добиралась домой часа два. Она помнила, что соседка ее подруги так раздражала, что пришлось быстро уйти, кляня собственную, вдруг вспыхнувшую жажду общения. Терпеть не могла чувствовать себя не в своей тарелке. Но через пару дней, когда она поняла, что опять накатило, а идти некуда, ноги понесли ее в ту же самую квартиру.

Девочки-одноклассницы не застала - сдав благополучно экзамен, та уехала радовать родителей своими успехами. А неприятная соседка по квартире никуда не делась, даже предложила чаю. Неудобно было уходить сразу, пришлось общаться. Самое интересное, что теперь, по прошествии стольких лет, она не могла сказать точно - что пересилило неприязнь? Ни слова из разговора вспомнить не могла, но, когда оказалось, что уже очень поздно для возвращения к себе, естественным стало остаться до утра. Осталась. Как выяснилось - навсегда. Потому что та, обычная жизнь, жизнь-для-всех вдруг оказалась позади, за бортом, далеко, - в общем, где-то не здесь и не для нее. Просто утром взошло другое солнце. Яркое. Слепящее. Уводящее от обыденного.

(Потом, когда все Читать далее...

[236x350]
Ты белая и светлая... такая нежная, ТАКАЯ... Я провожу языком по пересохшим губам, стараюсь успокоить дыхание. Сидеть так близко от тебя и не иметь ни малейшей возможности дотронуться до тебя. Ты что-то рассказываешь мне. Что? Я пытаюсь сосредоточится на твоих словах, пристально смотрю на твои губы, медленно повторяю за тобой каждое их движение. Вот бы сейчас оказаться на твоих губах, покрывая их тонким слоем шелковых поцелуев. Боже, какой бред произносят эти губы! Замолчи! Кукла, красивая кукла, красивая и пустая. Но твоя женственность скрывает эту пустоту. Ты такая бледная, точнее белая. Эта кожа просто должна быть подобна бархату. Так хочется прикоснуться к ней, осторожно провести кончиками пальцев по твоему плечу. Сейчас ты словно туман, туман, окутывающий мое сознание одной единственной мыслью, одним единственным желанием – обладать тобой. А в голове крутится только один вопрос: “Как?”… Эта единственная мысль дает силы бороться с наваждением.

Я отвожу взгляд в сторону, делаю большой глоток мартини, прикуриваю. Руки немного дрожат.

Тебе нравятся мои волосы, ты хочешь, что бы они также были небрежно разбросаны и по твоим плечам… Ты сейчас не задумываешься над тем, что на твоем животике они будут гораздо приятнее для тебя. Идешь танцевать? И как идешь. Ступаешь с кошачьей грациозностью, огибая поставленные впритык столики. Я не сомневаюсь, ты бы поняла мое желание, если бы видела со стороны, как ты танцуешь…Вызывающе довольная улыбка, прикрытые глаза, руки, снимающие воображаемую одежду. Я пьянею, пьянею от желания.

Кто из присутствующих сможет дать тебе столько нежности, столько понимания твоих желаний? Мужчина никогда не сможет ТАК понять женщину. И не потому что ему это не дано, нет, все иначе, он просто не успевает… Так зачем тебе мужчина? Ты же нуждаешься в понимании, в обожании своего тела.

Маленькой куклой с круглыми щечками, широко распахнутыми глазами и темными локонами, обрамляющими овал лица, ты растворяешься в темноте. Ты любишь мои волосы? Теперь ты их любишь, теперь ты понимаешь, почему ты их так любишь.

Послушай, сядь и успокойся... незачем так кричать, я тебя прекрасно и без этого слышу. И понимаю... да, представь себе! Не удивляйся, понимаю! По-ни-ма-ю... я жестока? Нет, я так не думаю... просто бывают ситуации, когда обманывать человека, которым дорожишь или которого уважаешь, становится просто невыносимо... несправедливо! По отношению к себе, и, конечно, по отношению к этому человеку... ты бы предпочла, чтобы я играла дальше роль безумно любящей? Дальше? Любящей... а было ли? Вот в чем вся соль, понимаешь... это твой мир... мир бесконечно переплетаемых чувств, мир сосредоточенности на своем чувстве... это не плохо, нет! Все мы люди... а ты представь... на, вытри лицо...да, ты только представь, что я тоже не раз бывала на твоем месте!... мир несправедлив! Это так... безусловно, тяжело... но надо это суметь пережить! Ты только начинаешь жить, а тут раз и все... потеряла вкус к жизни... так нельзя... сумей разобраться в себе, сумей понять себя... ты у себя одна… таких как я у тебя будет ой сколько много... жизнь так коротка! и опомниться не успеешь... а если каждый раз убиваться, расходовать силы, время, энергию... подумай, как мало останется времени чтобы любить... любить по-настоящему... так, чтобы уххх... конечно, взаимно... я жестока? Я эгоистка?... мне, как и тебе, бывает плохо... влюбляюсь в человека, не замечаю недостатков, не сплю, не ем... ночью открываю окно, карабкаюсь на подоконник, смотрю на луну... стихи... безумное количество... ждать того, кто не придет??? бессмысленно...

************************

6.00... звонит будильник... вставать в 6 утра сложно.... тем более, если уснул только в 4.30... накидываю халат, топаю в ванную... затем иду ставить кофе... завтрак, макияж занимают у меня 1,5 часа... пора выходить... иду по лестнице вниз... "Ленусик, я люблю тебя" - читаю надпись на подъездной стене... ниже еще лучше: "И я тебя!!!". Хорошо, что хоть кому-то хорошо... кто-то кого-то любит и очень даже взаимно... что может быть прекрасней??? Тем временем горечь моей неразделенной любви наполняет все мое существо и вытесняет чувство мимолетной радости за влюбленных, исписавших подъездную стенку... ну вот... опять раскисаю... гоню мысли прочь... не помогает... перед глазами стоит овал милого, любимого, такого уже почти родного лица... я так ясно его вижу, что кажется, что стоит мне протянуть руку, и я коснусь своей рукой ее бархатистой кожи... она... ничего вокруг... туман... все так мутно... а ее лицо... такое свежее, выделяется... только она! ОНА... Не замечаю, как стою напротив ее магазина... она там работает... на часах 7.47... магазин открывается в 8... она будет здесь, она обязательно придет на работу, и будет в магазине до 9 вечера... всю неделю, без выходных... она старше меня...у нее есть муж, может быть и дети... а я? что я? что я могу сделать? Глупо, понимаю, глупо... поэтому и молчу! С виду такая сильная, властная, открытая... а сущность... легкоранимый человек... но об этом мало кто знает... стою в раздумьях минут пять, спохватываюсь - и бегом на работу... опять опоздать? начальник уволит...
Прибегаю на работу... работаю... я - на месте, а мысли где-то там... там, где живет она... в моих мыслях, мечтах...

На обеденном перерыве бегу к ней в магазин... лет пять назад ни за что бы не подумала, что купить булочку, самую маленькую - великий подвиг, на который я иду изо дня в день... я преодолеваю с большим трудом в себе стеснение, боязнь смотреть ей в глаза... я не в состоянии справиться с дрожью, с клокочущим безостановочно сердцем... бам-бам-бам... ну прям как барабан... и еще я краснею... как рак! ужас... уберите зеркала... зеркала в магазине продуктовом... кто придумал??? Протягиваю деньги, смотрю на нее, молчу… заикаясь, прошу подать мне булочку... она улыбается... она вообще необычайно приветлива! Редкость в наше время... она с улыбкой обслуживает... с такой ясной, чистой... улыбка... лучик света... я радуюсь, откровенно радуюсь, когда она так улыбается... беру булку, бегу на работу... есть не могу, меня трясет... странно... пожалуй, да... кто любит, поймет...

С работы иду мимо ее магазина... зайти не решаюсь... лишний раз... боже... бегу, бегу от нее... бегу от себя... от мыслей, наваждений, чувств... они, чувства, мысли, захлестывают меня... я тону в них... и выбраться все сложнее с каждым днем...
Дома занимаюсь повседневными делами... они меня отвлекают... жду вечера... жду с опаской... ЖДУ? Я боюсь его! Я боюсь ИХ! Вечера... тихие, долгие... нескончаемо грустные... пытаться заснуть 3 часа, затем понимать, что ничего у тебя не получится, дудки!... идти к окну... луна... она... она и луна...
Идти на кухню, нервно курить... нервно смотреть на телефон, как будто бы он должен вот-вот разразиться отчаянным звоном... и как будто бы на другом конце провода будет она... она скажет: "ПРИВЕТ! Не ожидала?"... мечты, мечты... эх....
и так изо дня в день, день ото дня...

***************************

Ты говоришь, я жестока? Господи... мир жесток! Жесток... со своими Читать далее...

*половине меня, которая заставляет творить необъяснимое*

Синее небо сольется с соленой водой горизонта, взрезанное закатом и вывернутое наизнанку.

- ялюблютебя, - скажешь ты.
- ялюблютебя, - неслышно отвечу я и поудобнее пристроюсь на левом плече, шустро перехватывая бесплотными когтями мягкую кожу куртки.

- я ждала тебя почти вечность. все искала, искала, заглядывала в лица идущих мимо, в круглые глаза чаек, в глиняные чайники с витрин антикварных магазинов, в пачки кофе, которые уже выдохлись, потому, что долго стояли со вспоротыми животами. я ждала твоего голоса в резких телефонных взрывах посреди ночи и твоего тела в потных угарах тех разных, что оплывали под моими пальцами каждую субботу каждой недели, и которыми я не могла насытиться, даже заглатывая их до конца, потому, что начала их были пустыми.

ты потеплее запахнешься и закуришь очередную сигарету с белым фильтром.

- хм, - проворчу я и клюну тебя в ухо, - ты куришь как паровоз. мне надоело, что ты измучена никотином, как нарзаном.

но ты даже не услышишь.

- я ждала тебя, пресыщаясь одиночеством и разноцветной кошкой на коленях, которая душераздирающе мурчала, требуя немедленно опустить её на пол и насыпать законного Вискаса в законную миску. я помнила тебя наощупь и, обнимая подушку, думала о твоих судорогах в моём воспаленном рту, о горячем комочке под пересохшим языком. я утыкалась носом в собственную руку и словно чувствовала в горстке пальцев твой вяжущий запах, оставшийся рассыпающимся гербарием с прошлого века. я думала о тебе так часто, что даже мама смотрела на меня молча и только укоризненно качала головой, шлепая на кухню готовить завтрак. мамочка, мамулька, мама, я не могу без неё, не могу, не могу, не могу...

ветер плеснул в тебя блондинистую морскую воду. я поморщилась. фу,все перья теперь мокрые. какого, собсно, хрена? я встряхнулась и шагнула по плечу в сторону шеи, поскользнувшись на ключичной ямке и чуть не свалилась в стеклянную пену у твоих ног.

- мне плохо без неё, ма, просто невыносимо... она говорила мне, что раньше все люди были андрогинами, но Бог разделил из-за..

..но дальше я уже не слушала. Андрогины - вот какое слово спёр из моей прозрачной бошки тот Ангел с голосом трубы, страдающей от запора. Он тогда, сволочь, ещё сказал что-то о том, что надо успеть до Вифлеемской звезды, которая в этот раз появится в начале лета на западной стороне небесного купола. Кстати, где у нас тут запад? Я хотела было найти Медведиц и сориентироваться, но тут сзади полыхнуло и, опалив мои многострадальные перья, из сгустившегося воздуха выпал тот самый, трубно-запорный.

- Эй, птица! - рявкнул он во всю дурь своих сюрреалистических лёгких.
- Я те щас такую птицу покажу, - разозлилась я, чувствуя, что зависла в воздухе. - Ты какого хрена как снег на голову и орешь дурняком? Вишь, что ты с НЕЙ сделал? Да я тебе щас так врежу, что до самого Судного дня шишка будет! Сияющий растерянно посмотрел на тело, лежащее в бессознанке на песке.
- Слыш, птица, извини, забыл, что она человек, - просительным трубным шепотом оправдывался он. - Ну забыл я, понимаешь?
- Ты мне ещё и последние перья спалил, сволочь, - продолжала злиться я. - Теперь свои давай. Какого хрена я с голой задницей летать должна?

Сияющий вздрогнул и ткнул пальцем вверх.
- Тсс, дура-баба, смотри!
Голову мою вздернуло. На небе ярко горела голубая звезда.
"Вифлеемская", - подумала я и улыбнулась от внезапно нахлынувшей благодати.
- Вифлеемская, - трубно прошептал он. - Ты успела, - он неожиданно схватил меня за опаленный остаток хвоста. - Это ОНА помогла тебе вспомнить, благодари ЕЁ до скончания веков.
Он размахнулся и резко швырнул меня в сторону бессознательного тела. Я едва успела сложить крылья.
----------------------
МЫ открыли глаза. Прямо над нами небесным газовым фонарем светила голубая звезда. МЫ свернулись клубочком в глубине приютившего НАС тела и вошли друг в друга.
----------------------
Где-то совсем рядом, в тростниковом бунгало, ясно и мудро улыбался Матери вновь пришедший Иешуа...