Внезапно тесное пространство купе окуталось ужасающим смрадным зловонием, от которого у Милиписькина перехватило дух, и в следующую секунду Тошин зад изверг в сторону похотливых блюстителей порядка вонючую струю горячего поноса… Захлебываясь липкой горячей жижей Иваныч и Милиписькин вывалились из купе и, чертыхаясь, ринулись в привокзальный туалет.
Прошло несколько часов. Тоша проснулся как ни в чем не бывало, подтер жопу, надел штаны и, подхватив котомку, вышел в тамбур (все-таки из-за вони, в купе было оставаться нельзя). Вперив немигающий взор вдаль, писатель замер. И вот на горизонте замаячила Златоглавая. Тоша встрепенулся, крякнул и встал на цыпочки, чтобы лучше видеть надвигающийся на него огромный мегаполис, в котором он никогда не был и который ехал покорять своим недюжинным писательским талантом. От радости нестерпимо захотелось выпить. Судорожно сглотнув, ельцинский последыш решил немедленно занять у кого-нибудь денег и тут же вспомнил про маму с дочкой.
- А че? - гордо подумал про себя Тоша, - телка от меня без ума, да и мамаша вроде бы с понятием. Че она мне денег что ли не даст на Анапу, бля?
Быстро отыскав нужное купе, он с радостной ухмылкой молодого бабуина развязно открыл дверь. По застывшим в ту же секунду лицам герой понял, что произвел должный эффект своей гусарской бравурностью.
- А вот и я, - бодро сказал он и плюхнулся на полку. Женщина застонала.
- Вы не могли бы, - продолжил Тоша, - дать мне немного денег для приобретения одного замечательного напитка под названием…Он не договорил, так как женщина судорожным движением выхватила откуда-то полтинник и швырнула его прямо в лицо прирожденного интеллигента.
Тоша изящно подхватил купюру и гордо удалился из помещения. - Как-нибудь верну, - непонятно кому пробормотал кавалер…
И вот, наконец, вокзал. Тоша, сверкая желтым одеянием, устремленно соскочил с подножки и побежал в ларек. Там, под радостное причмокивание была приобретена бутылка дешевого портвейна и тут же за ларьком распита. Тоша вышел из-за угла уже с гордо поднятой головой и увидел Москву как и положено - в радужном свете: все прохожие, даже бомжи копошащиеся в помойке на фоне седьмой модели BMW, стали ему родными и близкими. Яркое летнее солнце радостно светило в залитые портвейном зенки очередной жертвы демократии. Все было хорошо и весело. Жизнь удалась…
Стоп. А ведь хоца еще выпить? Антон уверенным шагом направился в сторону чуда немецкого машиностроения.
- П-простите, пожалуйста, если вас отвлек. Не могли бы вы уделить мне несколько волшебных секунд? Я хотел бы попросить у вас ничтожную сумму…, - он не договорил потому, что из полуопущенного тонированного стекла иномарки внезапно вылетел огромный волосатый кулак и врезался в напыщенную литературным потугом физиономию молодого литератора. Уже лежа лицом вниз, он обиженно ойкнул, почувствовав как чья-то нога в грубом ботинке бесцеремонно наступила на филейную часть и покрутилась на каблуке. Потом все стихло. Герой боялся посмотреть вверх. Наконец-то смелость взяла свое и Тоша привстал. Первое, что бросилось в глаза – начищенные до блеска ботинки и форменные брюки столичного милиционера, который спокойно и даже с некоторым интересом разглядывал желтое чудо с протектором на заднице.
- Ну-с, молодой человек? Почему в нетрезвом виде? Ваши документики.
Рядом стоял молодой сержантик и весело улыбался, поглаживая рукоятку демократизатора.
- Ну, - начал давить Тоша. – У меня документы выпали, а сам я известный писатель…
- Все понятно, товарищ лейтенант, наш, - нетерпеливо сказал веселый сержант.Милиционеры с двух сторон подошли к оракулу и, подхватив под руки, живо затолкали в газик.
- Мои книги! – завопил Тоша, показывая на оставшуюся на асфальте авоську. Сержант нехотя вышел и подобрал сумку.
По дороге лейтенант злобно выругался и сказал сержанту, что очень хочет выпить, дескать наглядишься за день на таких вот уродов как этот пидор в желтой майке и самому хочется нажраться до потери памяти. Через десять минут Тоша уже сидел один в машине пристегнутый наручником к сиденью и ждал, когда ненавистные мусора удовлетворят болезненную прихоть всеми троими почитаемого греческого бога. Ментов не было около часа. За это время писатель нарочно надуть под лейтенантское сиденье огромную зловонную лужу и уже было собирался блевануть на лобовое стекло…
Мусора долго и больно пиздили незадачливого рифмоплета делая акцент на ребрах. Какое то время Тоша стоически выносил боль, снабжая свою участь жалкими завываниями. Но потом осмелел и начал ругать истязателей коммунистическими сатрапами. На это сержант ухмыльнулся и неожиданно, что есть силы ударил немытым ботинком прямо в середину физиономии непризнанного пиита.
- Ненавижу! -, взвыл писатель, от боли упустив ком говна в широкую штанину шортов.
- Проклятые коммуняки, - прохрипел апологет литературного таланта и с неожиданной для самого себя и окружающих силой пнул лейтенанта, который вышиб своим недюжинным весом задний борт уазика и вывалился на
Читать далее...