Рождение, жизнь и смерть Осириса

Много тысяч лет назад Египет не был еще великолепным раем, блистающим в красе самой роскошной растительности и не был населен миллионами обитателей; почва по большей части была еще не возделана, люди были невежественны и дики и питались тростником, травой, рыбой, водяными животными и мясом.

Но должно было стать иначе, так было суждено.

На берегу Нила стоял маленький город Тапе. Однажды, так повествует предание, слышен был голос с вышины, который громко возвестил: «Владыка мира появится на свете!» И из храма бога Амона прозвучало, сказанное незримыми устами: «Родился великий царь Осирис!»

Он вполне заслуживал такого пророчества, потому что стал величайшим благодетелем своего народа. Неутомимо странствовал он по своей земле, учил людей земледелию и скотоводству, и приучал их к более мягким нравам, изобрел плуг и ввел огородничество и культуру маслины, учил приготовлению вина и пива, основывал города, вводил законы, устраивал мастерские, в которых изготовлялось оружие для истребления диких животных и орудия для обрабатывания почвы, и положил начало пению и музыке.

Рука об руку с ним шла его верная супруга Изида. Между дикими растениями поля она отыскала пшеницу и ячмень, научила людей хлебопашеству, а Осирис изобрел хлебопечение. И любимый инструмент египтян, кемкем, (у римлян называвшийся систрум) - изобретение Изиды.

Маленький город Тапе, т. е. Фивы, скоро расстроился, украсился храмами и дворцами, и со временем вырос в стовратую столицу страны, а с ним процветала вся египетская земля.

И вот, однажды, царь позвал к себе супругу свою Изиду, сына своего Гора и своего брата Сета и сказал:

- Вы видите, народ мой счастлив и уже не нуждается в моем личном присутствии; поэтому я хочу уйти и дать другим народам то, что делает добрыми и счастливыми. Ты, моя Изида, остаешься царицей страны и носи высшее достоинство в продолжение моего отсутствия; но на твои плечи, брат мой Сет, возлагаю я всю тяжесть правления и заботы о моей жене и моем ребенке. И так поступай, чтобы с честью предстать предо мною, когда я вернусь!

Вслед затем собрал он хороших ремесленников и земледельцев, воинов, музыкантов и певцов и отправился с этим пестрым войском сначала в Эфиопию. Здесь он распорядился воздвигнуть большие плотины, чтобы привести в порядок течение реки, и с помощью взятых с собою египтян наставлял жителей в земледелии и скотоводстве, ремеслах и художествах.

Из Эфиопии пошел он в Аравию, оттуда в Индию и прошел таким образом всю южную и западную Азию.

Добрый царь заходил и в Европу, и куда приходил он, туда вносил с собою порядок, закон и право, повсюду делал он людей счастливее и лучше.

Поэтому его с его спутниками почти повсюду принимали с радостью и приветствовали с ликованием. Слава его опережала его и выравнивала ему путь; только кое-где был он вынужден прокладывать себе дорогу острием меча. Нигде не изгонял он туземных царей, нигде не вынуждал налога и дани; он приходил, наставлял и обучал народы, насаждал виноградные лозы и маслины, оставлял кое-где, где было нужно, некоторых из своих опытных спутников, затем уходил далее.

Так проходил год за годом и на берегах Нила мало-помалу зародилось опасение, вернется ли когда-нибудь столь искренно чтимый. Сет был непочтителен по отношению к Изиде, властвовал неограниченно и произвольно и вел интригу, чтобы совершенно удержать за собою корону, вместо того чтобы - в случай если Озирис не вернется - передать ее его сыну Гору, как повелевал закон. Но, чтобы обеспечить себе успех своего злого умысла, чтобы можно было в случае нужды встретить силу силою, он с большим искусством навербовал себе в стране сильную партию, счастье и гибель которой зависели исключительно от него. Людей, которые в правление его брата не были бы допущены и до самой ничтожной придворной или государственной должности, он возвел в должности и чины.

- Я хочу испытать вас, - говорил он. - Конечно, когда брат мой вернется, тогда вам не сдобровать.

Таким, которые не стоили никакого доверия, дал он места, на которых они легко могли красть. Когда он узнавал обман, то говорил:

- Я вас прощаю; но горе вам, если Осирис проведает об этом! Таким способом объединил он тех, кто готов был все для него сделать; ибо каждый чувствовал:

- Если падет Сет, падем мы все; если он сегодня передаст правление Осирису или Гору, то в несколько недель наше господство покончится навсегда.

Сет был уверен, что его друзья стали бы защищать его с величайшей преданностью против всех притязаний его племянника, и он спокойно ожидал известия о смерти своего брата. Что тот вернется когда-нибудь, никто уже и надеяться не смел во всем Египте, кроме верной Изиды; ибо протекло уже много лет, как не было даже малейшего известия о добром царе.

Но вот, совершенно внезапно, распространилась весть:
- Царь возвращается домой; он уже вышел на берег! С быстротою ветра радостное известие разнеслось по всей стране; один кричал о нем другому; радость и ликованье наполнили Читать далее...

Это удивительная легенда времен короля Артура. К сожалению, я не буду ее публиковать здесь, т. к. она достаточно большого размера. Но приведу картинку. Это очень хорошая иллюстрация.
[500x640]

Меня зовут король Артур.
Британскую порфиру
Потомок Бритта – я надел
И вот – известен миру,
Иисус Христос – Спаситель мой,
Я сын христианина,
Я верю в Духа, и Отца,
И Пресвятого Сына.
Когда Британией владеть
Я стал по праву крови,
Был на исходе целый век
По Рождестве Христове.
О братстве Круглого Стола
Узнали все народы;
Сто тридцать рыцарей за Стол
Воссели в эти годы.
Об ужасе других племен,
О нашей славе громкой
Читают в книгах до сих пор
Далекие потомки.
Я вырос в замке Тинтаджель,
Постиг науки рано
(Властитель Отер – мой отец,
Мать – дама Аджиана).
Едва четырнадцати лет
Венчался я короной
И зрел мятежную страну
Коленопреклоненной,
Я выгнал саксов за предел
Моей отчизны милой,
Шотландию завоевал
Огнем, мечом и силой.
С норвежских, датских королей
Взял податей немало.
Вплоть до ирландских берегов
Дошли мои вассалы;
Вся Франция покорена;
Узнав о Страшном Фролле,
Непобедимого врага
Убил я в ратном поле,
И великана Динабус,
Что жил в горе Бернарда,
Телохранителей моих
Сразила алебарда.
Сам император Люций был
Отброшен к стенам Рима
(Еще недавно рать его
Слыла непобедимой!).
Пять нечестивых королей
Убил я в правом споре,
А греческого короля
Загнал с войсками в море.
Я императора убил
И в Рим отправил с гробом,
Перевалил через хребет
По тучам и сугробам.
Великий Рим меня не смел
Отбросить страшной лапой.
И у его святых ворот
Я коронован папой.
Но не прошла еще зима,
Как извещен гонцами,
Я знал, что Мордред поднял бунт
С шотландскими полками.
Я с королевою ушел
В Британию обратно,
Чтобы измену истребить
И смыть позора пятна.
На Сэндвиг вел я корабли,
Мне Мордред шел навстречу,
Но я успел свои войска
Скорее бросить в сечу.
Там мой племянник, сэр Гавэйн,
Погиб от раны старой.
(Ему когда-то Ланселот
Нанес в бою удары.)
Поспешно Мордред отступил
По Лондонской дороге,
Через Винчестер в Корнуэльс,
За горные отроги.
Но я преследовал его
До самой тесной встречи,
И был назначен им и мной
День для великой сечи.
В тот день сошлись на жизнь и смерть
Его войска и наши;
И все сто тысяч человек
Испили смертной чаши.
Все рыцарство легло в полях,
Тоской предсмертной мучась.
О, посмотрите, как страшна
Их горестная участь!
Изменники истреблены,
Им не было пощады,
Но с ними вместе полегли
И все мои отряды;
Я двадцать лет был королем,
Достойным всякой чести,
А потерял их в день один,
Они легли все вместе.

Когда Артур открыл свой двор,
Был признан королем,
Он много одержал побед
Властительным мечом

И храбрых пятьдесят бойцов
В Британию привел,
Где каждый рыцарь счел за честь
Воссесть за Круглый Стол.

Был не один с тех пор турнир
Устроен королем,
И эти рыцари других
Повергнули копьем.

Сэр Ланселот Дю Лэк один,
Не ведавший про страх,
Превосходил всех остальных
В турнирах и боях.

Едва он отдохнул слегка
Для игр, забав, охот,
Как жажда подвигов опять
Его вперед влечет.

С копьем он въехал в лес густой
И деву встретил там;
Она показывала путь,
А он внимал речам.

«Я славных подвигов ищу», –
Сказал сэр Ланселот.
«Коль ты не трус, – она в ответ, –
Ступай за мной вперед!

Великий рыцарь здесь в лесу
Нашел себе приют.
Скажи мне, что за рыцарь ты
И как тебя зовут?»

И рыцарь деве отвечал:
«Сэр Ланселот Дю Лэк».
Она сказала: «Так! Но он
Отважный человек.

В темнице рыцарей томит
Тарквина произвол,
Властитель их – король Артур,
Девиз их – Круглый Стол».

Она ведет его к реке
И к дубу сквозь кусты:
В ветвях повешен медный таз
И рыцарей щиты,

Он раздробил ударом таз;
Тарквин услышал звон
И с пленным поперек седла
Примчался к дубу он.

«Эй, рыцарь, – крикнул Ланселот, –
Веди сюда коня,
Пусть пленник отдохнет, пока
Узнаешь ты меня.

Затем, что до моих ушей
Сегодня слух дошел,
Что был жестоко оскорблен
Тобою Круглый Стол».

«Коль ты от Круглого Стола, –
Сказал ему Тарквин, –
Тебя и всех твоих друзей
Зову на бой один».

«Наглец! – воскликнул Ланселот. –
Ответишь головой».
Они пришпорили коней
И поскакали в бой.

И скачут, опустив копье,
Как бы рокочет гром;
Сначала раздробили щит,
Разъехались потом.

Ломаются хребты коней,
Бойцы поражены,
Для боя соскочить с седла
Теперь они должны.

Стремительно схватив щиты
И обнажая меч,
Навстречу ринулись они,
Готовясь грудью лечь.

И оба ранены, в крови,
Бойцы на миг один
Остановились отдохнуть,
И говорит Тарквин:

«Ответь мне!» – «Спрашивай меня», –
Сэр Ланселот в ответ.
«Такого в мире храбреца
И не было и нет.

Ты ненавистного врага
Напомнил мне собой,
Коль ты не он – всех отпущу
И помирюсь с тобой».

«Прекрасно! – крикнул Ланселот. –
И если это так,
Прошу тебя, скажи скорей,
Кто твой смертельный враг?»

«Вот имя – Ланселот Дю Лэк,
Им брат повержен мой,
Его я больше всех боюсь,
Но с ним вступил бы в бой».

«Добился ты, чего хотел:
Я – Ланселот Дю Лэк,
Я – рыцарь Круглого Стола
Артура Бан Бэнвек.

И я зову тебя на бой!»
«Ха, ха! – сказал Тарквин, –
Здесь, прежде чем покончим мы,
Останется один.

Когда ты Ланселот Дю Лэк,
Я шлю привет тебе,
И берегись – зову на бой.
Доверим жизнь судьбе».

Как кабаны, они сошлись,
Их битва горяча,
Перед собой несут щиты
И рубятся сплеча.

Вот кровью залита земля,
Тарквин слабей, скользит:
Раскаяться ему пришлось,
Что не приподнял щит.

Заметил это Ланселот,
Ударил что есть сил
И, на землю свалив врага,
Забрало раздробил.

Тарквину шею он рассек
И, кончив славный бой,
Всех пленников освободил
Геройскою рукой.

Легенды о Граале возникли в Средние века как составная часть Артуровских легенд, в письменной литературе появились на территории Франции в 12 в. Искатели Грааля Персеваль, Гавейн, Ланселот, Борс, Галахад – все рыцари короля Артура, отправлявшиеся в своих мистических странствиях от Артурова двора, хотя на этом сходство между их приключениями заканчивается. Само название Грааль восходит к старофранцузскому редкому слову graal, обозначавшему большое блюдо, поднос. Именно такую форму имел священный сосуд, о котором идет речь в старейшем из имеющихся Граалевских текстов – романе Кретьена де Труа Персеваль, или Повесть о Граале (ок. 1182). Там он описан как большое выложенное драгоценными камнями блюдо, которое по залам замка проносит дева. В других поэмах и романах необычное слово «грааль» переосмысляется как чаша, кубок и даже камень. Поскольку ни одна из версий сюжета о Граале не закрепилась как авторитетный источник, «Граалевские» тексты распространялись с разночтениями. Сохранилось более дюжины таких текстов, все они написаны между 1180 и 1225 на французском языке или переложены с французских оригиналов; однако каждый из них содержит свою версию эпизодов, изобилующую неясностями и противоречиями, что само по себе составляет немалую толику прелести легенд о Граале.

Такая разноголосица породила большое количество гипотез относительно происхождения легенд о Граале, однако на самом деле их источники находятся в тех же кельтских сказаниях, которые дали жизнь и прочим ответвлениям Артуровской литературы. Кельтские, ирландские и валлийские сказания изобилуют сюжетами о волшебных питающих сосудах. Когда эта сложносоставная фольклорная традиция попала в 12 в. во Францию, сочинители попытались в духе своего времени христианизировать ее мотивы. И поскольку Грааль, первоначально языческий сосуд, обладающий магическими свойствами, даровал человеку, согласно кельтским сказаниям, чудесное, мистическое блаженство, его естественно было связать с евхаристией, с христианскими таинствами. Грааль превратился в Святой Грааль (Saint Graal, Sangrail и пр.), а поскольку слово «грааль» было непонятное, темное, эта неясность давала свободу для переосмысления, и предмет, который им обозначался, стал пониматься как кубок, потир, чаша причастия. Параллельно в результате ложной этимологии Sangrail был осмыслен как sang real («истинная кровь») и стал означать кровь Христову.

Ассоциация кельтского волшебного сосуда с Иосифом Аримафейским, вероятно, тоже произошла из-за двусмысленности, неопределенности старофранцузского слова cors, которое может значить и «кубок», и «тело». Поэтому «грааль», понятый как «кубок Христов» и переосмысленный как «тело Христово», оказался связан с образом Иосифа Аримафейского, стража над телом Христа.

Наиболее сложная версия христианизированной легенды о Граале содержится в романе Подвиг во имя Святого Грааля, где описывается, как святой сын Иосифа сходит с небес и участвует в евхаристии, совершающейся в замке Грааля. Версию легенды о Граале, содержащуюся в этом романе, включил в свою книгу Смерть Артура Т.Мэлори. От Мэлори ее перенял А.Теннисон и использовал в Королевских идиллиях, избрав своим мистическим героем Галахада. Другой знаменитой интерпретацией граалевского мотива в 19 в. является Парсифаль Р.Вагнера, где композитор усилил религиозный смысл своего источника, Парцифаля Вольфрама фон Эшенбаха. В наше время самая значительная обработка граалевского сюжета – Бесплодная земля Т.С.Элиота, где средневековая тема используется для изображения бесплодности цивилизации 20 в. Опера Вагнера и поэма Элиота способствовали возрождению интереса к средневековой легенде

Песнь о Гайавате.Гайавата и Мише-Нама

"По заливу Гитчи-Гюми,
Светлых вод Большого Моря,
С длинной удочкой из кедра,
Из коры крученой кедра,
На березовой пироге
Плыл отважный Гайавата.

Сквозь слюду прозрачной влаги
Видел он, как ходят рыбы
Глубоко под дном пироги:
Как резвится окунь, Сава,
Словно солнца луч сияя;
Как лежит на дне песчаном
Шогаши, омар ленивый,
Словно дремлющий тарантул.

На корме сел Гайавата
С длинной удочкой из кедра;
Точно веточки цикуты,
Колебал прохладный ветер
Перья в косах Гайаваты.
На носу его пироги
Села белка, Аджидомо;
Точно травку луговую,
Раздувал прохладный ветер
Мех на шубке Аджидомо.

На песчаном дне на белом
Дремлет мощный Мише-Нама,
Царь всех рыб, осетр тяжелый,
Раскрывает жабры тихо,

Тихо водит плавниками
И хвостом песок взметает.
В боевом вооруженье,-
Под щитами костяными
На плечах, на лбу широком,
В боевых нарядных красках -
Голубых, пурпурных, желтых,-
Он лежит на дне песчаном;
И над ним-то Гайавата
Стал в березовой пироге
С длинной удочкой из кедра.

"Встань, возьми мою приманку!
Крикнул в воду Гайавата,-
Встань со дна, о Мише-Нама,
Подымись к моей пироге,
Выходи на состязанье!"
В глубину прозрачной влаги
Он лесу свою забросил,
Долго ждал ответа Намы,
Тщетно ждал ответа Намы
И кричал ему все громче:
"Встань, Царь рыб, возьми приманку!"

Не ответил Мише-Нама.
Важно, медленно махая
Плавниками, он спокойно
Вверх смотрел, на Гайавату,
Долго слушал без вниманья
Крик его нетерпеливый,
Наконец сказал Кенозе,
Жадной щуке, Маскенозе:
"Встань, воспользуйся приманкой,
Оборви лесу нахала!"

В сильных пальцах Гайаваты
Сразу удочка согнулась;
Он рванул ее так сильно,
Что пирога дыбом встала,
Поднялася над водою,
Словно белый ствол березы
С резвой белкой на вершине.

Но когда пред Гайаватой
На волнах затрепетала,
Приближаясь, Маскеноза,-
Гневом вспыхнул Гайавата
И воскликнул: "Иза, иза!
Стыд тебе, о Маскеноза!
Ты лишь щука, ты не Нама,
Не тебе я кинул вызов!"

Со стыдом на дно вернулась,
Опустилась Маскеноза;
А могучий Мише-Нама
Обратился к Угудвошу,
Неуклюжему Самглаву:
"Встань, воспользуйся приманкой,
Оборви лесу нахала!"

Словно белый, полный месяц,
Встал, качаясь и сверкая,
Угудвош, Самглав тяжелый,
И, схватив лесу, так сильно
Закружился вместе с нею,
Что вверху, в водовороте,
Завертелася пирога,
Волны, с плеском разбегаясь,
По всему пошли заливу,
А с песчаных белых мелей,

С отдаленного прибрежья,
Закивали, зашумели
Тростники и длинный шпажник.

Но когда пред Гайаватой
Из воды поднялся белый
И тяжелый круг Самглава,
Громко крикнул Гайавата:
"Иза, иза! Стыд Самглаву!
Угудвош ты, а не Нама,
Не тебе я кинул вызов!"

Тихо вниз пошел, качаясь
И блестя, как полный месяц,
Угудвош прозрачно-белый,
И опять могучий Нама
Услыхал нетерпеливый,
Дерзкий вызов, прозвучавший
По всему Большому Морю.

Сам тогда он с дна поднялся,
Весь дрожа от дикой злобы,
Боевой блистая краской
И доспехами бряцая,
Быстро прыгнул он к пироге,
Быстро выскочил всем телом
На сверкающую воду
И своей гигантской пастью
Поглотил в одно мгновенье
Гайавату и пирогу.

Как бревно по водопаду,
По широким черным волнам,
Как в глубокую пещеру,
Соскользнула в пасть пирога.

Но, очнувшись в полном мраке,
Безнадежно оглянувшись,
Вдруг наткнулся Гайавата
На большое сердце Намы:
Тяжело оно стучало
И дрожало в этом мраке.

И во гневе мощной дланью
Стиснул сердце Гайавата,
Стиснул так, что Мише-Нама
Всеми фибрами затрясся,
Зашумел водой, забился,
Ослабел, ошеломленный
Нестерпимой болью в сердце.

Поперек тогда поставил
Легкий челн свой Гайавата,
Чтоб из чрева Мише-Намы,
В суматохе и тревоге,
Не упасть и не погибнуть.
Рядом белка, Аджидомо,
Резво прыгала, болтала,
Помогала Гайавате
И трудилась с ним все время.

И сказал ей Гайавата:
"О мой маленький товарищ!
Храбро ты со мной трудилась,
Так прими же, Аджидомо,
Благодарность Гайаваты
И то имя, что сказал я:
Этим именем все дети
Будут звать тебя отныне!"

И опять забился Нама,
Заметался, задыхаясь,

А потом затих - и волны
Понесли его к прибрежью.
И когда под Гайаватой
Зашуршал прибрежный щебень,
Понял он, что Мише-Нама,
Бездыханный, неподвижный,
Принесен волной к прибрежью.

Тут бессвязный крик и вопли
Услыхал он над собою,
Услыхал шум длинных крыльев,
Переполнивший весь воздух,
Увидал полоску света
Меж широких ребер Намы
И Кайошк, крикливых чаек,
Что блестящими глазами
На него смотрели зорко
И друг другу говорили:
"Это брат наш, Гайавата!"

И в восторге Гайавата
Крикнул им, как из пещеры:
"О Кайошк, морские чайки,
Братья, сестры Гайаваты!
Умертвил я Мише-Наму,-
Помогите же мне выйти
Поскорее на свободу,
Рвите клювами, когтями
Бок широкий Мише-Намы,
И отныне и вовеки
Прославлять вас будут люди,
Называть, как я вас назвал!"

Дикой, шумной стаей чайки
Принялися за работу,

Быстро щели проклевали
Меж широких ребер Намы,
И от смерти в чреве Намы,
От погибели, от Читать далее...

Песнь о Гайавате. Вступление

"Если спросите - откуда
Эти сказки и легенды
С их лесным благоуханьем,
Влажной свежестью долины,
Голубым дымком вигвамов,
Шумом рек и водопадов,
Шумом, диким и стозвучным,
Как в горах раскаты грома? -
Я скажу вам, я отвечу:

"От лесов, равнин пустынных,
От озер Страны Полночной,
Из страны Оджибуэев,
Из страны Дакотов диких,
С гор и тундр, с болотных топей,
Где среди осоки бродит
Цапля сизая, Шух-шух-га.
Повторяю эти сказки,
Эти старые преданья
По напевам сладкозвучным
Музыканта Навадаги".

Если спросите, где слышал,
Где нашел их Навадага,-
Я скажу вам, я отвечу:
"В гнездах певчих птиц, по рощам,
На прудах, в норах бобровых,
На лугах, в следах бизонов,
На скалах, в орлиных гнездах.

Эти песни раздавались
На болотах и на топях,
В тундрах севера печальных,
Читовэйк, зуек, там пел их,
Манг, нырок, гусь дикий, Вава,
Цапля сизая, Шух-шух-га,
И глухарка, Мушкодаза".

Если б дальше вы спросили:
"Кто же этот Навадага?
Расскажи про Навадагу!" -
Я тотчас бы вам ответил
На вопрос такою речью:

"Средь долины Тавазэнта,
В тишине лугов зеленых,
У излучистых потоков,
Жил когда-то Навадага,
Вкруг индейского селенья
Расстилались нивы, долы,
А вдали стояли сосны,
Бор стоял, зеленый - летом,
Белый - в зимние морозы,
Полный вздохов, полный песен.

Те веселые потоки
Были видны на долине
По разливам их - весною,
По ольхам сребристым - летом,
По туману - в день осенний,
По руслу - зимой холодной.
Возле них жил Навадага
Средь долины Тавазэнта,
В тишине лугов зеленых.

Там он пел о Гайавате,
Пел мне Песнь о Гайавате,-
О его рожденье дивном,
О его великой жизни:
Как постился и молился,
Как трудился Гайавата,
Чтоб народ его был счастлив,
Чтоб он шел к добру и правде".

Вы, кто любите природу -
Сумрак леса, шепот листьев,
В блеске солнечном долины,
Бурный ливень, и метели,
И стремительные реки
В неприступных дебрях бора,
И в горах раскаты грома,
Что как хлопанье орлиных
Тяжких крыльев раздаются,-
Вам принес я эти саги,
Эту Песнь о Гайавате!

Вы, кто любите легенды
И народные баллады,
Этот голос дней минувших,
Голос прошлого, манящий
К молчаливому раздумью,
Говорящий так по-детски,
Что едва уловит ухо,
Песня это или сказка,-
Вам из диких стран принес я
Эту Песнь о Гайавате!

Вы, в чьем юном, чистом сердце
Сохранилась вера в Бога,
В искру Божью в человеке;

Вы, кто помните, что вечно
Человеческое сердце
Знало горести, сомненья
И порывы к светлой правде,
Что в глубоком мраке жизни
Нас ведет и укрепляет
Провидение незримо,-
Вам бесхитростно пою я
Эту Песнь о Гайавате!

Вы, которые, блуждая
По околицам зеленым,
Где, склонившись на ограду,
Поседевшую от моха,
Барбарис висит, краснея,
Забываетесь порою
На запущенном погосте
И читаете в раздумье
На могильном камне надпись,
Неумелую, простую,
Но исполненную скорби,
И любви, и чистой веры,-
Прочитайте эти руны,
Эту Песнь о Гайавате!"


Песнь о Гайавате.Трубка Мира


"На горах Большой Равнины,
На вершине Красных Камней,
Там стоял Владыка Жизни,
Гитчи Манито могучий,
И с вершины Красных Камней

Созывал к себе народы,
Созывал людей отвсюду.

От следов его струилась,
Трепетала в блеске утра
Речка, в пропасти скрываясь,
Ишкудой, огнем сверкая.
И перстом Владыка Жизни
Начертал ей по долине
Путь излучистый, сказавши:
"Вот твой путь отныне будет!"

От утеса взявши камень,
Он слепил из камня трубку
И на ней фигуры сделал.
Над рекою, у прибрежья,
На чубук тростинку вырвал,
Всю в зеленых, длинных листьях;
Трубку он набил корою,
Красной ивовой корою,
И дохнул на лес соседний.
От дыханья ветви шумно
Закачались и, столкнувшись,
Ярким пламенем зажглися;
И, на горных высях стоя,
Закурил Владыка Жизни
Трубку Мира, созывая
Все народы к совещанью.

Дым струился тихо, тихо
В блеске солнечного утра:
Прежде - темною полоской,
После - гуще, синим паром,
Забелел в лугах клубами,
Как зимой вершины леса,

Плыл все выше, выше, выше,-
Наконец коснулся неба
И волнами в сводах неба
Раскатился над землею.

Из долины Тавазэнта,
Из долины Вайоминга,
Из лесистой Тоскалузы,
От Скалистых Гор далеких,
От озер Страны Полночной
Все народы увидали
Отдаленный дым Покваны,
Дым призывный Трубки Мира.

И пророки всех народов
Говорили: "То Поквана!
Этим дымом отдаленным,
Что сгибается, как ива,
Как рука, кивает, манит,
Гитчи Манито могучий
Племена людей сзывает,
На совет зовет народы".

Вдоль потоков, по равнинам,
Шли вожди от всех народов,
Шли Чоктосы и Команчи,
Шли Шошоны и Омоги,
Шли Гуроны и Мэндэны,
Делавэры и Могоки,
Черноногие и Поны,
Оджибвеи и Дакоты -
Шли к горам Большой Равнины,
Пред лицо Владыки Жизни.

И в доспехах, в ярких красках,
Словно осенью деревья,
Словно небо на рассвете,-
Собрались они в долине,
Дико глядя друг на друга;
В их очах - смертельный вызов,
В их сердцах - вражда глухая,
Вековая жажда мщенья -
Роковой завет от предков.

Гитчи Манито всесильный,
Сотворивший Читать далее...

Конфуцианство, даосизм и буддизм на протяжении веков сосуществовали, постепенно сближались, и среди малообразованных китайцев трудно было выделить сторонников какого-то одного направления. Обычно средний китаец обращался к максимально возможному количеству богов и духов: чем больше богов услышат его просьбу, тем больше шансов на успех.

Некоторым образом такая система напоминала индуизм: тот же универсализм пантеона, та же веротерпимость, простота процедуры принятия в пантеон новых членов. К числу божеств, имевших всекитайское распространение и значение, относились Конфуций, Лао-Цзы и Будда, древние мудрецы Хуан-ди и Фуси, бодхи-сатвы и будды, Амитаба, Майтрейя,

Гуань-инь и некоторые обожествленные герои, как, например, Гуань-ди.

К числу высших божеств относился Великий Нефритовый Император ЮЙХУАН ШАНДИ, превратившийся на рубеже 1-11 тысячелетия нашей эры в главу всех божеств, духов, героев и демонов всекитайского пантеона. По своей организации этот пантеон напоминал донельзя забюрократизированную систему императорской власти — с бесчисленным множеством министров, заведующих канцеляриями и ведомствами, под началом каждого из которых было бесчисленное количество небожителей низшего ранга. То ли не желая видеть на небе конкурентов, то ли видя в этом пантеоне карикатуру на свою власть, императоры не раз пытались запретить культ Юйхуана Шанди.

Почитались многочисленные представители местных культов, главными из которых были божества — покровители территорий — ТУДИ-ШЕНИ в деревнях и ЧЭН-ХУАНЫ в городах. Они охраняли жителей от опасностей, выступали в качестве арбитров на процедурах, схожих со средневековыми “божьими судами” в Европе, отправлялись с прошениями от жителей в канцелярию Великого волшебника Юйхуана-Шанди, перед которым, к тому же, регулярно отчитывались о положении дел на подчиненных им территориях.

Очень популярен был дух домашнего очага ЦЗАО-ШЕНЬ. За семь дней до Нового года он отправлялся с докладом о положении дел в данной семье к Юйхуану Шанди- Перед этим духа задабривали, мазали ему рот патокой, чтобы он не наговорил лишнего, вешали пучок сена для его лошади и т. д. В новогоднюю полночь семья встречала возвращавшегося Цзао-Шеня, вешая на стену новое его изображение. Почитались также домашние духи брачной постели.

Кроме всего прочего, были и покровители отдельных специальностей: патрон рыбаков ЦЗЯН-ТАЙГУН, медиков — ЯО-ВАН, плотников — ЛУ БАНЬ, магов — ФУСИ. Морякам покровительствовала богиня ДОУ-МУ. Домашним животным — НЮ-ВАН, МА-ВАН, ЧЖУ-ВАН и другие.

В аппарате Юйхуана Шанди существовали ведомства-грома, огня, вод, времени, священных гор, изгнания демонов и пр. За эти сферы отвечали различные божества и духи. За луну и солнце, например, отвечали ЧАНЪЭ и ее муж стрелок И.

Планетами занимались легендарные императоры древности, а в качестве их главы выступало божество Полярной звезды ТАЙ-И. Божеством времени и куратором планеты Юпитер был ТАЙ-СУЙ. Среди божеств гор наиболее чтимым было божество пика горы Тайшань, которая в Китае не менее популярна, чем Фудзияма в Японии, и с древних времен является местом массового паломничества китайцев.

Очень крупным является ведомство вод небесной канцелярии. Воды делятся на морские и речные, на главные и второстепенные, и ведают ими соответствующие драконы, Лунваны. Ведомство в целом отвечает за водный режим страны, за засухи и наводнения. В отличие от европейских драконов, страшных чудовищ, олицетворявших зло, в Китае они чаще воспринимаются символами добра, мира и процветания.

Почитаемы в Китае различные священные животные. Тигр, например, считается грозой демонов, болезней и, стало быть, в какой-то мере хранителем здоровья. Тигриные когти и клыки, обрамленные в серебро, служили ценными амулетами, а растолченные в порошок — целебными снадобьями. Видное место в китайском пантеоне животных занимали лисы. Им приписывались мистические способности, в основном вредоносные. Считалось, что старые лисы могут принимать человеческий облик и, соблазнив мужчину, принести ему страшное несчастье.

"Бессмертные боги тоже имеют свой конец. Меняются поколения богов, и более древние божества часто или забываются или опускаются рангом ниже и становятся представителями “низшей” мифологии. Представители этой мифологии активно и непосредственно взаимодействуют с людьми, могут им помочь или навредить, они способны повлиять на судьбу конкретного человека. Они гораздо ближе народному сознанию, чем далекие боги космогонии. Не случайно именно представители низшей мифологии до настоящих дней сохранились не только в сказках и легендах, но и в активных суевериях некоторых людей. Со временем “неофициальная”, домашняя, мифология в быту вытесняет официальную мифологию высоких богов.
Представительницей высших божеств, ставшей персонажем народной мифологии, может служить БАДБ (ворон) — в “высшей” мифологии богиня войны и разрушения, которая стала в “низшей” мифологии злой и коварной ведьмой.

Низшая мифология — мифология суеверий, поэтому ее персонажи зачастую являются предсказателями или предвестниками надвигающегося события.

Так, например, само появление БАНШИ (женщины из садов), сверхъестественного существа, принимающего, как правило, образ прекрасной женщины, сулит смерть. Генетически она связана с СИДАМИ — божественными существами, живущими под землей или в холмах, которые тоже называются сидами. “Люди (и боги) всегда стараются проникнуть в их мир, чтобы добыть разные волшебные предметы. Сиды бывают существами мужского и женского пола. В зависимости от настроения они могут быть враждебны к людям, а могут им помочь; впрочем, и по отношению друг к другу сиды не всегда доброжелательны часто вступают в сопернические бои.

Позже сиды стали различаться “по специализациям” и разделяться на фей, корриган, корниканед, корил, пуль-пикан...

Одним из сидов является эльф ЛЕПРЕХУН (“половина ботинка"), который активно взаимодействует с сапожниками. Если удастся его поймать и, не сводя с него глаз, выслушать все, что он будет говорить, то он укажет, где и как можно добыть клад.

Клады указывал и КЛУРАКАН — карлик-старец, обитатель винных погребов, с которым надо было быть предельно любезным, иначе все вино могло скиснуть, а то и вытечь из бочек на землю.

Бретонские корриганы — духи источников. Это прекрасные женщины в белых одеждах, которые живут в богато убранных и украшенных пещерах. Однако они могут предстать и в образе паука. Несмотря на красоту, это злые духи. Они, как русские русалки, пением заманивали людей в воду, а иногда из прихоти на время делали своими мужьями смертных. Обратной дороги в мир людей их бывшим мужьям уже не было.

У шотландцев водяной тоже был враждебен людям — это КАЕПИ, который обычно является человеку в образе пасущегося у воды красавца коня; он заманивает жертву соблазном поскакать на нем и вместе с всадником уходит под воду.

Со смертью связан АНКУ — посланец смерти у бретонцев. Как правило, в этой роли выступает человек, который последним умер в этой местности. Чаще всего он представляет собой высокого мужчину с длинными белыми волосами, но иногда появляется в виде скелета, который управляет повозкой. Обычно его сопровождают двое подручных.

Гораздо симпатичнее “домовые”: английские боггарты, брауни (покрытые коричневой шерстью), паки, уэльские бегле — малютки с лицами старичков. Они живут в домах, заброшенных строениях, иногда в мертвых деревьях. Они с интересом и пристрастием следят за жизнью хозяев, активно вмешиваются в нее. Домовые могут помочь хозяину, который к ним добр, но могут и напроказничать — перебить посуду, поломать мебель. Могут и просто погубить хозяина, а иногда и всю его семью. Поэтому с ними надо быть крайне осторожными и относиться к ним уважительно.

Многочисленные и разнообразные представители “нечисти” до наших дней сохранились.в английских, ирландских, бретонских, валлийский и шотландских сказках и легендах."

И дальше в нашей повести говорится, что, когда Тристан вышел в море и покинул Замок Слез, он плыл до тех пор, пока не добрался до Тентажеля, где обитал король Марк. Королю донесли, что племянник его Тристан вернулся и привез Изольду.

Проведав о том, король так разгневался, что не захотел его видеть. И, однако, пришлось ему притвориться, будто он рад его приезду, и принять его как подобает. Бароны вышли из замка, отправились на берег и встретили Тристана с великим ликованием. И король Марк обнял Тристана и его сотоварищей.

Придя во дворец, Тристан взял Изольду за руку и молвил:

- Король Марк, примите Изольду, которую просили вы у меня в этом дворце. Вручаю ее вам.

- От всего сердца благодарю вас, Тристан, - отвечает тот.- Вы столько для меня сделали, что достойны всяческой похвалы. И ради великой красоты, которой блистала Изольда, король провозгласил, что хочет на ней жениться. Тогда оповестил он всех своих баронов, чтобы явились они на празднество в Тентажель, ибо восхотел он взять Изольду в жены и сделать ее королевой Корнуэльса. И в тот день, когда король праздновал свою свадьбу, собрались отовсюду бароны, дамы и девицы. Велика была радость и безмерно ликование жителей Корнуэльса.

А Тристан призывает Гувернала и Бранжьену и молвит им:

- Что нам делать? Ведь вам ведомо, что произошло между Изольдой и мной. Если король увидит, что она потеряла девственность, он велит ее казнить. И если не надоумите вы меня, как того избежать, я убью короля, а потом покончу с собой. Бранжьена отвечает, что постарается ему помочь, насколько хватит у нее сил.

А Гувернал говорит Бранжьене:

- Клянусь честью, тогда я скажу вам, что нужно сделать. Когда король отправится в опочивальню, погасите свечи и ложитесь рядом с ним, а Изольда пусть останется подле ложа. И когда король сделает с вами то, что будет ему угодно, вы покинете ложе, а Изольда займет ваше место.

И Бранжьена говорит, что исполнит все, что они пожелают, чтобы спасти их и свою госпожу. И был в замке великий праздник, как я уже вам говорил. А потом настала ночь, и король отправился в опочивальню. И когда он взошел на ложе, Тристан погасил свечи, и Бранжьена легла рядом с королем, а Изольда осталась подле ложа.

- Почему погасили вы свечи? - спрашивает король.

- Сир, - отвечает Тристан, - таков ирландский обычай, и мать Изольды приказала мне его соблюсти: когда мужчина ложится с девицей, должно гасить свечи.

Тут Тристан и Гувернал покинули опочивальню. И король познал Бранжьену и нашел ее девственной и потом лег с ней рядом. И она сошла с ложа, а Изольда заняла ее место. Наутро король поднялся, призвал Тристана и сказал ему:

- Тристан, вы сберегли для меня Изольду. Потому назначаю я вас своим спальником и управителем замка. И после моей смерти жалую вам Корнуэльс в ленное владение. И Тристан его благодарит.

И король не догадался о подмене и ничего не заметил.


Марк любит Изольду великой любовью, а она не любит его, ибо всем сердцем предана Тристану. И обходится с ним ласково лишь затем, чтобы не заподозрил он ни ее, ни Тристана и чтобы скрыть от него их любовь.

И боится одной лишь Бранжьены, которая может ее выдать; и думает, что, будь Бранжьена мертва, некого ей было бы опасаться. И потому призывает она к себе двух рабов, привезенных из Ирландии, и приказывает им:

- Отведите Бранжьену в лес и убейте ее, ибо она повинна предо мной в том, что спала с королем. И те отвечают, что исполнят ее повеление. Тогда зовет она Бранжьену и молвит ей:

- Идите в лес с этими двумя слугами и наберите для меня целебных трав.

- Охотно, госпожа моя, - отвечает Бранжьена.

И отправилась она в лес вместе с двумя рабами. И когда зашли они в самую чащу, один из них говорит ей:

- Бранжьена, в чем провинились вы перед Изольдой, раз приказала она вас убить?

И поднимают они мечи на Бранжьену.

И, увидев это, устрашилась она и говорит им:

- Да поможет мне бог, господа мои! Никогда ни в чем не была я перед ней повинна, разве что в том, что, когда госпожа моя Изольда покидала Ирландию, был у нее цветок лилии, который должна была она вручить королю Марку, а у одной из ее служанок - другой такой же цветок. И госпожа моя потеряла свой цветок, и неласково принял бы ее король Марк, если бы та служанка не передала ей через меня свою лилию и тем спасла ее. Вот за это доброе дело и хочет она меня казнить, ибо нет к тому иных причин. Не убивайте же меня ради милосердия божьего, а я обещаю вам и клянусь, что скроюсь в таком месте, где никогда больше не услышит обо мне ни моя госпожа, ни вы.

Рабы сжалились над ней и привязали ее к дереву, оставив вместе с дикими зверями, а сами окунули свои мечи в кровь собаки, что была с ними, и вернулись к Изольде.

И, увидев их, спросила она, убили ли они. Бранжьену.

- Да, госпожа, - отвечают рабы.

- А что сказала она перед смертью? - спрашивает Изольда.

- Ничего, госпожа, кроме таких-то и таких-то слов.

И, услышав их речи, так опечалилась Изольда, что не знала, что ей делать. Отдала бы Читать далее...

Весь день и всю ночь промучилась в родах королева. И на рассвете разрешилась пригожим мальчиком, ибо так было угодно господу богу.. И, разрешившись от бремени, сказала она своей служанке:

- Покажите мне моего ребенка и дайте его поцеловать, ибо я умираю.

И служанка подала ей младенца.

И, взяв его на руки и увидев, что не бывало еще на свете ребенка краше ее сына, молвила королева:

- Сын мой, сильно мне хотелось тебя увидеть! И вот вижу прекраснейшее создание, когда-либо выношенное женщиной; но мало мне радости от твоей красоты, ибо я умираю от тех мук, что пришлось мне ради тебя испытать. Я пришла сюда, сокрушаясь от печали, печальны были мои роды, в печали я родила тебя, и ради тебя печально мне умирать. И раз ты появился на свет от печали, печальным будет твое имя: в знак печали я нарекаю тебя Тристаном.

С этими словами она поцеловала его. И едва успела поцеловать, как изошла ее душа из тела, ибо умерла она, как я вам о том рассказываю.

Так родился Тристан, прекрасный и добрый рыцарь, которому потом пришлось вынести столько мук и тягот из-за любви к Изольде.

И Мелиадук, король Лоонуа, попросил показать ему младенца и спросил, успели ли его крестить.

- Да, сир, - отвечает служанка, - он наречен Тристаном. Это имя дала ему мать, когда умирала.

Тогда король взял младенца и вверил его Гуверналу. И тот приказал отыскать ему достойную кормилицу и стал беречь его как зеницу ока, так что никто не мог ни в чем его упрекнуть.


Овдовев, король Мелиадук женился на дочери Нантского короля Хоэля, женщине прекрасной, но коварной. И поначалу она возлюбила Тристана. А ему уже минуло семь лет, и был он пригож, как сам Ланселот. Все любили его, и оттого обуяла мачеху великая зависть. Не замыслила ли она извести ребенка, за которым смотрит Гувернал? И случилось, что вскоре умер король Мелиадук, и Тристан горько оплакал своего отца.

А Гувернал заметил, что королева Лоонуа возненавидела Тристана, и убоялся он, как бы не погубила она его своим коварством. И вот приходит он к Тристану и молвит ему:

- Тристан, мачеха ваша ненавидит вас лютой ненавистью, и уж давно сжила бы вас со свету, если бы не опасалась меня. Уедем же отсюда в Галлию, ко двору короля Фарамона. Там послужите вы ему и поучитесь придворному вежеству и учтивости, как то пристало всякому благородному отроку. И когда по воле господней примете вы рыцарское посвящение и разойдется повсюду добрая о вас слава, тогда, если будет вам угодно, сможете вы вернуться в королевство Лоонуа, и не найдется там никого, кто дерзнул бы вам перечить.

- Господин мой, - отвечает Тристан, - я поеду за вами всюду, куда вам заблагорассудится.

- Тогда завтра же утром отправимся мы в путь, - молвит Гувернал.

На следующий день встали они до рассвета, сели на коней и ехали до тех пор, пока не достигли Галлии, где жил в своем замке король Фарамон. Гувернал наказал Тристану, чтобы тот никому не обмолвился, кто он таков, и откуда едет, и кто его родители, а на все расспросы отвечал бы, что он-де чужестранец.

- Будь по-вашему, господин мой, - говорит Тристан.

И вот поселились они в замке короля Галлии.

И всем на удивленье вырос Тристан и похорошел. Так умело играл он в шахматы и тавлеи, что никто не мог поставить ему мат, и не было ему равных в искусстве владения мечом, и стройнее всех держался он в седле. И так он во всем преуспел, что был безупречен в любом деле, за какое бы ни взялся. И в свои двенадцать лет отличался таким мужеством и красотой, что все дивились ему. Не было во дворце галльского короля такой дамы или девицы, что не почла бы за честь, если бы Тристан удостоил ее своей любви. И служил он королю верой и правдой, а тот ценил его превыше всех своих приближенных.

И да будет вам ведомо, что никто не знал, кто он такой, кроме бога да Гувернала, его наставника.



Знайте также, что на жителях Корнуэльса лежала ежегодная дань в сто девушек, сто юношей, достигших пятнадцати лет, и сто чистокровных лошадей. И была эта дань установлена двести лет назад, во времена короля Тонозора Ирландского, и взималась каждый год сполна вплоть до времени короля Марка. А при нем прекратились эти поборы, ибо прекрасный Тристан, добрый рыцарь, сразил Морхульта, брата ирландской королевы, прибывшего в Корнуэльс, чтобы вытребовать эту дань; он убил его на острове Святого Самсона, как будет о том поведано в нашей повести.

Тристан отправился к королю Марку, своему дяде, и попросился к нему на службу. И король пожелал узнать, кто он таков.

- Отрок из дальних краев, - отвечает Тристан, - что готов послужить вам, если будет на то ваше согласие.

- Даю его с превеликой охотой, - молвит король, - ибо мнится мне, что ты хорошего рода.

И Тристан зажил у своего дяди, как пришлец, и повел себя так, что скоро ни одного отрока при дворе не ставили по сравнению с ним ни в грош.

Ездит он с королем в лес и прислуживает ему во время охоты. А тот ценит его превыше всех своих приближенных и шагу не хочет ступить без него, ибо за что бы ни взялся Читать далее...

"В Дании некогда правил славный род Скильдингов. Один из королей этого славного рода, по имени Хродгар, особенно счастливый в войнах с соседями и накопивший от этих войн большие богатства, задумал ознаменовать свое царствование достойным памятником. Он решился выстроить для пиршеств своей дружины такую залу, которой не было и не могло быть во всем свете. Задумано — сделано. Собрав отовсюду искусных строителей, Хродгар не пожалел ни труда, ни издержек на дорогую и громадную пострайку, и здание это как по внешней своей красоте, так и по внутреннему убранству оказалось в самом деле бесподобным. И чуть только эта дивная, богато изукрашенная зала была закончена, Хродгар перешел в нее со своими витязями и вся окрестность огласилась шумными кликами его пиршества, звоном дорогих чар, ковшей и кубков и громкими песнями королевских певцов, которые услаждали пирующих, щедро награждаемые из королевской казны. Но — увы! — это шумное веселье длилось недолго. Недолго звучали в той дивной зале чары и кубки, недолго раздавались веселые песни и клики, недолго рекою лилось пенистое пиво и золотисто-прозрачный мед... Шум пиршеств короля

Хродгара каждый вечер доносился по ветру в мрачное жилище страшного и громадного чудовища Гренделя, которое невдалеке от дивной залы Хродгара укрывалось в обширных прибрежных болотах. Людское веселье тревожило Гренделя и возбуждало в нем непримиримую злобу... И вот однажды ночью это чудовище неслышно подкралось к зале. Там после долгого и веселого пиршества расположились на ночлег беспечные сподвижники Хродгара. Грендель набросился на них среди сна, выхватил разом из их среды тридцать витязей и быстро повлек их за собою в свое мрачное жилище, жадно терзая и пожирая их на пути.

Вопли ужаса сменили утром клики веселья, и никто не знал и не мог объяснить, откуда пришло такое страшное бедствие. Куда девались Хродгаровы витязи и кто похитил их из дивной залы пиршеств? После многих сокрушении и догадок беспечность взяла верх над опасениями и страхом. Хродгар и его витязи снова стали собираться для пиршеств в той же зале и стали оставаться в ней на ночь. И то же страшное бедствие постигло их снова: чудовище Грендель стало являться каждую ночь и каждую ночь уносить с собою по нескольку Хродгаровых витязей и приближенных. Скоро все уже догадались и даже убедились в том, что в залу по ночам вторгается чудовищный Грендель, что именно это страшное чудовище похищает и пожирает королевских витязей. Но никто из приближенных Хродгара не дерзал и думать о борьбе с грозным Гренделем. И напрасно сокрушался добрый король, напрасно молил он богов об избавлении его страны от неожиданного и тяжкого бедствия...

Пришлось покинуть дивную залу: пиры в ней прекратились, смолкло веселье, и только Грендель изредка посещал ее по ночам, отыскивая добычу и распространяя кругом себя ужас и тишину смерти...

Слух об этом страшном бедствии распространился далеко. Донесся он и в землю геатов, где жил в то время славный витязь Беовульф, знаменитейший из богатырей короля Хигела-ка. Он заявил своему королю о желании подать помощь престарелому королю Хродгару, вступив в борьбу с чудовищем Гренделем. Как ни старались старые и опытные люди отговорить его от этого намерения, он снарядил свой корабль к плаванию и отплыл к берегам Дании. С ним вместе поплыли на том корабле четырнадцать храбрейших витязей, избранных им из всей его дружины.

Ободряемый счастливыми предзнаменованиями, Беовульф благополучно переплыл за море, к берегам Дании. Едва успели они причалить и выйти на сушу, как к ним уже выехал навстречу береговой сторож, чтобы расспросить их о цели прибытия и оповестить затем короля Хродгара о приезде гостей.

Беовульф и его товарищи тем временем вооружились и по дороге, вымощенной пестрыми камнями, направились к зале пиршеств. Все любовались крепким сложением и мужественным видом этих иноземных воинов, у которых головы были прикрыты блестящими шлемами с изображением вепрей, крепко закаленными в огне, для защиты головы от ударов в бою. Любовались их светлыми крепкими бронями, надетыми поверх кольчуг, звонко бряцавших при каждом их шаге. Дивились тем широким мечам, которые были у них привешены сбоку, и тяжелым копьям, которые они легко, без малейшего усилия, несли в своих могучих руках, облаченных в железные рукавицы. Навстречу приезжим гостям вышел из залы Вульфгар — один из приближенных короля. Расспросив геатов, он вернулся в залу к Хродгару и сказал:

— Сюда прибыли по морю богатыри из далекой страны геатов. Я слышал, как они называли своего предводителя Бео-вульфом. Они просят о дозволении повидаться с тобою, король, и вступить с тобою в беседу. Не откажи им в этом, ибо они, судя по их внешнему виду и доспехам, достойны вести с тобою речь и заслуживают уважения благородных.

— Знаю я этого Веовульфа, — отвечал Хродгар.— Не раз слыхал о нем от гостей-корабельщиков, привозивших нам дары и товары из земли геатов. Они говорили мне, что в мощных руках Беовульфа заключается сила тридцати витязей. Чует мое сердце, Читать далее...

"Двор Артура обычно находился в Каэрлеоне на Аске, где он пребывал в течение пяти пасхальных праздников и пяти рождественских. И там же он встречал Троицын день поскольку Каэрлеон был самым доступным местом в его владениях для приезжающих по суше и по морю. И вокруг него собрались там девять королей со своими людьми, и с графами, и с баронами, и они гостили у него все праздники, если не находилось у них в то время важных дел.

И вот, когда он был со своим двором в Каэрлеоне, для праздничной службы было приготовлено тринадцать церквей. Вот как их приготовили: церковь для Артура с девятью королями и прочими его гостями; другая церковь - для Гвенвифар с ее дамами; третья - для управителя двора с его помощниками; четвертая - для Одгара Франка и прочих начальников войска; девять оставшихся - для Гвальхмаи и других рыцарей, которые по своей знатности и воинским подвигам водили девять дружин. И в каждой из церквей могли молиться лишь те, кого мы упомянули.

Главным же привратником был Глеулвид Гафаэлфаур, но он не нес службу сам, кроме как на три главнейших праздника - за него это делали семеро его подчиненных, разделивших меж собой год, и это были не кто иные, как Гринн, и Пенн Пигон, и Ллаэс Кимин, и Гогифолх, и Гордни Кошачий Глаз, который ночью видел не хуже, чем днем, и Дрем, сын Дремхидида, и Клист, сын Клистфайнидда. Все они служили привратниками при дворе Артура.

И на Троицын день, когда император пировал в дворцовом зале, вошел туда высокий юноша с каштановыми волосами, в блестящем шелковом кафтане, в туфлях из лучшей кордовской кожи, и на поясе у него висел меч с золотым узором. "Приветствую тебя, господин",- сказал он. "Храни тебя Бог,- сказал ему Артур,- и да будет с тобой его милость. Что тебе нужно?" - "Узнаешь ли ты меня, господин?" - спросил юноша. "Hет, не узнаю",- ответил Артур. "Поистине, это странно, ведь я твой лесник из Динского леса и имя мое Мадок, сын Тургадарна".- "Говори же, Мадок, с чем ты пришел",- сказал ему Артур. "Я скажу, господин,- ответил тот.- Я встретил у себя в лесу оленя, подобного которому никогда не видел".- "Что же в нем такого,- спросил Артур,- чего нет у других оленей?"- "Он весь белый, господин, и не пасется рядом ни с одним животным из-за своей гордыни, и я хочу спросить тебя, что мне делать с ним. Каков будет твой совет?"- "Лучшее, что я могу сделать,- сказал Артур,- это поехать завтра на охоту в то место, и пусть скажут об этом всем моим людям, и Руферусу (а это был старший охотник Артура), и Элифри (он был главой пажей), и всем прочим".

Так и сделали. И он велел юноше сопровождать их. И Гвенвифар сказала Артуру: "О господин, позволь мне завтра поехать с тобой на охоту и взглянуть на оленя, о котором говорил этот юноша".- "Что ж,- сказал Артур,- я с радостью возьму тебя с собой".- "Тогда я поеду с вами",- сказала она. И после этого Гвальхмаи сказала Артуру: "Государь, если ты не против, позволь завтра тому, кто сразит оленя, будь то рыцарь или пеший воин, отрезать ему голову и поднести ее в дар своей даме сердца".- "И это я с радостью одобрю,- сказал Артур,- но пусть управитель завтра накажет тех, кто не выедет вовремя на охоту".

И они провели ночь, пируя, и слушая песни бардов, и беседуя, сколько душа пожелает. Когда же пришло время, они отправились спать.

Hаутро все они встали, и Артур призвал к себе четырех пажей, охранявших его опочивальню, и это были Кадириэйт, сын привратника Гордни, и Амрен, сын Бедуира, и Амар, сын Артура, и Гореу, сын Кустеннина. И они вошли, и приветствовали Артура, и помогли ему одеться. И Артур удивился, что Гвенвифар еще не встала и не поднялась с постели, и все хотели дождаться ее, но Артур сказал: "Hе стоит ждать ее, если ей больше нравится спать, чем ехать с нами на охоту".

И они отправились в путь, и Артур услышал рог своего старшего охотника, и все они во главе с Артуром пустили коней к лесу.

И когда Артур покинул двор, Гвенвифар встала и позвала служанок, и они помогли ей одеться. Она сказала им: "Вчера я собиралась поехать на охоту. Пусть же одна из вас пойдет на конюшню и выберет лошадей, подходящих для дам". И служанка пошла на конюшню, но нашла там лишь двух коней. Тогда Гвенвифар со служанкой сели на этих коней и поехали через Аск дорогой, на которой виднелись свежие следы копыт.

И вот они услышали сильнейший шум и, оглянувшись, увидели скачущего за ними всадника на громадном коне, и это был юноша благородного вида с каштановыми волосами; на боку его висел меч с золотой рукоятью, а одет он был в шелковый кафтан и плащ пурпурного цвета с золотыми яблоками на концах; обут же он был в сапоги из лучшей кордовской кожи. И конь его несся быстро, но легко, горделиво вскинув голову.

И он приблизился к Гвенвифар и приветствовал ее. "Храни тебя Бог, Герайнт,- сказала она.- Видишь, я узнала тебя, хотя видела очень давно. Почему ты не поехал- на охоту со своим господином?" - "Потому что не знал об этом",- ответил он. "Я тоже удивилась,- сказала она,- что он уехал, не известив меня".- "Да, госпожа, вот и я спал Читать далее...

"Граф Эвраук владел землями Севера, и было у него семь сыновей. И большую часть времени граф проводил не в своих владениях, но в войнах и турнирах и, как это часто случается с любителями подобных занятий, однажды он был убит вместе с шестью своими сыновьями. Седьмого его сына звали Передур; он был самым младшим и потому не отправился в поход. Иначе и его бы убили вместе с отцом и братьями.

Мать его была женщиной благоразумной и осмотрительной, и ее весьма беспокоила судьба сына. Поэтому она решила отослать его в глухое и отдаленное место, где никто не жил, и там с ним не было никого, кроме женщин, детей и убеленных сединами старцев, не способных к войне. И никто из них в присутствии мальчика не смел даже упомянуть о конях или оружии, чтобы он ничего не узнал об этом.

Мальчик же каждый день убегал в лесную чащу играть и стрелять из лука. И однажды он увидел, что к стаду коз, принадлежащих его матери, подошли две оленихи, и удивился, что у них нет рогов, и решил, что они заблудились в лесу и обломали рога о деревья. И со всех ног он пустился бежать за оленихами, пока не загнал их на опушку леса, где стоял его дом. И Передур пришел к матери. "Мама,- сказал он,- странную вещь я видел. Две твои козы заблудились и обломали себе рога, и они бегают так быстро, что я с трудом догнал их". Тогда все встали, и пошли посмотреть на коз, и увидели, что это оленихи, и весьма поразились, что мальчик смог их догнать.

В один из дней увидели они трех всадников, едущих по дороге вдоль леса. Вот кто были эти всадники: Гвальхмаи, сын Гвиара, Гвайр, сын Гвистила, и Оуэн, сын Уриена, и странствовали они в поисках рыцаря, что разрезал золотые яблоки при дворе Артура.

"Мама,- спросил Передур,- кто это там?" - "Это ангелы, сын мой"- ответила она. "По правде говоря,- сказал Передур,- мне тоже хотелось бы стать ангелом и отправиться с ними". И он вышел к ним на дорогу. "Скажи, друг мой,- спросил его Оуэн,- не видел ли ты здесь рьщаря нынче или вчера?" - "Я не знаю, что такое рыцарь",- сказал Передур. "Это такой же человек, как я",- сказал ему Оуэн. "Что ж, если ты ответишь на мои вопросы, то я отвечу на твой".- "Я с радостью отвечу тебе",- сказал Оуэн. "Что это?" - спросил тогда Передур, указывая на седло. "Это седло",- ответил Оуэн. И так Передур узнал названия всего, что было на людях и конях, и назначение всех этих вещей. Тогда он сказал им: "Действительно, я видел нечто похожее на то, о чем вы спрашиваете. Поезжайте, и я поеду с вами и буду рыцарем".

После этого Передур вернулся к матери и сказал ей: "Мама, это не ангелы, а славные рыцари". Услышав это, мать его лишилась чувств, а Передур пошел прямо туда, где были привязаны лошади, что привозили им пищу и питье из населенных мест. И он выбрал тощую серую в яблоках лошаденку, что показалась ему самой крепкой, и придавил ее вьючным седлом, и соорудил из веток подобие сбруи, какую он видел на конях рыцарей. И потом он пошел к матери, которая тем временем очнулась. "Теперь ты хочешь покинуть меня, сын мой?" - спросила она. "Да, если ты позволишь, мама".- "Подожди немного и выслушай мои советы".- "С радостью,- сказал он,- только говори побыстрее".- "Поезжай ко двору Артура,- сказала она ему,- ибо там собрались лучшие мужи, благороднейшие и храбрейшие. Если ты увидишь по пути храм Божий, остановись и помолись. Если увидишь пищу и питье, в которых нуждаешься, возьми их, коль это не нарушит приличий. Если услышишь крик о помощи, особенно женский, иди и помоги. Если увидишь драгоценную вещь, возьми ее и отдай бедняку; так ты заслужишь уважение. Если увидишь красавицу, служи ей, даже если она того не хочет; так ты прославишься как благородный муж".

И, выслушав это, Передур сел на своего коня и, взяв заточенное копье, отправился в путь. Два дня и две ночи ехал он по глухому лесу без пищи и без питья. И вот он увидел в лесу дивную поляну, и на поляне стоял шатер; он подумал, что это храм, и помолился. После этого он подошел к шатру, и поднял полог, и увидел у самого входа золотой стул, на котором сидела прекрасная дева с каштановыми волосами, перевязанными золотой лентой, украшенной самоцветами, и на пальце у нее было большой золотое кольцо. И Передур спешился и вошел в шатер, и дева с радостью приветствовала его. В шатре он увидел стол, и на столе два кувшина с вином, и две булки белого хлеба, и жареное мясо. "Моя мама,- сказал Передур,- советовала мне брать еду и питье там, где я их увижу".- "Бери все, что тебе нужно, господин",- сказала дева, и Передур подошел к столу и взял половину еды и вина, оставив другую половину деве. Поев, он преклонил колено перед девой и сказал: "Моя мама советовала мне взять драгоценную вещь, если я ее увижу".- "Возьми ее, господин,- сказала дева,- я не откажу тебе". И Передур снял с ее пальца кольцо, поднялся с колен, поцеловал деву и поехал дальше.

И тут вернулся рыцарь, что владел шатром, а звали его Рыцарь Поляны. И, увидев следы копыт, он спросил деву: "Скажи, кто был здесь в мое отсутствие?" - "Человек странного поведения",- ответила Читать далее...

"Однажды, когда император Артур пребывал в Каэрлеоне, он сидел в своих покоях, и с ним были Оуэн, сын Уриена и Кинон, сын Клиддно, и Кай, сын Кинира, и Гвенвифар с ее служанками, которые смотрели в окно на привратника, охраняющего ворота дворца Артура. Привратником тогда был Глеулвид Гафаэлфаур, который встречал гостей и проезжих путников, и воздавал им честь, и рассказывал о порядках и обычаях двора, и указывал дорогу тем, кто хотел пройти в зал или в покои. Император Артур восседал в середине своих покоев на ложе из зеленого тростника, покрытом тканью из золотого шелка, а под локтем его была подушка красного шелка.

И Артур сказал: "Друзья мои, не сочтите за неуважение, но я пойду посплю, пока готовится ужин, вы же развлекайте друг друга беседой, а Кай даст вам еду и мед". И император удалился. Тогда Кинан, сын Клиддно, попросил у Кая то, что обещал Артур. "Он обещал, что я услышу занимательный рассказ",- сказал Кай. "Друг мой,- сказал ему Клиддно,- принеси сперва то, что обещал Артур, а мы расскажем тебе самую занимательную историю из всех, что ты слышал". И Кай пошел на кухню и принес им кувшин меда и золотое блюдо с мясом, и они поели и выпили.

"Теперь, - сказал Кай, - отплатите мне занимательным рассказом".- "Кинон,- сказал Оуэн,- расскажи Каю свою историю".- "По правде говоря,- возразил Кинон,- ты старше меня и видел больше разных чудес, поэтому лучше было бы тебе что-нибудь рассказать".- "Hо сначала поведай нам о самом удивительном, что случилось с тобой".- "Я расскажу,- сказал тогда Кинон.- Я был единственным сыном у своих родителей, и вырос гордым и своенравным, и думал, что никто в мире не справится со мной. И, превзойдя в подвигах всех бивших в моем краю, я снарядился и отправился в отдаленную и дикую часть света И я достиг прекраснейшей долины, где росли деревья одинаковой высоты, текла река и рядом с ней проходила дорога. И я ехал этой дорогой до полудня и выехал на обширное поле, на котором увидел сияющую крепость, стоящую у самого моря. И я направился к этой крепости и увидел там двух золотоволосых юношей в золотых шлемах, в кафтанах из желтого шелка и в сапогах из новой кордовской кожи, и в руках у них были луки из слоновой кости с тетивой из оленьих жил и стрелами из моржового клыка, с павлиньими перьями на концах. У ножей их были золотые лезвия и рукоятки из моржового клыка, и они забавлялись тем, что метали ножи в цель. И невдалеке я увидел золотоволосого юношу, только начавшего брить бороду, и он был одет в кафтан и плащ из желтого шелка, украшенные золотым шитьем, и обут в сапоги из кордовской кожи с золотыми пряжками. И, увидев его, я подошел, чтобы приветствовать его, но он оказался так любезен, что приветствовал меня первым. И мы с ним пошли в крепость, которая оказалась пустой, и лишь в главном зале сидели двадцать четыре прекрасные девы, вышивающие по шелку И мне показалось, Кай, что самая невзрачная из них прекраснее любой из виденных мною дам Острова Британии. Самая же прекрасная из них была прекраснее даже Гвенвифар, жена Артура, идущей на пасхальную службу. И они встали и приветствовали меня, и шесть из них взяли моего коня и сняли с меня сапоги, и шесть других взяли мое оружие и доспехи и начистили их так, что они заблестели, как новые. И другие шесть накрыли стол и приготовили еду, в то время как еще шесть сняли с меня запыленное дорожное платье и дали мне штаны из тонкого батиста, и рубаху, и плащ из желтого шелка с широкой каймой. И они усадили меня на красные шелковые подушки. Те же шестеро, что взяли моего коня, почистили его и накормили, словно лучшие конюхи Острова Британии. И они принесли серебряные кувшины с водой и полотенца, белы и зеленые, чтобы я омылся. И муж, пришедший со мною вместе, сел за стол, и я вслед за ним, и то же сделали все девы Стол же был накрыт наилучшим образом, и не было на нем ни одного предмета, что был бы сделан не из золота или же серебра. И клянусь, что я никогда не ел ничего вкуснее того, что подавали мне там, и не видел ничего приготовленного лучше И мы ели и пили, и за это время ни юноша, ни девы не сказали мне ни единого слова. Когда же пришло время беседы, юноша спросил меня, кто я такой и куда держу путь. И я удивился, что он так долго ждал, чтобы задать этот вопрос. "О господин, - сказал он,- я мог бы спросить и раньше, но это помешало бы тебе утолить голод. Теперь же мы можем поговорить".

И я сказал ему, кто я и какова цель моего путешествия и сказал, что ищу того, кто мог бы одолеть меня. И юноша взглянул на меня, и улыбнулся, и сказал: "Да не обидит это тебя, но я знаю того, кто способен тебя одолеть". И я весьма взволновался, и юноша, заметив это, сказал: "Если хочешь я укажу тебе дорогу к нему. Заночуй здесь, а утром поднимайся и иди по дороге, ведущей вверх в долину, пока не войдешь в лес. И в лесу ты увидишь тропинку, уходящую вправо. Сверни на нее, и ты достигнешь поляны, на которой возвышается курган, и на его вершине ты увидишь черного человека ростом с двух обычных людей. У него одна нога и один глаз на лбу, и в Читать далее...

Жил на земле один человек. Он был очень беден и был всегда в дурном расположении духа. У него была старая собака, с которой он всегда жестоко обращался и не упускал шанса попинать её. Какасбаль (Злой Дух) видел это. Он вообще всё видит, так как находится сразу везде. Он решил, что может выгадать пользу себе, поиграв собачей злостью. С этой мыслью в голове, он появился перед собакой.
- О, бедняжка, почему ты такая грустная? Скажи мне причину грусти твоей? Что случилось?
- Как же мне не быть грустной, когда мой хозяин бьёт меня всё время?…
- Да, я знаю. Я вижу, но скажи мне - почему же ты не уйдёшь от него?
- Он мой хозяин, и я предан ему. Я ни за что не покину его.
- Но твой хозяин не способен оценить твою преданность!
- Это не имеет значение, он мой хозяин и я сохраню ему свою преданность.


Но Какасбаль не отставал от собаки. Он наседал на неё до тех пор, пока собака (чтобы избавиться от него) не вынуждена была сказать:
- Хорошо, ты меня убедил. Скажи мне, что я должен сделать?
- Отдай мне свою душу!
- А что ты мне дашь взамен?
- Любую вещь, что ты попросишь у меня.
- Я хочу столько костей, сколько волос на моём теле!
- Согласен!


Тогда Какасбаль принялся считать волосы на собачей шкуре. И когда он уже заканчивал подсчёт волос, достигнув хвоста, собака вспомнила о своей преданности к хозяину и резко дёрнулась так, что Какасбаль потерял то место, на котором остановился его подсчёт.
- Зачем ты пошевелился? Я сбился со счёту!
- Это всё из-за проклятых блох, которые мучают меня днями и ночами. Просто начни считать сначала.


Сотни раз Какасбаль начинал подсчёт сначала и сотни раз он сбивался со счёта когда собака начинала резко чесаться из-за "блох".


- Всё! Я сдаюсь! Я больше не буду считать! Ты обманул меня, но преподал мне очень важный урок - намного тяжелей купить душу собаки, нежели человеческую!

В начале времен, когда Сварог ударил молотом по 6ел- горюч камню Алатырю, из искры, высеченной из камня, родился Огненный Бог Семаръгл, а также все небесные Ратичи - воины Сварога.

Светозарый Огнебог Семаргл явился в огненном вихре, очищающем от всякой скверны. Он, словно Солнце, озарил всю Вселенную. Под Семарглом был златогривый конь с серебряной шерстью. Дым - стал Его знаменем, а огонь - конем. Там, где Он проезжал на Своем коне, оставался черный выжженный след.

От великого огня Сварога тогда поднялся Божий ветер - так родился бог ветров Стрибог. Он стал раздувать великое пламя Сварога и Сварожича-Семаргла.

Великий Черный Змей, рожденный Мировой Уточкой, задумал подражать Сварогу. Он подполз к Алатырю и ударил по нему молотом. От этого удара разлетелись по миру черные искры - так родились все темные силы, демоны-дасуни.

И тогда Семаргл вступил в борьбу с Великим Черным Змеем и его воинством. Но недостало силы у Сварожича, и померкло Красное Солнце. Черный Змей затопил мглой всю Землю. А Сварожич поднялся в небесную кузницу к своему отцу Сварогу.

Черный Змей также полетел к Сварге. Он языком пролизал три небесных свода и влез в небесную кузницу. И тогда Сварог с Семарглом ухватили раскаленными клещами язык Черного Змея, укротили его и впрягли в плуг. Потом боги разделили Землю этим плугом на царство Яви и царство Нави. В Яви стали править Сварог и Семаргл, а в Нави - Черный Змей.

Сварог и Сварожич - это Отец и Сын. Сыном Сварога явился и Сам Вышний. Сварожичами были Перун и Семаргл.

Сварога «Книга Велеса» именует Твастырем, то есть Творцом. Он же Тваштар Вед Индии. Следует также знать, что образ Твастыря Сварога в Индии слился с образами ведийского Тваштара, а также Исвара (Господа Шивы), Индры (хозяина Сварги) и Брахмы. Шиваиты отождествили творческую силу Сварога с Творящим Шивой, также поступили и поклоняющиеся Индре. Браманисты отождествили творящее Слово Сварога с Брахмой, состоящим из Вед. Потому славянская иконография Сварога подобна индуистской иконографии Брахмы.

Миф восстановлен в основном по народным легендам о битее со Змеем Кузьмы-Демьяна, атакою Бориса-Глеба, Никиты Кожемяки (вытеснивших Сварота и Сварожича) и по иным близким преданиям. См., например: Е.Р. Романов, «Белорусский сборник» (Выл. 4. Киев, 1885. С. 17). В сих преданиях волшебные кузнецы (даже Кожемяка и тот в легенде кузнец) куют в сказочной кузнице, раскинувшейся на 12 верст, у нее 12 дверей (по числу знаков зодиака, как у ведических храмов). Упоминаются и 12 молотобойцев-помощников. Они куют меч, плуг, чашу (как в скифских легендах о Небесном Кузнеце, изложенных Геродотом). Говорится и о том, что они «сковали первый плуг для людей», что при сопоставлении с известием-Ипатьевской летописи за 1114 год о Сварок, первом Небесном кузнеце, позволяет отождествить Кузьму-Демьяна (Бориса-Глеба) и других поздних заместителей со Сваротом и Сварожичем Семарглом.

«Кузьма- Демьян, кажут стари люди, вин був первий был первий чоловик у Бога, як свит очтиюся Цей Кузьма- Демьян первый був коваль и первый плуг дробив у святи... (Кузьма-Демьян сражался со Змеей.). Ця змия 6езпощадно пожирала людей, не минаючи никого: ни старого, ни малого. Там где вот зявлялася, люди гинули, як трава пид рогами скоту, и як просо на сонци... »

Семаргла называет Огнебогом «Книга Велеса» («смага» по-древнерусски - пламя). Сюжет начальной битвы Творца Мира, бога Огня и Змея известен Ведам и Авесте, но сама песня сохранилась лишь в славянской традиции.

Описание Огнебога есть в заговорах: «Батюшка ты, Царь - Огонь, всеми ты царями царь, всеми ты огнями огонь. Как ты жгешь и палишь в поле травы-муравы, чащи и трущобы, у сырого дубя подземельные коренья, семьдесят семь кореньев, семьдесят семь отраслей... так спали с раба божия скорби... »

В «Книге Велеса» (Крынь 3:1) есть прославление Семаргла, как бога Огня и Лунного света

«Славим Огнебога Семаргла, дерево грызущего. Слава ему Огнекудрому, с лицом, розовеющим утром, днем и вечером! И ему мы даем за то, что он творит еду и питье. И его одного мы храним в пепле. И он же восходит и горит над землей нашей, с того времени, как Солнце укладывается, и до того, как Солнце рождается вновь, пока оно бы к ом и ведомо по лугам Хорса».

Саргассово море ни на одно другое море не похоже. Его стоячие воды уже давно порождают многочисленные легенды и фантастические рассказы. Оно ограничено не континентами, а сильными атлантическими течениями.
Море мифов. Неопытному глазу Саргассово море представляется неподвижной гладью, покрытой водорослями, которые могут доставить массу неприятностей.

В действительности же в Саргассовом море не так много водорослей, как приписывает ему молва. Кроме того, море вовсе не неподвижно, оно находится в постоянном круговом движении. Вода в нем вращается по часовой стрелке, подталкиваемая к северу текущим на восток Голъфстримом, а к югу - западными течениями, несущими свои воды вдоль Южного тропика.

Саргассово море вселяло ужас во многие поколения мореплавателей. Они верили в легенды о кораблях, запутавшихся в его растительности, и о моряках, которых затянуло на дно. Оно и до сих пор остается морской и биологической диковиной. Эта медленно вращающаяся масса воды находится между Бермудскими и Подветренными островами. Площадь моря равна приблизительно 5 200 000 км2, а его само сравнивают с гигантским плотом из свободно плавающих морских водорослей. А еще его называют биологической пустыней. Однако ни одно из этих описаний не точно. Хотя в некоторых местах заросли морских водорослей действительно густы, здесь также есть и многочисленные участки чистой воды. Среди водорослей и под водой живут причудливые создания, самые фантастические из них - саргассовый морской клоун, который прицепляется к отросткам водорослей похожими на руки плавниками.

Истории о водорослях, туманах и загадочных штилях восходят к V веку до н.э. Это может означать, что древние мореплаватели были знакомы с Саргассовым морем. Однако более вероятной представляется версия, согласно которой первыми, кто наблюдал этот морской феномен, были Христофор Колумб и его команда. Во время экспедиции Колумба в Америку в 1492 году, когда его корабли медленно продвигались сквозь спутанную растительную массу, матросы могли наблюдать похожие на ягоды, наполненные газом пузыри, которые удерживают водоросли у поверхности воды. Они назвали их sargazo по имени мелкого винограда, выращиваемого на их средиземноморской родине, отсюда и название моря - Саргассово. Дрейфующий растительный плот состоит в основном из водорослей одного конкретного вида - Sargassum natans. Они отличаются от других морских растений двумя особенностями: их существование не зависит от наличия прибрежных скал и они размножаются фрагментацией. Каждый отросток может оторваться и жить самостоятельно, воспроизводя себя до бесконечности. Именно саргассова водоросль - основное звено питания в Саргассовом море. Микроскопический планктон не может здесь существовать, поскольку температура воды слишком высока.

В трещинках стеблей водорослей живут более мелкие водоросли, типа висячих кораллов, и трубочники, которые добывают себе пищу, фильтруя воду. Местами листья водорослей покрыты пятнами, напоминающими плесень. На самом деле это мохообразные живые организмы, бриозои, - крохотные создания, живущие в воде от тропиков до полюсов. Обычно они развиваются из оплодотворенных яиц, но здесь новые организмы отделяются от родителя полностью сформировавшимися. Используя крошечные реснички в качестве «рук», они заталкивают себе в «рот» различные микроорганизмы. Но если дополнительный вес проглоченной пищи оказывается слишком большим для водоросли, бриозои тонут и погибают в ледяных глубинах Атлантического океана. Миниатюрные крабы и креветки более подвижны. Когда водоросль начинает опускаться на дно, они перебираются в более безопасное место.

Здесь все не так, как кажется с первого взгляда. Ведь маскировка - это единственное средство выживания для многих животных. Креветки покрываются белыми пятнами, чтобы походить на бриозои, а длинные тонкие морские иглы выглядят как отростки саргассовой водоросли. Вероятно, наилучшим примером адаптации служит саргассовый морской клоун. Окрашенный как водоросль, он может застать врасплох и проглотить добычу до 20 см длиной - почти такого же размера, как сам. Если ему угрожает опасность, он глотает воду и раздувается как шар, чтобы отпугнуть хищника.

До начала XX века Саргассово море хранило секрет необыкновенного жизненного цикла нерестящихся в нем европейского и американского угрей. Угорь - не единственный вид, размножающийся в Саргассовом море. Теплая вода и отсутствие крупных хищников привлекают сюда многих рыб. Они мечут икру, прикрепляя ее к водорослям. Но угорь - единственное живое существо, которое возвращается, чтобы умереть в этом уникальном водоеме, находящемся в вечном круговороте.

Тысячи похожих на драгоценные самородки бревен - но не древесных, а каменных - разбросаны по аризонской пустыне. Они напоминают стволы деревьев, некогда живых, но затем превратившихся в камень.
Кварцевые кольца. Насрезах бревен Окаменелого леса отлично виден тип древесины, из которой они состояли изначально. Каждая клеточка такого дерева заполнена кристаллизовавшимся кварцем. Годовые кольца, теперь состоящие из кварца, показывают годы жизни дерева от молодого побега и до того момента, когда дерево упало на землю.
Наскальные рисунки. До того как в XIX веке сюда была проложена железная дорога, в этой части Окаменелого леса жили индейские племена, в том числе и племя навахо. Рисунки, высеченные на стенах из песчаника, - это все, что осталось от развалин Пуэрко, крупнейшего из местных поселений индейцев 500-1400 годов н.э.
Путешествуя в 1851 году по полынным просторам аризонской пустыни Пейнтед, лейтенант американской армии Лоренцо Ситгривз случайно натолкнулся на остатки леса, подобного которому он никогда раньше не видел. Хотя окружающие его деревья выглядели как живые, то были не настоящие деревья с листьями и побегами, а каменные бревна кристаллического кварца.
Открытие Ситгривза породило два важных вопроса: как эти пни и колоды оказались посреди суровой пустыни, где ни одно дерево не могло выдержать палящего зноя? И если когда-то эти деревья были живыми, каким образом их кора, сок и древесная плоть превратились в глыбы холодного камня?Индейцам навахо все эти полосатые поблескивающие бревна представлялись скелетом легендарного гиганта Иецо. Индейцы пайюты верили, что это стрелы Шинаува - бога грома. На деле же эти каменные деревья из самого обширного в мире Окаменелого леса - результат естественного процесса, начавшегося около 200 миллионов лет назад, когда аризонская пустыня была затопляемой равниной. Вместо сегодняшних койотов, барсуков и рысей между гигантскими хвойными деревьями, росшими в горах к югу и на склонах вулканов, обрамлявших болотистую долину, бродили динозавры.

Большинство деревьев достигали высоты 30 м, а их стволы в поперечнике - 1,8 м; отдельные деревья-гиганты были даже вдвое выше и шире. Некоторые из бревен Окаменелого леса тоже достигают таких размеров, но большинство из них оказались расколоты либо до начала процесса окаменения, либо после их выхода на поверхность. Окаменелые деревья приобрели самые разнообразные оттенки, главным образом в процессе кристаллизации. Там, где иные минералы отсутствовали, молекулы кремнезема превращались в чистый кварц, из которого состоят многие окаменелые деревья. В результате кристаллизации могли образовываться любые виды полудрагоценных камней - аметист, агат, яшма, оникс или сердолик, если только в этом процессе участвовали другие минералы. Но вне зависимости от своего состава кристаллы кварца принимали форму родительских древесных клеток, создавая со временем точные каменные копии древесных структур, захороненные на глубине 300м.Они могли так и остаться навечно под землей, если бы не мощные подвижки земной коры, произошедшие около 65 миллионов лет назад. Смещения коры, породившие Скалистые горы, всколыхнули почву и в этой части Аризоны. Вода ушла, а кристаллизовавшиеся остатки хвойного леса были вынесены на поверхность. Постепенно дожди и ветры уничтожили покрывающие окаменелые деревья осадочные породы, глинистый сланец и песчаник, и Окаменелый лес увидел свет.

В этом лесу существует пять основных мест скопления каменных деревьев, названных по преобладающим цветам составляющих минералов: Синяя гора, Хрустальный лес, Радужный лес, Черный лес и Яшмовый лес. Во всех этих лесах большинство стволов непрозрачны. К числу прочих природных чудес леса относится окаменелый ствол дерева, превратившийся со временем в агатовый мост. Агат входит и в состав единственного в лесу творения человеческих рук, Агатового дома - жилища, сложенного сотни лет назад из окаменевших бревен.
Процесс, захоронивший, а затем явивший миру окаменелые деревья, создал и окаменелости множества других растений, а также животных, населявших этот регион 200 миллионов лет назад. Хотя ежегодно на долю этого района приходится лишь 23 см осадков, большая их часть выпадает во время коротких и бурных гроз, сразу смывающих до 25 мм почвы. Так что к Окаменелому лесу постоянно добавляются все новые экспонаты.
[700x525]

Замок Нейшванштейн, возведенный в честь рыцарей германского эпоса, - это воплощение мечты короля Людвига II Баварского и художественных образов композитора Рихарда Вагнера.
Романтическая сказка. Плод страстного увлечения короля Людвига оперными постановками, замок Нейшванштейн, в свою очередь, вдохновлял многих художников при создании декораций для балетных и театральных постановок. Этот волшебный замок -единственное место на свете, которое могло бы послужить прообразом дворца принцессы для фильма Уолта Диснея “Спящая красавица”
Музыкальное безумие. Изысканно украшенный Певческий зал, в котором до сих пор ежегодно, в сентябре, проходят Вагнеровские концерты, дает некоторое представление о роскошном внутреннем убранстве замка. Стены зала расписаны сценами из легенды о Персифале, а о любви короля Людвига к этой легенде можно судить по Тронному залу замка.
Сказочный замок Нейшванштейн возвышается над мрачным ущельем в Баварских Альпах, по дну которого течет река Поллак. Кажется, что башни этого волшебного замка цвета слоновой кости парят на фоне темно-зеленых елей. Нейшванштейн, придуманный и построенный королем Людвигом II (1845-1886), выглядит более «средневековым», чем настоящие средневековые постройки. Воплощенная мечта бесконечно богатого человека, замок представляет собой квинтэссенцию театральности в архитектуре.
Мечты о замках родились у Людвига еще в детстве. С раннего возраста он любил участвовать в театральных представлениях и наряжаться. Лето семья проводила в Гогеншвангау, родовом имении Швангау, которое отец Людвига Максимилиан II приобрел в 1833 году. Сам немного романтик, Максимилиан для работы над проектом реставрации замка нанял не архитектора, а художника-сценографа. Стены замка были расписаны сценами из разных легенд, особенно из легенды о Лоэнгрине, «рыцаре с лебедем», который, по преданию, жил в Гогеншвангау.
Когда Людвиг, робкий, чувствительный и обладавший богатым воображением юноша, впервые услышал оперу - это был «Лоэнгрин», - он был потрясен. Он немедленно попросил отца пригласить композитора Рихарда Вагнера (1803-1883) поставить спектакль заново и лишь для него одного. Это положило начало взаимоотношениям, которые не прерывались на протяжении всей жизни Людвига, В 1864 году Максимилиан умер и 18-летний Людвиг взошел на баварский престол. Ровно через шесть недель он послал за Вагнером и пригласил его пожить на одной из мюнхенских вилл. Хотя Людвиг не очень разбирался в музыке, он давал деньги и советы, критиковал и пытался вдохновлять композитора.
Его так привлекала музыка Вагнера, потому что он сам мечтал создать прекрасную сказку с фантастическими дворцами. Самым первым и самым красивым из дворцов-сказок стал Нейшванштейн. Весной 1867 года Людвиг побывал в готическом замке Вартбург. Замок очаровал его, ведь Людвиг испытывал тягу ко всему театральному и романтическому. Он захотел иметь точно такой же. В полутора километрах от Гогеншвангау, дворца его отца Максимилиана, на скале стояла разрушенная сторожевая башня. Эта скала, решил Людвиг, и послужит строительной площадкой для Нейшванштейна, его «нового дома с лебедем». 5 сентября 1869 года в фундамент главного здания - Паласа - был заложен первый камень.
Замок Нейшванштейн, посвященный рыцарю Лоэнгрину, первоначально задумывался как трехэтажная готическая крепость. Постепенно проект претерпевал изменения, пока Палас не превратился в пятиэтажное сооружение в романском стиле, что больше всего, по мнению Людвига, соответствовало легенде. Идея двора замка была заимствована из второго акта тогдашней постановки «Лоэнгрина», где действие разворачивалось во дворе Антверпенского замка.Идея Певческого зала была навеяна оперой «Тангейзер». Тангейзер был германским поэтом, жившим в XIII веке. Согласно легенде, он нашел дорогу в Венусберг, подземный мир любви и красоты, которым управляла богиня Венера. Одна из сцен вагнеровского «Тангейзера» была поставлена в Певческом зале Вартбурга, поэтому Людвиг повелел воспроизвести ее в Нейшванштейне. Кроме того, он хотел создать в замке красивейший «грот Венеры», но, поскольку для него не нашлось подходящего места, вынужден был удовлетвориться его имитацией в стенах замка. Там же был построен маленький водопад и висела искусственная луна. (Настоящий грот был сооружен примерно в 24 км к востоку от Нейшванштейна, в Линдеркофе, бывшем охотничьем домике, превращенном Людвигом в миниатюрное шато в версальском стиле.)Король взрослел, и замок Лоэнгрина и Тангейзера превратился в замок Святого Грааля из оперы «Персифаль». Отец Лоэнгрина, Персифаль, был рыцарем Круглого стола, который узрел Святой Грааль - чашу с кровью Спасителя. Проекты зала Святого Грааля, задуманного Людвигом еще в середине 1860-х годов, воплотились в Тронном зале Нейшванштейна, где высоко вверх поднимается беломраморная лестница, ведущая к пустой платформе - трон на ней никогда не стоял. Стены Певческого зала были дополнительно расписаны сценами из оперы.
Читать далее...