Пока есть время — держите. Маме в этом месяце исполнилось бы 89 лет, наверное, поэтому очень часто вспоминаются связанные с ней семейные истории. Сегодня — квартирная. История грандиозной авантюры, фрагменты которой я всегда с удовольствием рассказываю тем, кто впервые приходит в гости.

Вводные, как я уже написала в предыдущем посте, были простыми: две «хрущёвки»: малогабаритная родительская кооперативная (из самых дешёвых) трёшка, в которой мы вчетвером прожили 17 лет, и крошечная однушка, выделенная мне после Олимпийских игр). 15 минут до метро пешком от моей квартиры в Кунцево, столько же, но на автобусе - от родительской — в Ховрино возле МКАДа.
Взамен мама хотела четырехкомнатное жилье с большой кухней, причем в центре и непременно в сталинском доме.
На тот момент мама была заслуженным тренером России, считалась одним из самых квалифицированных специалистов баттерфляя в стране, ее ученица Алла Грищенкова плыла в комбинированной эстафете на Играх-80 и выиграла бронзу, так что с тренерскими карьерными позициями было все в порядке. Но мама психанула. Уволилась с работы, заявив, что, пока не будет решен квартирный вопрос, ни на что другое она отвлекаться не намерена. Произошло это в тот день, когда отец в третий раз не удосужился приехать в какое-то министерство за смотровым ордером, заявив, что готовит команду к сезону и не намерен заниматься какими-то бытовыми пустяками в ущерб работе. Это автоматом лишало нашу семью права остаться в списке очередников Спорткомитета.
Выбрав в перечне возможных вариантов обмена 400 адресов, мама села за телефон.
Насколько помню, ни один из этих разговоров не оказался продолжительнее тридцати секунд. После уточнения, что обе квартиры находятся на четвертых этажах хрущёвок без лифта, люди просто вешали трубку. И так — 400 раз подряд.
Мама упорно не сдавалась. Когда стало понятно, что прямой вариант обмена невозможен, она принялась искать сложносочиненные. То есть, принялась выписывать из обменных бюллетеней данные всех тех, кто по каким-то причинам стремился уехать из коммуналок.
Именно так спустя несколько месяцев от начала квартирной эпопеи мама нашла Зину.
Зина была майором МВД. У нее имелась форма, табельное оружие и история о постановке на учет в психдиспансер с диагнозом «шизофрения». Не спрашивайте меня, как такое возможно, но, видимо, жизнь бывает причудливее наших о ней представлений.
В квартире Зина занимала 12-метровую комнату с двумя окнами и пятиметровую каморку при кухне, которые предусматривались в «сталинках» для прислуги.
Еще Зина вела непримиримую войну с соседями — капитаном ГАИ и его достаточно молодой деревенской женой, которая, судя по возрасту своих трех отпрысков, большую часть совершеннолетней жизни ходила беременной. Семья занимала в квартире две смежные комнаты по 20 с лишним квадратных метров каждая, а кроме того капитан самовольно вселился в третью «ничейную» и самую большую во всей квартире изолированную комнату: там у бравого гаишника был склад охотничьего и рыболовного обмундирования и отработанных «боеприпасов» — пустых бутылок из под водки. Там же он хранил экспроприированные у кого-то колеса для «Жигулей» в количестве трех комплектов, хотя своей машины у него не было.
Добрососедские скандалы обычно доходили до стадии максимального обострения в пятницу: в этот день напивался не только капитан, но и Зина, оплакивая свою по-женски неудавшуюся жизнь. Сценарий был стандартен: посиделки достаточно мирно начинались на кухне, потом слово за слово возникала ссора, потом озверевший гаишник бросался в комнату, вынимал из шкафа ружье и начинал палить во врага сквозь закрытую дверь — она располагалась аккурат напротив соседкиной. Та (и тоже сквозь закрытую дверь) отстреливалась из табельного.
Не знаю уж, насколько сия история реальна, но, когда уже переехав, мы принялись за ремонт, двери пришлось выбросить: с обеих сторон они были разбиты в труху и в несколько слоев заколочены поверх пробоин фанерками.
Зина искала комнату в коммуналке. В любой. Хоть на Марсе. Мама посадила ее в машину и повезла показывать мое однокомнатное жилье.
Ту квартиру я когда-то получила за олимпийскую медаль. До меня в ней жил один из начальников хоккейного ЦСКА и почти вся мебель (книжные и кухоные полки, шкафы в прихожей и скамейки) были сооружены из черенков клюшек. При выезде рачительный хозяин все это забрал с собой, срезав заподлицо все потолочные лампочки, выключатели и вывинтив дверные ручки. Входной замок он тоже забрал с собой, оставив в двери дыру. Но на момент появления в квартире Зины, квартирка была превращена в произведение искусства: югославская стенка, вставшая точно в размер по торцевой стороне комнаты, дубовый паркет, лазурно-голубой кафель в ванной, медные импортные светильники над кухонным столом, да и сама кухня со множеством непривычной для тех лет посуды и техники всегда были предметом восхищения подружек. Надо ли говорить, что Зина потеряла дар речи.
Дав гостье возможность переварить увиденное, мама тихо сказала:
— Если вы Читать далее...

На лестничной площадке зацвел плющ. Сразу вспомнился чей-то пост в фейсбуке, что, мол, пора топать в Аптекарский огород, потому как там вот-вот зацветет восковой плющ. У меня же плющ с незапамятных времен стоит на лестнице рядом с огромным египетским кактусом и, несмотря на то, что о его существовании. (а значит, и о поливе) я вспоминаю через раз, буйно цветет каждый год, заставляя вспомнить времена, когда мы только-только переехали в дом на Проспекте мира.
Тот переезд был совершенно нереальной историей, которую каким-то фантастическим образом сумела реализовать мама. Для начала в те годы (почти 40 лет назад) понятия продать или купить квартируне существовало в принципе, если речь не шла о кооперативе. Квартиру можно было только поменять. На нашей стороне имелись две «хрущёвки» (малогабаритная родительская трёшка и крошечная однушка, выделенная мне «за выездом» после Олимпийских игр), обе квартиры располагались на четвертых этажах в древних пятиэтажках без лифта, имели пятиметровые кухоньки. В родительской был еще балкон, зато там при косом дожде текли стены. 15 минут до метро пешком от одной квартиры в Кунцево, столько же, но на автобусе - от другой в Ховрино.
Взамен мама хотела четырехкомнатное жилье с большой кухней в центре и непременно в сталинском доме. То есть, задача ставилась чисто по спортивному принципу — была абсолютно недостижимой. Знакомые крутили пальцем у виска, мама, насупившись, собирала картотеку обменного квартирного фонда столицы.
Каким образом авантюра удалась, я напишу как-нибудь позже — это, безусловно, заслуживает отдельного повествования. А когда ровно через год после начала обменной эпопеи, увенчавшейся вопреки всем прогнозам, успехом, мы въехали в новую квартиру, я познакомилась с соседом.
Не познакомиться с ним, собственно, было трудно: когда на лестничной клетке расположены всего две двери, а в подъезде 16 квартир, довольно быстро запоминаешь всех жильцов, детей и домашних питомцев. Игорь Петрович (его звали именно так) уже не работал, был довольно стареньким, за 70, и, наблюдая за нашим переездом, с удовольствием вызывался помочь с вещами, придержать лифт или подсказать, где находится ближайшая аптека или химчистка. Иногда зазывал меня к себе в гости — чай у него всегда был отменным.
В ходе тех не слишком частых посиделок я узнала, что Игорь Петрович - художник, что его собственная квартира досталась ему и его семье по обмену от приятеля — ректора МГУ Рэма Хохлова, трагически погибшего в горах в конце 70-х. Хохлов в свое время получил эту квартиру от государства, но жить в этом районе ему не нравилось — душа требовала большего природного пространства.
Семья у Игоря Петровича была странной. При том, что сам он был интеллигентом до мозга костей, прекрасно знавшим музыку, историю, литературу, жена выглядела классическим люмпеном, несмотря на степень кандидата наук. Готовить, стирать и убирать она не то, чтобы не хотела, но откровенно не понимала, зачем это нужно делать каждый день, если ту же посуду можно мыть раз в неделю. А то и реже, если есть из бумажных тарелок и резать хлеб и колбасу на газетке. Тарелки и прочий кухонный мусор обычно складировались в углу прихожей — чтобы ближе было выносить на помойку.
Еще у Игоря Петровича имелась приемная дочь — необъятных размеров дама лет тридцати пяти, которая работала в какой-то госконторре возле дома.
Ни дочь, ни мать с Игорем Петровичем не разговаривали. Друг с другом они тоже не общались. При этом они никогда не то, что не ругались, но даже не выказывали ни малейшего видимого недовольства друг другом. Просто три человека, десятилетиями вынужденно живущие под одной крышей - каждый в своей комнате.
Писать картины дома Игорю Петровичу, судя по всему, не разрешалось, хотя его работами более раннего периода были увешаны все стены. Он как-то обмолвился: мол, аллергия у Катеньки на краски... На самом деле, подозреваю, причина была в другом: отчим раздражал и дочь, и жену одним лишь фактом своего существования. Если мать работала и появлялась дома лишь вечером, то он постоянно находился в квартире, ломая, по словам Катерины, всю личную жизнь. Иначе как «этот» она Игоря Петровича не называла. Причину я не знаю: возможно, девочка в свое время не приняла нового мужа матери, а может, просто такой был характер — чисто потребительский. Членство Игоря Петровича в Союзе художников в свое время помогло семейству получить лишние квартирные метры, а когда он вышел на пенсию, стал не нужен. Внуков не предвиделось, улучшения отношений внутри семьи — тоже, и отдушиной стали цветы.
Узнала я об этом много позже, когда Игоря Петровича не стало. Вскоре не стало его жены, и Катька тут же принялась искать покупателей на квартиру, картины и антикварную утварь отчима. Чтобы на эти деньги, как сама сообщила мне при очередной встрече в лифте, купить жилье в Болгарии и свалить нафиг из «этой страны».
Когда пришло время освобождать квартиру под новых хозяев, соседка, столкнувшись со мной в лифте, попросила помочь ей вытащить на помойку цветочные Читать далее...

Часто бывает так, что по какому-то поводу начинается бурное обсуждение (ну как, например, сейчас вокруг перехода Алёны Косторной), придумываются какие-то утопические схемы в чью-то защиту, но за всем этим уходит главное - причина. Почему, собственно, вдруг разгорелся шум и гам. Сегодня на сайте RT должно выйти небольшое, но предельно четкое интервью на этот счет. Из которого выясняется, что ничего нового в этом мире не придумывается. Лично мне почему-то стало смешно. Вспомнился переход одной хорошей спортсменки, вслед которой тренер сыпала всевозможными обещаниями вообще никогда больше не знаться, а когда совершенно посторонние люди помогли спортсменке заключить небольшой контракт, чтобы было, на что жить, тренер тут же стала обрывать телефон менеджеру: «Где мои проценты?»
Хорошего всем дня, а у меня творческая пауза - дрова в поленницу складываю )))
[700x525]

Сегодня отцу исполнилось бы 90 и по этому поводу мой коллега Денис Косинов сделал мне поистине бесценный подарок (Денис, я очень надеюсь, что вас после этого не уволят)))
Мы разговаривали и вспоминали какие-то истории, потом Денис, как водится, начал прошаривать интернет, проверяя какие-то факты, я со своей стороны занялась тем же самым и обнаружила очень любопытный факт из биографии отца, о котором не знала. Он много раз, рассказывая о своей работе в Германии, упоминал название городка (точнее, это я была уверена в том, что это название городка), где он был комендантом в послевоенное время. Висмут. Но дело в том, что это ни разу не населенный пункт, а название секретного советско-немецкого предприятия СГАО Висмут. Основное производство базировалось в Карл-Маркс-Штадте, а в тех городках, что вокруг, комендатуры усиливали советскими офицерами-переводчиками. Хотя, какие к черту тогда могли быть «просто переводчики» с учетом того, что в военный иняз набирали людей не только по знаниям и желанию учиться, но строго по внешности. «Павел Андреевич, вы шпион? —... Видишь ли, Юра...»
И понятно теперь, каким образом отец оказался там уже в период работы со сборной - в Карл-Маркс-Штадте проводился матч СССР-ГДР.
Короче, кому любопытно — читайте.

25 лет назад меня внезапно упекли на операцию в военный госпиталь, который уже не помню по какой причине был фактически закрыт для посетителей на карантин, но, разумеется, какие-то люди туда просачивались, и от безделья я предложила заглянувшей ко мне коллеге-приятельнице расшифровать для нее трех или четырехчасовую беседу с волейбольным тренером — Вячеславом Платоновым. Разговор был интереснейшим: человек рассказывал о профессии так ярко, что у меня скулы сводило от зависти, что это был не мой собеседник.
А потом я увидела готовый материал и, честно говоря, потеряла дар речи. Поскольку там было убрано всё, что, собственно, о профессии, а оставлены какие-то чисто бытовые ситуации, соревновательные, комментарии тренера о каких-то игроках, чьих фамилий я сейчас и не вспомню, в общем, всё то, что наверняка вычеркнула бы я сама.
Периодически, вспоминая ту ситуацию, я задаюсь вопросом: а как правильно? На что ориентироваться? На свой собственный интерес, или действовать в тренде современных реалий, внезапно интересуясь у собеседника пикантными подробностями его личной жизни или вынуждая его произнести вслух и под запись матерное слово? Например, в пятницу, делая интервью с очень интересным для меня тренером Сергеем Давыдовым, я достаточно долго расспрашивала его о взглядах на профессию. Текст получился большим, сокращать для публикации пришлось больше, чем втрое (изначальная расшифровка составила почти 40 тысяч знаков). Из того, что убрала - рассказы Сергея о тренерской строгости, о разнице работы с девочками и мальчиками, о работе в команде, о том, как правильно разговаривать с детьми и зачем ребенку в 13 лет выступать на чемпионате России... Какие-то куски, признаться, было жалко, но нужно было ужиматься в размер. А вот сейчас думаю: наверняка ведь найдутся те, кто, прочитав интервью, скептически скажет, что лучше было бы выбросить все то, что там написано, а поставить что-то другое. О тренировочной конкуренции Софы Самоделкиной с Максимом Белявским, например. Или о том, почему для участия в Кубке России для Самоделкиной предпочтительнее совсем поздние этапы.
Воскресенье — вредный день, короче. Много свободного времени, вот и лезет в голову всё подряд.
Сайт я, как обещала, обновила, интервью с Давыдовым залью сегодня, но чуть позже — после того, как оно будет опубликовано на RT, а это должно произойти в точности по Корнею Чуковскому - от двух до пяти сегодняшнего дня. Там (на сайте) могут местами не совпадать заголовки и быть чисто технические опечатки и огрехи, поскольку тексты я ставлю в своей редакции — в том виде, в котором они были отправлены. Но это не суть принципиально, как мне кажется. Завтра добавлю еще материал со своим интервью об отце (ему 24 августа исполнилось бы 90 лет и по этому поводу Серёжа Фесенко уже вывесил на фейсбуке свои очень личные воспоминания)
Хорошего всем дня и простите, кому обломала кайф, отодвинув предыдущую тему

С открытием зимнего сезона вас, господа. Притянуто за уши, конечно, но первое из столь ожидаемых мероприятий в фигурном катании завершилось (я про юниорские прокаты, если что), по этому поводу вчера был написан отдельный текст, который должен появиться на сайте RT в обозримом будущем, но когда именно - не скажу. Это вопрос выпуска, а выпуск живет на сайте по своим собственным законам. Сегодня во второй половине дня интервью с интересным человеком о том, как не стать в профессии ресурс-базой, хотя возможно мой собеседник захочет поговорить о чем-то совершенно ином.
Завтра еще одно интервью и снова о фигурке. Такой экскурс в прошлую жизнь. В общем, раз уж пришлось в силу обстоятельств вернуться с дачи в Москву и, несмотря на то, что вся работа продолжает идти в удаленном режиме, стараюсь использовать это время с максимальной эффективностью. И обновить наконец сайт...

Моя хорошая приятельница Наташка, о которой я неоднократно здесь упоминала, занимается интерьер-дизайном. Точнее той его частью, которая предполагает обустройство жилого пространства после того, как сделан ремонт: выбор мебели, текстиль и так далее. Занимается она этим профессионально и хорошо, достаточно сказать, что даже в период разгара пандемии работы у человека было — не продохнуть. Сейчас же, когда стало можно передвигаться, я вообще не понимаю, как Наташка справляется с заказами (видимо спортивное прошлое спасает), учитывая, что с квартирами она давно уже перестала работать, берет большей частью дома и мотается в связи с этим по всей области.
Так вот Наташка как-то мне сказала, что, входя впервые в дом заказчика, сразу понимает, чем навеян архитектурный стиль. Отдыхал человек с семьей в Эмиратах, или катался на лыжах в Тироле и запал на местный домашне-деревенский антураж. Или восторгался итальянскими палаццо. Или же просто «Рабыня Изаура» был первым сериалом, который семья посмотрела на цветном ТВ. И тоже залипла на убранстве фазенд и внутренних двориков.
Второй знакомый мне дизайнер (она как раз специализируется на обустройстве квартир с нуля) — отчаянная любительница всевозможных путешествий. И все ее проекты по сути — отель. Ну, убежден человек в том, что ничего более удобного и правильного для жилья, нежели отель, в природе не существует.
Своя «Рабыня Изаура» есть у нас в деревне. Точнее, в предпоследней по курсу деревне с большим количеством дворов. Постройки, перетекающие одна в другую, выполнены в белом цвете, крыши малиновые, на втором этаже открытая веранда-патио с башенками, ну и прочие прибамбасы.
Так это выглядело лет десять назад. Очень богато выглядело — деревенские толпами ходили смотреть и языками цокать. Сейчас обсыпались кирпичные столбы забора, возведенные из дерьмового кирпича, лег набок то ли орел, то ли ястреб флюгера, постройки потеряли белизну, да и вообще все это давно продается, но никто никак не покупает. Прямо напротив ворот на деревенской дороге стоит здоровенный контейнер для мусора, куда свозят мешки и пакеты все, кто едет мимо. Запах привлекательности антуражу тоже не добавляет...
Так вот, к чему это я: юниорские танцевальные прокаты почему-то напомнили мне именно эту историю с архитектурой. Смотришь — и сразу понимаешь, от чьего (заграничного) катания фанатеет тот или иной тренер. И реализовывает свои представления о прекрасном на учениках. Иногда хорошо реализовывает, иногда не слишком, но периодами хочется взвыть: ребята, ну, придумайте уже что-нибудь свое, чтобы все охнули и сдохнули, как говорится. Чтобы запомнили, чтобы внимание задержалось. Тем более, что в танцах это гиперпервостепенно — выделиться и заставить себя запомнить. Как заставили Тесса со Скоттом, Мэрил с Чарли, Габриэла с Гийомом, Пайпер и Поль, в конце концов (хотя лично я не фанат этой пары). Но это ни разу не повод их копировать.
Расстроилась, короче.

Деревенский быт — как вечный квест: никогда не знаешь, где подстережет та или иная засада. Например, приходит в голову мысль поменять плинтус в бане, ты его отдираешь, а там... Там проходит центральная балка рубленого дома, насквозь гнилая - за тридцать с лишним лет. И как эта самая баня не «схлопнулась» — сие тайна великая есть.
В итоге два дня спустя новая балка, новый пол, новый линолеум и новый плинтус, разумеется.
На понятии «деревенский быт» лет двадцать назад с соседками по деревне круто схлестнулся мой братец. У него, как, наверное, у всякого нормального бизнесмена, был тогда период неуемного желания сделать жизнь прекраснее. И не только свою. Братец восстановил церковь Покрова пресвятой Богородицы в селе Тропарево, куда вся округа уже тогда ездила за продуктами и всяческой хозяйственной мелочью, а в нашей деревне поставил на достаточно большом и удаленном от соседей куске земли два крепчайших рубленых хоздвора - для овец и лошадей. Ветеринара исправно привозил, на лошадях детвору катал, конский навоз предлагал бесплатно на огороды забирать всем желающим. Потом животные стали болеть. И ветеринарка — милейшая молодая женщина — посоветовала брату сделать анализы. «Траванул кто-то вашу скотину», - сказала.
Выяснилось, что была права. Братец наудачу закинул удочку - спросил соседок, тогда еще не глубоких старух: это вы,что ли, на моих животных зло вымещаете? А они в ответ: мол, мы тебе еще не то сделаем! Убирай отсюда свою скотину немедленно, не то и тебя самого отравим, как до этого птицу потравили у твоей матери!
Суть претензий, изложенных при посредстве древнего и богатейшего русского языка на максимуме децибел сводилась к тому, что не хрен в деревне говно и вонь разводить. На робкий вопрос: какая от лошадей-то с овцами вонь? - последовал очередной вопль: «Не уберешь, сожжем всё нахер».
С тех пор агрессивные бабки совсем состарились и стали просто дряхлыми сплетницами. Не сказать, что безобидными — все склоки и дрязги, периодически возникающие между деревенским народом, брали начало именно их этого источника, но, поскольку окружающий народ знал за семейством эту милую особенность, то как-то мирились. А пару лет назад в деревню заехал добрый молодец из ниоткуда. В смысле, никто толком не знал, откуда он, чей родственник, и кем приходился бывшей хозяйке земли. Соседний участок, принадлежавший брату и давно ставший никому не нужным, добрый молодец тоже купил, присоединив к своему.
По профессии новый житель деревни оказался юристом — из породы тех, кого во времена не столь давние называли в народе «решалами». Каждый день он мотался то в Можайск, то в Москву по каким-то судебным имущественным делам, кои, как правило, выигрывал, ну а после того, как ковид сильно поубавил число работы, мужик решил затеять у себя на земле экологически чистое подсобное хозяйство: нанял работника, пристроил к хозяйственным постройкам два громадных выгула, огородив их плетнем, и завез скотину. Штук восемь свиней и семь — бычков. Не по дням, замечу, растущих, а по часам.
Когда запах стал накрывать участок соседок-старух сплошным облаком (а это, замечу, далеко не тот слабый аромат конского навоза, что был когда-то), те привычно пошли к забору — ругаться. Хозяин живности терпеливо все это выслушал, стоя на крыльце, а потом зычно рявкнул: «Всё сказали? А теперь жопы в горсть и брысь отсюда!» С той поры тех старух я в деревне и не видела, не знаю даже, живы или нет. Но больше не приезжают — пустой дом стоит.
Жизнь — она всегда бумеранг вообще-то...

Настроение дачное, диалоги тоже.
— Нам надо одомашнить нашу мышь. Дать ей имя.
— И кормить?
— И кормить.
— А сначала поймать?
— Зачем поймать? Ну, сама подумай: зачем тебе может быть нужна пойманная мышь?..

Дачное настроение не мешает работе, поэтому даже обновила сайт, поставив туда всё написанное (почти всё) за два с лишним месяца, и как всегда нарушив собственные принципы ставить новые тексты сразу, а не дожидаться, когда их скопится чертова прорва. И поскольку дождалась именно этого, провозилась с сайтом весь вчерашний день под просмотр ISU Award. Сильно была разочарована (не итогами, а как всё было реализовано). Возможно, не права, но мне казалось, что формат телевизионных шоу отработан уже давно и хорошо. Достаточно хорошо, чтобы не превращать дебютное шоу в зрелище, интересное разве что узкому кругу номинантов и их родственников. Почему бы, например, не делать включение жюри - с какими-то комментариями? Почему бы не добавить иной движухи? Вместо этого - дежурно-унылые слова лауреатов и никакой интриги от слова «совсем». Расстроилась, короче. Очень хотелось, чтобы на выходе получилось действительно классное шоу.
И не нужно здесь про пандемию, разрушившую планы. Все шоу мирового уровня давно уже делаются под ТВ-формат прежде всего.
И поздравления всем лауреатам, тем не менее!

Пойду кормить мышь...

Можно я не о Ефремове? Многочисленные комментарии на тему ничего, кроме недоумения, у меня не вызывают: как будто сейчас имеет какое-то значение, за какой клуб человек болел и каким был актером. Просто сам прецедент заставил в очередной раз задуматься о жизни и о профессии. Как-то так получилось, хотя не уверена, что произошло это только сейчас, что большинство людей активно живут чужими жизнями, не всегда замечая это. Фанаты - жизнью своих кумиров, сами кумиры - придуманными биографиями, причем зачастую - плохо придуманными.
Музыка навеяла, как говорится. Прочитала интервью хорошего и очень интересного парня. И парадокс: парень интересный, а интервью унылое, как позавчерашняя горбушка. Второй парадокс - парень лет пять назад завел себе агента. "Зачем?" - спрашиваю. Отвечает: мол, агент меня раскручивать будет. Тогда же я предложила поговорить - для интервью, полтора часа тянула ответы клещами, и в итоге текст так и не опубликовала по причине все той же унылости.
Тогда я, кстати, и задумалась: в чем причина? Почему люди не умеют рассказать о себе так, чтобы это было интересно, чтобы хотелось слушать, читать, познакомиться, наконец? Ответ нашла, хотя не факт, что верный. Мне кажется, дело в том, что все современные пиар-технологии, осуществляемые большей частью троечниками профессии, направлены не на рассказ о себе, а на избегание вопросов и определенных тем. Это становится привычкой, а потом и второй натурой. Возможно, кто-то не согласится, но лично я, например, значительно чаще, нежели раньше, сталкиваюсь с тем, что собеседника нужно долго "раскачивать", прежде чем он заговорит нормальным человеческим языком, а не штампами-лозунгами.
А с другой стороны, штампы-лозунги удобны. Не всякий готов быть собой в тех или иных ситуациях. Мне так кажется почему-то...
Ну а по существу - первая рыба нагулялась/наотдыхалась, пришло время немножечко поработать.
Всем хорошей окружающей!

Частенько сейчас думаю о том, что мне от родителей досталась очень высокая способность к самокомпенсации — назовем это так. Немножко мне об этом как-то сказала Даша Домрачева еще до своих громких многочисленных побед:
«Мой организм устроен таким образом, что очень четко дает понять, когда что-то не в порядке и требуется передышка. Либо у меня ни с того ни с сего начинает болеть горло, либо я вдруг внезапно на что-то наступлю и порежу ногу. Словно сам организм старается себя уберечь от излишнего насилия над ним»
Тогда я мысленно отметила фразу, подумав, что подобная компенсация — это так или иначе свойство очень многих спортсменов, иначе банально можно свихнуться от нагрузок и стрессов. А сейчас вдруг очень четко осознала, что сама до сих пор интуитивно и очень быстро переключаюсь, если вдруг организм чувствует, что находится на грани. Головой я раньше долго пыталась себя убеждать в подобных ситуациях, что нужно собраться, нужно продолжать работу или какие-то занятия, что я лентяйка, и что нет мне никаких оправданий. Только толку с этого было мало — получалось все хуже, а настроение портилось капитально, до состояния, близкого к депрессии.
«Грань» может быть любая. Физическая, психологическая, перенасыщение чужой информацией, за которой у многих творческих людей (да и врачей с психологами тоже) начинается стадия профессионального выгорания, и вот именно в этих случаях я позволяю себе просто поплыть по течению. Режим называется «отключить вторую рыбу» Ибо, как сказано в моем любимом и очень ироничном гороскопе про Рыб, «одна рыба всегда плывет по течению, а вторая - туда, куда надо».
Режим первой рыбы подразумевает полное переключение головы, но вот парадокс: чем больше у меня заняты руки, тем лучше голова начинает работать в направлении планирования будущих рабочих дел: интервью, книг, поездок, раскладывания всяких разных мыслей по полкам и так далее. То есть сказать, что я полностью отключаюсь от работы нельзя, хотя я реально от нее отключаюсь. Видимо, так выглядит принцип, сформулированный Геннадием Гариковичем Габриляном в отношении Маши Ласицкене: все свои лучшие результаты она выдает на подсознании.
Как бы то ни было, период вынужденного самоизолированного времяпрепровождения позволил абсолютно привести голову в порядок и, страшно сказать, мне даже понравилось жить в подобном режиме. Тем более что штук 15 интервью и дополнительную главу для книжки я за это время все-таки написала. Но это так, в режиме автопилота.
А теперь буду реально хвастаться.
Вышила две подушки (вторая в стадии завершения) и две картины, которые долго подбирала для кухни, потом пару лет они лежали в ожидании, когда я за них возьмусь.
Связала свитер себе и кучу вещичек для мелких детенышей.
Посадила на деревенском участке две яблони, четыре гортензии, семь кустов жасмина, по четыре — калины и крылатого бересклета (вы когда-нибудь видели, как упомрачительно красив он осенью? Погуглите — получите удовольствие), плетистую розу и 19 сосен. И две липы еще. И три шиповника. И два барбариса. И разгребла и упорядочила малинник, что собиралась сделать лет 15 последних, наверное.
И научилась готовить виноградных улиток, одновременно решив для себя, что нет таких сил, которые могут заставить меня их есть — у них все-таки глазки жалобные...
Короче, я снова почти готова к работе. Даже подстриглась, ради чего первый раз за два месяца проснулась по будильнику чтобы ползком во тьме просочиться в парикмахерскую. Вот только подушку ещё дошью...
А вы как? Гуляете по расписанию?




И привет всем от девочки-Дракона

[525x700]

Накануне отъезда родителей в Австрию, где отец получил контракт, мама сделала самую большую глупость из всех возможных — переписала дачную собственность в равных частях на нас с братом. При этом разделить пополам дом не было никакой возможности - он строился на единую семью и не подразумевал двух отдельных пространств или хотя бы входов. В результате, как это всегда бывает, стали расти и множиться взаимные претензии: я решительно не понимала, почему должна становиться кухаркой-домработницей на две семьи и десяток разнообразных незнакомых мне гостей, брат решительно не понимал, почему при необходимости устранить какие-то поломки он должен за что-то платить, если дом принадлежит не ему.
Впрочем, до открытого конфликта, как такового, не дошло. Устав от постоянных разборок, я просто нашла мастеров, вызвавшихся в сжатые сроки построить дом на месте второго кругликовского участка (а, точнее, пожарища) и спустя пару-тройку месяцев получила в свое распоряжение вполне пристойное жилье. Маленький, и очень уютный домик, который решила обустроить исключительно по своему усмотрению.
У меня не получилось. Работа в «СЭ» требовала частых командировок и, возвращаясь, я расстроенно обнаруживала, что крыша бани, вместо покатой, финского образца, сделана стандартно-деревенской, большие оконные рамы дома уменьшены чуть ли не вдвое («Хозяйка, тепло будет уходить!») а на втором этаже, где планировалось единое пространство для детей, бывшая свекровь оттяпала кусок с окном и соорудила комнатку лично для себя. Она же чуть было не уговорила мастеров застеклить и разделить на комнаты огромную открытую террасу позади дома, но не успела: вернувшись из очередной поездки, я встала на защиту террасы стеной, как защитник Брестской крепости.
Идею я подсмотрела в Финляндии - самым ценным в ней был пол. Из толстых, обработанных специальным маслом досок с промежутками между ними сантиметра в полтора. Соответственно на террасе никогда не было мусора и мелкой грязи - они проваливались на землю, а при необходимости пол и стены можно было просто помыть из шланга.
Еще там были громадный стол, плетеные кресла, а впоследствии появился и небольшой дровник, чтобы не ходить в плохую погоду за дровами к сараю. Снаружи дома я посадила сосны и дикий виноград, и это стоило мне еще одной нешуточной битвы с родственниками, поскольку от винограда, как известно, непременно сгниют стены, но еще раньше фундамент растерзают своими корневищами сосны.




Самая чудовищная битва случилась за баню. Точнее - за банную террасу, на счёт которой мне было заявлено, что она будет застеклена для чаепитий со всеми полагающимися причиндалами в виде стола, буфета, половичков на полу и прочих атрибутов дачного буржуйства.
У меня же имелась в загашнике совершенно волшебная задумка. Когда-то мама долго ломала голову, из чего бы соорудить на участке мини-бассейн для малышей и поделилась своими терзаниями с одним из деревенских мастеров. Тот сплюнул сквозь зубы: «Тю, Мария, ты бы раньше сказала, что тебе большое корыто требуется, уже было б. А так неделю ждать придется...»
Неделей спустя у нас во дворе нарисовалась непонятного назначения алюминиевая емкость размером 2,5х1,5 и глубиной в метр. Ее родословная выяснилась позднее: на исходе СССР совхоз закупил в Голландии промышленные холодильники для молока, они были доставлены, а вот специальное оборудование к ним потерялось по дороге. В связи с началом перестройки вся так и не запущенная холодильная сеть была отправлена на свалку. Из одного из таких холодильников и был вырезан автогеном (за «бутылек», разумеется) будущий детский бассейн. Он же стал впоследствии купелью для бани.
Без воды он, конечно же, выглядит немного уныло, но — включите фантазию!

Еще с самого первого дня я ввела правило: в доме не будет никакого перевезенного из Москвы хлама! На эту мысль меня навел опыт друга, соседа по деревне и вообще выдающегося хирурга Сергея Васильевича Архипова: Серега затеял в городской квартире ремонт, в связи с чем перевез на дачу всю старую мебель и технику. Как следствие, многочисленные шкафы-стенки из ДСП расползались на глазах, стиральная машина оказалась не нужна в принципе, куча старой одежды и обуви - тоже, но все это лежало по Читать далее...

У меня на сегодняшний день грандиозные планы по садовому дизайну, поэтому прямо сейчас ставлю еще один дачный пост — не новый, он из кулинарной книжки, но абсолютно в тему и жаль от него отказываться.

Однажды моему папе-профессору подарили на день рождения двух романовских овечек. Дело было в деревне, вот и подарок был сугубо деревенским — от местных. Отца все деревенские очень любили. Мало того, что несмотря на собственные многочисленные регалии и заслуги он никогда не отказывался посидеть с ними за одним столом и поднять рюмку, но и постоянно рассказывал диковинные для деревенских ушей истории о всяческих жизненных ситуациях, заграницах и людях, которых деревенские видели разве что по телевизору.
Романовские овцы, кто не знает, — они как кролики. В смысле - не только густой мех, но и очень много килограммов сами знаете чего. И плодятся, кстати, с такой же скоростью.
Короче, в конце августа их было две, к октябрю, когда нужно было с дачи в Москву съезжать — девять (те две подаренные, как выяснилось, сильно беременными были), а вот к следующему лету деревенская соседка, у которой овцы зимовали, сказала, чтобы мы их срочно забирали, потому как поголовье успело увеличиться до двух дюжин.
На семейном совете было решено этих овец продать — к осени. Потому что с деньгами у нас тогда совсем как-то туго было. И папа — заслуженный тренер СССР, доктор наук и профессор — вместе с моим братом повез мясо (страшная картина, не правда ли), чтобы сдать его на московский рынок. На Рижский — как раз возле дома, где мы жили.
Сам папенька стоять за прилавком отказался наотрез — не дай бог кто-то из знакомых увидит — поэтому просто договорился на рынке с мясником. Что тот все продаст, а деньги — за вычетом комиссионных — вечером забрать можно будет.
Разгружал мясо братец. Он учился тогда в институте военных переводчиков, блистательно владел, помимо английского, еще и амхарским языком. Совершенно экзотическим — в Эфиопии на нем говорят. На тот момент в России всего 32 человека на том языке объясняться умели.
Язык кошмарный, кстати. В нем только букв, если память не подводит, 231 штука. Или 236. Потому что отдельными буквами обозначаются не только сами по себе буквы алфавита, но и все слоги, от них производные. Но это в данном случае не суть. А суть в том, что мясник попросил нашего Мишку пару минут за прилавком постоять и за мясом присмотреть, пока он сам какие-то справки у санэпидемслужбы оформит.
Брат упирался, конечно, но встал в итоге, жутко смущаясь. И тут на рынок заходит небольшая группа эфиопов…
Мишка потом мне объяснил, что у эфиопов слишком уж характерные черты лица —поэтому он на уровне подсознания среагировал. Тем более что те совсем близко подошли и мясо у соседнего продавца рассматривать начали. Баранину.
Отсутствие денег, конечно, крайне неприятная вещь. Унизительная. Особенно когда прежних званий и заслуг никто не отменял. Я сама, помню, сшила для состоятельной знакомой пару пуховых стеганых одеял из пуха, собственноручно надерганного с маминых гусей, и готова была со стыда сгореть, когда мне за эти одеяла знакомая отвалила кучу денег. Подозреваю, что брат, впервые в жизни стоя за прилавком, тоже чувствовал себя не лучшим образом. А мясник как сквозь землю провалился.
И вот когда букет этих чувств дошел до критической отметки, Михаила неожиданно понесло. Говорил, что сам не понял, как это случилось, но стоило кому-то из эфиопов переместиться чуть ближе, братец достаточно громко сказал ему по-амхарски: «Иди сюда! Вам хорошее мясо нужно? Какого черта вы непонятно что покупать собрались?»
Мясной ряд замер. Не знаю уж, насколько понятна по нынешним временам такая картина, но тогда эта экзотическая иностранная речь в устах человека, которому по рыночному статусу полагалось объясняться разве что русским матом, произвела совершенно невероятный эффект. Через несколько минут радостные эфиопы уже тащили к выходу двух баранов, а ошалевший от неожиданного счастья Мишка пересчитывал деньги. И тут к нему вдруг по-английски, помогая себе жестами и отнюдь не рассчитывая на понимание, обратился интеллигентного вида мужчина средних лет: «Простите, это замечательное мясо у вас еще осталось?»
Это был бенефис. С тем, как выяснилось позже, шотландцем, Мишка разговаривал — просто так, «за жизнь» — еще минут сорок, а покупатели все шли и шли. Даже много лет спустя, когда братец уволился из армии и весьма успешно занялся собственным бизнесом, тот свой дебют на рынке он вспоминал с большим удовольствием.
Последнюю и самую большую баранью ногу он тогда, кстати, не продал. Приволок ее обратно на дачу — отпраздновать заработанное. И мы запекли ее в настоящей русской печке, предварительно по всем правилам освободив печкину внутренность от раскаленных углей.
Воспроизвести технологию в домашних условиях не составляет никакого труда, если духовка у вас электрическая. В ней должно быть 100, максимум — 110 градусов. Большой кусок мяса (будь то нога, лопатка, или вообще не баранина, а свиной окорок, нужно предварительно Читать далее...

В 2019-м из жизни ушла последняя из деревенских - Галка. Ее дом стоял последним в левом краю деревни, а в правом крыле последним был дом бабы Зины. В середине 80-х ей было уже за 90, и, несмотря на возраст, огород бабы Зины до самой ее смерти был эталонным: грядки, как по линеечке, ни сорняка, ни лишней травинки. Под каждой яблоневой ветвью - подпорка. Стерильная чистота в доме и корова в хлеву. Её молоко не кисло несколько дней, в то время как молоко второй коровы, которую держала сноха бабы Зины сильно поддающая Нинка, скисало к вечеру: банки и бидоны Нинка не мыла принципиально, считая это излишней придурью приходящих за молоком дачников.
Про бабу Зину я упоминала в 1999-м, делая интервью с Иваном Абаджиевым:
— ...Я знала одну бабушку, которая всю жизнь - до 105 лет прожила в маленькой деревне, держала хозяйство, корову. Но потом решила, что вставать рано утром, доить, косить траву и заготавливать на зиму сено слишком тяжело в ее возрасте. Отдала корову соседке. И умерла через несколько месяцев...
Абаджиев мне тогда ответил:
— Когда человек перестает напряженно работать - чем бы он не занимался - организм мгновенно теряет защитные силы. Человек начинает болеть. Но... Я подумаю. Может быть, подержу свою корову еще немного…
Он и жил, пока держал свою «корову» - болгарскую (пусть и женскую) тяжелую атлетику. Умер в 2017-м где-то в Германии. А я до сих пор вспоминаю наши с ним беседы. Как и беседы с бабой Зиной.
Обратиться к ней с расспросами про Барскую гору меня надоумила Анна Ивановна. Родилась баба Зина в самом конце позапрошлого века и до революции работала одной из «кухонных девчонок» в барском доме. Усадьба располагалась на горе, и, спасибо за исторический экскурс Тарделли, цитирую:

«...На карте 1770 года Головино фигурирует,как сельцо. Сельцом называли поселение,где был барский дом.
В 1769 году сельцо принадлежало Аграфене Михайловне Долгоруковой. Она родилась приблизительно в 1716 году у Михаила Владимировича и Евдокии Юрьевны Долгоруковых. У Аграфены было семь братьев и сестер. Умерла она в 1775, в возрасте 59 лет...»

Не знаю уж, чьим потомком был барин, которого помнила баба Зина, но по ее рассказам, человеком он был необыкновенным. Во-первых, просто красавцем. Не старым, к тому же. Барин имел прекрасное европейское образование, и был натурально помешан на парках и садах. Из каждой своей поездки вёз какие-то саженцы — одной сирени на Барской горе насчитывалось более сотни сортов.
Не буду утверждать насчет количества, но утопающее по весне в разноцветной сирени Головино отчасти подтверждает версию. Когда я, помню, спросила бабу Зину, можно ли отколупать побег от огромного куста ее махровой лиловой сирени, старуха сурово сказала: «Не глупи. Бери лопату и иди на Барскую гору. Дорогу покажу».
И я пошла...
От самой барской усадьбы давно не осталось ничего, кроме обломков кирпичного фундамента. Сначала я даже пожалела, что поперлась на гору с лопатой: вокруг лесной дороги стояли мощные, в человеческий рост заросли крапивы и ежевичных кустов. Там, где крапива заканчивалась, ежевика ползла по холмам, цепляясь и царапаясь. Но чем дальше я забиралась, тем причудливее становился пейзаж: из ниоткуда вдруг взялась мощеная кирпичом заросшая аллея, вдоль которой тянулись толстенные липы. По сторонам змеились извилистой лентой кусты желтой акации, которые когда-то совершенно несомненно были живой изгородью. И море высоких крупных колокольчиков. Подобный саженец я как-то хотела купить на Рижском рынке у бабки, продающей рассаду, но обожглась о цену. «Сто рублей, - сказала мне бабка, противно поджав губы и сжимая в пальцах тонкий желтоватый стебель с голыми подсохшими корнями. - Дешевле не отдам. Это старинный русский сорт».
Барская гора надолго стала для меня питомником необыкновенных по тем временам растений. Помимо сирени, я таскала оттуда жасмин, шиповник и барбарис. Колокольчики и можжевельник. Ежевику и малину. Все, что растет у меня на участке, за исключением посаженного в последние пару лет, - имеет те самые, барские корни. Саженцы приживались стремительно, их было много, и я твердо знала: даже если какой-то куст угодит под газонокосилку, он непременно вырастет заново, причем быстро.
Несколько лет спустя на Барскую гору положил глаз мой братец — взял ее в аренду. Земли в Головино имели совершенно копеечную цену и оформлялись даже не в Можайске — в местном сельсовете — посредством вписывания в амбарную книгу имени владельца за невеликую мзду наличными. Наличные, по словам председательницы, были нужны для того, чтобы платить электрикам, сантехникам и трактористам. И ее можно было понять.
Одна из фантазий брата заключалась в том, чтобы найти на горе наполеоновские сокровища. Байки про эти сокровища, утопленные в озере, колодце, или зарытые в тайном месте, существуют в той или иной вариации на всем минском направлении, а, возможно, и шире. Понятное дело, что без них не обошлось и тут.
По одним данным, сокровища при отступлении были утоплены в лесном озере: огромном, Читать далее...

Папа, как я уже писала, был великим теоретиком и прирожденым оратором. Когда он читал лекции по теории тренировок в институте физкультуры, студенты соседних курсов сбегали с занятий, чтобы на этих лекциях присутствовать. Когда дома отец периодически начинал читать мне нотации за какие-то очередные прегрешения, я каждый раз, потупив взор, думала: «Лучше бы врезал, ей-богу...». За всю мою детско-подростковую жизнь папа не тронул ни меня, ни брата пальцем, но мастером по выносу мозга он был знатным. Теоретически он знал всё, но не умел ничего реализовать. Иронично говорил о себе, что при попытке забить гвоздь тремя ударами молотка дважды попадает не по гвоздю, а по пальцу. И видит бог, это была чистая правда. Папе принадлежала идея сколотить на балконе ящик с двойными стенками, провести туда провод для лампочки, чтобы хранить в ящике картошку. О таком варианте зимнего хранения он прочитал в журнале «Наука и жизнь» и действительно раздобыл где-то подобный ящик со стенками, утепленными пенопластом. Картошка благополучно простояла на балконе всю зиму, но в одну из февральских ночей лампочка перегорела. И вы не представляете, какое это феерическое удовольствие ведрами выносить на помойку мерзлые клубни! Если вдуматься, я умею все мастерить исключительно благодаря папе. Он постоянно заставлял меня читать все журналы, которые выписывал, так что теорию строительство фортификационных сооружений я знала ничуть не хуже, чем он сам. И даже умела разбираться с проводкой, в то время как папа знал об электричестве лишь то, что если в человека ударила молния, нужно как можно быстрее закопать его в землю. В общем и целом папа был блистательной иллюстрацией известной шутки о том, что мужчина должен заниматься в семье глобальными вещами. Думать о судьбах мира, о том, как повернуть реки вспять и о полетах на Луну. В то время как женщинам предписывалось решать задачи мелкие и бытовые: как построить дом, пробурить скважину, заготовить дров на зиму и растянуть 10 рублей на неделю. Было бы, наверное, странно, если бы, став владельцем загородной фазенды, папа не пошел стандартным профессорским путем: он стал приглашать в деревню своих аспирантов, благо места в доме было навалом, и постоянно имелся фронт работ: вскопать и посадить картошку, собрать с нее колорадских жуков, когда появятся и пойдут в рост всходы, поставить столбы для забора или выкопать колодец. Колодец, впрочем, был явлением иного порядка - высокоинтеллектуального. Проэтому для решения этой задачи в деревню был приглашен лучший из отцовских аспирантов, а ныне - владелец собственного ресторана на Таганке Андрей и бывший врач отцовской сборной команды Паша, про которого в команде говорили, что ему следует установить при жизни памятник за спасение бесчисленного количества человеческих жизней: будучи по образованию хирургом, раздолбай Паша благоразумно не стал работать по прямой специальности, а ушел в спортивные врачи. Предварительно папа провел на пленэре теоретическое занятие для новобранцев. Объяснил, что если из обрезков досок сколотить опалубку, установить ее в яму, где предполагается иметь будущий колодец, залить опалубку цементом и, после того, как смесь застынет, начинать подкапывать конструкцию со всех сторон, она начнет опускаться все глубже и глубже и рано или поздно непременно доползет до водоносного слоя. Колодезному подвигу предшествовал целый вечер достаточно качественных возлияний, поэтому утром все мужчины мучались жесточайшим похмельем. И несмотря на это, подбадривая себя словами: «Мы не ищем легких путей» бойцы взялись за лопаты. В обязанности женщинам (то есть мне и маме) вменялось подносить в ведрах холодную воду - несчастным труженикам постоянно хотелось пить. Первый этап прошел достаточно успешно. Андрей с Пашей в четыре руки выкопали котлован глубиной в человеческий рост и размером 2х2, установили опалубку, замешали бетон и залили его в форму. Спустя несколько часов, когда цемент подзастыл, началась вторая серия. По мере того, как едва живые работнички подкапывались под опалубку, на лице отца все явственнее прорисовывалась цитата из его любимой книги «12 стульев»: «Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить, может быть даже ногами...». Растопырившаяся досками в разные стороны опалубка не то, что не собиралась опускаться, она ни разу даже не позволила себе дрогнуть. Назревающий конфликт нейтрализовал всё тот же Паша. Выбравшись из ямы на очередной перекур, он долго и вдумчиво изучал объект коллективного творчества, и внезапно зашелся в неудержимом истерическом хохоте, то и дело утирая грязным рукавом брызнувшие слезы. Отсмеявшись, все трое отправились в баню, куда мы с мамой предусмотрительно натаскали воды из деревенского колодца. С тех пор еще много лет каждый вновь приезжающий гость неизменно останавливался у торчащей из земли диковинной конструкции, и восхищенным шёпотом спрашивал: «Что это???» — Памятник моей глупости, - смиренно отвечал отец. Яблоко от яблони, как известно, падает Читать далее...

«В средние века тебя обязательно сожгли бы на костре», - частенько приговаривал мой папа, наблюдая летом в деревне за тем, как я без передышки ползаю между кустов, выискивая какие-то травки, затем раскладываю или развешиваю их на террасе и смешиваю, уже высушенные, в каких-то лишь мне понятных пропорциях либо просто пересыпаю по отдельности в жестяные банки. Пожар в старом кругликовском доме случился благодаря техническому гению папы. Он, правда, всегда утверждал, что из-за цесарок. Так, согласитесь, романтичнее. Но цесарки там все-таки были вторичны. В те времена – в середине 80-х - в нашей семье имел место период достаточно серьезного безденежья. Старшая дочка и сын на тот момент были совсем маленькими, я, естественно, не работала, мама тоже, папа - до этого главный тренер сборной СССР по плаванию, а после - директор научно-исследовательского института, ушел на полставки преподавателем, плюс имелся младший брат - курсант военного института с женой-студенткой. Именно по этой причине у нас в деревне росло и бегало все, что только может расти и бегать, включая козу Венерку, из которой я достаточно быстро наловчилась добывать молоко. В связи с чем были куплены цесарки, а просто не помню. Но они были куплены за какие-то копейки в количестве 30-ти штук. Предварительно папа прочитал в каком-то специализированном сельскохозяйственном журнале, что птенцов, пока они совсем маленькие, следует обогревать специальной мощной лампой. И тут же такую лампу закупил, собственноручно ввинтив ее в пластмассовый патрон прилегавшего вплотную к дому сарая. Назывались такие строения - двор. Они, как и дома, строились в виде сруба, зачастую имели общую с домом крышу, но не имели пола - он был насыпным. Двор предназначался для того, чтобы зимой держать там скотину. Заполыхало ночью, когда патрон от мощной лампы расплавился и закоротил проводку. На дворе стоял ноябрь 1987-го, в Мурманске я ждала появления на свет третьего ребенка, в связи с чем старшая дочка оставалась в Москве. А точнее — с бабушкой и дедушкой в деревне. На снег мама выскочила через окно в одних трусах, завернув мою Аленку в свою каракулевую шубу. Отец, тоже в трусах, вылез следом, оценил масштаб происходящего и полез обратно, вспомнив, что в кармане брюк возле печки лежит только что полученная профессорская зарплата. К утру на месте дома торчала лишь одна печная труба. Когда переночевавшие у соседей родители подошли к пожарищу, труба вместе с печью развалилась на обломки у них на глазах. По словам мамы, эта картина стала одним из самых ужасных воспоминаний ее жизни. Впрочем, сама я узнала о пожаре только весной - мама категорически запретила отцу сообщать мне о случившемся — не хотела волновать. Тем более что той же зимой она успела договориться о покупке нового сруба, который по дешевке помогли приобрести знакомые из охотохозяйства. Так что весной уже вовсю строился новый дом. Еще один родительский знакомый из соседней деревни, - совхозный механизатор, плотник и вообще мастер на все руки дядя Женя, чья дочка училась у отца в институте, и жила у нас в московской квартире, привел деревенских мужиков — этот сруб устанавливать. Тогда я впервые увидела, как всем миром дом возводится под крышу за один день. Остальное делалось за самогон. Второй наш пожар случился уже при новом доме. Внезапно разбогатевший на бизнесе брат взял за привычку приезжать с компанией на дачу по выходным, где первым делом садился за стол, а потом ложился вздремнуть, отправляя охранников топить баню. Построенная им на шальных деньгах баня долгое время была предметом моей тайной зависти: с широкой и очень покатой крышей, просторным предбанником. настолько просторным, что братец в какой-то момент велел перенести туда из дома запас газовых баллонов. Они и рванули - при очередной топке. Трясущийся от ужаса охранник долго не решался разбудить Михаила, но все-таки пришел. — Михал Сергеевич, там это... Готова баня. — Прекрасно, сейчас иду. — Михал Сергеевич, да некуда идти-то. Баня того... Совсем готова. Всё. П-ц, в смысле, бане пришел... Премию Дарвина за тот пожар вручать не берусь - она припасена у меня для другого случая. При очередном визите в деревню братец собрался залить свой джип бензином, прежде чем отправиться на рыбалку. Бензин по тем временам был в дефиците, поэтому хранился у уважающих себя селян в 200-литровых металлических бочках в сараях, и братец исключением не был. Большие деньги по тем временам не предполагали трезвость бытия, поэтому в сарай, полный бензиновых испарений, Мишка зашел расслабленной походкой хозяина жизни, сжимая в зубах тлеющую сигарету. Взрывной волной его отбросило тогда из сарая метров на тридцать. И еще несколько недель у братца отрастали брови и ресницы. На самом деле - повезло... Немногим позже сгорели Митя и Кругликов, потом пришел черёд Володьки-строителя. Его притащил в Головино кто-то из наших друзей. К тому времени в деревне обосновались известный спортивный врач Сергей Архипов и врач гимнастической, а ныне гандбольной сборной Читать далее...

Напротив нас и чуть-чуть налево, но чуть-чуть не доходя до бабы Зины, которая в свои 90 лет держала одну из двух деревенских коров, жила учительница Анна Ивановна. Впрочем, учительницей она была в какой-то совсем прошлой, довоенной жизни, когда в Головино стояли 156 дворов и имелась своя школа. Во время войны к Анне Ивановне захаживал немецкий офицер (в самом начале войны немцы разбили лагерь в нескольких сотнях метров в лесочке), и он же как-то предупредил симпатичную ему девушку, что ночью ей лучше бы уйти из дома - перед отступлением в часть поступил приказ деревню сжечь. Поверили учительнице тогда не все: с людьми, привечавшими оккупантов, общаться в те времена было не принято. Как бы то ни было, в ту ночь в Головино не уцелело и десятка домов. Сама Анна Ивановна впоследствии получила похоронки на четверых своих сыновей, и в память о них посадила перед домом четыре тоненькие березки. Дома давно уже нет, хозяева участка сменились два или три раза, а березы Анны Ивановны продолжают стоять, лаская ветвями небо. В один из дней Анна Ивановна появилась на крыльце нашего, уже заново отстроенного дома. — Алён, мужики правду говорят, что ты скамейку сделать умеешь? К тому времени у меня было уже трое детей, и самым ненавистным занятием было ходить в лес по ягоды. Семья переживала не самые радужные в финансовом плане времена, и о том, чтобы покупать ту же землянику на рынке, не могло быть и речи. Поэтому как только появились деньги, а с ними — возможность не заниматься собирательством, ползая по лесу в тучах комаров и слепней, я купила себе на день рождения электрический рубанок, дрель и электропилу, и пустилась во все тяжкие. Научиться мастерить было несложно. В одном из заброшенных нежилых деревенских домов я обнаружила прекрасную, хоть и порядком гнилую, резную скамейку и стол, разобрала их, чтобы понять, под каким углом и куда именно должны быть вбиты гвозди, и принялась тачать мебель первой необходимости из досок, оставшихся от строительства дома. Инспектировать первую скамейку пришел как всегда пьяный Кругликов. Сел, покачался взад-вперед, в стороны, и пошел звать соседа напротив - крепкого кряжистого деда, к которому в нашей семье почему-то прилепилось имя Таракан. Вдвоем эти два перца долго пытались отыскать в скамейке хоть какой-то изъян, потом затребовали у мамы три стакана - со мной выпить. Анне Ивановне нужна была совсем небольшая скамеечка - помыть в доме потолки перед Пасхой. Налив соседке чаю, я достала обрезки досок, рубанок и молоток. Минут через 40 скамейка была готова. Я торжественно вручила ее заказчице, а та вдруг полезла под ватник (его, как и валенки, она не снимала ни зимой, ни летом, с тех пор, как в войну обморозила ноги и потеряла пальцы) и хлопнула на стол заткнутую газетной пробкой бутыль. — Анна Ивановна, вы с ума сошли? Уберите сейчас же! — Не могу. А вдруг тебя еще о чем попросить придется? Негоже так. Ежели мастер чего сделал, ему бутылку обязательно проставить надо, так что бери, дочка, не обижайся... Потом мы не раз чаевничали у Анны Ивановны в доме с земляным полом, обширной русской печкой и низким, вечно закопченным потолком. Она ставила на стол удивительное варенье из крыжовника и лесной земляники и начинала рассказывать мне о соседских семьях, о войне, после которой в ближних лесах остались глубокие окопы, о Барской горе и удивительном саде, в котором одной сирени насчитывалось до сотни сортов и до сих пор сохранились каменистые аллеи, заросшие крупными лиловыми колокольчиками, барбарисом и жасмином. Кругликова Анна Ивановна не любила. Он по-молодости, будучи уже женатым, крутил любовь с деревенской почтальоншей Галкой и однажды под каким-то предлогом выманил Анну Ивановну из ее дома, а сам, проскочив вместе с Галкой в сени, заперся на щеколду. Больше всего хозяйку дома возмутил тот факт, что для утех незваные гости выбрали не комнату и не сеновал, а массивную двадцатииведерную кадушку с солеными огурцами, на которую Кругликов недолго думая завалил даму сердца. Порыва страсти та кадушка не выдержала, развалилась на части, свое обещание компенсировать ущерб, гад-Кругликов не выполнил, и Анна Ивановна решила, что совершенно не обязана хранить по этому поводу молчание — выждала пару дней и пошла с громогласными упреками по деревне. Галку расплата настигла тут же: ее муж тракторист Митя, прознав о случившемся, сначала как следует навесил жене с обеих рук, а к вечеру, после того, как выпил, и обида накатила с новой силой, схватился за ружье. Качественно пристрелить жену у него не вышло — то ли рука дрогнула, то ли в доме темно было, но удалось зацепить — по касательной. В связи с чем в тюрьму он загремел на несколько лет. Потом Митя вышел, и почти сразу снова сел. Из-за самогона. Точнее, из-за того, что бражку он привык ставить на зерне, а зерно в закромах закончилось. И Митя, как следует накатив, поехал за зерном в единственное доступное место, которое знал — в совхозное семенное зернохранилище. Пьяный человек, как известно, идет к цели кратчайшим путем, Читать далее...

Никогда не было, и вот опять... Ложилась спать с твердым намерением реализовать с утра целый список дачно-огородных дел, а закончились все намерения тем, что до двух часов дня работала над очередным текстом, лежа под одеялом, и ностальгически вспоминала времена, когда на нашем славном хуторе не было не то, что интернета, но и телефоны переставали работать в километре от жилья. С другой стороны (стоит, наверное, сказать, что вышеупомянутый материал назывался «интервью с Рафаэлем Арутюняном» и появится на сайте сегодня), интернет в деревне создает мне не слишком много хлопот. Особенно учитывая, что новости о коронавирусе и все комментарии на эту тему я не читаю в принципе, поскольку неинтересно и вообще пустая трата времени. И телевизор, страшно сказать, за последние два месяца, ни дома, ни на даче мы не включили ни разу. В результате образовалась куча времени на то, чтобы начать и завершить все домашние дела, не жертвуя при этом работой, посадить кучу всего в саду, и как-то так получилось, что все эти посадки в моем сознании ассоциируются с мамой: первые два декоративных куста, три яблони и вишневое деревце (помимо саморастущих на участке деревьев и кустарников) я посадила по ее просьбе два года назад в виде подарка на день рождения, сейчас же, когда мамы не стало, я продолжаю создавать сад в память о ней, сажая исключительно многолетние цветущие растения: пять видов жасмина, четыре — гортензии, меняющие свой цвет от снежно-белого, до густо-багряного, полыхающий по осени алым цветом бересклет, любимые мамой антоновку и белый налив, плетистые розы, в общем, все, до чего доходят руки, а доходят они до многого. Чтобы было понятно, о каких масштабах идет речь, скажу, что мы вчера скосили изрядно подросшую траву на всем участке, а потом муж посмотрел на шагомер: 17500 шагов за почти пять часов кошения. Само место под названием Головино, куда мы впервые приехали 37 лет назад, абсолютно уникально и по сей день: населенных пунктов подобного типа и подобной обособленности нет во всем районе радиусом километров в 50. Даже странно, как мой папа, крайне отстраненный от каких бы то ни было сельскохозяйственных подвигов человек, углядел эту деревеньку с дороги, когда по приглашению друзей поехал вместе с мамой на выходные в достаточно далекое от Москвы охотохозяйство. Дом в деревне по тем временам был у многих навязчивой идеей. Пределом мечтаний. Получить в собственность или купить можно было лишь садовый участок в виде шести соток на болоте, где в соседях у тебя с большой вероятностью окажутся всё те же опостылевшие на работе сослуживцы, а дом в деревне означал минимум 30 соток личного пространства и столько же распаханной позади участка территории «под картошку». Сама я в том процесе купли-продажи никакого участия не принимала - лежала в роддоме. Туда же, аккурат к рождению старшей дочки мне передали записку: «Мы купили дом!!!» Деревня (в этом году ее официально переименовали в хутор) располагалась на холме и насчитывала от силы десяток дворов. Собственно, немногим больше она насчитывает и сейчас. До ближайших поселений минимум час-полтора ходьбы, до уже упомянутого охотохозяйства — столько же. Грибов и ягод в окрестностях росло немерено, поскольку от того места, где заканчивалась грунтовка (только лет 15 спустя та дорога стала асфальтовой) нужно было ехать 2,5 км по бездорожью, которое дважды в год — по весне и по осени — становилось полностью непроезжим для легковушек. Хозяином проданного нам дома был местный алкоголик Сашка Кругликов, трудившийся в совхозе трактористом-электриком. Когда заканчивались запасы самодельного спиртного, Кругликов, покачиваясь, шел к деревенской будке-трансформатору и вырубал во всей деревне свет. Еще через некоторое время к его дому начинал стекаться народ: «Василич, помоги, как без света-то?..» Просьбы, разумеется, подкреплялись разнокалиберными бутылями с мутноватой жидкостью. Жизнь налаживалась... Продав родительский дом, Кругликов перебрался жить к жене, дом которой стоял напротив. Жена была давнобывшей, но сильно и неизлечимо болела, находилась фактически при смерти, поэтому возразить не могла. Она и умерла вскоре, и даже это событие Кругликов сумел превратить в грандиозный фарс. Как-то утром постучал в дверь: — Мария, дай денег. Тонька умерла! Денег мама, разумеется, дала, в связи с чем некоторое время спустя в доме Кругликова образовалась толпа ближних и дальних родственников, приехавших на поминки. В разгар застолья кто-то из прилично пьяненьких гостей подошел проститься с покойницей, лежащей в той же комнате в гробу, и вдруг сказал: «Василич, так она ж живая у тебя — моргает лежит...» Учитывая не слишком адекватное физическое состояние присутствующих, было решено застолье продолжить, но жену из гроба не вынимать. Там она благополучно и скончалась, спустя пару суток, после чего Кругликов снова забарабанил в дверь своего бывшего дома: — Мария, дай денег. Тонька умерла, хоронить буду... После того, как Тоньку схоронили, Кругликов еще несколько лет взбадривал Читать далее...

На фразу: «Белое вино нужно пить с рыбой», один мой хороший знакомый философски заметил (наливая одноименное белое, кстати): «Нет-нет-нет, люди абсолютно точно не должны пить с рыбами...»
Так вот: ужин выходного дня. Идея примитивна, как все гениальное. Мидии на створке. От тех, что просто мидии, они выгодно отличаются размером. Они большие. Очень. Внешний вид мне напомнил историю, которая случилась 13 лет назад на чемпионате мира по водным видам спорта в Мельбурне. На тот чемпионат я опрометчиво пообещала взять свою старшую дочь (благо, как члену пресс-комиссии ФИНА мне оплачивали двухместный номер в отеле Hilton), если юная дева закончит полугодие без троек. Она закончила. А следом выяснилось, что Австралия - одна из немногих стран, на перелеты в которую не существует детских тарифов. Перелет вышел в копеечку, но выхода уже не было: папа учил меня всегда выполнять обещания, данные детям.
Ужин по вечерам мы заказывали в номер. Именно там я подсела на устрицы по-креольски, ценой 6 австралийских долларов дюжина (да-да, были такие цены). Дело в том, что сырые устрицы я не люблю. Совсем. «По-креольски» назывались устрицы, запеченые в сливочном соусе с чесноком и сыром. Детка подобную еду есть отказалась - заказывала по телефону пиццу. Видели бы вы лица тех курьеров, которые ежевечерне доставляли пиццу в Хилтон!
Впрочем, это уже другая история.
Так вот: мидии на створке сильно напомнили мне размером те самые устрицы. И поступить с ними я решила точно так же.
- 200 мл 20-процентных сливок
- Столовая ложка гранулированного чеснока или 3-4 дольки натертого свежего
- Горсть сухого тимьяна
- Черный крупного помола перец. И никакой соли!
Все смешать!
1 кг мидий - это тютелька в тютельку один слой на стантартном противне. В каждую мидию по чайной ложке соуса и на 10 мин в духовку 220 градусов. Потом вытащить, посыпать тертым сыром и ещё на пять минут.
Заключительный аккорд - лимонный сок - сбрызнуть запеченные мидии от души.
Все, собственно. Замечательный человек, который со мной в ФБ этим рецептом поделился (а, точнее, заставил его вспомнить) утверждает, что наутро такие мидии ничуть не менее хороши. Не знаю. У нас не осталось.
Ну и ледяное белое обязательно, да...
И тезника безопасности: очень внимательно проверяйте, чтобы в мидиях не было осколков раковин. С мидиями на створке такое случается.
Хороших выходных! Меня вот из клиники отпустили до понедельника, гуляю...

Иногда достаточно совсем крохотной детали, чтобы сложился пазл. Таким пазлом для меня на протяжении нескольких последних дней была история собственной госпитализации. Очень странная, надо сказать, история: самый обычный визит к хирургу закончился тем, что врач усмотрела в моем организме какую-то послеоперационную неполадку и настоятельно посоветовала сдать анализ крови. За деньги. В смысле - сдавать пришлось за деньги, поскольку страховая компания Ресо к большому, надо сказать удивлению врача («Надо же... Видимо, совсем плохи у них дела...») на запрос конкретно в этом анализе ответила отказом.
Кровь я в результате сдала, принесла распечатку врачу и немедленно была отправлена оформлять бумажки на принудительную изоляцию госпитализацию, благо при моей «домашней» поликлинике есть крошечный, но очень симпатичный стационар.
Нелогичным для меня в этой истории было все. Ну да, норма одного из показателей превышена, как выяснилось, почти в четыре раза. Но ведь я вполне могла отказаться сдавать кровь и, соответственно, не подозревать об этом? К чему вся эта врачебная суета вокруг пациента, который, во-первых, совершенно нормально себя чувствует, а, во-вторых, пребывает в том возрасте, когда по меркам российской медицины можно и не лечить его вовсе? Понятно, что сам по себе курс назначенных капельниц и прочих процедур - дело совершенно не лишнее и гораздо более эффективное, нежели таблетки, но врачу-то это зачем нужно? Для плана? Для заполняемости стационара? Тогда какого черта она по несколько раз в день заглядывает меня проведать при том, что в поликлинике работает, не разгибаясь?
А сегодня утром, поскольку до начала приема в поликлинике оставался почти час, мы разговорились. Сначала о болячках, потом о травмах, потом в целом за жизнь. И слово за слово (расспрашивать-то я умею неплохо), у меня в голове очень четко нарисовалась картинка чужой жизни: совсем молодая, не имеющая никакого тыла в виде состоятельных родителей, но талантливая и настырная девчонка, поступившая в самый престижный медицинский институт Москвы. Крошечная квартирка на окраине, в которую за символическую плату пустили пожить родственники, круглосуточная зубрежка, сессии, экзамены, семинары, подработка на скорой, а если повезет - то ассистентом на операциях у известного профессора, сон по три часа в сутки... Был период, когда очень хотелось все бросить и уехать домой - никаких сил уже не было все это тянуть и выживать впроголодь, отказывая себе во всем, в чем только можно отказать.
В один из таких жутких дней, точнее - почти ночью, в дверь позвонили. Соседка по подъезду, 30 или около того лет, двое детей маленьких вроде бы...
- Деточка, ты ж на врача учишься? Не посмотришь меня? Голова что-то болит...
- Господи, ну почему ради этого нужно среди ночи-то будить? У вас дома что, вообще таблеток нет? Ну, выпейте что нибудь от головы...
- Простите...
А наутро девочка-студентка узнала, что соседка ночью умерла. Инсульт.
Было это лет 20 или 30 назад. Институт девочка закончила с красным дипломом, стала прекрасным специалистом. А вот чувство - даже не вины, а того, что трагедии можно было бы избежать, окажись она в тот день чуть менее задерганной и более внимательной, в человеке гвоздем сидит до сих пор. Как и страх чего-то вовремя не заметить, не распознать...
А я меж тем занимаюсь рукоделиями всяческими. Ну и работаю немножко.
Хороших всем выходных!