Стоять на берегу северного океана, кутаясь в бурый мех убитого тобой зверя. Волосы развевает холодный шквальный ветер. Серое небо, отражаясь в волнах, превращается в ртуть. Льдины с сужим треском разбиваются о гальку.

 Северные боги, защитите меня, укройте вороньими крыльями, пошлите мне вестников-воронов, укажите путь! Меня закружил вихрь войны, меня зовут голооса невиданных тварей и в зеркале я вижу чужое лицо. Стоя на берегу северного моря, мне необходимо выбрать между двумя берегами. Подо мной оползает тающий лед, но смогу ли я бросить тех, кто бился спина к спине, кто делился всем, кому я слезами залечивала раны?..

Но на том берегу  - Валхалла, на том берегу - серые ледяные города. На том берегу - человек, глядя в глаза которого, я вижу свою лесную душу.

 Но та, кто стоит у правого плеча, та, чьи крылья бьют у виска, - усталый демон, - у нее тоже мои глаза, мои глаза - и его черные взъерошенные крылья. Три пары одинаковых зеленых глаз бутылочного стекла в водовороте холодного свинцового моря, три пары глаз, отразившие холодный северный лес на берегу. Две пары по двум берегам - и я между ними. Мужчина и женщина, то, что раздирает меня надвое двумя холодными вспышками молнии - SS.

 Тяжелую трубу огнемета на локоть, рюкзак с топливом за плечи, ленты с обоймой накрест через грудь - оттягивают тяжелым.  Чувствую, как вздувается татуировка на бицепсах.  Начищены собственной кровью стволы. Сегодня закуплена первая партия тигров и пантер, они рвутся с железных цепей, зажатых в моих в лаковых когтях.  Закуплены патроны. Наточены клыки.  Зиг Хайль, мой Фюрер, я начинаю войну.

 Война не за идеалы, не за партию, не за  Фюрера.  Борьба за любовь, вот что есть истинный культ личности. Одной личности только для одного солдата, на моей личной войне.

                                                            
бросай кости рядом со мной

смотри, догарают одна за одной

хрустальные капли на наших глазах

мир тесен, гриф как цевье
вырез по телу, но режет плечо
такая свобода скрипит на зубах
высекает искры, держит у виска
не оставит чистым, мажет черная революция

брат ч вышел в тираж,
но кто-то хочет узнать еще раз
как рушится небо над головой

две тысячи лет, ночь за бортом
самое время спросить, что потом
последнее слово теперь за тобой

"революция, она похожа на женщину, котораядаст тебе самое большое счастье на свете, нона утро убьет тебя. именно поэтому не будетбольше в мире революций, потому что неосталось у этой женщины женихов"

трест лопнул, тронулся лед

любая попытка - переворот

и нас так легко теперь можно купить

дожить до свадьбы, дотянуть до земли

рвать когти или роз лепестки

я знаю, ты сможешь все изменить

Я подниму свое войско, я расцарапаю землю крестами окопов, я покрою траншеями свое тело.

"Я могу себя сжечь, я могу еще больше".

Моя душа будет гореть, я сожгу ее не ради правды, не ради цели. Ради того, чтобы остановить ядерный распад в своем сердце. 

 Она приходит, наверное, раз в жизни, как вампир, который обращает тебя и утаскивает в ночь. Один раз - по крайней мере потому, что вторично мне не пережить такого напряжения.

 Принципы охоты не спасают. Ломаются каблуки и ногти, ломаются пальцы - с размаху об стену, ломается жизнь. Сломанный, сломленный взгляд. Нет патронов. Только пулеметная очередь сердца...

Черные горы, небо, покрытое дегтем сапожным, маслом оружейным, чернилами похоронок, вытекшими зрачками собак.

Кармилла пишет песню, песню своему Фюреру. Это немного, но все-таки что-то.. Что-то?... Это мой скромный зиг-хайль из-за черной границы, это мое признание.

Я не просто еду в столицу. Я еду еще и к Вам.

Так выпьем же, Фюрер, за то, что Коалиwия еще не сдохла!

Мохнатые горы спят. Лошадь чавкает по глине. Я чувствую, как перекатываются под развилкой голеней ее бока. Впитывая голой кожей ее тепло я смотрю в клубящийся горизонт.

Слякоть. Она везде. И не снять одежду. Кожаная юбка верхом выглядит нелепо. Сапоги не просыхают даже у костра; днем и ночью, даже во сне я борюсь с холодом и сыростью. я выживаю здесь - в месте, которое называю раем.

Я смотрю на ветер. Он корежит свинцовый лист озера, и лист скрипит. Скрипит и вибрирует до самых клубов серого горизонта, до самых спящих гор. Меня раздражает этот ветер, холод и морось, временами зависающая над жирной черной тропой под черными блестящими плетками лип. Странно - раньше я рвалась сюда, хотя уже много лет не видела ничего кроме тоски и слякоти.

Бесит дорога. Даже на джипе проехать невозможно. БТР-ы развезли все в мясо; она похожа на зигзаги во всех трех плоскостях - повороты, глубокие колеи с чавкающей грязью. По обочинам ползут многоножки, похожие на бронированные орудия. Наш отряд едет верхами, принюхиваясь к обжигающему ветру.

Куда мы идем? Может быть, к колючей проволоке за поворотом? Может быть, к горбатым спящим горам? Ночью ту будет холоднее. Чернота дойдет до сердца; лошадь дико закосит глазом и встанет, яростно глядя в плоскую черную стену за волнами...

Спит Великий в вечной черноте,
Весь поросший вечной чернотой.
Одинок и бледен в темноте
На равнинах сна далекий вой.

За хребтами – звезд прибитых свет.
Кто-то, отрешенный и немой
Слыша, как стенает чей-то бред,
Выть не в силах, бредит тишиной.

Волны волнорезу режут грудь.
Кто-то знает – небо и хребты
Плоско нарисованная жуть.
Плоскость на картине черноты.

Молча, тяжело, туда-сюда
Как безумец, движется прибой,
Бьется бесконечные года
Монотонно в плоскость головой.

Спит Кутулху, мир ушел в себя.
Небеса безмолвны и пусты.
Кто их знает, где грибы вопят.
Где прибиты к черноте хребты.

Мы никгда не забудем это время....

Мы вспомним его, когда встретимся вместе в аду...

 Мы так старались этого избежать, мы так боялись, но это все же случилось. Я месяцами молилась всем богам, призывала духов, творила колдовство и тайные обряды; молча, истерично, в пустой комнате неделями резала и била себя, чтобы заглушить истерический, больной, орущий страх.

Нас взяли. На нас надели цепи и ударами прикладов в спину загнали в БТР.  Кто-то был зол, скалился, как собака, кто-то в ужасе глядел  пространство пустыми глазами, кто-то пытался думать, как выбраться. Никто не остался равнодушным. И только я, Кармилла, оберштурмбанфюрер старой закалки, имела силу пережить и эти железные дни.

 Мы все были там. Сильв, непримеримая всклокоченная птица, состоящая из углов и черноты, клубящейся в глазах, вечное дыхание, истеричная, как Рип Ван Винкль, иногда требущая доли слез в свою сторону. Кобра-356, истинная арийка, ярая нацистка, боец холодных ночных улиц за чистоту крови; мастер шипованного кастета и рисунка лезвием по коже; восхитительная любовница и преданная подруга, достойная Маркиза де Сада. Она оказалось слабой там, была единственной, кто не прошел закалки лагерей в прошлом, и сломался при первом же ударе. Альба, единственная из нас, обладающая умением пустить солнечный зайчик света  в сгущающиеся черные тучи раздора и уныния. Ломаться она начала уже после. Это маленькое мохнатое солнце умело отдыхать и радоваться там, где это казалось невозможным. Светлана, человек больших сил; вожак с голосом, спокойным, как камень, но камень тоже способен устать. Когда нет сил, для нее приходило время покоя и созерцания, а не траты сил на бесполезные стенания. И последний член нашей банды, имя которго я не буду назвывать здесь - молчаливая тень в углу, вечно наблюдающая, с острым взглядом и черным юмором, не раз рассекшим точным ударом ночь. Это был единственный человек, оказавшийся способным на эгоизм среди нас.

 И я, Кармилла Карнштейн, рабочий механизм и растянутой острой улыбкой, которую на время способна была зашить лишь сильная, внезапная или монотонная боль, несгибаемый солдат в этой безмолвной войне, никогда не терявшийся, ниогда не падавший и не сдавшийся, с отчаянием бросавший вызов, как капли крови на белый мундир, когда были силы, и молча выполнявший свою работу, когда их не было. Последний шестой пациент палаты номер шесть.

Хрустит снег. Черный лед под ногами, оскальзываешься на темных ледяных торосах, как на гладких спинах китов, показавших из темного моря свои муаровые бока в туманных дымчатых разводах пены... Идти вперед, не осознавая уже, куда несут непослушные ноги, зная лишь, что твой выбор  - попеременные шаги.

Нет чувства страшнее ностальгии. ОНа захватывает, и в какую-то секунду тебе кажется, что она ввергла тебя в черные пучины прошлого, заменила твою душу на старую. Но это иллюзия. Под ногами уже новый лед, и новые снежинки, и Зимний по колено в снегу, а под взорами облупившихся золотых статуй играют чужие дети. Они подбирают осколки золотой лепнины, сорвавшейся с крыш, и им все равно, чем играть - деревянной кошкой, выструганной из старых санок или лицом божественной нимфы, некогда украшавшей прекраснейший дворец Вселенной.

Сон.

Эта жара меня доканает и сведет с ума. Она подобна русской водке - совсем затуманила мысли. Что я вижу? Бцудущее? Но почему в нем отразилось мое  свинцовое, китовое прошлое? И даже лик того, что некогда было смыслом, который тьеперь я подменила на этот душный угар с тонкошеим пленным.. Ей, русский солдат, налей еще водки! Да давай свою гадость, мне все равно, чем закусывать, только бы не твоим мясом - этим я побрезгую. В выборе жертв вампиры разборчивы.

..Снег по колено. Серые стены в темную клетку окон. Зимний лес - перед глазами мельтешение полос, словно смотришь черно-белый старый телевизор, а у русских другого и нет. Нелепо болтается над коленями кожаная мини-юбка, но надо идти.

На следы падает кровь. Яркие вспышки, словно сигнальные ракеты, разрывают черно-белый мельтешащий экран зимнего леса. Мои ракеты не для людей. их уже увидели - серая гвардия, закусив языки, мчится по лесу навстречу мне. Больно, но надо идти.

О чертов гранит, почему ты так накалился. Мерзкий запах расплаленного в лучах солнца асфальта. Он прогибается под острым каблуком. Водка, горячие волосы на плечах и хочется пить... Когда Графиня, ты смотришь в зеркало, не плачь, не стони, а возьми лцчше водки, и прочь прогони от себя ностальгию, терзай свое тело, и зимние волки окончат тобою зачатое дело... Ведь все, что ты можешь, это делать выбор. А выбор твой ложен. Но слишком поздно.

Надо мною угрюмое небо, спокойно и молчаливо, в нем я вижу отражение каждого дыхания, в нем я вижу каждую морщинку сомнения за сотни километров назад... моя кровавая дорожка расцвела на снегу давно, и я чувствую, где-то там, далеко, он уже увидел мою боль, и, словно акула, полетел на кровь. Я вижу, что блеснуло сейчас в его пронзхительно синих леопардовых глазах, от которых в низ, обрезая наточенные скулы, разбегаются черные полосы - метки всех диких кошек. Идет зачиска и он Он повернул отряд по следу.

Они уже близко, пильчатые челюсти разрезают воздух в нескольких сотнях метров. Их следы наступают на красные цветы моей крови, дорожка за дорожкой, наклдадываются на мой путь. Их много, и вот уже в снегу дорога идет через лес. Теперь, когда волки проторили ее в непролазных сугробах, ему будет легче найти меня и пройти ко мне.

Сзади рык. Значит, уже скоро. Бросок - но это всего лишь волк. Я уже была ранена - другого мне не нужно. Первый оргазм шмайссера опрокинул серую молнию в снег и мою кровь.

Хруст лап по снегу - сзади, с боков, за пределами зрения. Стрельба на слух.

Шорох, не похожий на бег волка. Серое тело падает, сраженное не моим оружием. Я обернулась. В холоде моего зстывшего лица были искусно похоронены все чувства, которые прошли по мнему за эти полтора года. Но я позаботилась о том, чтобы он, черный фюрер, увидел в них нечто вроде отблеска синей небесной усталости. Эти волки - не более, чем мои жертвы. Я не из-за них затеяла охту. и не изза него. И это не моя кровь. И в этом лесу, со шмайссером, в сетчатых колготках и кожаном плаще, я оказалась случайно. Все это давно и неправда. А вы, мой Фюрер, вольны уходить, если только  вовремя не вспомните, что вы говорили мне ночами. И тогда вы поймете, что я знаю слишком много, вы подумаете, что  меня пора либбо убить либо взять в плен.

И Карнштейн станет пленницей черного фюрера.

Я думала, ты майор, а ты оказался простым рядовым. Я не простила бы себе ошибки, но гораздо проще не прощать своих ошибок другим. Поэтому я не прощу ее тебе.

Когда я обнимала тебя, что я чувствовала?.. Что в густом кустарнике запаршивевшая шавка показалась мне матерым волком. Что мне теперь придется, как не крути, тащить твой труп к себе домой и набивать из него чучело.

Я не разочарована. Возможно, мне уже на все наплевать, я слишком устала. в любом случае, я не считаю охоту неудачной, если убит хотя бы один зверь. Я не имею права на неудачу и на отношение, как к неудаче, к любому событию. Спасибо лишь за то, что теперь я точно знаю, кто я. Я - Богиня в черном, Кровавая Кармилла, Аристократка.

А ты - всего лишь пес, каких я буду избегать с этого момента, чтобы не заразиться бешенством.

Зачем я чистила Шмайссер, зачем навешивала обойму на плечи, зачем мазала сапоги густым жирным гуталином. Они не коснулись земли - грязные лужи остались ртутью блестеть под копытами усталого коня. Конвой устало ковыляя по прикрытой листьями грязи, вышел на поляну, изрезанную черными ранами колеи. Ряд разомкнулся и вытолкнул к мутным овражками худого связанного мальчишку.  Конвойный щелкнул за спиной замком и ударил прикладом между лопаток.

Беги, мальчик, ты со мной не станешь старым, и вряд ли станешь им когда-нибудь. Ты будешь жить вечно, но, майн готт, я бы не выбрала такую жизнь. Тебе 27? Сколько, сколько?.. 27, ты школьник, и всегда им останешься. Уноси ноги, пока мне не опротивело на тебя смотреть. Мне даже скучно тратить силы на охоту за тобой. Я не спущусь на землю, не стравлю собак. Поймать тебя было просто, отпустить - не жалко. А если тебе придет в голову говорить не так, как я хочу, я тебя расстреляю.

Свист веток у лица. Ход черных мышц под коленом. Быстрее, скачи быстрее... Убегай от своего раздражения, отвращения, мерзости, пакости...  Снова к НЕМУ. Прибежать, в мыле, в пене, и говорить... Ходить вокруг до около, ходить по грани.  Танцевать на лезвии бритвы - сколько бы не было боли...  Как бы ни резало душу. Осторожно приближаясь из засады, стараться заглянуть в сияющие холодом пронизтельные голубые глаза. Дракула. Высшая точка контроля. Планка, которую я себе держу. Мерило совершенства. Почему я люблю охоту на волков? Она оттачивает навыки, кк стрельба по мишени. Почему я люблю охоту на людей? потому что это критерий всего. Ловкости, хитрости. силы, ума... А цель - одна.

 Захват вражеского генерала. Чужой или свой? Штирлиц, почему у вас на машине полосатая ленточка? Почему в ваших глазах кошачий зрачок?

Эта боль - лучший отдых. Говори со мной. Пожалуйста, не надо уже ничего, и забыта цель, опущено дуло. Только говори. Не замолкай! позволь мне забыть, мирскую пошлость, тупость этих солдат-вечных молокососов, эту ограниченность, эту грязь... Очисти меня, дай мне ясность. Я буду черной статуей, я буду молчать, я никому не выдам твоих секретов, я не воспользуюсь ими сама. Только говори.

Чем больше выхожу в дозор, тем больше убеждаюсь. Для меня есть только ОН. И все остальные.

 Окружаем квадрат, ставим флажки, отпускаем собак с поводка. Черная лошадь хрустит копытами по снегу, с храпом выдыхая клубящийся пар. Хорошее утро, серая гвардия, не так ли?.. Суета собак, кружащих по следу, возбужденные крики, спокойное небо...

Сжимаем круг.

 Матерый волк, ты хочешь быть убитым? А сражаться, проиграть и быть съеденным? Зачем перепрыгнул через флажки? Зачем нужна тебе была твоя долгая, долгая жизнь, оконченная так бесславно?..

Красивый прыжок. Красная линия даже не покачнулась под дуновением обманчиво-легкого тела... Лошадь кинулась в сторону от искаженных последним исступлением железных челюстей. Вкладывая шмайссер в разинутую пасть, застывшую в дюйме от натянутых поводьев, посмотреть в глаза волка. Усмехнуться, удостоверившись, что смотришь  собственные. и разнести в клочья усталую судьбу..

*Сияющие контуры предметов, как наточенные лезвия. Черный покачивающийся сапог пахнет кожей. Тривиальный бокал крови все так же то-ли наполовину пуст, то-ли наполовину полон. И уже нет никого значения, что в остроспинном кресле-драконе сидит высоченная брюнетка со стянутой чернотой грудью. Что восхитительно-сладкие капли застыли на четко очерченных губах. Что прямые сухие ноги протянулись через половину помещения. Потому что хищник, который нападает сейчас и на тебя, не может быть красив.*

- Гутен морген, мои красивые мальчики. Боитесь моих клыков, которые с минуты на минуту разорвут ваши оленьи шейки? Зачем обяться того, чего ждешь. Вы сами насадили приманку, что же ропщете, что попалась слишком крупная рыбка?.. Благоговейте! Я тигровая акула, ваш супер-приз, джекпот судьбы, как всегда, не лишенной чувтва юмора. Только юмор этот у этой фрау, как правило, черный. поиграем в приколы с обломами? В часности, конечностей. и помните. Мне бы не хотелось вас есть, если бы вы сами не подавали себя столь аппетитно.

- Гутен морген и начнем же праздненство.

 megaherz