В привязанности или равнодушии философов к жизни сказывались особенности их себялюбия, которые так же нельзя оспаривать, как особенности вкуса, как склонность к какому-нибудь блюду или цвету.

Все, что посылает нам судьба, мы оцениваем в зависимости от расположения духа.

Нам дарует радость не то, что нас окружает, а наше отношение к окружающему, и мы бываем счастливы, обладая тем, что любим, а не тем, что другие считают достойным любви.

Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому.

Люди, верящие в свои достоинства, считают долгом быть несчастными, дабы убедить таким образом и других и себя в том, что судьба еще не воздала им по заслугам.

Что может быть сокрушительнее для нашего самодовольства, чем ясное понимание того, что сегодня мы порицаем вещи, которые еще вчера одобряли.

Хотя судьбы людей очень несхожи, но некоторое равновесие в распределении благ и несчастий как бы уравнивает их между собой.

Какими бы преимуществами природа ни наделила человека, создать из него героя она может, лишь призвав на помощь судьбу.

Презрение философов к богатству было вызвано их сокровенным желанием отомстить несправедливой судьбе за то, что она не наградила их по достоинствам жизненными благами; оно было тайным средством, спасающим от унижений бедности, и окольным путем к почету, обычно доставляемому богатством.

Ненависть к людям, попавшим в милость, вызвана жаждой этой самой милости.
Досада на ее отсутствие смягчается и умиротворяется презрением ко всем, кто ею пользуется; мы отказываем им в уважении, ибо не можем отнять того, что привлекает к ним уважение всех окружающих.

Чтобы упрочить свое положение в свете, люди старательно делают вид что оно уже упрочено.

Как бы ни кичились люди величием своих деяний, последние часто бывают следствием не великих замыслов, а простой случайности.

Наши поступки словно бы рождаются под счастливой или несчастной звездой; ей они и обязаны большей частью похвал или порицаний, выпадающих на их долю.

Не бывает обстоятельств столь несчастных, чтобы умный человек не мог извлечь из них какую-нибудь выгоду, но не бывает и столь счастливых, чтобы безрассудный не мог обратить их против себя.

Судьба все устраивает к выгоде тех, кому она покровительствует.

Счастье и несчастье человека в такой, же степени зависят от его нрава, как от судьбы.

Чтобы оправдаться в собственных глазах, мы нередко убеждаем себя, что не в силах достичь цели; на самом же деле мы не бессильны, а безвольны.

Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно подмечать их у ближних.

Ревность питается сомнениями; она умирает или переходит в неистовство, как только сомнения превращаются в уверенность.

Гордость всегда возмещает свои убытки и ничего не теряет, даже когда, отказывается от тщеславия.

Если бы нас не одолевала гордость, мы не жаловались бы на гордость других.

Гордость свойственна всем людям; разница лишь в том, как и когда они ее проявляют.

Природа, в заботе о нашем счастии, не только разумно устроила opганы нашего тела, но еще подарила нам гордость, - видимо, для того, чтобы избавить нас от печального сознания нашего несовершенства.

Не доброта, а гордость обычно побуждает нас читать наставления людям, совершившим проступки; мы укоряем их не столько для того, чтобы исправить, сколько для того, чтобы убедить в нашей собственной непогрешимости.

Мы обещаем соразмерно нашим расчетам, а выполняем обещанное соразмерно нашим опасениям.

Своекорыстие говорит на всех языках и разыгрывает любые роли - даже роль бескорыстия.
Одних своекорыстие ослепляет, другим открывает глаза.

Кто слишком усерден в малом, тот обычно становится неспособным к великому.

У нас не хватает силы характера, чтобы покорно следовать всем велениям рассудка.

Человеку нередко кажется, что он владеет собой, тогда как на самом деле что-то владеет им; пока разумом он стремится к одной цели, сердце незаметно увлекает его к другой.

Сила и слабость духа - это просто неправильные выражения: в действительности же существует лишь хорошее или плохое состояние органов тела.

Наши прихоти куда причудливее прихотей судьбы.

Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчиков. Необходимость отблагодарить за добро и отомстить за зло кажется им рабством, которому они не желают покоряться.

Милосердие сильных мира сего чаще всего лишь хитрая политика, цель которой - завоевать любовь народа.

Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено иногда тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти всегда - и тем, и другим, и третьим.

Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия, даруемого неизменной удачей.
Умеренность - это боязнь зависти или презрения, которые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счастьем; это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умеренность людей, достигших вершин удачи, - это желание казаться выше своей судьбы.

У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего.

Невозмутимость мудрецов - это всего лишь умение скрывать свои чувства в глубине сердца.

Невозмутимость, которую проявляют порой осужденные на казнь, равно как и презрение к смерти, говорит лишь о боязни взглянуть ей прямо в глаза; следовательно, можно сказать, что то и другое для их разума - все равно что повязка для их глаз.

Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией.

Немногим людям дано постичь, что такое смерть; в большинстве случаев на нее идут не по обдуманному намерению, а по глупости и по заведенному обычаю, и люди чаще всего умирают потому, что не могут воспротивиться смерти.

Когда великие люди наконец сгибаются под тяжестью длительных невзгод, они этим показывают, что прежде их поддерживала не столько сила духа, сколько сила честолюбия, и что герои отличаются от обыкновенных людей только большим тщеславием.

Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труднее, чем когда она враждебна.

Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.

Люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться.

Ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым, между тем как зависть слепо негодует на то, что какое-то достояние есть и у наших ближних.

Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и преследований, чем наши достоинства.

Наши добродетели - это чаще всего искусно переряженные пороки.

То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей собственной хитростью; так, например, порою женщины бывают целомудренны, а мужчины - доблестны совсем не потому, что им действительно свойственны целомудрие и доблесть.

Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие.

Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия, там еще осталось вдоволь неисследованных земель.

Ни один хитрец не сравнится в хитрости с самолюбием.

Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем долговечность жизни.

Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не менее часто наделяет дураков умом.

Великие исторические деяния, ослепляющие нас своим блеском и толкуемые политиками как следствие великих замыслов, чаше всего являются плодом игры прихотей и страстей. Так, война между Августом и Антонием, которую объясняют их честолюбивым желанием властвовать над миром, была, возможно, вызвана просто-напросто ревностью.

Страсти - это единственные ораторы, доводы которых всегда убедительны; их искусство рождено как бы самой природой и зиждется на непреложных законах. Поэтому человек бесхитростный, но увлеченный страстью, может убедить скорее, чем красноречивый, но равнодушный.

Страстям присущи такая несправедливость и такое своекорыстие, что доверять им опасно и следует их остерегаться даже тогда, когда они кажутся вполне разумными.

В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой.

Наши страсти часто являются порождением других страстей, прямо им противоположных: скупость порой ведет к расточительности, а расточительность - к скупости; люди нередко стойки по слабости характера и отважны из трусости.

Как бы мы ни старались скрыть наши страсти под личиной благочестия и добродетели, они всегда проглядывают сквозь этот покров.

Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.

Корова

Рамана Махариши жил в Южной Индии на горе Аринахал. Он был не очень образованным. В семнадцать лет он ушел в горы в поисках Истины и медитировал там несколько лет, постоянно задавая себе вопрос: "Кто я?" Когда он познал, люди потянулись к нему отовсюду. Он был очень немногословным, тихим человеком. Люди приходили к нему для того, чтобы вкусить его тишины, просто посидеть в его присутствии. Все приходившие наблюдали одно поистине чудесное явление: всякий раз, когда он выходил на веранду к людям, которые хотели посидеть с ним в безмолвии, приходила и корова, всегда без малейшего опоздания, точно вовремя. Она присутствовала до тех пор, пока все не расходились. А когда Рамана возвращался в свою комнату, корова подходила к окну и заглядывала внутрь, чтобы попрощаться с ним. Он гладил ее морду, хлопал ее по шее и говорил:
— Ну все уже, иди!
И она уходила.
Это происходило каждый день, без перерывов, четыре года подряд. Люди очень этому удивлялись:
— Что это за корова такая?
И вот однажды она не пришла. Рамана сказал:
— Она, наверное, попала в беду. Я должен пойти поискать ее.
На улице было холодно: сильные порывы ветра с дождем. Люди пытались удержать его, но он пошел и, действительно, нашел корову недалеко от своего дома. Поскольку корова была уже немолодая, она поскользнулась и упала в канаву. Рамана спустился к ней и сел рядом. На глазах у коровы появились слезы. Она положила голову ему на колени, он гладил ее морду... Он просидел так, пока она не умерла.
В память о той корове индусы построили храм на этом месте, со статуей коровы внутри.

Выбор за тобой
"Это невозможно!" - сказала Причина.
"Это безрассудство!" - заметил Опыт.
"Это бесполезно!" - отрезала Гордость.
"Попробуй..." - шепнула Мечта.

В один момент они поспорили и один из них дал пощёчину другому.
Последний, чувствуя боль, но ничего не говоря, написал на песке:
"Сегодня мой самый лучший друг дал мне пощёчину".
Они продолжали идти, и нашли оазис, в котором они решили искупаться.
Тот, который получил пощёчину, едва не утонул и его друг его спас.
Когда он пришёл в себя, он написал на камне:
- Сегодня мой самый лучший друг спас мне жизнь.
Тот, кто дал пощёчину и который спас жизнь своему другу спросил его:
Когда я тебя обидел, ты написал на песке, а теперь ты пишешь на камне.
Почему?
Друг ответил: - Когда кто-либо нас обижает, мы должны написать это на
песке, чтобы ветры могли стереть это. Но когда кто-либо делает
что-либо хорошее, мы должны выгравировать это на камне, чтобы никакой ветер
не смог бы стереть это.
Научись писать обиды на песке и гравировать радости на камне…