Леопольд фон Захер-Мазох
Подруги
В первый раз они остались одни.
Он сидел рядом с молодой, еще только расцветающей девушкой в саду на покрытой мохом каменной скамье и молчал. Они знали, что любят друг друга. Но эта любовь была между ними какой-то упоительной тайной. Только раз они обменялись быстрым взглядом.
Он тоже был еще очень молод. Его сердце пажа пугали, заставляли робеть эта нежная преданность, эти благоговейные взгляды прекрасной девушки. В его возрасте любовь - это рыцарское служение, это песнь трубадура, это цепи раба.
Шея его бессознательно ждала пинка ноги повелительницы.
Глаза его блуждали вдали - казалось, искали кого-то, какой-то цели своего неясного томления.
Природа улыбалась ему всей своей еще пышной красотой первого осеннего дня. Еще и листья не пожелтели, только красноватой дымкой подернулись лес и сад. Виноградные гроздья зрели, протянувшись шпалерами по стене господской усадьбы, а солнечные лучи трепетали расплавленным золотом на бархате нив, на астрах, георгинах и подсолнечниках, обращавших свои головки к солнцу, словно огнепоклонники.
Чистый и безоблачный, повис небесный свод над зелеными верхушками елей и берез, за которыми солнце воздвигло золотую решетку, - словно это был рай, который оно хотело изолировать от мира.
Девушка впервые надела в это лето длинное платье. Стройная фигура обрисовывалась с девственной угловатостью под белой тканью, облекавшей ее, словно целомудренные листья лилию. С худенького личика глядела пара темных глаз с таким изумлением, как будто перед ними нежданно открылась волшебная, сказочная страна. Дыхание вздымало ее детскую грудь и тихо колыхало темные косы. Словно капли росы, блестели жемчужины на ее шее и на руках.
Наконец он сумел произнести слово. Он назвал ее имя, и плечо его слегка коснулось ее плеча.
Она вздрогнула.
- Можешь ли ты это понять, - продолжал он,- что на свете есть люди, ропщущие на Творца, есть и такие, которые видят в Его творении только несчастную игру враждебных стихий? А мир ведь так прекрасен.
- Ты прав.
- Возможно, надо быть счастливым, чтобы понимать это.
Она испугалась, но через минуту усмехнулась над собой. Солнце закатилось. На западе небо алело румянцем заката, словно распахнулись небесные ворота, чтобы впустить их. Маленькие облачка, освещенные снизу последними лучами, плыли в небесном океане, словно красные лодки на белых парусах.
Черный дрозд пел свою вечернюю песнь на верхушке ели. Снизу, с дерновых дорожек и цветочных грядок, потянуло свежим холодком. Природа точно робко вздрогнула. Вскоре на землю пала роса и туман разостлал свой таинственный покров на далекие дубравы и на серые, покрытые мохом башни.
Бедная девушка оглянулась на него, как будто хотела сказать: "Скажи же решительное слово!"
В невольном движении она случайно коснулась его руки, покраснела, потупила глаза и встала, словно хотела убежать.
Она показалась ему в эту минуту ангелом, распростершим крылья и готовым взвиться.
Он обвил ее руками, и она, вся дрожа, подняла глаза на него. В тот миг он был Богом, а она - духом, вдохнувшим жизнь в создание. Если бы он был лет на десять старше, он ответил бы на этот взгляд счастливой улыбкой, но он был не намного взрослее ее.
Стемнело. Небо на западе побледнело, сохранив еще только матовый блеск янтаря. Слышно было тихое дыхание деревьев, и тяжелые, влажные испарения сада теснили грудь.
- Любишь ли ты меня? - спросил он робко, почти испуганно. Девушка только тихонько кивнула головой - она не находила слов, которыми сумела бы выразить свои чувства. Он склонился к ней, и в первый раз губы его коснулись ее губ - холодных губ, на которых замер вздох. Дрожь пронизала ее тело, тело цветка.
Она закрыла глаза, руки ее что-то ловили, чего-то искали - наконец нашли его шею, обвились вокруг нее и сомкнулись на затылке, сложенные как для молитвы.
Потом она вдруг вырвалась и стремительно бросилась бежать в отдаленную чащу парка. Юноша сделал два шага вслед, но что-то непонятное, что-то загадочное удерживало его.
Он посмотрел на небо. Высоко над елями горела вечерняя звезда, а на краю долины вставал красный серп луны.
Вдали река пела старую песню, ту, которую певали сирены Одиссею.
***
В то же самое время в будуаре господского дома, похожем на покои в серале, беспокойно шагала взад и вперед прекрасная, гордая женщина. Время от времени она останавливалась у окна и смотрела в сад, следя за мелькавшим в зелени белым платьем ее юной подруги.
Потом снова раздраженно отворачивалась от этого зрелища и брала розу, у которой принималась обрывать лепестки, или ловила муху и обрывала ей крылышки.
- Неужели я уже совсем потеряла красоту, потеряла способность внушать страсть? - спрашивала она себя. - Неужели уже пришла пора, когда со мною начнут обращаться с той почтительностью, которая гораздо больше уязвляет тщеславное женской сердце, чем льстит? И отныне мимо меня будут проходить, отдавая ей больше привычной дани, предпочитая распустившейся розе целомудренный аромат почки?
Читать далее...