OFF

Дождливые люди, холодные лица,
С деревьев летят листья самоубийцы,
Асфальтом стекают промерзшие вены.
Уйду уже скоро, уйду непременно.

Железная правда под кожу прорвется,
А серый октябрь слегка улыбнется.
Запомню навечно твой профиль спокойный.
Прощай. Я люблю тебя. Новый покойный.

Вы, любители познания! Что же до сих пор из любви сделали вы для познания? Совершили ли вы уже кражу или убийство, чтобы узнать, каково на душе у вора и убийцы?

Слишком долго в женщине были скрыты раб и тиран. Поэтому женщина не способна еще к дружбе: она знает только любовь.

Мы хвалим то, что приходится нам по вкусу: это значит, когда мы хвалим, мы хвалим собственный вкус – не грешит ли это против всякого хорошего вкуса?

Чья мысль хоть раз переступала мост, ведущий к мистике, тот не возвращается оттуда без мыслей, не отмеченных стигматами.

Богу, который любит, не делает чести заставлять любить Себя: он скорее предпочел бы быть ненавистным.

"Не существует человека, ибо не существовало первого человека!" - так заключают животные.

"Друг, все, что ты любил, разочаровало тебя: разочарование стало вконец твоей привычкой, и твоя последняя любовь, которую ты называешь любовью к "истине", есть, должно быть, как раз любовь - к разочарованию".

"Результаты многочисленных тестов, проведенных с теми, кто некоторое время общался с человеком, находящимся в депрессии, говорят об одном - такое общение не проходит бесследно. Чаще всего во время общения люди пытаются как-то повлиять на ситуацию: расшевелить человека, изменить его одностороннее "черное" видение мира. Но чаще всего это ни к чему не приводит. Наоборот, нередко это приводит к противоположному результату, и человек, чувствуя свою неполноценность, еще более замыкается в себе. А у тех, кто пытался помочь, в свою очередь, появляется ответное чувство растерянности, неуверенности в собственных силах.

Если ваш близкий оказался в депрессии, то вам, вероятно, захочется доказать ему, что мир на самом деле прекрасен. Но чей мир? И если для вас солнце яркое и теплое, то это вовсе не означает, что оно такое же и для всех остальных. Дело в том, что мы видим мир не глазами, глаза - это просто окуляры, которые с помощью сенсорных каналов соединены с определенными участками мозга, которые и отвечают за восприятие. Депрессия меняет нормальное течение химических процессов в мозге человека, и его мир становится серым. Это не эпитет, это буквально - при депрессии мир воспринимается в градациях серого.

И если вы будете говорить: «Посмотри, как это удивительно» - вы будете говорить только о своем мире, о своих ощущениях. И если даже он посмотрит на окружающий мир и изо всех сил попытается почувствовать то, о чем вы говорите, то это приведет к обратному результату. В связи с притуплением системы восприятия, он физически не сможет это сделать – его солнце будет бледно желтое, звуки - тусклыми, а запахи – пресными. После чего он подумает, что он не такой, как вы и остальные люди, что только усилит его депрессию и отдалит вас друг от друга. Постарайтесь понять, что ваш и его миры, которые проецируются на сетчатку глаза, очень сильно отличаются друг от друга."

http://lossofsoul.com/DEPRESSION/Vihod/people.htm

К сожалению, мне нечего добавить.
Я обещаю. Будет весело.

Трещит башка. Не выучено и половины. Развлечемся-с пока.

Есть такая вещь - активное слушание. Или эмпатическое. Фишка его в отражении. Как если бы ты был зеркалом. Ну, так сказала Гядутене. Заключается оно в повторении, перефразировании, назывании своих чувств и чувств рассказчика. Казалось бы, такая тупая бесполезная вещь. Помощь типа заключается в том, чтобы человеку подкинуть вумную мыслю, оспорить его плохие мысли. Вот это - помощь. Но - нихуя.

Почему нихуя? Я не знаю. Просто так чувствуется.

Вполне возможно что из-за того, что когда оспариваешь мысли человека, создается впечатление, что тебя не слышат, не понимают. Ты вроде как и говоришь - но твои мысли отрицают. Твои чувства (а суть нытья заключается именно в поиске эмоционального резонанса) вообще игнорируются, как если бы они не имели никакого значения. Но вся суть-то именно в них.

Нет-нет, чувак... Да-да, чувак. Так есть. Чего ты отрицаешь? Как-будто я не знаю своей ситуации.
Все пройдет, а время лечит... У всех бывает. Ну и что? Дело не во всех, а во мне. МНУ ПЛОХО, понимаешь, и это есть здесь и сейчас. а чужие проблемы меня не лечат.
Почемучтокаккогдазачемиззачего? Да откуда я блядь знаю. Не в этом дело.
Не грусти. Но мне блядь грустно! Я понимаю, что неприятно видеть такое сопливое дерьмо рядом с собой. Ну, в таком случае мне стоит удалиться, дабы не доставлять вам дискомфорт.
И так далее.

4 зла - это советы, интеллектуальный анализ, успокаивание/преуменьшение проблем и расспросы. Так сказала Гядутене. И права она была на все сто. Эта черная хрень рассказала мне все еще до нее.

Только есть одно "но" - хотя зло оно злобное, но все же лучше чем ничего. Плюс занимаясь злом человек нечаянно, сам того не чувствуя, периодически делает очень правильные вещи. Например - грустно опускает глаза, смягчает интонации, втихаря помогает (а я блядь все вижу, у мя глаза на висках), улыбается, употребляет уменьшительно-ласкательные слова и так далее. При этом он убивается, психует, раздражается из-за осознания своей капитальной беспомощности и психотерапевтической некомпетентности, ибо не осознает своей полезности и ждет не того результата (а именно - ждет что его логические доводы сотворят чудо с мозгом больного человека, перевернув в одно мгновение месяцами формировавшийся дефект).

Развлеклись. Пойду дальше учиться.

Тихая ненависть поднялась во мне и осталась гореть ровным пламенем незатухающей свечи, согревая мою грудь. Внешне я был холоден. В моих глазах блестели звезды и прорезали ее насквозь.
Она дрожала, в ее глазах был ужас. Она смотрела на меня словно пойманная косуля. Моя рука ровно и решительно протянулась к ее шее. Я схватил ее за горло, прижал к стене и поднял над землей.
Она замерла, с ее глаз полились слезы. Я сжимал ее горло все сильнее и сильнее. Тонкая, нежная шея, которую я когда-то так страстно целовал и так восхищенно разглядывал... Теперь от нее останется лишь синий, изуродованный кусок мяса.
Я схватил ее обеими руками и сжал пальцы изо всех сил. Хруст хребта и ужас в ее глазах – последнее, что я слышал и видел. Проснулся.

Как странно, правда? Как можно быть столь амбивалентным? Любовь сочетается во мне с ярой ненавистью и желанием уничтожить. Бесследно. Словно никогда и не было. Это разрывает меня изнутри. Ко всему добавилась неясная надежда на то, что все еще можно вернуть. Но я не хочу. И хочу. И мне наплевать…

Следующим вечером я сидел в почти пустом баре у стойки. Компанию мне поддерживал один мой старый приятель, Том. Он всегда был сер и немного неаккуратен. Зато в голове у него царил полный порядок, и на каждую мою фразу он мог сделать как минимум по десятку умных комментариев (но всегда ограничивался одним или двумя). Рационален и трезв до ужаса. Я знал, что он мне не поможет, но желание быть сильным, спокойным и мужественным заставляло меня вновь и вновь говорить с ним.
- Слушай, Том, - сказал я после долгого молчания, - сегодня ночью я видел во сне как душу ее.
Том посмотрел на меня с холодной учтивостью и немного вскинул брови.
- Да, прямо своими руками. Слышал, как трещит ее хребет... Послушай, Том, мне страшно. Я не понимаю, что со мной происходит. Оно все кипит во мне. Меня разрывает на части масса противоречивых стремлений. И почему-то – я не знаю, почему – это все говорит мне, что я… ничтожество.
Том нахмурился, посидел секунду, а затем заметил:
- Гарри, ты дьявольски талантливый человек, о чем ты говоришь? Какое еще ничтожество, - и по-приятельски потрепал по плечу.
Я уставился в пол. Дьявольски талантлив… Какая глупость. Боже, он совсем не понимает… Не понимает, кто я есть на самом деле. Его комплименты приводят меня в отчаяние и заставляют испытывать стыд за себя, дикое презрение к своей несостоятельности… Я не верю ему. И мне противно от его лести.
Я попытался объяснить ему:
- Моя жизнь – череда ошибок, Том. Ошибка на ошибке, ошибка на ошибке, ошибка на ошибке… Я противен людям. Я испортил свои отношения. Сам. Своими руками. Я натворил за свою жизнь столько глупостей, сколько тебе и в кошмарном сне не снилось.
Том выглядел озадаченным:
- Я, впрочем, тоже совершил много ошибок… Это нормально, Гарри, все люди переживают после разрыва. Всем бывает больно.
Мои ноздри раздулись, я разозлился. Плевал я что происходит с другими… И потом… Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так сильно переживал из-за такой мелочи как разрыв. Я ведь даже не люблю ее. Что со мной, черт подери?

Вернулся домой пьяным вдребезги. Упал на колени и расплакался как мальчишка. Огромные, «крокодильи» слезы стекали по щекам. Я уже привык к их настойчивой струе, к этим большущим блинам, в которые превращались капли, упав на паркет.
Горло… Я потянулся к нему и сильно сжал. Я хотел сделать с собой то же самое, что делал во сне с ней. Гарри, черт подери, что ты делаешь?!
Отпустил свое горло и беспомощно свалился на пол.

Лезвие весело звенело, скользя по точильному камню. Вжик-вжик, вжик-вжик… Солнце искрилось на блестящей поверхности большого ножа. Вокруг – огород и сараи, за огромным кустом малины виднеется деревянный дом с плоской крышей.
Я посмотрел на себя в отражение на ноже – увидел пожилое женское лицо. Голубые глаза, окруженные морщинами, устало скользили по отражению. Я вяло поправил седые волосы, взял нож и отправился в дом.
В одной из комнат громко храпел старик. Он лежал на диване, ногами ко входу, и я заметил огромные дырки на его носках. Я подошел к нему. Старик покряхтел и перевернулся на другой бок.
Я сел рядом, сжал нож и стал ждать, пока он перевернется на спину. Не знаю, сколько времени прошло, но он наконец растянулся толстым животом кверху.
Снова ненависть вспыхнула во мне, ничто не могло потушить ее. Мое сердце билось ровно, что редко бывает даже когда я расслаблен и спокоен. Я почувствовал силу и молодость в своих руках, сжал нож и замахнулся.
В этот момент старик открыл глаза. Но он так ничего и не успел понять. Алая кровь брызнула из его шеи.
Я проснулся в холодном поту.

Почему во мне столько злости? Откуда во мне это? Разве любовь сочетается с ней? Когда любишь, желаешь лишь добра любимому человеку, даже в ущерб собственным интересам.
Я не люблю, определенно не люблю. Это больше похоже на какое-то помешательство, зависимость, собственничество... Не знаю. Что-то такое. Но в то же время, что может сравниться по силе страсти именно с этим безумием? Ничто. Читать далее...

Пыщ-пыщ. Обугленное мясо. Ауч.
Может вырезать что на память? Мне бы хотелось шрамов по всему телу. Попротивнее.

И чего я тока сразу не убилась?
Как наивно полагать что что-то изменит твои мысли. Никуда тебе не убежать, чувак.

Если все не имеет смысла, почему бы не делать того, что взбредет в голову? Например, разбить вон ту витрину? Не?
Да ты даже все еще мусор в мусорку выбрасываешь. А ты про витрины...

Что тебя здесь держит? Ведь ничто.

Но вот ты снова топаешь по знакомой дороге. Домой. Зачем? Ты придешь и сядешь за комп. Потом уснешь. Проснешься. Пойдешь в универ. Поотсутствуешь там, находясь физически. Затем снова домой. Может быть смотаешься куда-нибудь. Даже отожжешь на выходных. Уснешь. Проснешься. Пойдешь в универ. Снова выходные. Снова учеба...

Стоп.
Стою. Смотрю на небо. Не понимаю, куда я иду. Зачем я иду. Чего я жду? Я ведь знаю, что ничто не изменится. Мне так и сидеть в этой бессмысленности. До конца жизни.

Пошли.

Что ты здесь делаешь? Зачем ты здесь? Как инородное тело в большом слаженном организме. Лишняя вещь. Вещь в себе, но совершенно несамодостаточная. Тебя ничто не ждет. Оно все так и будет проходить мимо тебя, не затрагивая твоей сути. Тебя. You're an alien.

И прорвало. Капитальненько так.

.......................................................................................................................................................................................................


Только вспомнились мне птички. Две синицы на балконной решетке. Весело так прыгающие одна около другой. И теплый, домашний уют окутал с ног до головы.
Чувак, это и есть смысл. Только ты его не видишь.
Просто ты его не видишь.
Ты просто его не видишь.
Не видишь. Но он есть.
Ты просто его не видишь... Запомни и не забывай.

Смысл перекинулся на пожелтевшие листья. На воздух. На вечер. Зыбкий, но виден.

.......................................................................................................................................................................................................

А мясо теперь болит. Ауч.

Я знаю, что ошибаюсь, и в этом нет ни малейшего смысла... Но всё же.

Шатающийся по Бувилю Рокантен, грязь, Тошнота... Разочарование в гуманизме, и все же безумная зависть к этим верующим счастливчикам, смешанная с презрением к их тупости и непониманию того, что бред это все и самообман. Вещи, которых и так слишком много... И большая, толстая Бессмысленность... Или как они ее окрестили... Абсурд, да? Тошнота и депрессивная тошниловка, которая заставляет индифферентно отворачивать голову и смотреть пустыми глазами на все вокруг - разрази меня гром если это не одно и то же. Однако же я чертовски неправа, ибо только капитальные долбо*бы могут наградить чела Нобелевской премией за хрень, которая убивает жизнь в самом ее корне - за банальную депрессию. Как глупо это возвеличивать и возводить на пьедестал... Эти идиотские трактовки (и вот еще одна из них)... Да уж, действительно абсурд - иначе и не назовешь.

Ты че тут вообще делаешь? Как собаке пятая нога... Ага, именно. Но... И так вещей слишком много, столько, что прям тошнит от них. Создавать еще? А если прорвет? А потом эта блевотина дьявольски завоняет грустью, так, что никакие противогазы не помогут.

Бессмысленные действия определенно лишние.

Замысловатая, недоработанная, не ругайте плиз. :)

Так вот. Возьмем человека. В нем изначально заложено стремление жить, на уровне инстинктов. То есть дэфолтом - он хочет жить. Далее, он задумывается о смысле этой жизни. Но смысл думать о смысле если ты все равно жить будешь и хочешь? Все равно будешь плакать когда тебя обидят, будешь хотеть есть, будешь спать, будешь спать не один и так далее.
Просто это разные логические уровни. Если подчиняешь чувства мозгу, то можешь даже быть способным на такой героизм как самоубийство ради убеждений (в нашем случае - ради убеждения в том, что в жизни смысла нет). Если мозг чувствам (что, как ни странно, более логично), то будешь жить себе не тужить.

То есть по сути поиск смысла это что-то типа гиперинтенции (Франкла помните, да?). У нас и так есть все необходимое, а мы еще и мозг туда суем. :) А гиперинтенция чревата импотенцией. О как. Что, не верите? Сами почитайте. :)

А очень просто. Поначалу появляется чувство знакомости. Не знаешь человека - а кажется, будто вы друг другу родные. Но ты не реагируешь. Просто наслаждаешься. Потом ты думаешь - что за хрень? С чего бы это вдруг?... Накручиваешь на себя кучу всякой шизотерической лабудени, чуть ли не в реинкарнацию начинаешь верить, т. к. очень уж мистично это всё.

Рано или поздно появляется мысль "а почему бы не?...". И тогда потихоньку, неспеша раскачиваясь, приступаешь к хитрым, интригующим действиям. Придумываешь совершенно неожиданные ходы, покрываешь себя толстым слоем тайны. И всё это на фоне бескорыстности. Хочешь - бери, не хочешь - не бери, я это делаю не для тебя, а для того, тобы культивировать это оху*нное чувство.


Только жаль, влюбиться заново - mission impossible. Для этого нужен гормональный бум. А гормональный бум возможен только с, простите, новым мясом. А то нейрончики жишь уже привыкли...))))

Что еще... А, да. Гормональный бум нужно растягивать. Например, во времени. То есть пореже видеться. И обязательно - поддерживать интенсивность. То есть для бума нужен напряг. Как только начинается стабильность - нужды в буме нет. И он проходит. В итоге мы имеем тошниловку - вас в прямом смысле тошнит от человека.

Объясню, как всегда, на грубом противном этологическом примере. Имеем мы крутого, высокорангового самца. И имеем левого самца. Плюс среднюю самку. Кому проще завоевать среднюю самку - крутому самцу или левому самцу? Конечно крутому. И высокоранговый это осознает. У него не будет гормонального бума - он ему нахер не нужен. Ибо гормональный бум стимулирует дополнительный ресурс человека. Высокоранговому дополнительный ресурс не нужен. И он, как говориться в простонародье (xDDDDD), не влюбится.

А вот левому самцу нужны усилия для завоевания. И тут мы имеем гормональный бум. В итоге левый самец говорит, что влюбился. Вэри симпл, аня?


Вот и всё. Пока что дальше раскрывать не буду. Ибо очень уж ценна такая информация.

Я уставшая сидела на высоком стуле и потягивала из трубочки сидр. Биты* молотком били по голове. Толпа улетевших, красиво одетых людей со стеклянными и блестящими глазами живым морем волновалась в такт музыке. Заводящий свет прожекторов и лазеров бегал по морю. Озабоченые официантки с подносами в руках пробирались сквозь эту шевелящуюся массу. Мозг клубного организма – диджей – тыкал пальцами в кнопочки, посылая по нервам-колонкам музыкальные нейросигналы. Организм от этого двигался в разных ритмах – то быстрее, то медленнее, то отчаянно оживлялся, то кисло подергивался.
Я загляделась на организм. Вдруг рядом со мной всплыла фигура девушки, в короткой юбке, с огромными глазами, которые чего-то от меня хотели. Девушка придвинулась еще ближе. Она протянула мне стакан с непонятной жидкостью на самом дне.
- Попробуй, - сказала она, выпив глоток жидкости через трубочку.
Мне стало не по себе. Что там за жидкость? Зачем этой девушке нужно угощать меня? К тому же она выглядит странно, наглоталась каких-нибудь наркотиков... А кто знает, не расворена ли в стакане таблетка? Или может там ЛСД? А когда у меня начнутся галлюцинации она с компанией сможет делать со мной все что захочет...
- Нет, спасибо, ответила я.
- Да ты не бойся, попробуй, - не уходила она. – Не тянется.
Не тянется? Что не тянется? Похоже она совсем колес переела. Я вопросительно взглянула на неё.
- Ну я пытаюсь пить Ред Булл** через трубочку, а он не тянется...
Мне все стало ясно. Она наверное не первые сутки хавает экстазин***. Или переела кислоты. Несет бред какой-то. Галлюцинации у неё конкретные.
- Неет, - мотнула я головой и отвернулась.
Но девушка и не собиралась уходить. Она упрямо стояла возле меня, уговаривая сделать хоть глоток.
Я смутилась еще больше. Что делать? От такого человека можно ожидать всего. Позвать охранников? Они далеко, на первом этаже. Неизвестно что произойдет, пока буду идти вниз. Кто знает как эта девченка отреагирует на мои действия...
- Ну не бойся, попробуй. Я не хочу сделать ничего плохого, - бостро пробормотала она, в упор смотря на меня своими огромными глазами.
Мне стало страшновато... Я неуверенно взяла у нее стакан. Приложив к губам трубочку осторожно потянула... Но во рту у меня ничего не оказалось. Я потянула еще раз, уже посильнее, но только воздух поднялся по трубочке.
- Ну да, не тянется...
Девушка улыбнулась и влилась в шевелящееся море. Я облегченно вздохнула. Паранойя у меня.


П. С. Можете сами сделать такую фишку. Просто сделайте дырку в трубочке. xDDD

Мне не нужен парашют. Я уже на земле. Лежу. Мясо.
Сел в такси на заднее сиденье. Усатый водитель вопросительно глянул на меня:
- Куда поедем?
Я задумался. В принципе это уже не имеет значения. Куда бы я ни поехал, от себя не убежать. Я везде – я наполняю собой это такси, витаю в прохладном ночном воздухе, режусь из света фар, скриплю на покрышках. Я ничего не чувствую кроме себя. Я – это эфир боли, концентрированной кровавой агонии.
Сказал домашний адрес. Циферки таксометра побежали. Какое жалкое зрелище... А я ведь тоже так бегу – но не могу сдвинуться с места. Время остановилось. Пространство остановилось. Всё стало однородным.
Усы водителя медленно шевелились. Из них струился хриплый, скрипучий запах стареющего мужика. А я не такой. Я молод и довольно красив. Свеж как жеребец. Но толку? Молодое, красивое мясо, которого больше ничего не ждет, которое жалобно зависло в нескончаемом существовании.
Поворот. Второй. Третий… Мы летели по ночному городу – молодой умирающий и старик во цвете лет. Такси крутилось, дребезжало, танцевало, словно резвая четырнадцатилетняя украинка. И вот знакомые виды. Серые, но самые цветные на свете дома. Самое близкое, что у меня есть. Близкое, ставшее таким по чистой случайности.
Ненавижу близкое. Оно убивает.
Ненавижу те моменты, когда проходил мимо этих мест, вдыхая запах близких духов, чувствуя в правой ладони близкое тепло, слыша близкий, обрывающийся голос. Это стало частью меня – частью этого свежего, бесперспективного мяса. Вросло в кожу, сухожилия, вены, нервы, пробежало вдоль волокон и навсегда осталось в них.
Дом. Расплатился. Таксист улыбнулся и весело прохрипел:
- Хорошего вечера.
- Спасибо, - слицемерил я.
Вылез и побрел домой. Поднялся по лестнице, открыл холодным ключом дверь. Бросил ботинки в угол, куртку – прямо на пол. Она беспомощно приземлилась и размазалась по грязному ковру. Мне даже стало её немного жаль.
Я жалок.
Плюхнулся на диван. Посмотрел на свое тело. Мои светлые носки стали темно-серыми, джинсы помялись, рубашка криво лежала на широкой груди, обнимая за ребра. Закрыл глаза. Мысли бились о череп, затягивая в нескончаемые лабиринты внутренних противоречий. И тут началось главное.
Я шел по дороге, мимо тех самых серых домов. Я шел в центр города, я занят, у меня дело. У меня на пути встала девочка – невзрачная, в серой, поношенной одежде. Её блеклые коричневые веснушки ненавязчиво щекотали взгляд. Я не обратил на неё особого внимания. Но она подошла и взяла меня за руку.
И тут же я поднялся в воздух. Понял, что сплю. Я держал ее за руку и витал в воздухе, она стояла и с улыбкой смотрела на меня. Надежда ворвалась в мою грудь, нежно поглаживая сердце и расслабляя лёгкие. Я засмеялся. Смеялся так, как в детстве – беззаботно, радостно. Я не помнил ничего – ни боли, ни агонии, ни бесперспективности. Всё исчезло. Время вновь побежало, пространство менялось с невероятной ловкостью.
Она отпустила мою руку, и я понесся в сероватое небо, пробивая головой облака, врезаясь в птиц, которые после этого раненым самолетом падали вниз. Холодный, раздирающий воздух. Счастье.
И тут я понял, что лечу не дальше, а ближе. В близкое, к близкому. К тому, что для меня является самым родным. Нет пути «от» - всё пути ведут «к». И всё остановилось. Замерло, как перед бурей. Я понял, что мне некуда бежать. Есть лишь один вариант развития событий.
И моё тело рванулось вниз. Я падал на землю, меня уже ничто не могло удержать. Я просачивался сквозь облака, сквозь поднимающихся птиц, я стремительно приближался к своему концу. Я должен был стать тем, кто есть – бездыханным, бесперспективным мясом. Мертвым мясом.
- Она тебя не любит, - сказала девочка.
- Я знаю. Она и не может меня любить. Любви не существует.
Девочка нежно улыбнулась и погладила меня по голове:
- Обидели бедного мальчика.
- Как же я отвратителен…
Я глянул на себя – мое тело было порвано и размазано по асфальту. Оно расплылось и охватило собой весь сон. Проснулся.
Всё как и прежде – диван, рубашка, носки. Я сжал зубы, схватил себя. Мне нельзя было размазываться. Я должен держать себя в руках. Устроить гениальный спектакль, следить за каждым действием. Я не могу сдаться. У меня нет выбора. Все пути ведут «к».

Католические храмы всегда восхищали меня своей величественной красотой. Заходящему в них чувствуется нечто божественное, отрешенное, могущественное. Высокие потолки заставляют ощущать свою незначительность, но от этой незначительности не возникает недовольство собой. Ты просто начинаешь рваться вверх, к значительному – к Богу.
В храме было всего несколько людей, царила торжественная тишина. Лишь наши шаги вызывали легкое дрожание воздуха.
Мой спутник, Томас, провел меня вдоль скамеек к самому алтарю. Мы сели на первую скамейку в левом ряду. Я могла беспрепятственно созерцать потрясающе красивые фигуры Христа и девы Марии. Томас заметил мое восхищения и был чрезвычайно польщен. Он – ярый католик.
Во время нашей молитвы я услышала шаги – в храм вошел кто-то еще. Человек сел также, как и мы, на самую ближнюю к алтарю скамейку, но в правом ряду. Я осторожно покосилась. Этот человек был небольшого роста, с длинными волосами, но мне показалось, что это мужчина. На нем был темный балахон, совершенно бесформенный и местами грязный, но человек не походил на нищего. Крепко сжав руки и подняв голову вверх и немного вправо, от нас, он читал молитвы. Я слышала его торопливый шепот, напоминавший шуршание выбирающегося из песка муравья, но только более громкое. Мне очень захотелось увидеть лицо этого человека.
Томас заметил, куда я смотрю и тихо шепнул:
- Это Безнадега.
Я с недоумением взглянула на него, подталкивая рассказывать дальше, но Томас отвернулся и продолжил свое чтение молитв. Я решила расспросить его позже, когда покинем храм, и тоже погрузилась в молитву.
Говорят, человек способен почувствовать чужой взгляд на себе. Видимо это и произошло в тот раз. Безнадега повернулся в мою сторону. Я вскрикнула.
Эхо гулкой волной прокатилось по всему помещению. Меня охватил ступор. Безнадега вскочил и выбежал из храма.
Под бровями у него была ровная кожа, сразу начинались щеки. А глаз не было! Они словно заросли. Не было даже щелок. Ничего. Только бледная гладкая кожа.
Томас взял меня под руку и вывел из храма. Больше я туда не приходила.

Толкование, отрицая существование подсознания, не возможно. Не, можно конечно удариться в мистику, но, сами понимаете, ересь это всё. Остановимся на подсознании. Подсознание – это мысли, чувства и желания человека, которые не попадают в поле его сознания. Однако эти мысли вполне возможно вывести на поверхность, они не являются какими-то мистическими мифами, архетипическими фантомасами и так далее. Просто мысли. Которые мы по различным причинам предпочитаем не замечать.

Сон – это что-то типа отпечатка дня. Ближайших событий. В психике. Окей, в подсознании. Застал жену с любовником – и видишь во сне жену с любовником или еще что-то подобное. Она говорит какие-то фразы. К примеру – я не люблю тебя потому что ты маленький. Ну, вполне возможно что в этом случае мужу очень больно из-за ухода жены и он считает, что ушла из-за того, что он маленький. Или у него маленький. Но это он сам для себя решить должен – только сам сновидец точно знает смысл своего сна. Он смотрит по ощущениям, по тому, что уже знает – подходит ли теперешний сон к его ситуации и реакциям на ситуацию?

Довольно важный принцип – не загоняй ум за разум. Не своди сон к абсурду. Не отходи слишком далеко. Никаких подсознательных конфликтов с матерью, никаких Эдиповых комплексов. Все естественно и логично. Когда толкуешь сон, основывайся на том, что есть в жизни и том, что действительно видел во сне.

Warum? Да хотя бы потому, что толкование снов – вещь недоказуемая. Ну вот как ты проверишь, правильно ли ты растолковал свой сон? А никак. Твои ассоциации могут уходить так далеко, что в конце концов действительно будут подходить под реальность. Но ведь это ты сам так наассоциировал, сам исказил, все подстроив под реальность. При чем тут сон? Это вообще толкование фантазий. Если же сон говорит тебе что-то такое чего ты в себе не замечал, с чего ты взял, что это в тебе действительно есть? Ты не можешь знать правда это или нет. Это как вера в бога.

Итак, толкование невозможно верифицировать. Оно – просто психологичное развлечение для тебя. Ты можешь вспомнить сон и по нему решить, что ты действительно расстроен из-за какого-то события. Потому что видел его во сне и испытывал яркие чувства. При этом днем тебя это тоже парит. Значит, наверное, ты прав в своем толковании. А может и не прав. Мир – он каждую секунду новый, и каждую секунду уникальный. Ты не можешь верить ничему, кроме реальных фактов и реальных «вещей». Сны – это еретическая подсказка, а не истина в последней инстанции.

Надеюсь, принцип толкования понятен. Ищем ощутимую связь между событиями и образами сна. Обращаем внимание на эмоции. Не уходим далеко от сюжета. Если сюжет не понятен и связи не видно – забиваем на сон.

Я свободен: в моей жизни нет больше никакого смысла -- все
то, ради чего я пробовал жить, рухнуло, а ничего другого я
придумать не могу. Я еще молод, у меня достаточно сил, чтобы
начать сначала. Но что начать? Только теперь я понял, как
надеялся в разгар моих страхов, приступов тошноты, что меня
спасет Анни. Мое прошлое умерло, маркиз де Рольбон умер, Анни
вернулась только для того, чтобы отнять у меня всякую надежду.
Я один на этой белой, окаймленной садами улице. Один -- и
свободен. Но эта свобода слегка напоминает смерть.
Сегодня моя жизнь завершается. Завтра я уеду из города,
который расстилается у моих ног и где я прожил так долго. В
моей памяти от него останется только название, кургузое,
буржуазное, чисто французское название, не такое роскошное, как
Флоренция или Багдад. Настанет время, когда я спрошу себя: "Что
я мог делать целыми днями, живя в Бувиле?" И от сегодняшнего
солнца, от сегодняшних предвечерних часов не останется ничего
-- даже воспоминания.
Вся моя жизнь лежит позади меня. Я вижу ее всю целиком, ее
очертания и вялые движения, которые привели меня сюда. Что тут
скажешь -- партия проиграна, вот и все. Три года назад я
торжественно явился в Бувиль. Проиграл первый тур. Захотел
сыграть второй -- проиграл второй и проиграл партию. И при этом
узнал, что проигрыш неизбежен всегда. Только подонки думают,
что выиграли. Отныне, по примеру Анни, я буду жить как живой
мертвец. Есть, спать. Спать, есть. Существовать вяло, покорно,
как деревья, как лужа, как красное сиденье трамвая.
Тошнота дала мне короткую передышку. Но я знаю, что она
вернется: она -- мое обычное состояние. Просто сегодня я
слишком устал физически, чтобы ее вынести. У больных ведь тоже
бывают промежутки спасительной слабости, когда они на несколько
часов забывают о своей болезни. Сейчас мне скучно -- вот и все.
По временам я зеваю так сильно, что по щекам у меня катятся
слезы. Это скука из глубочайших глубин, это глубинная суть
существования, сама материя, из которой я сделан. Я не
опускаюсь -- наоборот: сегодня утром я принял ванну, побрился.
Но когда я припоминаю все эти мелкие усилия по уходу за собой,
я не пойму, как я мог их прилагать -- так они никчемны. Это,
наверно, привычка совершила их за меня. Привычки-то не умерли,
они продолжают суетиться, потихоньку, незаметно они делают свое
дело -- моют меня, вытирают, одевают, словно няньки. Не они ли
привели меня на этот холм? Я не помню, как я сюда попал. Без
сомнения, поднялся по лестнице Дотри. Неужели я в самом деле по
одной одолел все ее сто десять ступенек. А еще труднее
представить себе, что скоро я спущусь по ней вниз. И однако, я
знаю: в какой-то миг я окажусь у подножия Зеленого Холма и
смогу, задрав голову кверху, увидеть, как вдали зажигаются окна
домов, которые сейчас в двух шагах от меня. Вдали. Над моей
головой. А это мгновение, из которого я не могу вырваться,
которое держит меня в плену, замыкая со всех сторон, это
мгновение, из которого я состою, останется лишь смутным
сновидением.

Тошнота.


П. С. А мне кажется это всё позади. Или так не бывает?... Ощущая вещи, вопрос о смысле совершенно бессмысленен. Тут действуют совсем другие категории.
П. П. С. Посмотрим чем все это закончится у товарища Сартра.

Замри. Не шевелись. Все мышцы до единой застыли в ожидании. Словно панцирь.

А перед глазами - мой распятый полутруп. Я закидываю голову наверх, закрываю глаза, опускаю плечи. Звезды дразнят меня. Шепчут: "Скоро второе пришествие". Христос?
Не то чтобы мне хотелось возродиться. Мне просто хочется сдохнуть. А потом воскреснуть и начать все сначала. Если все закончится, я смогу появиться снова. А оно закончится. Но для начала нужно умереть.
Горячий ночной воздух и никого рядом. Только я на кресте. И звезды. Забери меня отсюда, убеги... меня отсюда?
Я умираю не за ваши грехи, а за свои. За эмоциональную тупость, которая одолела меня тогда, когда мне надо было сходить с ума. Первая заповедь - не будь медью звенящей. Ибо расплавишься в геенне огненной.
Не получается дышать. Воздух застревает где-то на полпути, я давлюсь воздухом. Какая-то аффективная судорога сводит диафрагму. Сердце бьется из последних сил, отчаянно, до боли.

Ткни меня, детка. Она подошла, стыдясь прикрыла лицо левой рукой. В правой держала копьё, втихаря поглаживая его по мягкой симпатичной ляжке. А у меня словно глаза на висках, я все вижу. Каждое движение. И оно режет меня. Оно проникает между ребрами в легкие, задевает сердце. Из раны побежала легкая струйка тёплых слёз. А грудную клетку разорвало от боли.
Жду. Сейчас пройдет. Мне ничего не остается кроме как ждать второго пришествия. Замерев, словно мелкий дикий зверёк, которого вот вот съедят. Любое движение может закончиться трагедией. Я поверну голову и моё лицо перекосится от боли, обиды, ревности, одиночества и ненависти. Я подниму руку и она нервно задергается. Я отпущу контроль и убью их всех. А мне нельзя так поступать, я ведь Христос.

Немного воды. Немного еды. Я все никак не умираю. Надо поесть, а то станет только хуже. Умереть не умру, а мучения усилятся. Беру в рот безвкусную еду. Она останавливается на языке. Лежит, релаксирует. А куда ей спешить? Она никому не нужна. Она противная. Совсем как я.
Делаю усилие и глотаю. Чувствую, как еда медленно ползет по глотке. Щекотит сердце, легкие. Ну, и? Мне плевать. Она мне не нужна. Она никакая. Ощущение такое же, как от почесывания руки. Просто тактильное ощущение, только и всего.
Чувствую, как ребра все сильнее и сильнее выпирают из под кожи. Мне становится лучше. Или хуже. Но что-то определенно меняется. Перемены - это время. Время - это перемены. Я не боюсь времени, я боюсь, что его не станет. И я навсегда зависну тут, на этом кресте, под горячим темным летним небом, в окружении спокойных звезд. В полном одиночестве, в дикой агонии. Не в состоянии умереть.

Этология, эволюционная психология, законы выбора самца самкой и самки самцом - negalioja.
Любовь по свойствам и внешним признакам - negalioja.
Выбор - negalioja.
Желания, потребности, выгода - negalioja.
Моя неадекватность - negalioja.
Самобичевание - negalioja.
Бессмысленность - negalioja.
И вообще всё negalioja. Terminai baigėsi.

Боже, какое это счастье! Теперь буду как ментальный наркоман снова и снова вызывать в памяти эти блекнущие образы, получать дозу неземного кайфа, тупо повторять священную мантру, то есть имя, и думать "нет, я не одинокая!" сидя в тотальном одиночестве в окружении людей.

"В норме наслаждение никогда не является целью человеческих стремлений. Оно является и должно оставаться результатом, точнее, побочным эффектом достижения цели. Достижение цели создает причину для счастья. Другими словами, если есть причина для счастья, счастье вытекает из нее автоматически и спонтанно. Поэтому незачем стремиться к счастью, незачем о нем беспокоиться, если у нас есть основание для него."(с) В. Франкл. Человек в поисках смысла.

Ну что я могу сказаать... :)
Вот возьмем к примеру эволюцию. Эволюцию как процесс развития живого, его стремление существовать. Какую роль здесь будет играть счастье? То есть "психическое удовольствие". Оно по идее нужно для того, чтобы подкреплять полезные действия. Те, которые помогают развиваться и выживать. Оно не является целью всего. Смыслом счастье наделяет само существо. Для него (субъективно и не всегда) счастье является очень важным, оно стремится именно к нему, а не к каким-то результатам. На выходе мы имеем гиперинтенцию, повышенное внимание к счастью. Но когда существо стремится к счастью, оно теряет основу для него. То есть по идее счастье - это награда за "хорошее поведение". Нет хорошего поведения - счастье получить проблематично. Потому, как говорит товарищ Франкл, главное - основание для счастья.

Для меня пока не понятно, каким образом это связано с бессмысленностью, точнее почему но её уничтожает. По идее бессмысленность - это экзистенциональный вакуум. А вакуум возникает из-за этого стремления к счастью... Ну, и не только. Но в данном случае именно философия гедонизма порождает этот вакуум.

Почему? Может быть потому, что удовольствие субъективно, и когда ты всё сводишь к этому удовольствию, объективная реальность теряет смысл. Но уж тем более смысла нет в "я", точнее в его субъективных ощущениях. "Я" само по себе ничего не значит. Оно обретает значимость только через внешние цели. Таким образом гедонизм ведет к бессмысленности...