Один мальчик влюбился в свою воспитательницу и хотел на ней жениться. Он страдал, но потом вырос и совсем о ней забыл.
А другой мальчик влюбился в известную западную фотомодель. Он страдал, но потом вырос и женился на Люське из соседнего подъезда.
Вот и получается: любовь зла, но мальчики вырастают.


Одна девочка очень любила своего попугайчика. Она учила его разговаривать, тискала и хвасталась подружкам. Но попугайчик умер от голода.
А другая девочка не любила своего попугайчика. Она насыпала ему корм и уходила гулять. Но попугайчик прекрасно себя чувствовал.
Вот и получается: люби - не люби, а кормить не забывай.


Один дяденька любил свою секретаршу больше, чем свою жену.
А другой дяденька любил свою жену больше, чем секретаршу.
А третий дяденька, вообще, не имел секретарши. Поэтому он любил то свою жену, то кого попало.
Вот и получается: неважно, кого дяденька любит больше, важно, чтобы у него был выбор.


Одна тётенька вышла замуж по любви, но ей вечно не хватало денег и красивой жизни.
А другая тётенька вышла замуж по расчёту, и ей вечно не хватало понимания и чувств.
А третья тётенька, вообще, не вышла замуж. И тихонько завидовала первой и второй.
Вот и получается: есть любовь – нет любви, а тётенькам вечно чего-то не хватает.

Одного мальчика спросили: «Ты что, совсем тупой?» - и мальчик сильно обиделся.
Другого мальчика спросили: «Ты что, очень умный?» - и он тоже обиделся.
Третьего мальчика спросили: «Ты что, тут самый крутой?» - и он обиделся.
Вот и получается: ничего уж и спросить нельзя, чтобы не обидеть.


Одна девочка хотела новую куклу. Но мама не подарила. Девочка пошла и разбила мамину вазу.
Другая девочка хотела много мороженого. Но мама не разрешила. Девочка пошла и порезала мамину юбку.
Третья девочка хотела большой велосипед, но мама не купила. Девочка села и заплакала.
Вот и получается: сублимация – хорошо, а плакать дешевле.


Один дяденька очень любил выпить - и обижался, когда его называли алкоголиком.
А другой дяденька очень любил сходить налево – и обижался, когда его называли бабником.
А третий дяденька любил прихвастнуть, о чём бы ни говорил, - и обижался, когда его называли треплом.
Вот и получается: если называть вещи своими именами, всегда кто-нибудь обидится.


Одной тётеньке говорили, что у неё хоть и большие сиськи, но кривые ноги. Она обижалась.
Другой тётеньке говорили, что у неё красивые глаза, но толстый зад. Она обижалась.
А третьей говорили, что она очень красивая. Она была счастлива и не обижалась. Но все тётеньки знали, что она дура.
Вот и получается: если ты умная, но обиженная, то лучше б ты была счастливой дурой.

У одной девочки было много очень дорогих платьев. И она постоянно боялась их испачкать, порвать и испортить.
А у другой девочки было только одно платье, старое и дешёвое. И она тоже очень боялась его испачкать, порвать и испортить.
Вот и получается: при разных вводных данных, страх всё равно одинаковый.


Одному мальчику его папа говорил: «Будешь плохо себя вести, тебя заберёт бабай!»
Мальчик боялся и вёл себя хорошо.
Другому мальчику его папа говорил то же самое. Мальчик боялся, но по-прежнему вёл себя плохо.
Вот и получается: при одинаковых вводных данных, результат всё равно разный.


Один дяденька всю жизнь воровал. И очень боялся, что однажды проколется где-то, и его посадят.
А другой дяденька всю жизнь был честным человеком. Но тоже боялся, что где-то проколется, и его посадят.
Вот и получается: что есть страхи, которые ни от чего не зависят.


Одна тётенька очень боялась растолстеть. А когда всё-таки растолстела, перестала бояться и зажила счастливо.
А другая тётенька тоже боялась растолстеть. И не толстела. Она сидела на диетах и продолжала бояться. У неё от страха даже гастрит начался.
Вот и получается: иногда лучше тому, с кем страшное уже случилось.

Я вот думаю, что многие впечатления детства и отрочества мы получаем как бы «навырост».
Значимость определённых событий и ощущений до меня дошли только много позже.
И если какие-то вещи в детстве проходили незаметно, как рядовые и обыкновенные, то теперь воспоминания о них вызывают то радость, то печаль, то стыд, то слезу умиления, то ком в горле. Так странно всё…
Многие детские обиды кажутся смешными. А тогда, бывало, какая-то мелочь могла стать причиной большого детского несчастья.
А ощущение одиночества в детстве, помните? Такое сладкое, тягучее и подлое. Когда хочется умереть, «тогда они все узнают… тогда ещё пожалеют обо всём»… Могло длиться каких-то пару минут, а высасывало, как будто длилось годами.

А иногда видишь на улице маму, которая тащит за руку ревущего ребёнка, и дёргает, и орёт на него, и шлёпает по попе, а он упирается, весь в слезах и соплях… И его неподдельная трагедия вызывает у вас самое настоящее сочувствие. И ещё немножко - раздражение. И чуть-чуть - отвращение.
И я не знаю, как это всё сочетается между собой.
У взрослых, вообще, чувства очень часто противоречивы и необъяснимы никакой логикой.

Дети чувствуют гораздо честнее.
И если какой-нибудь четырёхлетка в сердцах кричит маме: «Уходи, уходи! Ты плохая!», а мама вдруг поворачивается и начинает уходить, то он бежит за ней со слезами и вцепляется ручонками ей в юбку, или штаны, или что там у неё. Потому что она его мама, и он её любит. И орущую, и уходящую, и всякую любит. И он совсем не представляет, как же он будет без неё.
А взрослые, они уже знают, как обходиться без кого-то. И они говорят кому-то: «Ты плохая! Уходи!» - и кто-то уходит. И даже если этот кто-то любимый, то взрослый не побежит за ним со слезами. Он отыграет мизансцену. Он ещё помотает нервы. Он ещё подождёт, пока сами приползут…

В том прошлом, которое я прекрасно помню, осталось так много людей, с которыми мне хотелось бы поговорить теперь, когда я совсем взрослая девочка.
В том прошлом мне ещё не нужно их оплакивать и целовать в лоб, зажигать свечи и красить оградку…

...Там бабушка в очках чистит картошку, улыбается, вытирает руки о фартук, чтобы заплести мне косичку…
...Там дед ругает меня за сбитые коленки, а ночью пьяный играет на трубе и стучит ногой в пол, отбивая ритм…
...Там мамины младшие сёстры никак не поделят новую юбку и бегут к бабушке жаловаться друг на дружку…
...Там отец закрылся в ванной и колдует над фотографиями, окуная их то в проявитель, то в фиксаж…
...Там дядя Лёва примеряет новые остроносые штиблеты и поёт раскатисто: «Где же ты, моя Сулико»…
...Там братик Андрейка деловито объезжает двор на трёхколёсном велосипеде, и рыжая Боба носится за ним, заливаясь радостным лаем…

Иногда во сне я звоню в прошлое и долго слушаю короткие гудки.
В прошлом теперь всё время занято.
Значит, есть надежда, что там ещё кто-нибудь жив…


[показать]

- Вы думаете, это из-за недостатка внимания? – женщина на лавочке нервно поправляет очки и вопросительно смотрит на свою собеседницу.
Та пожимает плечами, переворачивает страницу и говорит как бы сама себе:
- Не знаю… мы ещё с этим не сталкивались… нам только три месяца…
Рядом в коляске спит детка, и женщина с книжкой время от времени то покачивает коляску, то поправляет одеяльце. Тогда она чуть склоняет голову набок, и лицо её освещает тихая нежная радость.
- Мальчик, девочка? – спрашивает женщина в очках и вытягивает шею, чтобы увидеть детку. В этот момент она становится похожа на серьёзную гусыню, высматривающую утят.
- Девочка, - улыбается молодая мама. И добавляет нараспев:
- Настенька…
- Вот и у меня девочка, - вздыхает женщина в очках и втягивает шею. Теперь она похожа на грустную черепаху. – В три месяца они все девочки… А теперь вон, посмотрите!
Женщина с книжкой выпрямляется и смотрит поверх коляски. По ту сторону аллеи, рядом с невысокой клумбой сидит на корточках девочка лет шести. Её действительно трудно принять за девочку, а со спины и вовсе никак. Волосы убраны под панамку, шорты на лямках, коленка в зелёнке, майка закатилась, обнажив часть худой спины с торчащими позвонками…

Девочка сосредоточенно перебирает руками комки земли, словно выискивая в них что-то, перетирает землю в пальцах, высыпает обратно.
- Антонина, немедленно прекрати пачкаться! – неожиданно высоким голосом кричит ей женщина в очках.
- Я не пачкаюсь, - спокойно говорит девочка, поднимаясь и вытирая руки о шорты. – Я просеиваю грунт, чтобы червякам было легче дышать.
- Каким червякам, что ты выдумываешь? Ты не можешь играть, как все нормальные дети? – женщина в очках снова переходит на крик.
Ребёнок в коляске просыпается и начинает плакать.
- Ой, извините, ради бога, - говорит женщина шёпотом, поправляет очки и виновато улыбается.
- Видишь, - обращается она к девочке, - из-за тебя ребёнок плачет. А всё потому, что надо вести себя, как следует!.. Куда ты пошла?.. Антонина, вернись, я сказала! Антонина!
Девочка идёт, не оглядываясь. Женщина в очках со словами «извините, извините ещё раз» покидает лавочку и идёт за девочкой в сторону детской площадки.

* * *

- Как тебя зовут? – девочка с двумя жидкими косичками и большими бантами прижимает к себе большую куклу в платье, очень похожем на её собственное.
- Тоня. А тебя?
- Меня - Люда. А это Каролина – моя дочка! – девочка в платье торжественно поворачивает куклу лицом к Антонине. – Мне папа купил!
Тоня бросает взгляд на куклу, хмыкает и говорит:
- Давай так: ты как будто прилетаешь на космическом корабле на Марс, а я как будто марсианин, и мы налаживаем межпланетный контакт!
- Ты не видишь, что ли, я играю с куклой? Хочешь с нами в «дочки-матери»?
- Тогда давай так: кукла – это как будто робот, а мы должны поменять ей программу и спасти планету! – Тоня берёт куклу за руку.
- Не трогай! – Люда вырывает куклу и отворачивается. – У тебя руки грязные! Я с тобой не играю!

На верхней ступеньке горки, сделанной в виде ракеты, сидит мальчик с пластмассовым мечом и наблюдает за всей сценой, свесив ноги. Время от времени он прижимается к бортику, чтобы дать протиснуться кому-то из малышей, которые поднимаются по лесенке. Иногда он выставляет меч, как шлагбаум, и говорит:
- Предъявите ваш билетик?
Тогда малыши делают жест, словно вкладывают ему в руку невидимый билетик.
- Проходите! – говорит мальчик, поднимая меч. Малыши смеются.

Чуть поодаль двое мальчишек постарше играют в мушкетёров. Они фехтуют длинными прутьями, стараясь выдержать правильную позу: одна нога в выпаде впереди, свободная рука поднята и отведена назад. Получается красиво.
Тоня подходит ближе и садится на траву. Через какое-то время мальчишки замечают её и опускают прутья.
- Что надо? Иди отсюда!
- А давайте так: вы как будто великаны и сражаетесь с драконом, а я как будто знаю тайное заклинание, но меня заточили в подземелье!
- Мы в такую фигню не играем. Не мешай нам тут!
- Или давайте тогда так: вы пускай мушкетёры, а я колдунья и перенесла вас в будущее!
- Ты не поняла? Иди отсюда! – один из мальчишек замахивается прутом.
- Антонина! – кричит женщина с лавочки. – Немедленно иди сюда, я сказала!
Мальчишки поспешно уходят на другую сторону площадки.

Тоня поднимается, отряхивает шорты и идёт к лавочке.
На минутку она останавливается у песочницы. Там две девочки, очень похожие между собой (но одна маленькая, другая постарше), играют с детской посудой.
- Теперь я буду варить кофе, - говорит та, что постарше, и загребает песок маленькой белой ложечкой в аккуратную белую кастрюльку.
- И я! Оля, и я! – подхватывает младшая и, порывшись в ведёрке, выуживает такую же ложечку.
- Ты ещё маленькая! Ты вари компот. Тебе кофе нельзя. Ты от него можешь умереть! – девочка Оля делает большие глаза.
Младшая испуганно бросает ложечку.
- Я не умею компот, - растерянно говорит она.
- Ничего-то ты не умеешь, - по-взрослому качает головой Оля. – Тогда сиди и смотри!
- А давайте так: Читать далее...

Время похоже на почтальона.
Оно бродит за нами, запечатывает наше прожитое в конверты и отправляет нам в будущее.
Я не молюсь за тебя, нет. Я просто тебя помню.
Я просто каждый раз вписываю твоё имя в титры.
Напрасный труд.
Но, возможно, потом, в конце, когда ты будешь стоять в ожидании последней участи… кто-то там, наверху, перебирая даты, картинки и списки, подумает: «Знакомое какое-то имя… Где-то я его видел…»
И крикнет сверху:
- Пропустите!

У меня прямо под окном детская площадка. Окно открыто.
Через площадку быстро шагает мальчик лет шести-семи и громко назидательно повторяет:
- Я тебе не доверяю! Не доверяю, поняла?
За ним семенит девочка лет трёх-четырёх и рыдает:
- А я тебе доверяю! Я тебе сильно доверяю!
- А я тебе не доверяю, нет! Поняла? – мальчик непоколебим.
Девочка вдруг останавливается, прекращает плакать и твёрдым голосом говорит:
- Когда мама и папа умрут, у тебя только я буду! И тогда ты всё равно! Всё равно… - и снова начинает рыдать.

[показать]Юго-западный ветер ночью пересёк границу моего двора.
Я сижу у окна и подозреваю птиц.
Смолкли, затаились… серые на рыжем, чёрные на жёлтом, похожие на иероглифы, на обрывки ткани. Блестят насмешливыми глазами. Думают, что будут жить вечно.
В который раз открываю чистую страницу, испытывая жадность до этой белизны, и закрываю, не тронув.

Дворники нынче ленивы, вовсе носа не кажут. Сами, мол, сами… делайте что хотите.
Листья высыпаются прямо из неба, словно чешуя большой заоблачной рыбы.
Маленькие дети пока избавлены от осенних депрессий. Им не жарко и не холодно. Им интересно. Им хорошо. Им всё можно - если не сейчас, то в гипотетическом будущем уж точно.
Первое таинство сбора каштанов, как первое причастие. Зажать в ладошке коричневое сердце осени…

Жизнь уже не начать с понедельника. Время внутри меня отменили. Вглядываюсь в зеркало, пытаясь снискать собственное расположение.
По утрам всё сложнее выстроить в сознании картину вчерашнего мира, но душа по-прежнему так бесстрашно отдаётся телу…
Если заглянуть в меня, там давно уже идёт снег.

В первый день Сашка просто просидел до обеда на скамейке в раздевалке.
Сначала он цеплялся за маму и плакал, и даже кричал и пинался. Потом пытался снова и снова надеть шапку и ботинки, словно от этого что-то зависело.
Захлёбываясь слезами он повторял: «Мамочка, мамочка, не хочу в детский сад! Не хочу, не хочу!»
Когда мама уже шла через двор, он просто смотрел в окно и плакал, и когда Анна Леонидовна взяла его за руку, вдруг весь обмяк и присел прямо на пол рядом с ней.
- Ну, что ты, Сашенька? Пойдём, я познакомлю тебя с детками. У нас там много игрушек разных. И аквариум с рыбками.
- Можно я здесь посижу? – спросил жалобно.
- Ну ладно, посиди немножко, вот тут на лавочке, - сказала Анна Леонидовна. – Только не долго. Мы сейчас завтракать будем.
В старшей группе было 29 человек. Манную кашу не ели 12. Двенадцать – это очень много. Даже вермишель с молоком не ели только шестеро.
Непринципиальных нянечке удавалось покормить с ложки. Ерёмин уже стоял в углу, пытаясь рукавом стереть со штанов пролитую кашу. Люся тайком выплёвывала пенку в чашку из-под киселя.
Анна Леонидовна уже дважды выходила в раздевалку, но новый мальчик наотрез отказывался заходить в группу.
- Ну пойдём, поешь манной кашки и вернёшься сюда, если захочешь, - уговаривала Сашку воспитательница.
- Не хочу. Я не ем манную кашу. Я люблю пюре и омлет, - отвечал Сашка, глядя в пол.
«Тринадцатый», - подумала с досадой Анна Леонидовна.


Сперва Сашка чувствовал себя ужасно несчастным, и хотел умереть прямо тут, на полу возле шкафчика, чтобы… чтобы все ещё пожалели потом!.. чтобы знали!
Потом ему стало скучно плакать, и он затих, прислушиваясь к голосам за дверью. А потом уже было как-то стыдно заходить – столько упирался. К тому же все слышали, как он тут ревел и капризничал. Поэтому Сашка продолжал сидеть на лавочке, ковыряя пальцем петельку от пуговицы на рубашке.
Два раза выглядывал лопоухий мальчик и показывал Сашке язык. Один раз выходила девочка с двумя жидкими косичками. Она долго искала что-то в своём шкафчике, тихонько разглядывая Сашку из-за дверцы.
Потом все стали собираться гулять. Дети шумели, смеялись, толкались у лавочек. Сашка краснел и втягивал голову в плечи.
- А новый мальчик не идёт с нами гулять? – спросила у Анны Леонидовны полная девочка Катя с большим бантом в хвосте. – Или он не будет в нашу группу ходить?
«С этой толстой дружить не буду!» - сразу же подумал Сашка.
- Да он язык проглотил! – воскликнул лопоухий мальчик и тут же продемонстрировал свой. Ещё двое мальчишек показали языки, и несколько девочек захихикали.
«С этим ушастым тоже не буду дружить!» - подумал Сашка.
- Внимание! – Анна Леонидовна три раза хлопнула в ладоши и все посмотрели на неё. – У нас в группе новый мальчик. Его зовут Саша Юрченко. Я хочу, чтобы вы его не обижали и всё тут ему показали. На прогулку он встанет в пару с Рябининой.
И обращаясь к Сашке:
- А почему ты не одеваешься? Ты не хочешь гулять?
Сашка очень хотел погулять. Ему надоело сидеть в раздевалке. Но он почему-то промолчал и снова опустил голову.
- Ну ничего. Побудешь сегодня в группе с нянечкой, освоишься, - сказала воспитательница и потрепала Сашку по голове. - А захочешь, приходи к нам на площадку.
Когда все ушли, он снова заплакал.
Детское горе такое страшное и сладкое одновременно… Когда уже плакать нечем и незачем, всё ещё хочется тихонько мычать и раскачивать его внутри себя, как качают языком молочный зуб, который вот-вот оторвётся от десны.


- Меня зовут Лена Рябинина, - девочка сняла шапку и села рядом с Сашкой на лавочку.
Сашка молчал.
- Ты хочешь домой, да? – участливо спросила девочка Лена.
Сашка опустил голову и прикусил губу, чтобы снова не разреветься.
- Я сперва тоже хотела. Я даже хотела заболеть и простыть, чтобы меня в сад не вели! Я для этого в сонный час ходила в туалет и пила там много воды холодной из крана.
- Надо было из холодильника, - подсказал Сашка, не поднимая головы.
- Ага, из холодильника! Кухня на первом этаже! Не проберёшься.
- Не проберёшься, - согласился Сашка.
- А ещё я дышала в открытую форточку. Смотри, вот так! – Лена широко открыла рот, высунула язык и задышала быстро-быстро, резко втягивая воздух.
Сашка непроизвольно задышал вместе с ней. И закашлялся.
- Надо было босиком постоять на кафеле в коридоре. Я пробовал. Сразу насморк появляется!
- А ты в трусах стоял или в колготках? – поинтересовалась Лена.
- Конечно в трусах! В колготках ничего не получится.
Они немножко помолчали, и Сашка сказал:
- Но лучше, конечно, что-то серьёзное. Ногу сломать или руку. Дольше заживает.
- Ой, а у нас Ерёмин ногу вывихнул однажды сильно! – оживилась Лена. - Целую неделю дома сидел. Это он так с беседки прыгал. Хочешь, покажу где?
Сашка уже собрался было надевать ботинки, но тут группа вернулась с прогулки, и воспитательница скомандовала всем быстро переодеваться и мыть руки перед обедом.
- Я тебе потом покажу, - успокоила его девочка Лена, - не волнуйся. Пошли обедать.
И Сашка послушно пошёл за ней. Читать далее...

Под окном – детская горка, качели и песочница. Какой-то ребёнок радостно кричит: «Мама, смотри, смотри!»
И я вдруг вспоминаю эпизод очень раннего детства.
Когда-то давно в университетском парке была небольшая детская площадка (потом её снесли вместе со старым кинотеатром). Там были аттракционы для самых маленьких. А точнее, несколько педальных машинок, паровозик, который ездил по кругу, и небольшая цепочная карусель.
И вот я вспомнила (клянусь вам!), как я самый первый раз в жизни каталась на цепочной карусели!

Наверное, я была очень маленькая, ну, года полтора-два, пожалуй. Потому что на мне ещё было жёлтое пончо, которое, по маминым словам, мне купили на первый день рождения.
И ещё на мне была кусачая красно-белая шапка с большим помпоном, которая сползала на глаза, а от завязок сильно чесалась шея.
Я помню это не как картинку. Ну, знаете, часто воспоминания всплывают в голове, как видеоролик, и ты как будто смотришь на всё со стороны, и на себя в том числе.
Нет, я вижу всё как бы изнутри, из своего маленького двухлетнего сознания.

Мама посадила меня в креселко, пристегнула цепочкой и положила мои руки на подлокотники, крепко сжав мои кулачки вокруг железного поручня.
Помню, что держалась я очень крепко.
Мотом мама отошла за маленький заборчик, где стояли все другие родители. Она была с какой-то женщиной (подругой?), но я не помню лица.
Мама улыбалась, махала мне рукой, что-то говорила.
И тут карусель тронулась.

Это очень странное состояние сознания, когда ты перестаёшь владеть своим телом. Со мной случился паралич. Или столбняк. Или не знаю, как это ещё называется.
Я помню, что все рёбра у меня окаменели, и приходилось дышать часто и маленькими порциями, потому что грудная клетка не двигалась и не расширялась.
И отчётливо помню, что я не могла повернуть головы.
Каждый раз, когда креселко проезжало мимо заборчика, мама звала меня, но я могла только скосить глаза, не более. Словно в шею был вбит стальной штифт.
Я видела, как смеялась сидящая впереди девочка, она вертела головой и махала своей маме рукой, и кричала что-то (не помню), наверное: «Мама, смотри, смотри!»
А я не могла даже улыбнуться. Я могла только тихонько дышать, моргать глазами и сжимать железный поручень.

Мне не было страшно, я точно помню. Это был не страх.
Это входил в меня новый опыт.
Мне думается, что это какие-то такие моменты, которые требуют предельной внимательности и сосредоточенности.
Когда говорят, что дети впитывают всё, как губка – это чистая правда.
Вот буквально вчера. Я вижу, как молодая мама вынимает из сидячей коляски годовалого бутуза в дутом красном комбинезоне. Вся площадка усыпана желудями (тут дубовая роща).
Мама ставит малыша на ноги и отпускает.

Он так и стоит с разведёнными в стороны руками и смотрит под ноги. Восхищённый, поражённый и немножко растерянный. Жёлуди везде вокруг него, и под ногами, прямо под ботиночками.
Он смотрит и смотрит на них, как завороженный.
А потом вдруг спохватывается, хочет переступить с ноги на ногу, чтобы не растоптать, чтобы не стоять на желудях, как будто они драгоценные какие или просто живые (кто их знает). Но тело не слушается, ноги не двигаются.
Он набирает побольше воздуха в грудь и садится на попу, такой же растерянный, с разведёнными в стороны руками.

[показать]

Я не знаю, может, с нами так мало вещей теперь происходит в первый раз, что мы утратили это детское ощущение?
Мы можем всё ассоциировать, сравнивать и классифицировать. Мы зачем-то делаем вид, что, мол, удивить нас чем-то трудно. Что мы умудрённые опытом, что всякого повидали. Мы такие взрослые, что аж противно.

Может, просто уже настало время, когда есть вещи, что случаются с нами в последний раз!
Но разве это не требует ещё большего внимания и сосредоточенности?
Я не могу вспомнить, когда я в последний раз собирала жёлуди, распихивая их по карманам. Да и было ли такое, вообще…
Поэтому я надеваю пальто и выхожу на детскую площадку.
«Мама, смотри, смотри!»

Катюше пять лет и она хочет, чтобы вот этого орущего младенца унесли туда, откуда взяли. Она хочет, чтобы мама вот прямо сейчас обнимала её, а не этот сморщенный свёрток.
Она ненавидит, ненавидит!.. Она уходит в детскую и плачет от горя.
Она впервые понимает, что любовь можно делить, и отказывается с этим соглашаться.


Катюше двенадцать. И её лучшая подруга сидит за партой с новой девочкой.
Катюша страдает и злится. Она говорит подруге: «Или я, или она!»
Она хочет, чтобы новая девочка оказалось глупой, больной, уродкой. Чтобы её перевели в другой класс, в другую школу.
Она её ненавидит! Она придумывает тысячи способов и хитростей, чтобы безраздельно завладеть вниманием подруги.


Катюше двадцать. Её любимый пошёл провожать другую. Она готова убить эту дуру.
А вдруг он её поцелует? А вдруг он влюбится? А вдруг он бросит Катюшу? Ради этой…
Катюша её ненавидит. Она до утра плачет в подушку и сочиняет трагичные стихи. Она хочет умереть. Или отомстить. Она знает, что он ни с кем не будет счастлив, кроме неё. Она страдает.


Катюше пятьдесят. Её сын привёл в дом невесту. Теперь она будет готовить ему завтрак, стирать его рубашки, целовать его на ночь, смотреть с ним телевизор.
Она же ничего не умеет, эта ссыкуха. Разве она будет любить его так, как Катюша? Да она даже не знает, сколько ложек сахара он кладёт в чай, и какой температуры воду любит в ванной!
Катюша уже её ненавидит! Она даже думать не хочет, что эти отношения могут продлиться долгие годы.


Катюша на пенсии. Она нянчит внучку и читает нотации молодым родителям. Они всё делают неправильно. Они, вообще, ничего не понимают в воспитании. Они испортят ребёнка. Это её внучка! Она будет воспитывать её так, как считает нужным.
Ах, у внучки есть ещё одна бабушка? Катюша ненавидит других бабушек! Никто не позаботится о малышке так, как она. И звать внучку будут Катюшей, в её честь! Она заслужила.
[показать]
* * *

Катюше пять лет... Она всегда гуляет с бабушкой. Бабушка не разрешает ей играть с нами.
Мы сочувственно смотрим, как бабушка поправляет Катюше кружева на платьице и настойчиво объясняет, как опасно кататься с горки.
Катюша начинает плакать. Бабушка берёт её за руку и уводит с площадки.
- Я тебя не люблю! Не люблю! – вдруг кричит Катюша.
Мы видим, как она вырывает свою руку из бабушкиной и бежит.
Не к нам, нет. И не к качелям.
Она просто бежит и бежит.
А мы стоим и смотрим ей вслед…

Мой основной блог: http://pristalnaya.livejournal.com/
Персональный сайт: http://www.elenakasyan.com/
Страничка ФРАМа: http://www.fram.amphora.ru/author/571