Не могу не посвятить пост этому рассказу, меня действительно впечатлило, и я прошу вас прочитать!
Итак Грин
Словоохотливый домовой
Я стоял у окна, насвистывая песенку об Анне...
X.Хорнунг
I
Домовой, страдающий зубной болью, - не кажется ли это клеветой на
существо, к услугам которого столько ведьм и колдунов, что безопасно можно
пожирать сахар целыми бочками? Но это так, это быль, - маленький, грустный
домовой сидел у холодной плиты, давно забывшей огонь. Мерно покачивая
нечесаной головой, держался он за обвязанную щеку, стонал - жалостно, как
ребенок, и в его мутных, красных глазах билось страдание.
Лил дождь. Я вошел в этот заброшенный дом переждать непогоду и увидел
его, забывшего, что надо исчезнуть...
- Теперь все равно, - сказал он голосом, напоминающим голос попугая,
когда птица в ударе, - все равно, тебе никто не поверит, что ты видел меня.
Сделав, на всякий случай, из пальцев рога улитки, то есть
"джеттатуру", я ответил:
- Не бойся. Не получишь ты от меня ни выстрела серебряной монетой, ни
сложного заклинания. Но ведь дом пуст.
- И-ох. Как, несмотря на то, трудно уйти отсюда, - возразил маленький
домовой. - Вот послушай. Я расскажу, так и быть. Все равно у меня болят
зубы. Когда говоришь - легче. Значительно легче... ох. Мой милый, это был
один час, и из-за него я застрял здесь. Надо, видишь, понять, что это было
и почему. Мои-то, мои, - он плаксиво вздохнул. - Мои-то, ну, - одним
словом, - наши, - давно уже чистят лошадиные хвосты по ту сторону гор, как
ушли отсюда, а я не могу, так как должен понять.
Оглянись - дыры в потолке и стенах, но представь теперь, что все
светится чистейшей медной посудой, занавеси белы и прозрачны, а цветов
внутри дома столько же, сколько вокруг в лесу; пол ярко натерт; плита, на
которой ты сидишь, как на холодном, могильном памятнике, красна от огня, и
клокочущий в кастрюлях обед клубит аппетитным паром.
Неподалеку были каменоломни - гранитные ломки. В этом доме жили муж и
жена - пара на редкость. Мужа звали Филипп, а жену - Анни. Ей было
двадцать, а ему двадцать пять лет. Вот, если тебе это нравится, то она была
точно такая, - здесь домовой сорвал маленький дикий цветочек, выросший в
щели подоконника из набившейся годами земли, и демонстративно преподнес
мне. - Мужа я тоже любил, но она больше мне нравилась, так как не была
только хозяйкой; для нас, домовых, есть прелесть в том, что сближает людей
с нами. Она пыталась ловить руками рыбу в ручье, стукала по большому камню,
что на перекрестке, слушая, как он, долго затихая, звенит, и смеялась, если
видела на стене желтого зайчика. Не удивляйся, - в этом есть магия, великое
знание прекрасной души, но только мы, козлоногие, умеем разбирать его
знаки; люди непроницательны.
"Анни! - весело кричал муж, когда приходил к обеду с каменоломни, где
служил в конторе, - я не один, со мной мой Ральф". Но шутка эта повторялась
так часто, что Анни, улыбаясь, без замешательства сервировала на два
прибора. И они встречались так, как будто находили друг друга - она бежала
к нему, а он приносил ее на руках.
По вечерам он вынимал письма Ральфа - друга своего, с которым провел
часть жизни, до того как женился, и перечитывал вслух, а Анни, склонив
голову на руки, прислушивалась к давно знакомым словам о море и блеске
чудных лучей по ту сторону огромной нашей земли, о вулканах и жемчуге,
бурях и сражениях в тени огромных лесов. И каждое слово заключало для нее
камень, подобный поющему камню на перекрестке, ударив который слышишь
протяжный звон.
- "Он скоро приедет, - говорил Филипп: - он будет у нас, когда его
трехмачтовый "Синдбад" попадет в Грес. Оттуда лишь час по железной дороге и
час от станции к нам".
Случалось, что Анни интересовалась чем-нибудь в жизни Ральфа; тогда
Филипп принимался с увлечением рассказывать о его отваге, причудах,
великодушии и о судьбе, напоминающей сказку: нищета, золотая россыпь,
покупка корабля и кружево громких легенд, вытканное из корабельных снастей,
морской пены, игры и торговли, опасностей и находок. Вечная игра. Вечное
волнение. Вечная музыка берега и моря.
Я не слышал, чтобы они ссорились, - а я все слышу. Я не видел, чтобы
хоть раз холодно взглянули они, - а я все вижу. "Я хочу спать", - говорила
вечером Анни, и он нес ее на кровать, укладывая и завертывая, как ребенка.
Засыпая, она говорила: "Филь, кто шепчет на вершинах деревьев? Кто ходит по
крыше? Чье это лицо вижу я в ручье рядом с тобой?" Тревожно отвечал он,
заглядывая в полусомкнутые глаза: "Ворона
Читать далее...