Баллада была сочинена американскими солдатами, хоронившими тела 120 мирных переселенцев, убитых мормонами в местечке Маутайн-Мидоуз, штат Юта, 11 сентября 1857 года.

Реальность такова, что в природе не существует никакого "нейтрального", "недогматического", "универсального" Евангелия, которое затем можно было бы по вкусу сдобрить конфессиональными добавками —  скажем, сюда чуточку нежного англиканского мятного соуса, а туда густой лютеранской сметанки или баптистской горчицы. Всякое исповедание Евангелия изначально и неизбежно догматично, или "конфессионально". Ибо никакая честная пропоповедь Евангелия не может уйти от необходимости сказать "да" или "нет" основным евангельским ингредиентам — таким, как сила Крещения, спасение одной лишь благодатью, всеобщая благодать, Евангелие как средство благодати или реальное присутствие тела и крови Христа в Святом Причастии.

— Kurt Marquart, “Central Lutheran Thrusts For Today,” Concordia Journal. Vol. 18, Number 3, (May 1982), p. 87

Любовь к добродетели и ненависть к пороку может быть движима двумя разными мотивами — либо языческим, либо христианским.  Христос тоже является врагом греха и другом праведности. Псалом 44:8 говорит о Нем: «Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие». И это утверждение не противоречит словам Моисея о Христе: Dilexit populos. Да, «Он любит народ Свой» (Втор. 33:3). Но языческая любовь к добродетели и ненависть к греху без разбора выкорчевывает и бросает в одну кучу и пороки, и добродетели, не принимая в расчет самого человека, и поистине не является другом никому, кроме самой себя. Эта истина очевидна из того факта, что до тех пор, пока добродетель украшает человека, язычники любят его и интересуются им; но если добродетели нет, человека отвергают.

Что же до христианской ненависти к греху, она различает пороки человека и самого человека. Она стремится искоренить первые и сохранить последнего. Она ни от кого не бежит, ни от кого не уклоняется, никого не отвергает и никого не презирает. Напротив, она принимает всякого человека, относится к нему с искренней заботой и обращается с ним так, чтобы избавить его от пороков.

Одна-единственная болезнь угрожает лютеранским церквям мира. Это обмирщение самой Церкви. Если 25 лет назад секуляризация культуры воспринималась как величайшая болезнь общества, сегодня следует трезво признать, что обмирщение является болезнью Церкви. Нельзя не видеть, что Церковь, чтобы выполнить миссиологическую задачу — призвать народы Запада вернуться к христианской вере, — сначала сама должна вернуться к этой вере. «Народ Швеции — народ Бога», — таково было решение поколение тому назад. Сегодня же возникает вопрос, в какой мере Церковь Швеции по-прежнему является Церковью Бога. И так дело обстоит во всех народах. Великие миссионерские предприятия и евангелизационные проекты по-прежнему будут совершаться, однако самыми серьезными будут те евангелисты, которые приходят к выводу, что Церковь, проповедующая Евангелие, должна быть главным объектом их благовестия. Понимание этого уже однажды было даровано германским евангелическим церквям. Богословие Карла Барта в годы его наибольшего влияния в первой половине 1930-х годов проистекало их этого понимания. Именно в этом был смысл его борьбы с Дибелиусом и его «Веком Церкви». Это понимание было главной движущей силой германских «исповедующих церквей» всех конфессий, насколько бы они ни отличались друг от друга как лютеране, реформаты или унионисты. Это было подлинным обновлением Реформации; ибо Реформация поистине представляет собой покаяние Церкви.

—  Hermann Sasse. «The De-Confessionalization of Lutheranism?», Letters to Lutheran Pastors No. 22 (Новый Год, 1952)

Ubi Christus, ibi ecclesia — «Где Христос, там и Церковь». Этими словами один из самых древних Отцов Церкви объяснял тайну Церкви. Эти слова также являются суммой того, во что Лютер верил относительно Церкви. Церковь созидает не сила нашей веры и не святость нашей жизни, но именно это: «Где Христос, там и Церковь». Когда Церковь именуется народом святым, общением святых, эти названия не следует понимать так, как их часто понимали в истории Церкви: «Церковь должна быть святым народом, а потому к ней могут принадлежать только святые. Долой все несвятое! Честь Христа того требует!» Когда худшие из грешников должны быть отлучены от общения, приходится заниматься классификацией грехов, чтобы определить, какие из них ведут к отлучению. Как часто это пытались сделать, и в давнем, и в недавнем прошлом. Какой впечатляющей была строгость древней Церкви, когда люди пытались создать святую и чистую Церковь (как это бывает и сегодня). Или вспомните донатистов, которые требовали, чтобы хотя бы клирики были чисты от смертных грехов. Всякий раз, когда кто-то пытался создать идеальную Церковь, это всегда заканчивалось горьким разочарованием. Общение святых превращалось в общину фарисеев.

— Герман Зассе

 Александр Платов

[240x159]

А как насчет «буквально вдохновленного и непогрешимого Слова»? Это библейский и лютеранский принцип, от которого не должно отказываться. Однако этот принцип не полон — он не говорит самого существенного. Он говорит: «Слово Божье — это стрела с совершенным наконечником и древком без малейшего изъяна, сучка или трещины, оперенная и сбалансированная, как ни одна другая; другой такой стрелы нет под солнцем». Лютеранское же дополнение звучит так: «Это совершенная стрела нацелена в тебя; она поразит тебя, чтобы ты мог жить». Это дополнение не позволяет Церкви превратиться в Общество охраны Совершенной Стрелы.

— Martin Franzmann, “Seven Theses on Reformation Hermenutics”. Concordia Journal, Spring 2010, pp. 129-130

Kyrios Jesous Christos, «Иисус Христос есть Господь». Таково было изначальное исповедание Церкви. С ним христианство некогда вышло на арену мировой истории. Еще глубже понять смысл этого исповедания — это великая, по сути, единственная задача всего христианского богословия. Повторять это исповедание, выражать его во все новых и новых формах, оберегать его от неверного и искаженного толкования и понимать его значение для всех областей жизни — вот задача, стоявшая перед всеми историческими исповеданиями христианского мира.  Ни одно последующее исповедание Церкви не может и не стремится быть чем-либо иным, нежели обновлением изначального исповедания Иисуса Христа как Христа и Господа. Это справедливо в отношении Апостольского Символа Веры, Никео-Цареградского Символа Веры, конфессиональных текстов Реформации и любого другого исповедания, в форме которого будущие поколения христиан сочтут нужным выразить свою веру. Это исповедание стояло у истоков истории Церкви и будет стоять у ее завершения. Тогда исполнятся великие слова апостола: «…Дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца» (Флп. 2:10-11).

— Герман Зассе

[600x459]

[чтобы перейти на сайт, кликните на картинку]

Человек именуется христианином не потому, что он много делает, но потому, что он принимает нечто от Христа, черпает у Него и только Христу позволяет дарить себе дары. Если же человек более не принимает ничего от Христа, он уже не христианин — звание «христианин» по-прежнему определяется тем, что человек принимает, а не тем, что он дает или делает, и христианин не принимает ничего ни от кого другого, за исключением одного Христа. Если ты хвалишься тем, что сделал, ты уже лишился звания христианина. Да, мы поистине должны творить добрые дела, помогать другими словами и делами, но никто не именуется и не является христианином на этом основании.

Временами Бог попускает некоторым впасть в смятение и нужду, в боль и отчаяние — так что начинает казаться, что в мире нет Бога, и человек становится слепым, хромым, припадочным и близким к смерти, как в нашем случае это произошло с сыном вдовы, — ибо они Его творения, и Он может поступать с ними, как Ему угодно. Но почему же Он это делает? Он делает это столь часто только для того, дабы мы могли постоянно убеждаться в Его любви.

Чье заблуждение хуже — Рима или современного протестантизма? Какой бы ответ мы ни дали на этот вопрос, очевидно одно: Рим может иначе толковать свои учения, но не откажется ни от одного из них; они "не подлежат реформации" и должны пребывать до Последнего Суда. А что же протестантизм? Церковь Реформации является, или должна быть, кающейся церковью. Остается ли для наших церквей еще возможность покаяния? Или же день покаяния для них давно миновал? Благодарение Богу, если они "услышат, что Дух говорит церквям", они еще могут вернуться, по милости Его, к Слову Божьему

— Hermann Sasse. "The Inspiration of Holy Scripture", Christianity Today, 16.03.1962.

Если мы желаем знать, что означает истинное христианство, как живет и действует Церковь Христова, и как спасаются души, мы должны стремиться понять три великих наследия Церкви. Прежде всего, мы должны вернуться к дням апостолов, мучеников и отцов Церкви; затем мы должны размышлять над посланием Реформаторов; и, наконец, приводить на память блаженных духовных лидеров последнего столетия, через которых Бог дал Церкви великие пробуждения, на примере которых могут учиться все будущие поколения.

Таковое тройное наследие, восприемниками которого мы стали, и которое должно стать для нас живым богатством. Оно наше, и мы должны сохранить его и передать дальше. Мы должны усвоить уроки прошлого, которым надлежит быть жизнеутверждающей силой для настоящего. Все это сотворил в прошлом воскресший и живой Господь. Верно хранить древнее наследие значит пребывать в Нем. Ибо тогда это наследие становится в то же время чем-то новым, обновляемым Самим воскресшим Христом. И насколько мы живем богатством, накопленным Церковью в ни древние, настолько Христос будет давать нам ясное наставление о том, как нам жить сегодня.

Итак, вот наша программа: учиться у прошлого, чтобы быть готовыми встретить грядущий день; погрузиться в великий поток жизни Церкви так глубоко, чтобы иметь возможность провозглашать Слово Бога в новую эпоху и современным людям и жить Его жизнью так, как того требует новый век истории Церкви».

— Из пастырского послания еп. Бу Йертса Гётеборгской общине Церкви Швеции, 1949

Проблемный вопрос приснодевства Марии связан с идеей "непорочной Девы". Древняя Церковь, полемизируя с Гельвидием (которого даже Цвингли по этой самой причине считает еретиком) постановила, что Мария была Девой до, во время и после рождения Иисуса, хотя это решение так и не было догматически оформлено. Мысль о приснодевстве Марии (semper virgo) время от времени высказывалась в римско-католических богословских сочинениях, но она представляла собой устойчивый теологумен, который Лютер и Цвинги просто приняли как нечто само собой разумеющееся. Она закралась и в лютеранские вероисповедные книги, где учение о semper virgo родилось из-под пера латинского переводчика Шмалькальденских Артикулов, который перевел фразу "от чистой, святой Девы" словами "ex Maria pura, sancta, semper virgine" (ША I:IV). Идея semper virgo также присутствует в Детальном изложении Формулы Согласия (ФС-ДИ VIII:24)*, однако не подлежит сомнению, что эта богословская традиция не может быть догмой лютеранской церкви, поскольку она не основана на Писании. Голлац рассудил верно, когда написал: "На основании Писания невозможно представить непротиворечивые свидетельства того, может ли Мария именоваться semper virgo".

— Hermann Sasse. "Liturgy and Confession,
A Brotherly Warning Against the High Church Danger",
Lutherische Blaetter, 24.12.1959.

* Примечание: К слову сказать, в ФС-ДИ VIII:24 фраза semper virgo не используется: "...quod de virgine, inviolata ipsius virginitate, natus est. Unde et vere Theotokos, Dei genitrix, est et tamen virgo mansit". Похоже, речь идет не о приснодевстве Марии, а о непорочном зачатии Христа. Так или иначе, Зассе прав, когда утверждает, что приснодевство Марии не является догмой для лютеранской церкви; оно остается лишь распространенной точкой зрения.

[416x599]

(кликните по картинке, чтобы увидеть ее в большом разрешении)

...Поскольку даже здесь, в Аугсбурге, в самом начале заседания Рейхстага, Вы, Ваше Императорское Величество, предложили курфюрстам, князьям и иным сословиям империи, помимо прочего, выразить и представить на рассмотрение свои мнения и суждения по-немецки и по-латыни, и поскольку в прошедшую среду, после надлежащего тщательного обсуждения, Вашему Императорскому Величеству был дан ответ о том, что мы со своей стороны представим Артикулы нашего вероисповедания в следующую среду, повинуясь воле Вашего Императорского Величества, мы предлагаем на рассмотрение Вероисповедание наших проповедников, которое является и нашим вероисповеданием, показывая, какое учение из Священных Писаний и Чистого Слова Божьего излагалось до сих пор на наших землях, в наших княжествах, графствах и городах, и чему учили в наших церквях.

В Кратком Катехизисе Лютера говорится (на основании Иоанна 20:22-23 и т. д.):

Верую, что, когда призванные служители Христовы поступают с нами согласно Его божественному повелению — в частности, когда они отлучают от христианской общины явно нераскаянных грешников и отпускают грехи тем, кто раскаивается в своих грехах и желает исправиться, — это так же действительно и несомненно, даже на небесах, как если бы Христос, наш дорогой Господь, Сам поступал так с нами (Глава V: Власть ключей и исповедь).

Мы, христиане, понимающие, что Христова власть прощать грехи была милостиво дарована Церкви, дорожим этим учением. Оно удостоверяет нас, что нам нет нужды беспокоиться, прощены ли наши грехи, но мы можем точно знать, что они изглажены и в глазах Бога. Однако всякий раз, читая этот раздел Краткого Катехизиса, я не могу не спрашивать себя, на самом ли деле мы усвоили это учение. О, мы, конечно, верим, что «когда призванные служители Христовы поступают с нами согласно Его божественному повелению… это так же действительно и несомненно, даже на небесах, как если бы Христос, наш дорогой Господь, Сам поступал так с нами». Однако мы часто закрываем глаза на оставшуюся часть абзаца: «в частности, когда они отлучают от христианской общины явно нераскаянных грешников и отпускают грехи тем, кто раскаивается в своих грехах и желает исправиться».

Ничто не причинило христианству большего вреда, чем практика пополнения рядов армии Христовой любым добровольцем, готовым сказать два слова о своей вере и часами говорить о своих «переживаниях». Мы, на свою беду, забыли, что сила не в одном количестве, и что внешней поверхностной религиозности может быть очень много, а подлинной благодати — очень мало. Давайте будем помнить об этом. Давайте не будем ничего утаивать от молодых верующих и ищущих Христа, давайте не будем заманивать их в Церковь ложными обещаниями. Давайте откровенно им скажем, что в конце нас ждет венец славы, но не менее откровенно скажем, что путь к этой славе лежит через ежедневное ношение креста.

— J. C. Ryle. The Crossway Classic Commentaries: Matthew, page 59

Даже Папа напомнил своим епископам, что мессы, тайно, без всякой торжественности, в крайней простоте совершаемые в концентрационных лагерях, вплотную приближаются к мессе древней Церкви и ни в чем не уступают папской мессе. Между тем, в лютеранской Германии сегодня можно услышать, как богословы — подчас вышедшие из нелитургического Вюртемберга — говорят, что существует форма богослужения, составляющая сущность Церкви, и даже что григорианское пение составляет суть христианской литургии. Литургическому движению в лютеранской церкви пора пробудиться от своих романтических мечтаний и подчинить себя правилу, которому должна подчиняться вся жизнь Церкви: norma normans Святого Писания и norma normata церковных исповеданий. И это относится ко всем лютеранским церквям в мире — и к скандинавским, в которых так сильно англиканское влияние, и к американским, в которых европейское литургическое движение уже нашло отклик. Если эта серьезная самооценка не произойдет, литургическое движение станет тем, чем оно уже стало для многих своих приверженцев, — концом лютеранства и дорогой в Рим.

— Hermann Sasse. Letters to Lutheran Pastors No. 26, July 1952

Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет...

Христос как будто хочет сказать: «Всякий верующий не идет в ад; всякому неверующему уже вынесен смертный приговор». Почему? Ну, потому, что он не верит во Христа. Суд состоит в следующем: столь несказанно утешительное учение о Божьей благодати, приобретенной для мира посредством Христа, проповедуется, однако мир по-прежнему хочет верить сатане, а не Богу и не Его возлюбленному Сыну. И это вопреки тому, что Бог заверяет нас: «Грех, ад, суд и гнев Божий — всему этому Сын положил конец». Мы, несчастные люди, часто оплакиваем грех, в который мы впали благодаря Адаму, смерть, которая последовала за этим, и все сопутствующие несчастья, а также осуждение Божье, которое висит над нами. Все это часто создает впечатление, будто Бог гневается на нас, будто Бог слишком строг и неумолим, словно несправедливый судья.

Но в этом тексте Бог хочет сказать нам: «Хорошо же. Посредством Моего Сына я сниму с вас Мои обвинения, чтобы вам не пришлось больше плакать. Да, вы согрешили, и этим грехом вы заслужили Божье осуждение. Но ваш грех будет прощен, смерть будет уничтожена; Я больше не вспомню грех человека, в котором он был рожден, и в котором он жил. Счета следует считать оплаченными. Бог не вспомнит ни одного греха. Только веруйте в Моего Сына».

Так чего же еще не хватает? Зачем суд, если грех был полностью упразднен Сыном? Ответ заключается в том, что человек навлекает на себя осуждение, отказываясь принять Христа, Сына Божьего. Конечно, грех человека — и унаследованный от Адама, и совершенный самим человеком — достоин смерти. Но причиной этого осуждения является нежелание человека слышать, терпеть и принять Спасителя, Который упразднил грех, понес его на Своих плечах и запер врата ада.

Давайте представим себе врача, который способен помочь пациенту и пообещал излечить его от немощи. Он предлагает больному лекарство от его болезни или противоядие от яда, который тот проглотил. Пациент прекрасно сознает действенность прописанного ему лекарства, но говорит врачу: «Отстань! Я не нуждаюсь в твоих советах. Ты не врач, ты мошенник. Я не болен. Я не глотал никакого яда, и мне не будет никакого вреда». А потом пациент пытается убить врача! Разве мы не сочтем, что этот пациент был не только болен, но и глуп, что он был просто безумен, когда набросился на своего врача и попытался его убить?

Или что бы мы сказали о заключенном, осыпающем бранью царя, князя или господина, который предложил освободить его из тюрьмы и осыпать милостями? Что бы мы подумали об этом заключенном, если бы он начал плеваться в своего благодетеля, поносить его непристойными словами, бить или убивать его? Однако духовное безумие того, кто отказывается от помощи, предложенной нам Сыном Божьим, в десять раз хуже. Разве не должен наш Бог разгневаться на нас за такую неблагодарность и позволить адскому огню, сере и смоле обрушиться на нас? Вдобавок к тому, что мы грешники, мы настолько испорчены, что отказываемся от помощи и даже гоним и убиваем тех, кто уговаривает нас принять помощь. К нам применимы следующие слова: «Избавивший ближнего от виселицы часто обнаруживает в себе желание отправить его обратно».

Здесь недвусмысленно сказано, что Христос пришел и упразднил грех мира так полно, что он полностью стерт, полностью прощен. Однако отказать Помощнику, отказаться слушать Того, Кто изглаживает грех, и, более того, пожелать убить Его и остаться в грехе — это отвратительно и непристойно…

...Однако это не пагубная весть; эта весть помогает и спасает…

...Несомненно, осуждение было снято, ад и гнев Божий были отменены. Вдобавок, мир и безопасность установились между Богом и нами посредством Сына, Который пришел не для того, чтобы судить мир — мир уже был осужден еще до Его пришествия, — но чтобы спасти мир. И единственное, чего недостает, — это веры в Сына.