Лютеранину из Синода Миссури никогда не понять, почему должным образом призванный, но исповедующий неортодоксальные взгляды пастор может увести целую общину, если не целое поколение паствы, вверенной его попечению, за собой в ересь и даже отступничество, а церковные власти при этом будут молчаливо наблюдать за присходящим и даже настаивать, что эта община по-прежнему остается лютеранской, поскольку все еще официально исповедует учение (publica doctrina) лютеранской церкви. И кто не согласится с миссурийским лютеранином в этом вопросе? Кто вправе воспрепятствовать тому, чтобы Евангелие было проповедано душам, обманутым кем-то другим?

— Hermann Sasse Confession and Theology in the Missouri Synod, (Letters to Lutheran Pastors No. 20, July 1951).

[показать]Этот евангельский текст — ясная и простая история, почти не нуждающаяся в пояснениях. Но как бы проста она ни была, пример, который мы находим в ней, замечателен. В лице прокаженного она учит нас вере, в лице Христа она учит нас любви. Как я часто повторял, жизнь христианина целиком состоит из веры и любви. Вера получает, любовь отдает. Вера приводит человека к Богу, любовь приводит человека к ближнему. Верой он позволяет Богу сделать добро ему, а любовью сам творит добро своему брату-человеку. Ибо всякий верующий уже получил от Бога все необходимое, он счастлив и богат. Поэтому сам он впредь не нуждается ни в чем, но все, чем живет и что делает, он направляет ко благу и пользе своего ближнего, и по любви поступает с ближним так, как Бог посредством веры поступил с ним самим. Итак, он пожинает благо свыше посредством веры и делится добром внизу посредством любви. Люди же ищущие праведности от дел, с их заслугами и добрыми делами, жестоко борются против этой жизни, ибо они делают дела лишь для того, чтобы услужить самим себе, они живут только для себя и творят добро без веры.

— Мартин Лютер. Проповедь на XIV Воскресенье после Троицы (1544)

Вот вопросы, которыми должна заниматься истинная христианская Церковь, и которые мы рассматриваем.

• Что такое Закон.
• Что такое Евангелие.
• Что такое грех.
• Что такое благодать.
• Что такое дар Духа.
• Что такое истинное покаяние.
• Как совершается истинная исповедь.
• Что такое вера.
• Что такое прощение грехов.
• Что такое христианская свобода.
• Что такое свободная воля.
• Что такое любовь.
• Что такое крест.
• Что такое надежда.
• Что такое Крещение.
• Что такое Месса.
• Что такое Церковь.
• Что такое Ключи.
• Кто такой епископ.
• Кто такой диакон.
• Что такое проповедническое служение.
• Истинный катехизис, т. е. Десять Заповедей, Молитва Господня, Символ Веры.
• Истинная молитва.
• Литания.
• Чтение и толкование Писания.
• Что такое добрые дела.
• Наставление состоящих в браке, детей, слуг и служанок.
• Почитание правительства.
• Школы для детей.
• Посещение больных.
• Забота о нищих и больницах.
• Забота об умирающих.

Этими вопросами никогда не занимался ни один епископ, и ваши сторонники никогда не понимали их в полной мере и не проповедовали, и отчасти они уже начали забываться.

Вы не можете это отрицать; мы выросли в ваших школах, и ваши книги, которые свидетельствуют об этом, до сих пор существуют; и весь мир может засвидетельствовать, что эти вещи никогда ранее не проповедовались. Между тем, несомненно, что все зависит от этих вещей, и что с их помощью осуществляется забота о христианской Церкви, которая не нуждается ни в каких ваших ненужных дополнениях.

— Мартин Лютер. Увещание к священнослужитедям, собравшимся на Аугсбургский сейм

Наша задача, дорогие братья, состоит в том, чтобы еще раз встряхнуть наших пасторов и наши общины и заняться тем великим «научением», которого требует от нас XXIV Артикул Аугсбургского Исповедания. Позвольте мне в заключение сказать об этом несколько слов.

Наша первоочередная задача — снова и снова совершать Таинство Алтаря на полном серьезе, но также и с блаженной радостью первых христиан (Деяния 2:47). Более того, мы, лютеране, имеем великую свободу, которая, как уже было сказано, существует в совершении Римской Мессы. Она может совершаться в крайней простоте, но также и во всем великолепии древней Причастной Литургии, которую сохранил Лютер, и которую лютеранская Церковь два столетия с такой любовью сберегала как бесценное сокровище.

Timelapse Montage from Mike Flores on Vimeo.

Итак, искуснейший исследователь божественного Писания — тот, кто изначально должен прочесть все книги Писания и ознакомиться с ними, если еще и не понимая, однако уже читая, по крайней мере, те книги, которые называются каноническими. Ведь прочие он прочтет с большим душевным спокойствием, будучи наставленным верою в истину, чтобы они не захватили неопытную душу его и, насмехаясь, опасными вымыслами и призраками не причинили бы хоть какого-то ущерба здравому смыслу. В канонических же книгах Писания исследователь должен следовать авторитету многих кафолических церквей, а среди них особенно тех, которые удостоились иметь у себя апостольские престолы и получить от них Послания. Он, следовательно, будет придерживаться вот какого правила касательно канонических книг: те, которые приняты всеми кафолическими церквами, он предпочтет тем, которые не принимаются некоторыми из них; из тех же книг, которые всеми не принимаются, те, которые приняты многими важнейшими церквами, он предпочтет тем, которых придерживаются немногие и менее авторитетные церкви. Но если бы он обнаружил, что одни книги принимаются множеством церквей, а другие — только важнейшими, хотя это нелегко обнаружить, то я полагаю, что их надо почитать книгами, равными по достоинству.

— Блаж. Августин. О христианском учении. Книга II. VIII:12

Не вызывает ни малейшего сомнения тот факт, что Евангелическо-Лютеранская Церковь является конфессиональной в самом строгом смысле слова, и что она перестает быть Церковью Лютеранской Реформации в тот же миг, когда перестает быть Церковью Лютеранских Исповеданий. В этом отношении наши оппоненты зачастую более чутки, нежели мы, лютеране, когда, напуганные постоянными обвинениями в «конфессионализме», мы пытаемся доказать окружающим, что мы не настолько плохи. Можно исписать целую страницу упреками, которые обрушивались на нас с момента зарождения пиетизма до времен немецкого Kirchenkampf (церковной борьбы при Гитлере). И сегодня нам приходится выслушивать эти упреки в еще более резкой форме, потому что мы — конфессиональная церковь, церковь, которая серьезно относится к исповеданиям Отцов и осмеливаться требовать от своих пасторов соблюдения этих исповеданий, потому что (quia) они согласуются с Писанием.

Глядя на эти бесконечные поношения, пытаясь понять причину столь страстных возражений, направленных против этого лютеранского конфессионализма и вызывающих в памяти ожесточение, с которыми несколько конфессий сражались друг с другом в Эпоху Ортодоксии, поневоле задаешься вопросом, не противостоит ли здесь Лютеранской Церкви нечто большее, нежели человеческие силы. Это можно сравнить с нападками на Церковь Аугсбургского Исповедания в шестнадцатом столетии, которые нельзя объяснить одними лишь человеческими страстями и человеческими мнениями. И тем более нашим священным долгом отныне становится не только понимать исповедание, которое мы призваны защищать, но и все лучше и лучше осознавать, в чем заключается сущность истинного исповедания веры и его роль в Церкви.

— Герман Зассе

Афанасьевский Символ Веры учит нас, что подлинное христианское поклонение можно отличить по двум признакам. Во-первых, мы поклоняемся триединому Богу, то есть Отцу, Сыну и Святому Духу. Второй признак, с помощью которого мы узнаем христианское поклонение, заключается в том, что его центром является Иисус Христос, единородный Сын Божий. Наше поклонение является "богослужением" потому, что его центром является Христос.

[272x240]Наши очи видели спасение Господне. И потому мы можем упокоиться с миром. Перед лицом приближающейся смерти — а она, без сомнения, приближается к каждому из нас — это сообщает нам непоколебимую уверенность. Когда в 251 г. н. э. на Средиземноморье обрушилась моровая язва, карфагенский епископ Киприан, рискуя собственной жизнью, не бежал, подобно прочим, в безопасное место, но заботился о больных и умирающих жителях города. Во время каждой последующей эпидемии перед христианскими проповедниками вставал точно такой же выбор — вправе ли они спастись бегством, предоставив страждущих их собственной участи. Так случилось и в 1527 году, когда на Виттенберг обрушилась эпидемия бубонной чумы. Городской университет переехал в сельскую местность, куда, как считалось, чума не могла добраться, а Лютер остался в городе. Он превратил свой дом в больницу, и несколько его прихожан умерли в буквальном смысле у него на руках. Он не стал спасаться бегством, но остался, чтобы исполнить свой долг — утешать страждущих и умирающих вестью о Христовом спасении.

“Unum praedica, sapientiam crucis!” [Единственная тема для проповеди — это мудрость креста!] Именно так Лютер отвечает на главный вопрос всех времен, касающийся христианского служения: «Что мне проповедовать?» Мудрость креста, великий камень преткновения для мира, должна быть сутью христианской проповеди и является сутью самого Евангелия. Так считает Лютер, и с ним согласна лютеранская церковь. Христианский мир считает это ужасно однобоким. Крест, по их словам, — это лишь одна из многих сторон христианской проповеди. Второй Артикул — это еще не весь Символ Веры, и даже во Втором Артикуле крест является лишь одним из многих обстоятельств спасения. Лютер (как говорят нам сегодня некоторые лютеране) до невозможности сузил истину христианства, когда ограничил подлинное христианское богословие рамками богословия креста. Разве нет богословия воплощения и богословия воскресения? Разве не должно богословие Второй Заповеди дополняться богословием Третьей Заповеди, богословием Святого Духа и Его действия в Церкви? В действительности, Лютер немало писал и об этих предметах — например, в своих сочинениях о воплощении Христа или о богословии Таинств. Кроме того, он понимал артикул о сотворении мира гораздо глубже, чем многие богословы, жившие прежде него.

Таким образом, возникает вопрос, что означает пресловутое лютеровское сужение богословия, его однобокое богословие креста, за которое его так много критикуют. Конечно, богословие креста не означает, что для богослова весь церковный год съеживается до Страстной Пятницы. Скорее, его смысл заключается в том, что невозможно понять ни Рождество, ни Пасху, ни Пятидесятницу без Страстной Пятницы. Лютер, как и Ириней Лионский, и Афанасий Великий, был одним из величайших богословов воплощения. И был он им потому, что за яслями Христа он видел Его крест. Он понимал смысл пасхальной победы так же хорошо, как любой богослов Восточной церкви. Но он понимал его потому, что видел в этом победу Распятого. То же самое можно сказать и о его понимании служения Святого Духа. В его понимании именно крест проливает свет на все стороны богословия, потому что в кресте сокрыта самая глубинная природа откровения. И потому лютеровская theologia crucis претендует на роль не просто одной из многочисленных богословских теорий, которые возникали на протяжении истории Церкви. В отличие от другого богословия, господствующего ныне в христианском мире, которое Лютер называет theologia gloriae (богословием славы), богословие креста претендует на звание единственно верного, библейского богословия, от которого зависит судьба Церкви Христовой. Только проповедь этого богословия, по мысли Лютера, может быть названа проповедью Евангелия.

— Герман Зассе

Значительная часть споров о Законе и Евангелии порождена неумением (нежеланием) внимательно слушать. Св. Павел (и Лютер вслед за ним) отрицает, что Закон имеет какое-либо отношение к артикулу об оправдании. Люди слушают это и, как им кажется, слышат, что апостол и реформатор запрещают делать добрые дела и отрицают Закон вовсе. Следующий шаг на пути этих размышлений неизбежно приводит людей к тому, что они обвиняют св. Павла и Лютера в анархизме и попустительстве греху: "Да если исключить Закон из нашей жизни, люди просто будут делать, что захотят! Начнется анархия!" Именно об этом и говорит св. Павел, когда пишет: "Что же скажем? оставаться ли нам в грехе, чтобы умножилась благодать? Никак" (Рим. 6:1). Однако подобные обвинения вызваны тем, что люди не прислушиваются ни к св. Павлу, ни к Лютеру. Ни тот, ни другой не говорят, что Закон вообще не нужен. Они говорят лишь, что Закон не способен сделать человека праведным в глазах Бога. Закон по-прежнему действует в мире и определяет наши отношения с тварным миром — но не наши отношения с Творцом, когда Он дарует нам спасение.

Сначала смотрится непривычно, но стоит продраться сквозь внешнюю легкомысленность стиля, и уже трудно оторваться.

Есть люди, жизнь которых является воплощением целой эпохи, и Ницше — как раз такой человек. Его отчаянная нужда и одиночество — это одиночество современного человека. Однако и в его душе все еще горит жажда Бога. Как и Фридрих Ницше, он ищет неведомого Бога и в глубинах своей души возводит Ему священные алтари. Но голоса живого Бога он уже больше не слышит. В лучшем случае, он видит видения — вроде темного образа ницшеанского Заратустры. Он уже не знает Господа Христа. В своей нужде он ищет общения с другими душами. Но больше не находит братьев. Все это означает распад человека, распад души. И сегодня перед Западной цивилизацией стоит великий и судьбоносный вопрос — пойдет ли она по сумрачному пути саморазрушения без Бога, без Христа, без братства, которое Господь, по милости Своей, установил в Своей Церкви. Если заря Иисуса Христа вновь не взойдет над нею, она погрузится в ночь, в которой нашел свой конец Фридрих Ницше.