Чтобы спастись, человек должен знать три вещи. Во-первых, он должен знать, что нужно делать, а чего не делать. Во-вторых, когда он осознает свою неспособность исполнить то, что нужно делать и чего не делать, он должен знать, где ему найти необходимые для этого силы. В-третих, он должен знать, как искать и получить эти силы. Точно так же больной должен сначала определить природу своей болезни, а потом выяснить, что ему должно делать и чего не делать. Затем он должен узнать, где найти лекарство, которое поможет ему делать или не делать то, что должно здоровому человеку. Тогда он должен захотеть этого лекарства или взыскать его и достать или попросить, чтобы ему его принесли. Так заповеди учат человека признать свою болезнь и дают ему способность понять, что ему делать и чего не делать, с чем соглашаться и от чего отказываться, и таким образом он осознает, что является грешным и порочным существом. Символ Веры научит его и покажет ему, где найти лекарство — благодать, — которая поможет ему стать преданным и соблюдать заповеди. Символ Веры указывает ему на Бога и Его милосердие, поданную и явленную ему во Христе. Наконец, Молитва Господня учит его, что через все это, а именно через соблюдение заповедей, ему будет даровано все. В этих трех вещах заключена суть всей Библии.

— Мартин Лютер

Некоторые пренебрежительно относятся к Ветхому Завету, видя в нем книгу, данную одному только иудейскому народу и уже устаревшую, содержащую лишь предания глубокой старины. Они думают, что Нового Завета им достаточно и говорят, что вчитываются в Ветхий Завет лишь в духовном смысле. Ориген, Иероним и многие уважаемые люди придерживались таких взглядов, но Христос говорит: «Исследуйте Писания, ибо они свидетельствуют о Мне», — а св. Павел убеждает Тимофея непрестанно читать Писания и объявляет в Римлянам 1:2, что Евангелие было обещано Богом в Писаниях, а в 1 Коринфянам 15:3 он говорит, что Христос родился от семени Давида, умер и воскрес из мертвых согласно Писаниям; и св. Петр также неоднократно отсылает нас к Писаниям.

[показать]По самой своей природе лютеранская церковь, церковь неизмененного Аугсбургского исповедания, является конфессиональной церковью в строгом понимании этого слова, и лишь в таком качестве она может существовать. Таков однозначный урок американской церковной истории.

Сегодня в Америке не было бы лютеранства, если бы лютеранам не хватило мужества явить миру, и в особенности христианскому миру, skandalon конфессиональной церкви. Из Священного Писания они знали, что сердечной веры не бывает без исповедания уст. Они научились от Лютера тому, что вера приходит от слышания, через проповедь чистого Евангелия, и что Церковь живет Словом Божьим, которое проповедуется во всей истине и чистоте, и Таинствами, которые совершаются согласно установлению Господа Христа. Вопреки всем религиозным и нерелигиозным обычаям того времени, они не стыдились идентифицировать себя с великими догмами ортодоксальной Церкви всех времен, с учениями лютеранских исповеданий, поскольку распознали в них истинное толкование Священного Писания как безошибочного (untrüglich) Слова Божьего.

Я считаю невозможным искать утешаться тем, что лютеранское исповедание пока еще признается de jure, а гетеродоксия считается противозаконной. В конечном итоге совершенно неважно, какими методами — законными или противозаконными — заблуждение побеждает в церкви. Сатану это не волнует. Напротив, он, вероятно, вполне доволен богословием "как будто", которое ведет себя так, как будто все по-прежнему в полном порядке, как будто нет необходимости твердо противостать заблуждению и изгнать его из Церкви, как будто Слово Божье ровным счетом ничего об этом не говорит.

Тогда приходит понимание славной свободы лютеранской церкви, которая не знает никакого закона de constituendis ministris, потому что Иисус Христос ни прямо, ни косвенно такого закона не давал. Тогда ministerium ecclesiasticum, находящееся не над приходом, но внутри прихода, действительно становится поистине великим, ибо отныне все внимание уделяется не тому, каким образом это служение возникло, но тому, что оно несет. В таком случае апостоличность служения зависит не от его более или менее сомнительного апостольского происхождения, но от его апостольского содержания. Это означает, что у служения нет никаких иных задач, но есть только одна цель — та, что была поручена апостолам, — а именно, проповедовать чистое Евангелие, совершать Таинства, установленные Христом, и более ничего.

Лютеранское христианство открыто осуждает римскую практику принесения в жертву Тела и Крови Господних, истинно присутствующих в Евхаристии, чтобы помочь душам, якобы находящимся в чистилище, — иными словами, так называемую заупокойную мессу. И даже в посвященном этому вопросу фрагменте Шмалькальденских артикулов Лютер объявляет, что он готов обсудить, «следует ли поминать усопших на Причастии» (подразумевая евхаристическую литургию, а не применение или действие Причастия), как только Рим откажется от жертвоприношения мессы за умерших. Латинский текст Апологии смягчает этот выпад в адрес жертвоприношения мессы, прибегая при этом к уступке, пугающей современного лютеранского читателя:

Нам известно, что древние говорят о молитве за мертвых, которой мы не запрещаем. Однако мы не одобряем отправления Причастия за мертвых ex opere operato.

Бывает vocatio immediata. В этом случае призвание осуществляет один Бог, без участия человека. Так было с апостолами, пророками и учителями, если мы можем исключить из нынешнего рассмотрения носителей дара исцеления и прочих особых духовных даров. Один лишь Христос может сделать человека апостолом. Когда нужно было выбрать замену Иуде, Он сделал это с помощь жребия. Бог оставил за Собой одним право призывать людей на служение пророков. Ни в Ветхом, ни в Новом Завете нет никаких указаний на то, что люди могут внести в это какой-то вклад. В понимании Ранней Церкви аналогичная ситуация существовала со служением «учителя» — человека, наделенного сверхъестественной способностью толковать Писания, под которыми в те дни подразумевали Ветхий Завет. Эти служения, возникшие путем vocatio immediata, являются достоянием всей Церкви. Призванные таким образом люди могут осуществлять свое служение где угодно. Церковь, общину, должен заботить только один вопрос: может ли она признать charisma данного конкретного «служителя», или она считает его лжеапостолом, лжепророком или лжеучителем — трудная задача, которую можно было решить лишь с помощью духовного дара «различения духов».

Для нас, христиан лютеранского исповедания, пришедших из территориальных и национальных церквей Европы, бесконечно трудно, а для многих так и вовсе невозможно увидеть разницу между нацией и Церковью, как того требует Слово Божье. Эта глубоко укорененная человеческая потребность территориально ограничить святое и божественное соединяется в среде христианства с тем фактом, что Божье откровение давалось людям в конкретных местах и в конкретные моменты времени («при Понтии Пилате»). Новозаветную же истину о том, что у нас, христиан, нет иного «святого града», кроме небесного Иерусалима, нет иной «святой земли», кроме нашего небесного Отечества, нет иного «святого народа», кроме народа святых Всевышнего, христианству приходится усваивать снова и снова с тех пор, как ранняя христианская Церковь оставила романтическую привязанность к Иерусалиму, а сделала она это, кстати сказать, под влиянием гнева Божьего, излившегося на то самое место, где величие и слава Бога однажды обитали в буквальном смысле слова (Псалом 25:8; см. также Исаия 6). Так, Церковь Реформации была вынуждена с тяжелым сердцем распрощаться со святым городом Запада, убедившись, что антихрист установил свой престол над могилами апостолов. И современный лютеранин не отправится в Айслебен или Мансфельд, Айзенах или Эрфурт, Виттенберг или Магдебург, чтобы найти там Церковь Реформации, точно так же, как евангелические христиане того времени не ходили в Рим в поисках ecclesia apostolica.

[166x300]Ключом к пониманию влияния, которое Церковь оказывает на мир, является новозаветный принцип: «В мире, но не от мира» (Иоанна 17). Не следует ошибочно толковать чудесную гармонию между «в мире» и «не от мира», описанную в первосвященнической молитве нашего Господа, как указание на некий компромисс между двумя возможными типами отношения христианина к миру. И когда только люди откажутся от столь примитивных методов толкования Писаний? Утверждение, что Новый Завет предлагает два разных типа отношения к государству (один, описанный в 13-й главе Послания к римлянам, согласно которому государство — это Божье установление, и другой, описанный в 13-й главе книги Откровения, согласно которому государство — это зверь, выходящий из бездны), а учение апостолов до и после гонений Нерона каким-либо образом определялось их личными обстоятельствами, попросту не соответствует действительности. Точка зрения ранней Церкви на государство ясна и последовательна. Церковь игнорирует государство. «Наше же жительство — на небесах…» (Филиппийцам 3:20). «…Не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евреям 13:14). Строго говоря, это единственное, что Новый Завет говорит о государстве. Христиане стоят лицом к лицу с политической силой, превосходящей все, что знала предыдущая история мира. Однако парализующий страх, с которым их сограждане и современники относятся к государству, христианам незнаком. «Не имеем здесь постоянного града!» Эти слова, записанные в одном из документов, имеющих отношение к римской общине, является ответом на культ Roma Aeterna. Неудивительно, что христиан обвиняли в непочтении и недостатке патриотизма (odium generis humani).

Предметом спора между Лоэ с одной стороны (а также, хотя и в несколько ином ключе, Вильмаром и Клифотом) и Вальтером с другой была проблема взаимоотношений служителей и общины… Что первично? Община созидается служителями или служители созидаются общиной? На первый взгляд, эта проблема похожа на вопрос о том, что было первым — курица или яйцо. Однако за ней скрывается проблема величайшей богословской значимости. Все наше учение о Церкви зависит от ее разрешения.

О каждой второй церкви можно сказать, воспользовавшись известной фразой Кальвина, что в ней сохраняется ordo, quo Dominus ecclesiam gubernari voluit. Это справедливо в отношении католических церквей Востока и Запада, а равно и в отношении церквей Реформации. Мнения расходится лишь в том, что именно представляет собой этот ordo: вселенскую монархию папы, или епископально-синодальную структуру восточной и англиканской церквей; коллегиальное руководство, осуществляемое равными по рангу пресвитерами, или автономию отдельных конгрегационалистских и баптистских общин, — и это лишь часть существующих форм управления церковью, о которых говорят, будто они установлены в Новом Завете. Подлинное величие Лютера и смелость его основополагающего богословского принципа строгого разделения Закона и Евангелия становятся очевидны, когда мы видим, как он, пренебрегая всеми прочими возможностями, идет своим одиноким путем: Христос не дал Своей Церкви никакого закона de constituenda ecclesia. Допустима любая форма церковного управления, которая оставляет возможность надлежащего использования средств благодати и никоим образом не ограничивает их применение.

Поистине хорошо, правильно и спасительно во всякое время и во всяком месте благодарить Тебя, Господи, святый Отче, всемогущий и вечный Боже, за бесчисленные благословения, которые Ты столь щедро излил на нас и на все творение. Превыше всего благодарим Тебя за безграничную любовь Твою — мы были в столь ничтожном состоянии, что нас ожидали только смерть и вечное осуждение, и никакая тварь ни на небе, ни на земле не могла нам помочь, но Ты послал Сына Своего единородного, имеющего одну с Тобою божественную природу, и позволил Ему стать плотью, родившись от Святого Духа и Девы Марии, и возложил на Него наш грех, предав Его на смерть, дабы мы не умерли вовеки, и как Он победил смерть и вновь воскрес к жизни, и отныне уже не умирает, так же и все, кто возлагает свое упование на Него, побеждают грехи и смерть и через Него достигают вечной жизни...

— Префаций проприя из шведской литургии Олава Петри (1531)

В Церкви Христовой нет места поклонению людям. Пусть мир знает своих героев и живет поклонением им; в Церкви нет поклонения героям! Павел, этот удивительный гений, вдохновлявший жизнь Церкви в раннеимперские времена, занимал положение наравне с Аполлосом и другими апостолами, которые, вероятно, гениями не были. Лютера, этого героя веры, следует воспринимать лишь как сомневающегося человека, который складывает руки и молится: "Господи, верую; помоги моему неверию".

— Hermann Sasse. Mysteries of God (проповедь на 1 Коринфянам 4:1-5, произнесенная в Эрлангене в 3-е воскресенье Адвента 1940 года).

После того, как жители Содома утомились поисками, и их одолел сон, Лот, следуя повелению ангела, выходит, чтобы предупредить своих зятьев, за которых он собирался выдать дочерей, чтобы они остереглись и избежали надвигающейся погибели. Но и они, похоже, страдали от похмелья после вчерашних возлияний, поскольку посмеялись над благочестивым стариком. Они подумали: "Что? Неужели Господь так внезапно разрушит город? Как ты глуп, что поверил этим гостям, они просто мошенники! Если бы что-то подобное надвигалось, наверняка были бы какие-то указания на приближающееся бедствие. Но все спокойно и весело, а тебе мерещится погибель!"

Может показаться смешным говорить в "такое время, как наше" о том, что надо проповедовать учение Халкидонского собора. И однако именно это учение - та реальность, о которой это учение свидетельствует - может изменить весь духовный облик современного человека. Оно несет ему истинную свободу. В этом мире человек не один, Бог лично заинтересован в событиях человеческой истории. Это то, что непосредственно вытекает из целостного восприятия Боговоплощения.

В древней Церкви проповедь была подчеркнуто богословской. Это не было бесплодное рассуждение. Сам Новый Завет есть книга богословская. Пренебрежение богословием в обучении мирян породило как упадок личного благочестия, так и чувство неудовлетворенности, господствующее в современных настроениях. "В такое время, как наше," нам нужно в христианстве именно здоровое, жизненное богословие. И духовенство и миряне ощущают богословский голод. А так как богословие обычно не проповедуется, они воспринимают чуждые идеологии, которые комбинируют с фрагментами традиционных верований. Вся притягательная сила "конкурирующих евангелий" нашего времени в том и заключается, что они предлагают то или иное псевдобогословие, систему псевдо-догматов. Они с радостью воспринимаются теми, кто не может найти никакого богословия в ущербленном христианстве "современного стиля." Эта жизненная альтернатива, перед которой стоят многие люди в наши дни, хорошо сформулирована одним английским богословом: "Догмат или... смерть." Время адогматизма и прагматизма прошло. Поэтому священнослужители Церкви снова должны проповедовать учения и догматы - Слово Божие.

— Прот. Георгий Флоровский

Итак, мы подходим к вопросу о Реальном Присутствии, который мы должны затронуть здесь хотя бы вкратце. Почему для Лютера это был вопрос о самом Евангелии? Господь Христос присутствует во всех средствах благодати. Он приходит к нам в проповеди Евангелия, в Крещении и в Отпущении грехов. В этих Таинствах Он присутствует в Своей Церкви, которая есть Его Тело. Кроме того, где двое или трое собраны во имя Его, собраны вокруг Его Слова и Таинства, там Тело Христово присутствует во всей его полноте. Ибо Тело Христово — это не организм. Его нельзя расчленить. Оно всегда присутствует во всей полноте, точно так же как сакраментальное Тело всегда во всей полноте присутствует в каждой частице освященного хлеба.

Что делает Христос, когда посредством Владыки Закона Он добровольно подвергает Себя обрезанию? Павел говорит в Галатам 5:3: «Свидетельствую вам, что каждый, кто позволяет сделать себе обрезание, должен исполнить весь закон» (Luther Bibel). Соответственно, обрезание Христа имеет для нас большое значение, поскольку тем самым Он подчинил Себя суду Закона. Это означает, что Он принял на Себя проклятие Закона. Он исполнил весь Закон вместо нас совершеннейшим послушанием любви. Вместо нас Он уплатил цену греха. Он принял нашу смерть и наше проклятие наряду со всеми невзгодами и несчастьями, которые Закон обрушивает на грешника и преступника как в земной жизни, так и в вечности.

Капли крови, которые Младенец Иисус проливает во время обрезания, представляют собой как бы предоплату, первый взнос, который наш поручитель вносит в счет удовлетворения Божьей справедливости. Тем самым Он обещает выплатить наш долг целиком. Как подлинный поручитель, Он обещает сделать это ради нас, чтобы между нами, и Богом, и Его Законом установился безоблачный мир.