В ЭТОМ МИРЕ НУЖНЫ НЕ БЛИЖНИЕ, А ДРУЗЬЯ - ДРУЗЬЯ, КОТОРЫЕ ЛЮБЯТ, НО НЕ ВМЕШИВАЮТСЯ, ДРУЗЬЯ КОТОРЫЕ ЛЮБЯТ, НО НЕ СТАВЯТ УСЛОВИЙ, ДРУЗЬЯ, КОТОРЫЕ ЛЮБЯТ, НО ОСТАВЛЯЮТ ВАС СОВЕРШЕННО НЕЗАВИСИМЫМ.

Открываюсь, покрываюсь мурашками, улыбаюсь и чувствую комок у горла. Хочу такой мир, пусть хотя бы коммуна, но жить буду среди таких, равных себе.

Станьте настоящим мечтателем. Станьте сильным борцом за благие

цели, за непопулярные цели, где массы никогда не будут

поддерживать вас. Массы поддерживают сами себя, и их стиль жизни

почти застыл. Ваши предки жили так, их предки жили так же. Они

повторяют одно и то же, снова и снова. Что-нибудь необычное - и они

тут же протестуют. Все новое немедленно становится непопулярным.

Любите непопулярные цели, любите далекие мечты. Это гораздо лучше,

чем любить людей. (С)

Осторожно ступая, оглядываясь по сторонам, млея и трепеща перед высшим образованием, закованным в большой величественной коробке, медленно опускал ногу на ступеньку приближалаясь к вступительным экзаменам. И теперь с запахом коньяка с сигаретой во рту, растоптывая те же ступеньки, выбегаю, несусь прочь, от бесполезных пяти лет распиздяйства. Ухожу и не оглядываюсь.

Из меня довольно часто выскакивает слово уютно. Уютно это когда камин, ковер и вино и шкура медведя и безопасность. Это когда вы дома. А теперь представте что этот дом у себя внутри, он всегда с тобой. Просто надо научиться открыть дверь. И иногда когда я попадаю в определенную ситуация эта дверь открывается и дарит мне теплый свет завершенности.

Я же говорю вам БОЛЬ прекрасна. И никогда она не проходит бесследно.

Лежа в полумраке на диване, разбудив ее неожиданным появлением из черной теплой ночи, ворвавшись к ней в сонную постель, приоткрыв ей халат, впиваюсь в ее маленькую 17 летнюю грудь первого размера. И насладившись вкусом юного тела, убегаю обратно в звездную ночь с одинокой луной.

Врываться к одиноким девушкам, будить их поцелуями, целовать их страстно и везде, прижимать к горячему загоревшему телу, и так же внезапно убегать оставляя смятой постель и аромат своей безнаказанности.

Я пою...Через нос, песню о плохом мальчике. Мальчике который ищет индульгенции в абстракциях интеллекта. Помогает.

И сон о девочке которая умерла, проста легла заплакала и умерла. Умерла в печали слезах и без надежды, с каким то тонким добрым разочарованием на старой кровати. С добрыми глазами, с состродательными сердцем с какой то невыносимой болью, как буд-то одиночества. Мы ехали вместе, с нами были родители, мы шли по лугам отыскивая наш дом, мы ехали на машине опять что то разыскивая. Разыскивая двухэтажный деревянный дом. Было красивое солнце, и сочная трава, и все было пронизано ароматом нового для меня чувства. И потом она легла и умерла. И чувствовал вину, обвинял себя, что я не помог в минуту тяжелых душевных терзаний, не снял с ее души этот груз, не растопил ей боль. Я валялся и плакал, плакал и жалел себя, что мне больше не возвратить ее присутствия. Ощущение бесконечности витало по всюду, во мне была сладкая боль, и будто своей смертью она открыла мне глаза, развеев аромат себя по всему миру. Я чувствовал аромат был розовым.

Смотрит в окно. Трогает себя так осторожно, как буд-то не ее это тело. А я смотрю нежно, дико, зверею от этого, твердею... Она цветущая такая, молочная, и прозрачная, аж страшно испытывать к ней такое. Оборачивается на меня, улыбается, бежит ко мне, обнимает, прижимается, падают на меня волосы ее, по щечкам моим прокатываются. Страшно мне иногда становится, боюсь я ее. Потерять боюсь, представить себя не могу без нее.

Была красавицей. Гордая была ты Танька...любили тебя все, проходила на меня внимания не обращала. В себя пускала только хуи старшиков. А у меня недоеб был детский. Злился я, не за то что не дашь мне никогда, а завидовал что ебешься. Теперь я ебусь много. А ты поношено выглядишь, поткатывала ко мне, уже так покорно, дружелюбно...с провинциальной надеждой. И так блевать мне захотелось, и вскипел я, что ты оказывается как все...и стало мне обидно за тебя, и женьшины опротивили. Лучше бы ты прошла гордо, не обротив внимания, затоптав своей недоступностью.

Саня звали его. Хороший парень, творческий, чуткий очень, ласковый и волос мало было, таких можно полюбить. Милый очень, интересный. Задавил его только город злобой своей. Задушил весь твой потенциал. Саня в таких городах где мы жили, там воевать надо, бить первым... страх им нужен. Любовь не нужна им, грубые они, деревянные. И мы обжигались, и я шипы выставлял. Ты сдался, а я держался,и сердце теперь стало холоднее. Я теперь в миллионике живу, а ты водкой все заливаешь, на проходной работаешь. Увезти хочу тебя, здесь творцов много, здесь нас поймут. Вот разбагатею Санька, обязательно заберу тебя...отогрею, веру дам, сначала пиздами тебя побалую, в саунах покупаю, но что бы не влюбился, знаю я тебя ты тонкий, хрупкий. А когда обьешься похоти, по музеем начну таскать, другой мир тебе открою, наш мир, где мы творцы, а не эти - с узкими лбами и большими кулаками...

Нравится мне сидеть вот так в начале весны, на скамейке, где нибудь возле деревьев. Девушки нелепо открывают свое тело. Балуются сучки...Хую намеки дают...И я сжимаю бутылку, и хуй набок поварачиваю. И печально думаю, что нельзя вот так подойти и выебать...А разговоры лишние не нужны, наоборот красоту всю портят. Выебать резко, без надежды и без будущего...И разбежатся быстро даже имя не спросить.

Приятно когда солнце и тепло, особенно после весны, пусть даже и пыль летит в лицо. Город сухой пыльный на солнце и влажный грязный в тени...Город в это время цветет для меня похотью. Мы с Женей стоим в Пенсионном фонде.Ларек на первом этаже. Я высматриваю пиво, и тут красные цветочки на черной блузке уводят мой взгляд. Она в возросте, без ливчика с боевым выражением встает в очередь, с шрамом прытующимся в начинающихся морщинах разрезает меня желанием. И я притаив дыхание, глажу взгядом ее грудь, вздыхаю и замечаю ее хорошее настроение. Ты че собрался покупать? - спрашивает женя. Я шепчу - Подожди.
И убегаю на крыльцо. Весна!

Моросящий мокрый снег, лицо щекочет. А я иду в белых красовочках, и в белой шапочке, по слякати хлюпую. Растаптываю снег свежий, с грязью его смешиваю. И так же меня хотел человек в паганох с грязью смешать...

А снег свежий на улице...так и хочется комок слепить. Крепкий что б был, с леденцом от жара рук и захуячить высоко высоко...

Со мной Усы, идем в банкомат, денег снять надо, отдать прошлое. А он с кармашка 2 чупа-чупса достает, смешной такой...
Идем чупы сосем. Я комок леплю, твердый что б был и послушный. Кидаю его в природу. Он тоже смеется и лепит. Кидаем оба в Дом этажей девять, в голую стену, где окон нет.
А с подьезда участковый выходит, злой тварь, с бровями черными, щетина есть. Зовет нас, разговаривает грубо, допрос сука устроил. Чупа-чупсы приказывает выплюнуть. А хуй я чупа чупс выплюну...Кто ты мне? Жую его, и разговариваю дрезко.
А что я сделал? Снежок захуячил в толстую стену дома. Не в окно, не в подьезд, не в машину. Не власть ты мне...

Увидел что не боюсь я его, злой стал, я дерзю, а он ударить не может, светло вокруг, народ ходит, а ты в форме-ментовке стоишь за властью госудрарства спрятался. Власть твоя сука в подвалах НКВД осталась, тоскуй по прошлому, водку жри и начальнику жопу целуй.

Иду я задумчиво, размышляю - сколько интересно злость твоя нереализованная на мне, сколько она челюстей раздробит несправедливо.

Обматаю тряпочкой голову, черной бархатной. Лягу на подушку, темной цветом. Глазки закрою. Пистолет приложу к голове и грохну выстрелом последним. И подушка пусть кровь слизывает, впитывает мозги мои опухшие. Крови хочу меньше. В тишине умру, без музыки глупой...

Смерть не эгоистичная, не ставящая целью доказать что либо, кому либо. А смерть избавление, смерть осознаная, в любви, с привкусом выходных.

Течет все болью. Надежды топит. Вот взглянет солнце, лучом погреет. И я бегу как ребенок с мечтой, навстречу.
Вот уже и стремлюсь всей душой. Жизнь цвести начинает.
А потом ураган...нахлещет по щечкам. Я губы опять сжимаю, и творения все презираю. Разрушать хочу. Себя в первую очередь.

Пахнет от него странно, пылью и медведями.

Валяюсь, нога на ногу, в губную гармошку дую, пытаюсь ломбаду разучить, а на кухне мама плачет...

Ходил сегодня по дворам, со свежим запахом рождающегося лета.

Заметил надписи черной краской - DEVIL 666- фыркнул, и подумал, лучше бы уж русское матерное - пизда и хуй...это пострашнее будет ваших devilов шестьсот шестедесят шестых.

Творить вкладывая душу,заводить до истерики толпу, зажечься, стать сумашедшой группой, культовым течением, загероинется, закоксить, свистется к ебням, но только не стареть и не гнить в тишине.