Ночи совсем уже холодные.

Очень хорошо пьется йогурт. Очень быстро съедается вкусное, и совсем плевать на возможные лишние килограммы.

Также великолепно читаются тупые книги в херовом переводе (хотя, может, я и не права, и в оригинале все было намного страшней), после которых голова начинает работать в странном направлении: чувствую себя неебически умной.

Очень хочется в лес.

Когда-то очень давно я плела из бисера т. н. феньки. Ну, для того чтобы на запястьях носить, на левых и на правых, а потом дарить в знак дружбы мальчикам и девочкам. На Арбате. Плела не только из бисера, но из кожаных веревочек, мулине и прочей непригодной в хозяйстве фигни. Но в основном из бисера.

Бисер долго лежал в письменном столе в разных красивых коробочках и жутко мешался, так как занимал целый ящик. Когда я переехала, он почему-то переехал вместе со мной и продолжал мешаться. А потом в гости как-то зашел один бывший, (который со мной не переехал, по причине того, что я тогда как раз сменила спутника жизни), одержимый страстью к рационализаторству и вообще украшению быта любыми подручными способами, и умудрился засунуть весь этот бисер в махонькую синюю стеклянную бутылочку. Получилось красиво.

А месяца полтора назад бежала кошка и махнула хвостом. Результат: килограмм плотно спрессованного бисера нахуй распрессовался и разбежался по квартире. Часть я отловила веником, часть пылесосом и отдала в добрые руки. Но откуда-то постоянно выкатываются бусины. А вчера я обнаружила на лестнице между третьим и четвертым этажами три бисеринки и одну жемчужину. Подбирать не стала.

А вот интересно, почему никогда не получается сразу расстаться с теми вещами, которые больше ни разу не пригодятся? Пойду, что ли, переберу шкаф, может, что еще найду, пока кошки не откопали.

Вообще, я поняла: люди в основном делятся на тех, кто боится смерти и тех, кто боится жизни.

Тот, кто боится смерти, как ни парадоксально, обычно лезет на рожон. Возможно, потому, что хочет успеть всё попробовать.

Тот, кто боится жизни, сидит на попе смирно, а на рожон обычно лезет либо из крайней необходимости - либо если нужно кого-то спасать.

Тот, кто боится смерти, никогда не будет сидеть на гречке. Если возникнет выбор между вполне безбедным существованием на условной гречке и воде в течение полугода, и возможностью закатить небольшую вечеринку с икрой и шампанским - он предпочтет второе. А потом кинется искать возможность заработать на следующую. И ведь обычно - находит.

Тот, кто боится жизни, в целом, перспективы есть гречку побаивается. Но весьма абстрактно. И когда начинается гречневый период, сначала немного неприятно, но в целом, можно жить. И на поиски пропитания он отправится только тогда, когда последняя гречка и вправду закончится. Правда, предварительно поищет - может, где осталось чуть-чуть.

Те, кто боятся смерти, с радостным визгом вламываются в разнообразные романы. Может быть, потому что им постоянно требуются новые впечатления.

Те, кто боятся жизни, вцепляются мертвой хваткой в одного человека и не в состоянии его отпустить. Даже если понимают, что оно им уже нахрен не нужно, и не приносит ничего кроме головной боли.

Тот, кто боится смерти, хватается за практически любой вид деятельности, способный принести хоть каплю дохода или добавить популярности.

Тот, кто боится жизни, прежде чем взяться за проект на миллион долларов, гарантированно успешный и находящийся в сфере его профессиональных интересов, четыре раза подумает, а потом посмотрит - осталась ли гречка. И только потом, выяснив почти окончательное отсутствие оной, подумает еще раз и со вздохом полезет за телефоном - соглашаться.

Тот, кто боится смерти, постоянно окружен кучей друзей. Он, в общем-то, радостно с ними общается, но не успевает удовлетворить всех жаждущих его внимания. Но! На него редко обижаются, потому что понимают: его просто не хватает.

Тот, кто боится жизни, не чуждается дружбы. Но отказывается встретиться в основном потому, что боится утомиться раньше времени и эту дружбу потерять. И вот на него друзья катастрофически обижаются: как так?

Ну и про суицид. Естественно, те, кто боятся смерти, ее боятся. Про смерть говорят редко, а если говорят, то исключительно в юмористическом ключе. Потому что когда смеешься - тогда не так страшно. Да и некогда о ней думать - а то гречку придется есть.

А те, которые боятся жизни, если и не имеют за плечами мешочек с опытом в виде пары-тройки неудавшихся суицидов, время от времени размышляли на эту тему. Особенно, если гречка заканчивается.

Из-за первого сентября я терпеть не могу такие цветы, как прекрасные, тяжелые жирные астры и гладиолусы. А они ведь завтра потащат веники, при плюс пяти, не меньше, и даже ведь к одной из моих школ, к зеленой коробке, что близ акведука, тоже.

А я вот не пойду. В прошлом году пыталась, но меня не пустили, так как на родителя я была слабо похожа, и мотивировали повышенными мерами безопасности. Так я и не поностальгировала: не понюхала астр и как пахнет раздевалка. А жаль - мог бы получиться какой-нибудь стих, или даже два.

Необходимо вывести эксклюзивную породу немых кошек, думаю. Разлетаться будут как горячие пирожки. Название породы: русская немая.

Одни знакомые имели хомяка. Тьфу, то есть у них был хомяк. Ангорский, кажется. И как-то он решил в середине зимы впасть в спячку. Добрый ветеринар посоветовал им завернуть хомяка во что-нибудь тепленькое и положить в темное место, такое, чтобы был доступ воздуха. Они его послушались, запихали хомяка в носок и в старый валенок и положили его внутрь дивана. В марте они достали животное и охуели, так как хомяк был совершенно лысый. Его тупо объела моль. Оставила моль несчастному зверю только усы и брови, или вибриссы, или как они называются. Хомяк, впрочем, выжил и даже оброс.

А моя чудесная кошка Мышь решила устроить мне очередные проблемные дни. Ходит и кричит, как дура полная. Очень хочется, чтобы она тоже на зиму впала в спячку. И положить бы в диван - пусть ее лежит.

На улице пренеприятнейшая погода, то есть: дует и дождь, а между тем у меня рука ни в какие рукава не пролезает, потому как в гипсе, и пришлось наступить на горло чувству прекрасного и купить себе пончо - как выяснилось, ни от дождя и ни от чего оно не спасает. Красивое только чуть.

А еще мне тут кто-то повадился эсэмэски писать любовного характера. На прямой вопрос - блядь, кто это? - меня попросили не материться и по существу промолчали. Ну вот какого хуя, а? И знает ли кто, как звонящего по номеру вычислить?

Тут у меня спрашивают в личке, сама ли я пою. Нет, блядь, Иосиф Кобзон. Амплуа решил сменить и поет. И называется всё это - проект Катя Салем. Впрочем, как и блог. А для фоток позировала какая-то левая девочка, видимо. А пишет стихи вообще третий человек, да?

Все, инкогнито раскрыто. Ахуеть.

А в Штатах есть очень странное течение. Движение? Не важно, хрен с ней, с терминологией. Ghost Bike оно называется. Там в местах, где сбили велосипедиста, ставят велик и красят его белой краской и вешают табличку: "A Cyclist Was Killed Here". Вот такие ребята. Очень хотелось написать куда-нть статью на тему, но мне сказали, что велосипедный сезон уже кончился, да и рекламу мегаэлитных великов туда не подверстаешь особо. Так что вот:

[400x265]

По наводке Гей-удолбаный-в-хлам.

Засунула на юзерпик фото своей левой руки до перелома. Блядь, ощущение, что на этой руке у меня уже свет клином сошелся. Забавно, что в раме фотограф решил и в этом сильно похожем на рентген фильтре делать именно её...
[400x400]

Lera_Lera подкинула льва. Из Гагр. Раньше, говорит, он был покрашен золотой краской и назывался Золотой Лев.

Очень хочется как-нибудь сделать его живым и забрать домой. И работать всю жизнь на мясо. Пусть и не золотой.
[640x480]

Подарила соседке по палате электрический чайник. Маленький, на две кружки. Бедная такая старая тетка, ее все подкармливали, у нее сын, но пришел он к ней за все время, пока я там лежала, лишь один раз и принес сигарет.

А вот прямо сейчас сдох чайник у меня, тот, который живет дома. Ура.

Диалог:
- Знаешь, ты немного похожа на N.
- Да? А чем?
- Ну она тоже светится.
- Хм-да...
- Нет. Не похожа. Она светится, а ты - горишь.

Приснился сон. Проснулась от нестерпимого и неестественного желания утопиться в Яузе. Тут же пришла мысль о том, что гипс намокнет и вообще вода грязная, и остановила меня.

Хочешь - напои меня чаем.
Происшествия чрезвычайные
Не отбили аппетит. В начале
Было слово, и оно печалит.

Под ногами не хрустят стекла.
Прогибается от книг полка,
Джеколондоновского волка
Почитать на сон. Мокро

И тепло вроде как снаружи.
Станет ли день ответом
Или ночь? Я хочу котлету.
Настоящую и на ужин.

А когда слишком мало света,
Или много внутри снега,
Я тупа как конструктор лего
Сам себя собирающий. Цвета

Не хватает? Побойтесь. Ярко
Как всегда. Просто - все сгорает.
И волна уже не набегает,
Потому что прошло лето.

Начиталась Лескова до такого состояния, что когда вчера соседкам по палате пыталась объяснить, за каким хером нужен раствор для контактных линз, то чисто рефлекторно, не отрываясь от страницы, сказала примерно следующее: их (линзы) нужно заливать водицею, чтобы сохранны были хорошо. Ну и интонация была под стать. Подавила рефлекс могучим усилием воли, как только сообразила. А самое страшное творится, когда я Гомера читаю. Вот, кстати, стоит перечитать. И буду я шестистопным дактилем хуярить к вящему ужасу друзей.

В общем ну его на фиг, тащить в разговорную речь всякую пакость. А между тем на улице явная и несомнэнная осень, и нужно сидеть в деревне, слушать по крыше дождь, и пить чай с медом, заедая домашней ветчиной. А еще меня выпустили из Склифосовского до вторника, с чем я, собственно, себя и поздравляю.

Разведи руки, выпрямись
И вздохни, и иди дальше,
Так жалко, что я не мальчик,
Так жалко... Душа на вырост.

Мокрых друзей из сырости
Ветер заносит. Странные.
Я буду жить в ванной.
Холодно здесь. Гнилостных
Болезнетворных пакостей
Море вокруг. К теплому
Бы прикоснуться. Гадостно
Все понимать. Стеклами
Смотрит стакан с гранями
Чрезмерно натертыми.
Хочу гобелен с ланями.
И кушать морковку тертую.

Жалко, что не сбежала.
Жалко, что не уехала.
Ангельского смеха
Больно впивается жало.

А всего-то хотела написать, что белое вино уже не пьется, а пьется почему-то красное, и это явно к осени.

Вот, написала. И как-то легче.

ЗЫ а не могу теперь самостоятельно открывать вино. И так месяц минимум. Прикиньте, да?

Окружаюсь подушками, буферами,
Игрушками, противотанковыми рвами,
Сушки; мушки реют над виноградом,
Просто - посиди со мной рядом.

Синий экран с невозможной резкостью.
На хер неясность, но безопасность
Отключенная опция, в частности.
И сильно мешают остатки детскости.

Удивительное до безобразия
Близко. Гнусная ваша амброзия
Как нарушения в гомеостазисе.
Головная боль и не более.

Дайте мне прочитать страницу.
Дайте две. Все равно что делать.
Бессоница, это ночная птица
Вся белая потолковым мелом.

Бестолковая. И не спать - не выбить.
Не уснуть. Но - зайти попозже.
Как слезает чужая кожа
Если крепко встряхнуть и выйти

Изнутри. И вздохнуть - снаружи.
Оглядеться так - незнакомо.
Слепенькие окна дома
Покосившегося - и лужи.

Все, пиздец. Скоро ляжет август
Под листву. Покоричневеет.
И каким-то уже веет
Сентябрем совсем. И уже красного

Разогретого бы сейчас. Белого
Ни со льдом и никак иначе
Неохота. Это осень значит,
И из окон несет горелым.

Листя жгут. Тянет дым. В деревню?
Можно бы. А потом? В город.
Потому что придет холод
И дождями сведет деревья.

Пусть мешаются опять запахи,
Что-то есть еще, несомненное.
Неизменяемы переменные,
Иногда просто - возьми меня за руку.