"А мне не нужно никуда бежать, мне и здесь хреново". (с) Дурочка Эшли кормит морских чаек, глядит на моряков в порту, на пенистые брызги, на утесы, куда-то вдаль. Эшли кажется манерной, лживой девчонкой. Я гляжу, как Эшли хохочет, запрокидывая голову, я гляжу, как Эшли касается грузного моряка. Моряк смеется, шлепает Эшли, отталкивает от себя эту дурочку. Эту дурочку... Я верчу соломенную шляпку, я пишу Эшли, танцующую, разбивающуюся о скалы. Мне кажется, я вовсе не хочу дурного, я желаю только чтобы Эшли ушла, стала чайкой, морской пеной, какая к чертям собачьим разница, кем станет эта девчонка, эта дурочка?! Я люблю Эшли, а значит, хочу счастья дурной девчонке, которая день-деньской торчит в порту. Я пишу, как мы однажды столкнулись, что называется нос к носу. Тогда, в жаркий полдень, я шла по шаткому мостику, ощущая запах тухлой рыбы, слушая гам, гвалт, ругань моряков, купцов, сброда, мутного, солоноватого сброда. Я шла, думая, хватит ли пары пенсов на розы, которые я заприметила у чопорной торговки цветами, на Смешной ярмарке. Я думала как я куплю охапку пряных, колких цветов, и подарю мальчишке-плотнику, думала, как засмеюсь, а тот, напуганный, станет сцеловывать мои царапинки, а я ощущать запах смолы, деревянной стружки, терпкого пота. Да, я пишу, а значит, мне нравится сказки, ах, нет, то было тогда, тем солнечным утром, когда над скалами кружились чайки. Эшли скакала как горная козочка, хохоча, будто деревенская девка, я думала та отступится, даст дорогу мне, надменной барышне в соломенной шляпке, но эта сумасбродка, эта дурочка налетела на меня и мы, под гогот моряков и веснушчатой детворы, шлепнулись в солоноватую, морскую воду... Я гляжу на Эшли, та прыгает через веревочку, скачет вместе с детьми из портовых хижин, воняющих рыбой и пылью лачуг. Я щурюсь, стараясь разглядеть каждое пятнышко, заплатку на мятом переднике Эшли, этой морской царевны, этой маленькой чайки. Этой дурочки... Та беззаботно смеется, держит за ручку маленькую девчонку с красным бантом. Эшли прыгает, Эшли кружится, Эшли пьянеет от счастья. Я знаю, что Эшли вечером отправится в кабак, целовать моряков, лакающих ром. Я знаю, что моряки станут гоготать, отшвыривать Эшли, грязно шутить. Брайан целует меня. Брайан пахнет кубинскими сигарами, Лондонской хмарью, пыльными томами Диккенса, Уайльда. Я люблю Эшли, я хочу туда, к тем морячкам, портовым шлюхам, оборванцам из трущоб. Я улыбаюсь Брайану, моему законному супругу, я пишу Скарлетт: "Да, девочка, завтра мы будем в Лондоне". Улыбаясь, рисую на конверте сердечки, цветочки, вроде тех, что на кувшинах торговки с базара. Я долго глядела на причал, на людей снующих, суетящихся в порту, стоя на корабле, до рези вглядываясь в это чудное мельтешение. Где Эшли, где эта дурочка?! Брайан касается моего локтя, уводит в каюту… Лондон встретил нас, как блудных детей, моросью, гудками красных автомобилей. Окутал запахами, шумом как шалью. Я вглядывалась в толпу, хватала за локоть, за плетеные сумочки девочек в Метро. Я шла по мосту через Темзу, рыдая, комкая платок. Как гончая, ощущала морской ветер, солоноватый запах рыбы, бежала, бежала, и казалось, что капли падающие с неба пахнут миндалем, ромом, как эта Эшли, эта дурочка Эшли... Я кашляла, я глотала молоко, вересковый мед, я прятала взгляд, когда к нам заглядывала Китти, Скарлетт, Стив, черт знает кто, я думала ты отпечаталась в моих зрачках, как на фотопленке. Я целовала Лондон, а тот играл мне блюз на телеграфных проводах. Я думаю, я совсем не нравилась чопорной старушке-Англии, сумасбродной девчонкой, тобой, Эшли. Я говорила Темзе, красным автобусам, Биг-Бену: "Я люблю Эшли. Я люблю чайку. Эту дурочку..." Я смотрю на фьорды, на морскую пену, я, кажется, рыдаю, как маленькая девочка, расшибшая коленку, как ребенок. Мы с леди М. пьем ром, держимся за руки. Леди М говорит мне, что знала Эшли. Леди М. говорит мне, что Эшли давно ссохлась, развеяна над портом. Я улыбаюсь, я жалко хлюпаю красным, распухшим носом. Я, чопорная старуха, дитя Англии, я дерзко усмехаюсь и шепчу: "Ты стала чайкой, Эшли..."
Мне надоело искать тебя, Мне надоело влюбляться вновь и вновь. Вся жизнь так одинаково прошла, А я не знаю, что такое есть «Любовь». Ищу тебя среди одних и тех же лиц, А ты уходишь от меня далеко-далеко. Мне не угнаться за тобой, я прошу «спустись», Хочу почувствовать с тобой, что такое «Любовь». Прошу тебя – вернись, прошу – остановись, И снова повторись, прошу Любовь на бис. Хочу почувствовать тебя, так не хватает мне тепла, Кругом всё снегом замело, куда-то детство вдруг ушло. Совсем не детская мечта: забыв о всём, любить тебя. Жаль, не сбывается она; я не могу найти огня, Огня Любви, огня Печали, куда же детство ты умчало? Прошу тебя - остановись; прошу тебя – ко мне вернись! Я не хочу опять влюбляться, опять страдать и забываться, И за тобою снова гнаться, хочу с тобою оставаться. Зачем я взрослой становлюсь? Я чувства этого боюсь. Я не хочу решать проблемы, как не люблю я перемены. Но время мы не остановим, и в взрослость далеко уходим. Какой нелёгкий это путь, мой милый друг, меня забудь. Ты не страдай из-за меня, хотя и я люблю тебя. Но нам с тобой не по пути, и должен ты опять уйти. Опять искать, опять влюбляться, опять страдать и забываться. Но не забуду я тебя, ты много значишь для меня. Теперь не знаю я тебя, и чувствую, что вновь одна, Сама с собой, наедине, как будто в том далёком сне, Как будто детство вновь вернулось, иль я от взрослости очнулась? А может счастье улыбнулось, и в жизни что-то изменилось, И в детство снова я вернулась, и в детство снова я влюбилась.
"...в разношерстном строю литераторов труднее всего приходится в серединке.
Хорошо быть любимцем муз, к которому, отложив недоеденный бутерброд, пулей выскакивает из кабинета главный редактор.
Неплохо быть и известным всем издательствам города величественным седым графоманом, которого все тот же главный редактор отечески похлопывает по плечу и просит не забывать и заходить почаще.
И, пожалуй, хуже всего быть рядовым, не брендовым литератором, которого заскучавший главред, торопливо сунув два пальца, непременно назовет в разговоре «человеком, безусловно, талантливым», а потом — как-то очень вскользь и неясно — пообещает «заключить договорчик»: к сентябрю — октябрю, январю — февралю или, в крайнем случае, к апрелю — маю.
И вот идет такой горемыка-текстослагатель по сырому и темному г. Петербургу и, глотая промозглый питерский ветер (припахивающий, как заметили еще классики, аптекой), яростно бьет себя в грудь и торжественно самому себе обещает раз и навсегда завязать с писаниями, отлично при этом зная, что слова своего не сдержит и бумагу марать не перестанет, и так и убьет свою жизнь, стуча, словно дятел, по клавиатуре компьютера.
Ну а потом (русский ведь человек!) заворачивает с горя в кабак и за какой-нибудь час надравшись в дым, в драбадан, в лоскутья, начинает на полном серьезе уверять официантку, что это именно он написал роман «Мачо не плачут».
"Солнце только начало прогревать своими лучами, просыпающуюся от зимы землю. Птицы вовсю поют, соскучились по теплу... Все радуется приходу весны... Но вот вдалеке, на дороге появилось какое-то движение... Что это? Все четче были видны очертания фигур... Заметнее всего было бананы, они были высокие и несли над коловами плакаты... За ними шли апельсины. Их было больше... Штук 6. Недалеко шли мамаши-яблочки,постоянно подганяя своих детей, которые то и дело останавливались поплескаться в каждой луже,только расстаявшего снега. Дальше были киви, лимоны, клубника и другие фрукты и овощи с транспорантами... Привлекали внимание два о чем-то спорящих старых помидора,что шли в конце... Во главе колонны катился большой сеньер - арбуз. Оказалось,это митинг против насилия, геноцида над несчастными... жизнь в бутыках, пакетах, после мук под прессом. СВОБОДУ!!!
Но вдруг,в то время когда вишни начали петь, навстречу на огромной скорости понесся огромный асфальтоукаточный каток... И он направлялся прямо на страйкующих... Мамы быстро хватали своих детей, спасался кто мог... Но не все смогли спастись... И вот с первым столкновением на дорогу попали первые капли крови - пустил сок арбуз. Он не стал бежать, трусить,и скажу был не последним человеком... Визг, хлюпанье,и все,что еще недавно было личностями, превратилось в кашу, пюре... И слышно было только чей-то глухой плачь...
Через 15 минут время прибыла милиция... Окружили все желтой лентой, начали опознание... Но что тут опознать?... Пообводили некоторые тела мелом... Арестовали шпиона-пельменя,что был одет под папайу. И тут офицер говорит... "Эх, гиблое дело... Ничего не поделаешь... Расскрывать нечего. Но с шпионом мы поговорим, он признается,кто его крыша... И даже это ему не поможет... Статья 5347. Смертная казнь через рот старухи... Собирайтесь,парни. Нам еще в налоговую..." Завелись машины, и умчались на север, а со всех сторон (как в Обителе зла) начали лезть младенцы,и пожирать плоть тех сильных, смелых, что не пожалели своих жизней ради нас, нашего свободного будущего..."
Интересный феномен наблюдается последнее время. Люди то ли в погоне за удовольствием то ли еще по каким непонятным причинам устраивают самую настоящую ярмарку тела! Практически распродажи! Куда ни глянь! Особенно в молодежных передачах – тут уж рынков тела на любой вкус. Странно неужели люди забыли что они не только тело? Мне всегда не нравилось когда людей называют толпой, массой и прочими эпитетами обращенными к группе и стирающими границы личности. Но теперь мне стало ясно. Да, люди совершенно забыли, что у них есть души. И поэтому стали толпой. А забыли возможно потому что не понимают “предмета исследования” и поэтому проще вычеркнуть из головы саму возможность наличия души и жить себе спокойно! Ведь нельзя вечно ломать голову над не разгадываемым задачками.. или все таки можно?
Странно, но я задалась этим вопросом я только после того как отказалась от религии в понимании ее как обрядов и обезличивания. Т.е. делать все как сказано и написано, не включая собственную голову.
Конечно, все религии, по своему, убедительно доказывают и отвечают на вопрос что же такое душа, но возможно ли что единого ответа тут не существует и каждый ищет его самостоятельно? Он индивидуален и нет общего рецепта? Я думаю, все согласятся с тем, что разум и душа это понятия разные, тело это тело, может быть душа это то, что дает нам жизнь? Но отсюда вытекает вопрос - обладает ли душа “разумом”? И возможно ли что ее разум это голос совести? Также встает еще один немаловажный вопрос каким “органом” мы совершаем свои свободный выбор между “добром” и “злом”? Душой? Разумом? А может быть телом?
Каждый человек ищет свои индивидуальный путь. И тут не может быть готовых рецептов, только советы. Но может ли он путем индивидуального поиска придти к чему то коллективному?
А возможно, что душа это именно то чем мы любим. Или мы любим духом? Но принадлежит ли он нам? Или он это Бог в нас? Что необходимо, что бы ответить на все эти вопросы? Опыт? Начитанность? Личные переживания? Или личная встреча с Богом? Но если ее не произошло?
Душа— в обычном словоупотреблении совокупность побуждений сознания (и вместе с тем основа) живого существа, особенно человека; антитеза понятий тела и материи.
Давайте же вместе стремиться сохранить драгоценный мир, которым мы наслаждаемся сегодня, поддержать послание жертв атомных бомбардировок живым, и обеспечить, чтобы на нашей планете красота природы и сокровище мира воцарились на века. Сакуэ Симохира
Мы не будем использовать это оружие против чисто военных целей. Наиболее эффективным воздействием будет воздействие на психологию жителей Японии. Так же этот удар возымеет большой эффект для мирового признания нашей силы. Мы уже рассматривали такие цели как Киото, Хиросима, Иокогама и арсенал в Кокуре. Наиболее важным является удар по Хиросиме вследствие весьма ее обширной территории, а так же того, что этот город является обширным военным лагерем, а холмы, располагающиеся вокруг Хиросимы, будут иметь фокусирующий эффект. Несмотря на возражения генерала Лесли Гроувза, я все же вычеркиваю Киото из списка потенциальных целей для нанесения ядерного удара. В общем, как позволит погода, мы ударим по одной из следующих целей: Хиросима, Кокура, Ниигата или Нагасаки. А остальные - по мере поступления бомб.
Министр обороны США Генри Стимсон. Комитет по выбору целей в Лос-Аламосе.
6 августа 1945 года. Авиабаза на острове Тиниан в западной части Тихого океана. Примерно 6 часов лета от Японии. Пришло сообщение, что облака над целью отсутствуют. Погода хорошая. По взлетной полосе двигалось три самолета: Enola Gay, на борту которого находилась атомная бомба "Малыш"; командир экипажа - Пол Тиббетс, The Great Artiste, который нес измерительные приборы и B-29, на борту которого была установлена фото-аппаратура; пилот - Чарльз Свини - человек, который через три дня сбросит атомную бомбу на Нагасаки. Самолеты один за другим разогнались по взлетной полосе и плавно ушли на задание, будто бы это был какой-нибудь учебный полет, после которого были бы запланированы посиделки с коллегами, обсуждение полета и т.п. Хотя все так и случилось в итоге. Тиббетс так и не пожалел о том, что сделал, говоря, что выполнил свой воинский долг: "Я сплю спокойно". Так говорил человек, который уничтожил десятки тысяч человек. Миф о том, что пилоты, которые сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, сошли с ума - развеян. Со слов Чарльза Свини: "Я относился к этому как к своему долгу. Я хотел, чтобы война закончилась." Полет проходил на очень большой высоте. Около семи часов утра сеть японских радаров засекла приближение группы американских самолетов. Была поднята тревога. В восемь часов оператор радара определил, что количество самолетов маленькое - скорее какая-то разведка - и тревога была отменена. 8.15 по местному времени. Бомба сброшена. Взрывается над центром Хиросимы на высоте 600 м. Запись в бортовом журнале самолете Enola Gay: "9:00 A.M. Облака были исследованы. Высота 12 тысяч метров и более".
Хиросима.
Моему взгляду предстала ужасающая картина: полицейский, окруженный со всех сторон телами раненных и больных, пытался помочь раненным, обрабатывал раны. Свет ярче солнца в тысячи раз сжег все, что можно. Передо мной лежали дети, которые извивались, рыдали, и кричали "Горячо!". Все их тело было покрыто сильнейшими ожогами. Я стоял и не мог пошевелиться. Лишь некоторые железобетонные конструкции устояли, но полностью выгорели внутри... Точнее устояли только стены. Все остальное обрушилось, превратив дома в большие крематории, в которых заживо сгорали люди, стонав и кричав о помощи до последнего. Огромнейшее черное облако поднялось над городом. Но все, что творилось вокруг не могло не притянуть моего внимания: стоны на фоне полыхающих пожаров должны были рвать душу на части. Но я ничего не чувствовал. Я посмотрел на свои руки: они были все в крови. Кожа напоминала изодранную старую одежду. Но только через эту "одежду" виднелась не светлая чистая кожа, а красная-красная плоть. Откудато начали появляться люди. Изуродованные и израненные. На них было страшно смотреть. Ожоги были настолько сильны, что кожа как и в моем случае - попросту
Сегодня мне приснился необычный сон, смысл которого я все еще пытаюсь расшифровать. Снилось мне, будто я еду в электричке. Как обычно я сел у окна - мест свободных было много, но меньше, чем обычно. Я ехал, смотрел на темнеющее небо. Уже было достаточно много времени - часов десять, но так как сейчас было лето, на улице было еще светло. Утомленный мыслями и рассуждениями, я уснул. Затем я просыпался с интервалом минут в десять и снова засыпал. И каждый раз народу в вагоне становилось все меньше, меньше, меньше... И вот, когда я проснулся в очередной раз, я обнаружил, что я в вагоне один. Я всматривался в уже черный силуэт леса, пытался понять, где я еду, ведь уже ясно, что свою остановку я давным-давно проехал. Электричка неслась с несвойственной ей скоростью, от чего становилось как-то тревожно. Я ждал, когда же она остановится, ждал ближайшего населенного пункта... Время шло. За окном пронеслось уже бесчисленное множество столбов, держащих линии электропередач, которые словно гипнотизируют, когда смотришь на их волнообразный танец: плавно вниз, затем коротенькая пауза, плавно вверх, резко меняет направление, снова плавно вниз и так далее.... Загипнотизированный этим самым танцем, я лишь спустя время обратил внимание на то, что мы проехали какую-то остановку и не остановились. Так же я заметил какого-то человека на остановке. Нет ничего удивительного, конечно, но почему-то в этом сне мне все казалось странным... Напряжение росло. Через минут пятнадцать мы снова проехали еще одну остановку, на которой стоял тот же человек... Так повторилось еще раза два. Я встал и пошел по составу. Я шел из вагона в вагон.... кроме меня никого не было. И вот, я уже дошел до самого первого вагона и обнаружил.... что дверь в кабину открыта... я подошел ближе, зашел в кабину - там никого не было! Я мчался в электричке со скоростью около 80 км/ч и в ней никого не было! Я ударился в панику, выбежал из кабины, схватился за красную ручку стоп-крана, сжал рукой изо всех сил, резко дернул на себя, меня откинуло к противоположной стенке и я потерял сознание... собственно, на этом сон закончился.
Проснулся я буквально за пару минут до того, как начал звонить будильник, угрожая тем, что я могу проспать. Я был рад раннему рассвету и тем нередким лучам теплого солнца, что пробивались сквозь занавески и растекались большой теплой лужицей на ковре. Это я сейчас так говорю.... Раньше я бы сказал, что проснувшись в понедельник утром, уже мечтал о субботе, что я мечтал о том, чтобы минуя дорогу, сразу оказаться на работе, а оказавшись на работе, миновать весь рабочий день, миновать обратную дорогу, миновать ночь, утро, день, ночь и так далее...
Я ждал свою электричку, как всегда. Как всегда гуляя по платформе, как всегда думая о чем-то незначительном, в общем, все как всегда. Лишь когда я увидел электричку, вспомнил о странном сне. Стало как-то неспокойно внутри. Но я увидел, что у этой электрички есть машинист, что в нее толкаясь садятся другие люди. Я вошел тоже и занял место у окна. Ведь все как всегда?.. Все как всегда. Электричка тронулась и за окном замелькали постройки, деревья, линии электропередач. Те самые, что "плавно вниз, пауза, плавно вверх, резко меняет направление, плавно вниз и так далее". Я вздохнул и закрыл глаза, надеясь окончательно выспаться по дороге. Тот сон все никак не давал успокоится. Казалось, что вот, я открою глаза и в вагоне никого не будет. Но что могло случиться? Это ведь не сон?.. Рабочий день прошел "как всегда". Я снова сидел в электричке, снова у окна. Народу было много. Я уснул. Проснулся за несколько минут до своей остановки. Уже было темно. Пейзаж за окном напоминал сон. Черный лес, синева за лесом, столбы... все было так ясно, так четко, что сон можно было спутать с реальностью, а реальность со сном. Я вышел из поезда и направился по заученному маршруту домой. Рядом со мной по платформе шли какие-то люди, пуская мне в лицо клубы сигаретного дыма, что меня дико злило, толкаясь... "все как всегда". Я шел по темному городу... Людей рядом уже не было. Стало как-то спокойнее и тише. Я погрузился в раздумья. Я все еще думал о сне. Что же он мог значить? Ранее я никогда не задумывался о том, что сон вообще что-либо может значить, но это странная тревога... Наконец, я дошел до своего дома, до своей квартиры... но я ее не узнал: дверь была другая, замки были другие. Меня бы предупредили, если бы собирались менять дверь! Я позвонил. Мне открыла какая-то женщина, на которую я смотрел какое-то время в недоумении... Может какая-то родственница? Я поздоровался. Она поздоровалась в ответ и спросила, что мне нужно. Я сказал, что я здесь живу. Теперь она смотрела меня какое-то время в полном недоумении. Затем закрыла дверь. Я снова впал в раздумья. Позвонил еще раз. Но никто не открывал, я звонил еще и еще, в конце концов вышло двое мужчин, которые популярным языком объяснили мне, куда я должен
Куда, мой друг, куда, неважные погоды:
то зимние дожди, то летние снега.
То век ползёт, как час, то дни летят, как годы,
да и дорОга нам, как жизнь – не дорогА.
Куда, мой друг, постой, побудь ещё немного.
Туда успеют все. Поверь. Наверняка.
Ещё не Узнан грех – уже ясна тревога,
ещё не горек долг – уже дрожит рука.
Ещё на твой вопрос не отыскать ответа,
Ещё на твой ответ не задали вопрос.
Пока рифмуешь жизнь с беспечностью поэта
задачку «быть – не быть» пора решать всерьёз.
Пора, мой друг, трезветь. Клинок и яд на блюде.
Вины не знает мать. Стыда не знает вор.
Теперь он наш король. Всё кончено. Забудем.
Послушай, ни к чему. Не езди в Эльсинор.
Воть...Я тут новенькая.Пишу одно произведение...Может кому понравится, но оно на любителя...да и название само за себ говорит..."Бал Мертвецов"
Глава 1 "Девушка с кинжалом"
Девушка в длинном красном платье и с длинными чёрными волосами стояла повернувшись к окну в готичной комнате.По стенам были развешаны канделябры со свечами, мебель была в стиле старинных замков, окно тоже.Да и вид из него был на огромный старый мост, ведущий через красную реку, странно напоминавшую кровь.И странную белую кожу девушки наверное можно было бы объяснить отсутсвием нормального цвета, но алые губы были слишком странными, даже если это и была бы помада...
-Натали, -произнёс парень который сидел в кресле в тени. -Ты знаешь что тебе скоро придётся приступить к работе?
-Да Севил, -она отвернулась от окна. -Знаю.Кого именно?
-Вот, -Севил протянул девушке фотографию красивого молодого человека с чёрными волосами. -Его зовут Джош, он из Франции.Ты ведь не забыла что тебе нужно делать?
-Конечно нет, но мне кажется что он не совсем подходит...
-Это не тебе решать, -холодно сказал он и протянул Натали серебрянный кинжал. -Это тебе.А теперь, можешь идти.И не забывай - никаких следов.
-Да. -ответила она и вышла взмахнув подолом своего платья.
Натали шла через мост в том же платье, но накинутом поверх него плаще, и перебирала длинными красными ногтями по лезвию кинжала.Она знала свою жертву, но почему-то ей не хотелось забирать его...Ей казалось что он чем-то ей знаком...А может так и
- Завидую твоим отношениям.
- Белой завистью? – Ник улыбался, прекрасно понимая, что я говорю это с добрыми намерениями похвалить его.
- Думаю, ты сам понимаешь.
- Не загоняйся, ничего особенного. Просто у нас долгие крепкие отношения. Мы давно вместе, любим друг друга, живем…у тебя тоже такое скоро будет! Это я тебе завидую! Все впереди…романтика, цветы, поцелуи, долгие встречи. – Ник мечтательно посмотрел на потолок и тонкой струйкой выдул дым.
- Пока ЕГО не забуду, о таких отношениях даже не мечтаю.
- Лигита, скажи мне, кто он? Ты уже несколько месяцев мучаешь меня рассказами о нем!
- Ты все равно его не знаешь…
- Ну опиши…. – он хитро улыбнулся.
- Ай ладно, все равно терять нечего. – я уселась по удобнее. – Он красивый, умный, образованный, мужественный…
- Нуу, это стандартные фразы. Расскажи от сердца!
- Хорошо…Когда он рядом, я чувствую, что мне все можно, потому что я в безопасности. С ним я говорю на любые темы, и мне не стыдно рассказать о своих поражениях.
Я заранее знаю, что он скажет, поэтому часто нарываюсь на комплименты.
А бывает, что хочу скрыть неудачу, а он чувствует сердцем, и приходит на помощь.
Я часто капризничаю, ругаюсь, психую, обижаю его, а он только улыбается и все мне прощает.
Возится со мной, как с ребенком, но все равно воспринимает как взрослую.
Любит радовать и баловать меня!
Делает подарки без повода.
Наступает и тот момент, когда плохо ему.
Я это чувствую сердцем и звоню.
Успокаиваю.
Люблю решать его проблемы, быть рядом, когда плохо, чувствовать, что нужна в трудные моменты.
Несусь к нему, если просит, и буду рядом, сколько потребуется.
А вообще…
- Почему вы не вместе? Мне кажется он любит тебя! – Ник смотрел на меня в изумлении. Из ступора его оторвал телефонный звонок. – Что? Без меня никак? Выезжаю!
- Лигита, я позвоню тебе. У меня неотложные дела. Сегодня же заеду, и мы продолжим разговор. Я должен знать, почему вы не вместе!
Ник ушел, я осталась допивать кофе.
- Ник, я не знаю почему мы с тобой не вместе…и никогда не признаюсь, что это ты…
Все любят слонов симпатичных,
все любят орла и ежа.
Все любят животных приличных,
а муху не любят. А жаль.
Конечно, она не пушиста,
не как анаконда длинна,
не как соловей голосиста,
не как обезьяна умна.
Но муха! Зелёная муха!!
Такие большие очки!!!
Такое блестящее брюхо!!!!
И ручки!!!!! И окорочки!!!!!!
Все любят слонов конголезских,
все любят треску и угря,
все любят животных полезных,
а муху не любят. И зря!
Ну да, она хрен не копает,
который садовник сажал,
угля она не добывает
и разный другой минерал.
Но дяденьки в белых халатах,
и всяческий медперсонал,
и тётеньки в белых палатах,
чтоб ты никогда не хворал
над мухою опыты ставят,
таблетку дают и наркоз,
на брюшко блестящее давят
и капают каплями в нос.
Она всё безропотно сносит,
уходит, крыло волоча.
И даже конфетку не просит,
как я в кабинете врача.
Ах, люди! Никто и не знает,
что с мухой давно я дружу.
Она со мной в прятки играет,
а я ей немножко жужжу.
За спиной раздался крик совы. Тод в страхе повернулся и посмотрел по сторонам. Ничего. Только темнота. Его била дрожь, все тело тряслось. Он попытался хоть немного восстановить дыхание. Горло болело, грудь, казалось, сковали, чьи то сильные руки.
Тод побежал дальше, превозмогая боль. Весь этот час он бежал. Бежал, сам не зная отчего. Но он был уверен: что-то преследовало его. И если это что-то настигнет его, то убьет. Сожрет.
Слева пролетела сова, и Тод упал, ободрав себе руки, и порвав джинсы на коленях.
Деревья в этом ужасном лесу, этой лунной ночью, казалось, смотрят на него своими глазами- дуплами, а их сухие, безжизненные ветви хотят схватить его.
Сильный порыв ветра принес с собой чей–то чудовищный крик и Тод побежал снова. Еще быстрее. Его сердце готово было вырваться из груди.
Вдруг, краем глаза Тод заметил, что что-то быстро промелькнуло справа от него, за деревьями. Он повернулся и увидел два желтых глаза, смотрящие на него.
Тод понял: было бесполезно бежать. Все было кончено еще час назад, когда он только заметил своего преследователя. Он мог бежать еще, пока были силы, а нечто могло идти за ним. Но конец был один – смерть.
Так стоит ли бежать?
И, как будто поняв, что жертва сдалась, существо начало приближаться, а желтые, хищные глаза блестели в темноте…
[230x321] Осень нежной искристой ладонью коснулась лица...
Город спит... меня манит вишневый заброшенный сад.
Ночью душу качает в ладонях великая Тьма...
Если ты не придешь... я проверю, как сходят с ума.
Небо сломано в клочья, разбито на тысячи снов.
Наше прошлое в бездну холодную унесено...
Отпусти меня... Огненный лорд, золотой самурай...
Мой прекрасный, прости и прощай. И поднявшись на край,
Улетай...
Расправив крылья, вверх полететь стремишься,
Плывешь один сквозь Неба темную воду...
...Но не оценишь чуда цветущей вишни...
Ты вольный зверь… но нужна ли тебе свобода?..
Постой, подумай, дай мне сказать полслова,
Вдохни мой яд, утони в лабиринте взгляда,
Впусти вглубь сердца образ сладко-медовый...
Другого счастья больше не будет надо.
Я жизнь твою отныне рисую кистью,
Лишь только я – твой совершенный Хозяин.
Ты за меня готов на смерть и убийство,
Раз я в Аду – сбежишь из любого Рая.
Ты будешь счастлив… все остальное – ложно.
Но будь готов... пойму, что мне скучно стало –
Скажу «прощай»... ну а ты без меня не сможешь...
И в грудь себе вонзишь серебро кинжала.
Кто-то каждый раз уходит, кто-то каждый раз возвращается – ей не хотелось ни того, ни другого. А смысл? Весь день – по кругу, весь век – через силу.…Каждый вздох – отточенное умение, каждый взгляд – беглая оценка ситуации, каждый жест – скрытое послание только для нее одной. Глупо? А что в этом мире умно?
Кто-то когда-то сказал: «Глаза – зеркало души». И не важно, пословица это, поговорка, народная мудрость или кто ее еще как там воспринимает – для нее эта фраза была своеобразным оплотом истины, почти единственным в ее собственном мире. К сожалению, не единственным в мире вне ее самой.… Каждый диалог – в глаза, каждая мысль – через зрачки, каждый сон – сквозь веки, каждое воспоминание – через слезы или смешинки в этих часто меняющих свой цвет хрусталиках. И каждый раз потом – через душу. Говорили: «Разрушишь себя!». Она смеялась и игриво мотала головой в знак протеста, прекрасно осознавая, что правы. Говорили: «Так нельзя!», водили к психологам. Она долго отпиралась, вызывала смущение своими истериками перед кабинетом, внутри осознавая: не нельзя - не нужно...но не могла иначе.
11 часов вечера – детское время! Детское – потому что все дети уже начинают видеть красочные сны, такие детские, такие детско-временные. А взрослым это время не принадлежит – в этот час они становятся рабами телевизора, интернета, желания погулять и желания любить. В этот момент они живут для кого-то или чего-то, но не для себя. Хотя, не все...
11 часов вечера. Кто-то лежит на диване, таком неправильно-сложенном, что спинка и основа образуют между собой угол меньше 90 градусов. Эта конструкция буквально вдавливает в себя каждого, кто решит отдохнуть на ней, или, чего хуже, провести на ней ночь – за книгой, с плеером, в компании черно-белого сна или плюшевого медведя – не важно. В таком положении лежать не сразу приспособишься...а она приспособилась.
Волосы – в хвост, так больно упирающийся в подушку, уши в музыке, льющейся из плеера, который бережно жестко сжимает рука. Ноги, то вытянутые, то согнутые в коленях, играются с каким-то предметом, лежащим у того края дивана. А мысли, блуждающие от одного предмета к другому, играются с разумом.
Она любит думать, она этим дышит. И не важно, что сейчас неплохо было бы заняться совсем другим, захотеть учиться, например, или уже позвонить тому, чтобы сказать то-то...Думать важнее.
На подлокотнике дивана, сделанного когда-то из дерева, наверное, специально под ее бесконечные чашки с кофе, и сейчас красуется стакан, только с водой. Почему именно с водой? А черт его знает.Просто захотелось запить горячую голову холодным рассудком, и не получилось; вода пришлась кстати.
О чем она думает? Обо всем: как будет когда-нибудь жить там, где захочет, как однажды поймет, зачем вообще надо было рождаться, почему ей именно столько лет и мозгов, и что, собственно, со всем этим делать. Она представляет себя то там, то тут, видит на лице то улыбку, то гримасу, может играть лицом, как ей вздумается и упиваться своей игрой. О боже, как приятного выступать для себя, аплодировать себе и принимать от себя похвалы и упреки, видеть своими глазами чужой мир, и чужими – свой! Что может быть веселее, где найдешь еще больший аттракцион жизни, еще большую отдушину? Наверное, нигде…
11 часов вечера. Наверное, отсюда и начнем...