Это цитата сообщения
lenau Оригинальное сообщениеДмитрий Сергеевич Лихачев о культуре
СЧАСТЬЕ И НЕСЧАСТЬЯ В МОЕЙ ЖИЗНИ
(вместо автобиографии)
Я родился в 1906 г. 28 ноября по новому стилю — в день рождения Александра Блока на Английском проспекте, на котором у реки Пряжки Блок умер. Блок всегда был для меня воплощением самого несчастного человека. Стихи его мне не запоминались.
На квартире, где я родился, мы прожили года два — пока я еще не говорил. Квартира была темной, и чтобы расторгнуть договор с домовладельцем, отец вызывал санитарного врача.
Единственное, что мне запомнилось на той квартире, это показывавшиеся мне волшебные картинки на белой простыне. Они были цветными и появлявшийся на экране Дед Мороз имел красный нос.
Потом мы меняли квартиры каждое лето. Переезжали на дачу, чтобы за квартиру не платить, а осенью нанимали новую. Экономили квартирную плату за четыре летних месяца — с середины мая по середину сентября. Новую квартиру нанимали всегда около Мариинского театра, чтобы ходить на балеты, не беря извозчика. Моей матери в балет надо было надевать бриллианты. На бриллианты уходило все жалование отца. Однажды был такой случай. Мать надевала ротонду на чернобурой лисьей подкладке. Ротонда была необходима, чтобы не смять дорогое платье. Возвращаясь, родители как-то переходили Неву, чтобы там нанять извозчика: он стоил на той стороне на три копейки дешевле. Отец шел впереди, мать сзади и упала, но подняться не могла — руки были закрыты в ротонде. Отец не услышал крика матери. Городовой помог подняться. Таковы были превратности петербургской жизни: экономили три копейки на извозчика, но покупали бриллианты, чтобы в ложе на балете выглядеть не беднее других.
Меня самого водили в балет с четырех лет. Сперва днем — на «Щелкунчика», а потом и на вечерние спектакли. У меня было и свое место. Наша ложа в третьем ярусе была рядом с ныне не существующим балконом, и между ложей и балконом было небольшое местечко, на которое меня и пускали капельдинеры, хорошо знавшие моих родителей. Кстати, капельдинеры носили белые чулки до колен, голубые штаны и яркие желтые фраки с позументами. Мне они казались чудом красоты.
Всю зиму я только и ждал лета, которое проводили в Куоккале, где было множество знакомых семей, где семьями играли в крокет и серсо, катались на лодке, компаниями совершали далекие прогулки на весь день, справляли дни рождения и именины, катались на «гигантских шагах» (взрослые и дети), а во время Первой мировой войны собирали пожертвования на раненых воинов, вязали «напульсники», шерстяные «шлемы» под фуражки, да и многое другое.
С началом войны я пошел в старший приготовительный класс школы Человеколюбивого общества, а затем в Гимназию и Реальное училище Карла Мая на Васильевском острове. Сразу кончились мои беззаботные, счастливые дни. Учиться мне было трудно. Я до смерти боялся домашних заданий — учить наизусть стихи. Я не мог учить стихи, не выходило. На переменах любил играть в «казаки-разбойники» и в пятнашки.
Годы Первой мировой войны были для России «началом конца». Мостовые не ремонтировались, фасады домов стояли облупленными, появились очереди у магазинов, трамваи были переполнены, с дровами были трудности.
В конце 1917 года отец, работавший перед тем в Главном управлении почт и телеграфов, перешел на работу в Первую государственную типографию (теперь «Печатный Двор») на Петроградской стороне. Меня перевели в школу имени Лентовской поближе к нашему дому.
Мне уже приходилось писать о моих совсем не похожих друг на друга, но очень хороших школах. Однако я нигде не писал о том, как ужасно жилось в 1918—1920-х годах. Петроград голодал, а зимой еще к тому же мучился от холода. Одно время не было электричества. Долгие зимние дни коротали с ночниками, которые я научился делать наподобие лампадок, но с «ламповым стеклом» из бесцветной бутылки, ибо снова зажигать ночник было нечем: самодельные спички стоили очень дорого и были плохи. Недаром мальчишки, торговавшие ими на улицах, выпевали на разные голоса:
Спички шведские —
Головки советские:
Пять минут вонь —
Потом огонь.
Одну зиму мы ночевали в своеобразных палатках. Делали их в бывшей гостиной из ковров и согревались в них «надышенным воздухом» или горячими чайниками. Деньги настолько упали в цене, что бумага, шедшая на их печатание, дороже. Поэтому власти перешли на почтовые марки, На марках печаталась их цена в миллионах («лимонах» по тогдашнему выражению).
Единственный источник продовольствия была деревня, куда ходили пешком и ездили в переполненных товарных вагонах обменивать на муку, крупу, молоко, творог и пр. драгоценности, серебряные ложки, белье, посуду и пр.
Предпринимал такие поездки и мой старший брат Михаил.
Жили ожиданием: «Ведь не может же так продолжаться вечно». Но продолжалось, пока не появился красный террор. И все-таки мы с отцом играли вечерами в шашки, на ночь в постелях читали Лескова и Всеволода Соловьева, ходили слушать политические лекции Омельченко, во время которых слушателям давали стакан морковного чая и маленькое блюдечко
Читать далее...