Всех с наступающим Новым Годом!
Бывают жизни, похожие на литературные статьи в газетах и журналах, поначалу всего так много, а кончается все облезлым хвостиком, где-то на тридцать второй странице, между объявлениями о распродажах и рекламой зубной пасты.
(с) Хулио Кортасар "Игра в классики"
Ребёнок подумал-подумал и сказал: "А всё-таки я хорошо играл". Это он про прошедший конкурс, где стал дипломантом. То есть по головке погладили, а конфетку - не дали. Что по этому поводу сказала его наставница, альтистка областного филармонического оркестра, дама с консерваторским образованием я говорить не буду, в силу определённых нелитературных лексических вывертов, украшенных богатой колоратурой и завораживающими обертонами. А эти чудные эпитеты, а определения! Самое интересное, что своё незапланированное сольное выступление а-капелла, так сказать, она исполнила и для членов жюри в рамках импровизированных прений, которые явно обалдели от исполнительского мастерства такой силы и срочно сменили лица с значительно-возвышенных на удручённо-обалденные. "Во даёт!" - подумал я, "......! Ни ногой больше!" - сказала она, размахивая смычком, как боевым томагавком и ещё много чего сказала: и про местечковые конкурсы и про подковёрные игрища и про частности и про вообще. И подумал я, что жизнь альтиста - не то что не сахар, но даже и не сахарин, а оркестровые будни превращают характер в ятаган, катану, разящую дубину. И задумался...
А ребёнок недолго над этим думал. Совсем немного. И доблестно стал разучивать "Yesterday" (нужно бы ему оригинал поставить). Вот такие дела.
Е. Гришковец "Асфальт"
М.Павич "Последняя любовь в Константинополе"
Даже думать не хочу об этом. Вернее, не так: осознав, почему - "из волоса", не хочется дальше развивать эту тему. И уж тем более - попытаться представить себя рядом с такими вот гнёздами: русыми, каштановыми и рыжими, на невинных древах. Быть может это страх, почти животный, может - трусость. Потрясающий образ жестокости и уродства войны, исчерпывающий женскую тему и образ в ней почти полностью.
Это что-ж такое, в самом деле! Это не дежурство - это просто безобразие какое-то, по другому не скажешь. Ибо три часа ночи, а отдыхом совершенно не пахнет, абсолютно. Вроде до нового года далеко, но всё, конечно же, как оно полагается, началось ближе к полуночи: кровотечения - и сразу три, чтоб и жизнь мёдом не казалась и не было "так жаль за бесцельно..." (далее по тексту). Что называется: полный комплект: желудочное, из мочевого пузыря и, до кучи, маточное. Последние два (ура) остановлены, а вот желудочное... Пишу пока размораживается плазма, дабы кто злобно не сказал что-то типа "какого хрена ты тут болтаешь, иди, работай - и прыжками, пожалуйста, энергичными, стремительными прыжками". Не знаю, что там ждать: 23 года, женщина, IV стадия. И, прогоняв машину за кровью, думаю тяжкую думу: а не оторвут ли мне завтра голову за представленный счёт?
А ещё очень холодно. Оконным зевом ординаторская смотрит в поле, в лес, а оттуда дует и дует сильно: через рассохшиеся оконные рамы, утеплённые подручными средствами. Потому дежурный лекарь, сидит, закутавшись с ног до головы в одеяло ядовито зелёного цвета. Обогреватель пожертвован на сестринский пост - с той стороны почему-то ещё холоднее. А ведь завтра ещё оперировать - два раза, да потом ещё совмещать. И от этого случается предрассветная тоска, которая, как известно, гораздо горчее всякой, случающейся в иное время. Ну вот, опять пора идти - работа такая.
Вот ещё словечко: "обстоятельства" - совершенно  гранитное такое слово, несдвигаемое, неперемещаемое. Преполагается, что употреблённое в нужном месте и должным образом оно имеет силу чуть ли не универсального оправдания. Нужно так: протяжно вдохнуть, бровки домиком, задержать движение, и - кратко выдохнуть, нащупав глаза того, к кому это обращено, с секундной задержкой,  негромко, со значением, произнести "обстоя-я-я-я-тельства" - этак с понижающей интонацией и как-то так неразмашисто, неловко развести руками. И, если собеседник после этого не проникнется и не соорудит на лице сочувственное,  или нет,  лучше - соболезнующее выражение, то - сам дурак и сам виноват в том, что я не мог, не сделал, и вообще не захотел получить дружественного меня. 
Я даже больше скажу. Конечно же, тот, что меня слушает, понимает, что скорее всего я вчера поздно лёг и ещё позднее уснул, утром - проспал, а вспомнив, что нужно с кем-то для чего-то встречаться, суматошно собирался, вызвал такси, а оно тоже опаздало, и, чтобы сохранить лицо, я ему сейчас и порю всю ту чушь со вздохами и ужимками вдовца в борделе.  И здесь случается одна вещь: сказав по существу ложь, ну а как ещё назвать,  я сам, собственными руками вручил оппоненту топот и плаху - то есть  право казнить меня удобным ему способом (т.е.  моральное право совершить в моём отношении такое же неблаговидное действо),  либо миловать - принять мои объяснения как есть. Но: в любом случае, после того, как ложъ озвучена, я - не хозяин мнения кого-то о себе. И это удручает.  
Самое интересное, что даже осознавая вот это детсадовское "что такое хорошо и что такое плохо" периодически возникает нестерпимое зудящее желание отгородиться аморфными "обстоятельствами", как альтернативой невозможности озвучивания некоторых вещей. А потому я не лгу. Никогда. Просто не говорю всего вслух, потому что всем известно, что сказанное вслух - это навсегда, а то, что сказано внути, "про себя"  - ещё можно исправить или, что важнее - изменить себя, чтобы соответствовать тому, что внутри. Главное - научиться выбирать то, что важнее: не лгать или говорить одну только чистую правду.