Самолёт После двухнедельного заточения в сером кубе студии единственное, чего хочется, оказавшись в пухлом широком кресле бизнес-класса, - часов 14 полудремы, прямо от взлета и до момента, когда из-за шторы позади донесутся аплодисменты пассажиров, которым чуть меньше повезло с комфортом спального места. Поэтому Влад в предвкушении прикрывает глаза и почти не реагирует на некоторую задержку вылета. А в аэропорту Майами тем временем третий раз объявляют, что заканчивается посадка на рейс до Москвы, и кто-то бежит к прозрачному тоннелю, на входе сильно задевая неодобрительно нахмурившуюся стюардессу несессером от Louis Vuitton, шумно выдыхает, наконец войдя в самолет, и уже спокойно движется к своему месту, сверяясь с билетом. Позади него задраивают люк, кое-кто неодобрительно ворчит о «безответственных шалопаях, из-за которых серьезные люди теряют время», как будто 5 минут что-то значат в масштабах трансатлантического перелета. Опоздавший останавливается рядом с креслом Влада, и тот чуть приоткрывает глаза, сквозь ресницы глядя на виновника этого небольшого переполоха. Первая мысль – «Он же никогда не опаздывает», вторая – «Так не бывает», третья – «Называется, отоспался». Топалов перестает притворяться спящим и смотрит во все глаза на своего неожиданного соседа, рядом с которым предстоит провести следующие сутки, потому что выражение ступора на лице Лазарева, сменяющееся откровенной растерянностью – явление редкое и оттого особо ценное. А тот озвучивает мысль №2, после чего Влад начинает безудержно хихикать, закрывая заслезившиеся глаза ладонями. Лазарев по-прежнему столбом стоит в проходе, пока стюардесса с натянутой улыбкой не подходит и силой не усаживает его в кресло, сама пристегивает и спрашивает, будет ли он что-то пить. Влад опережает его, заказывая два бренди со льдом, и Сережа утвердительно кивает, продолжая ошарашено смотреть на Топалова. По чуть насмешливому взгляду стюардессы Влад догадывается, что она прекрасно все понимает, и его снова разбирает смех, когда он мысленно прикидывает, какие обсуждения этого инцидента могут возникнуть. После второго бокала натянутость в беседе исчезает, после третьего разговор о творческих планах разбавляют безобидные и не очень подколы, а начиная с четвертого ночь над Атлантикой наполняется общими воспоминаниями. Болтовня и взрывы хохота мешают другим пассажирам, и стюардесса периодически просит вести себя потише. Наконец, бренди и накопившаяся усталость делают свое дело, оба засыпают на полуслове. Стюардесса вздыхает с облегчением, проходя мимо беспокойных пассажиров, мимоходом поправляет плед, сползший на колени Лазарева, и грустно улыбается чему-то своему, оставшемуся в ее обклеенной плакатами детской комнате в квартире родителей. Самолет догоняет рассвет часов пять, следуя своим курсом над пробуждающимися друг за другом европейскими городами, и где-то над Варшавой Влад проснется от сухости в горле и горячей тяжести на своем плече и груди. Надо бы поправить лазаревскую подушку, сползшую ему под спину, и передвинуть его голову с плеча, заодно убрав левую руку, тяжело покоящуюся поперек груди Влада, но Топалов только осторожно придвигается чуть ближе, обнимая правой рукой. Снова задремывает, улыбается, чувствуя, как Сережа носом утыкается ему под подбородок и жарко дышит в шею, иногда смешно причмокивая губами. Влад знает, что по прилету в Москву будет неловко, и наверняка они оба создадут видимость тяжелого похмелья, лишь бы не смотреть друг другу в глаза. Но в головах у обоих крепко засядет мысль, что случайности наподобие соседних кресел в самолете просто так не происходят.

Storm Я стою у открытого окна, в которое врывается бешеный ветер, наполняющий легкие шторы подобно парусам, принося с собой капли дождя, оседающие на широком подоконнике и холодящие мою кожу. Там, снаружи – гроза, которой давно не было. Льет так, что соседнее здание теряется в мутной дымке, скрытое стеной воды, по которой время от времени под особо сильным порывом ветра проходят вертикальные волны, сменяющиеся пеленой косых струй. Ранний вечер, непривычно наполненный сумраком и свежестью, сменил дневную московскую жару. Где-то далеко, восемнадцатью этажами ниже, гнутся деревья, и каждый лист покрыт водяной пленкой, сливающейся в миллионы ручьев, превращающихся в реки на антрацитовом асфальте, на лужах причудливый узор из колец, ряби и пузырей, и фонтанчики воды от ударов капель по твердой поверхности. Там, внизу, дождь умирает, и каждая капля оставляет след – всего на секунду, но он существует. А здесь, прямо передо мной – непрерывные бисерные нити, водяная пыль между ними и отдельные капли, растянутые в воздухе крупными мазками, свинцовое небо, розовато-бирюзовые всполохи, ослепительно-белые ветвистые молнии, перечеркивающие тучи моментальными вспышками и запах дождя, подавивший смог и гарь. Когда-то давно, кажется, что в другой жизни, я боялся гроз, закрывал уши во время грома и зажмуривался, чтобы не видеть пульсирующих вспышек. А ты всегда любил бури, говорил, что в это время не существует запретов и ограничений, только свобода, свобода даже от себя самого. И запросто в ливень выбегал на улицу, в самый центр стихии, а как только дождь становился тише, и оглушительные раскаты превращались в неясное далекое ворчание, возвращался, мокрый насквозь, но заливающийся счастливым смехом, и твои глаза светились отрешенным выражением, будто ты побывал в другом мире. А я всегда думал, что ты сам как буря, такой же непредсказуемый и ошеломляюще стремительный. Вот только однажды мне пришлось пережить ночную грозу в одиночку. Но тогда у меня внутри бушевал такой ураган, что она показалась мне совсем нестрашной. Я стоял на балконе, раскинув руки, чувствуя хлесткие, казавшиеся ледяными удары дождя по телу, и смеялся как сумасшедший, освобождаясь от своей боли и чувствуя себя частью стихии, наконец понимая, что ты находил в таких минутах. И с тех пор я стремлюсь к таким ливням, находя в них свободу и умиротворение, о которых ты когда-то говорил. Я не хочу рассказывать тебе о том, что давно полюбил бури, продолжай считать, что я по-прежнему боюсь молний и не вижу ничего особенного в ливнях. Учитывая, как редко и недолго мы теперь видимся, скрывать это совсем несложно. Но сейчас, когда ты почти наверняка так же стоишь у окна на другом конце города, как никогда хочется набрать твой номер и сказать наконец, что Eye of the storm могла быть создана только для тебя.

Insatiable When moonlight crawls along the street Chasing away the summer heat Footsteps outside somewhere below The world revolves I let it go Бесконечные московские пробки сходятся сегодня в одной точке. Наши пути пересекутся, когда долгожданное подобие темноты окутает город, давно перепутавший день и ночь. Ночь защитит нас, закроет бархатными ладонями глаза любопытных, смешает краски, делая размытыми ненужные лица и предметы. Мир сузится до размеров небольшой квартиры, вмещая в себя бесконечно много. Там, снаружи, ты и я – обманки, смутные копии нас настоящих, там нас рассматривают и изучают, почти препарируют, не понимая, что смотрят на маски. Где-то там, далеко, тихо шумит в ожидании тебя аппаратура в лондонской студии, какой-то журналист строчит очередную статью о моем несуществующем романе, и наши помощники придумывают новый виток кажущегося нам таким смешным противостояния. А здесь нам незачем прятаться и лицемерить, здесь мы оба настоящие, мы сбрасываем защитные панцири и открываемся до конца, давая волю своим чувствам. *** Каждый день расписан по минутам, множество событий и людей, требующих внимания, окружают меня. Вот только уже давно почти все кажется мне иллюзорным, привычной декорацией сотню раз сыгранного спектакля, в которой я существую. Мне понадобилось достаточно много времени, чтобы осознать, что только рядом с тобой я ощущаю, что живу в полной мере. И поэтому я стремлюсь сюда, продираясь сквозь сопротивляющиеся улицы, лавируя между незнакомцами, каждому из которых что-то нужно от меня, оставляя в стороне дела, которые могут подождать до утра. Я жду наступления ночи, я хочу стать самим собой, я спешу к тебе. Мы движемся с разных концов города, почти физически ощущая, как сокращается расстояние. На пару минут разминемся у подъезда - ты по лестнице, я на лифте – мы встретимся у самой двери, и реальность исчезнет, в который раз время замедлит ход, а земля перевернется, уходя из-под ног. We build our church above this street We practice love between these sheets The candy sweetness scent of you It bathes my skin I'm stained by you От заката до рассвета мир состоит из приглушенных звуков, наполняющих раскаленную темноту спальни, жара твоих ладоней и бешеного биения моего сердца совсем рядом с твоим. В защитном коконе стен комнаты этот мир живет и дышит, двигаясь вокруг нас, вместе с нами. Каждое твое прикосновение оставит невидимый, но ощутимый след на моей коже, память сохранит их, и завтра что-то будет сладко замирать внутри, когда эти отпечатки проступят обжигающими метками. И в самый неподходящий момент, во время записи новой песни или на каком-нибудь пафосном мероприятии я забуду о том, что передо мной микрофон или что надо улыбаться очередной «невесте», и мысленно вернусь в сегодня и еще сотню похожих, особенных ночей. Сладко-пряный вкус твоей кожи, аромат корицы и терпкая горчинка сандала, специи страсти в воздухе… Ты весь - изысканная сладость, ты – моё лакомство, которым я не хочу делиться ни с кем. And all I have to do is hold you There's a racing in my heart I am barely touching you Самое большое желание – стать с тобой единым целым, забраться под кожу, слиться каждой клеточкой. Но я лишь осторожно прикасаюсь, уже ощущая, что так долго сдерживаемое вожделение начинает закручиваться внутри меня в тугой клубок. Кончиками пальцев обвожу контуры твоего лица, дотрагиваюсь до родинок, снова вспоминая старую легенду о том, что раны, полученные в прошлой жизни, становятся родинками. Наверное, в следующий раз их будет еще больше… Ласкаю нежную кожу век, провожу большим пальцем по губам, которые тут же отзываются на прикосновение. Растягиваю эти мгновения до первого поцелуя, зная, что после него остановиться будет уже невозможно, а я еще хочу успеть насладиться тем, что просто обнимаю тебя, прочувствовать каждую секунду, принадлежащую нам на двоих. Накрываю пульсирующую венку на шее подушечками пальцев, ощущаю, как мне передается твое сердцебиение. Ты сильно сжимаешь мои плечи, притягивая ближе, и я, наконец, нахожу твои губы, окунаясь в безумие поцелуя, забывая, как дышать. Невесомые, неуверенные прикосновения быстро сменяются обжигающе-смелыми, незаметно оказываясь за гранью разума, пульс уже зашкаливает. Сейчас существуют только твои настойчивые руки, требовательная ласка твоих губ, твое тело - так невыносимо близко… Жар кожи проникает через слои одежды, она исчезает словно сама собой, и я наконец-то ощущаю тебя всего, целиком. Тhe moonlight plays upon your skin A kiss that lingers takes me in I fall asleep inside of you There are no words Theres only truth Комната освещается только тусклым светом фонарей, проникающим через окно, и твое тело на темных простынях кажется искусным изваянием. Возбуждение накрывает непреодолимой волной, растворяюсь в пламени твоей кожи, плавлюсь от твоих ласк, обжигаюсь прикосновением к твоей плоти. Я губами собираю твои вздохи, дышу твоими стонами, отдавая тебе свое дыхание. Твои руки блуждают по моему телу, не останавливаясь ни на секунду, и от этих прикосновений под кожей пробегают крохотные импульсы. Становлюсь с тобой единым целым, любуюсь тобой, потерявшимся в невыносимо-болезненном наслаждении. Выгибаешься навстречу, стремишься стать еще ближе, хотя мы давно перешли ту грань, после которой ближе уже невозможно. Ты стал частью меня, и каждый день, каждую ночь, даже когда мы не вместе, я ощущаю тебя, словно ты рядом. Каждый твой жест, каждое движение, каждый выдох лучше слов говорят о том, что ты чувствуешь, я читаю тебя по ним, и единственное, что мне необходимо слышать сейчас – мое имя, которое ты почти кричишь в полузабытьи. Breathe in Breathe out There is no sound We move together up and down We levitate our bodies soar Our feet don't even touch the floor Никто не поверит, но я знаю, как это – задыхаться в невесомости, когда в реальности удерживают только твои руки, и почти бояться, что ты отпустишь меня сейчас. Все чувства обострены, но я способен воспринимать немногое: твое дыхание, изгиб губ и дрожащие ресницы, солоноватую сладость кожи и легкие волны наслаждения, пробегающие по твоему телу. Внутри что-то замирает и льдинкой медленно опускается вниз, как будто я падаю в пропасть с большой высоты. Только не останавливайся… Вспышки сверхновых под полуприкрытыми веками, жаркая теснота, резкий, рваный ритм и твой голос – единственное, что проникает сквозь оглушающий шум крови в голове. Я тону в томительном безвременье, перестаю существовать на несколько мгновений и возвращаюсь лишь когда ты обнимаешь меня еще сильнее, чтобы успеть запомнить, как меняется твое лицо. And nobody knows you like I do The world doesn't understand But I grow stronger in your hands Яркие краски постепенно выцветают, в комнату возвращается темнота, тишина наполняется обыденными звуками, а я все никак не могу отстраниться. В такие минуты я особенно остро чувствую тебя, будто совершаю некий жизненно важный обмен, странным образом помогающий существовать до следующей встречи. Каждый раз ты становишься для меня источником энергии, в тебе мое вдохновение и силы на выполнение всего, что задумано. Никто никогда не поймет, как я все успеваю, как мне все удается. Причина - мой самый большой секрет, заключенный в тебе. Откидываюсь на спину и блаженно прикрываю глаза, чувствуя, как ты переплетаешь наши пальцы. Поднимаю руку и медленно целую твое запястье, другой рукой обводя чуть выпуклые буквы татуировки. Forever… Холодок по коже, успокаивающийся ритм твоего сердца и дыхание в унисон. По телу разливается расслабленная нега, ласкающие волны удовольствия постепенно затихают, возвращая нас в реальность, которая все еще похожа на самый счастливый из наших общих снов. We never sleep we're always holdin' hands Kissin' for hours talkin' makin' plans I feel like a better man Just being in the same room Безудержная страсть уступает место пронзительной нежности. Ты рядом, но мне постоянно нужно прикасаться к тебе. Как всегда, долгие ночные разговоры обо всем сразу и ни о чем конкретно. Обо всем, кроме нашего прошлого. Мы освободились от него, нашли хрупкое равновесие, и я знаю, что мы оба сделаем все, чтобы то, что однажды произошло, не повторилось с нами. Слишком хорошо сейчас, чтобы вспоминать о том, сколько времени понадобилось, чтобы переступить через гордость и нашептанные обиды и понять, что друг без друга мы так и будем продолжать существовать, подсознательно ощущая собственную неполноценность. Ты так близко, что когда я говорю что-то, мои губы касаются твоих. Мы можем провести так всю ночь, зная, что до следующей встречи может пройти несколько недель. И осознавая необходимость соблюдать осторожность, каждый раз оба будто стараемся запастись словами и прикосновениями на то время, которое проведем вдали друг от друга. Но нам никогда не хватит этого времени наедине. We never sleep there's just so much to do Too much to say Can't close my eyes when I'm with you Insatiable the way I'm loving you Слишком много не сказано, слишком много я привык держать в себе, и мне никогда не хватает слов, чтобы рассказать тебе о том, что я чувствую. Да и слова не для нас, ими мы привыкли лишь ранить и лгать всему свету. Завтра тебе снова придется сказать, что мы с тобой совсем не общаемся, и я повторю это – лишь бы не помешали, только бы не разрушили. Если это необходимо, я буду врать, я научусь играть не хуже тебя и казаться безразличным до того момента, пока мы не останемся одни. Ты поймешь, потому что также – безгранично, ненасытно, бесконечно. Ни на секунду не забывая друг о друге и пряча от посторонних вот это сокровенное, что есть между нами. * * * Я до сих пор иногда не верю, что мы вместе, а ты только улыбаешься, и я понимаю, что ты никогда не сомневался, что мы сможем все вернуть. Я засну сегодня под утро, а ты встретишь рассвет, иногда касаясь моих губ невесомым поцелуем. И сквозь сон я снова и снова буду тянуться к твоему теплу, искать и находить тебя в плену спутанных простыней и собственных сновидений. И отпущу тебя, когда день вступит в свои права, чтобы бесконечно ждать и искать встречи с тем, кто и так всегда со мной. Время измеряется ударами твоего сердца, и до рассвета еще так бесконечно далеко… Turn the lights down low Take it off Let me show My love for you Insatiable Turn me on Never stop Wanna taste every drop My love for you Insatiable

Драббл по коллажу [показать] POV ВТ Господи, что это за место? Какие-то развалины, потемневшие от времени колонны, нагромождение изжелта-серых камней… И холодно, почему же так холодно, почему я раздет, и как я вообще здесь?… Я блуждаю по лабиринту громадных изъеденных ветрами каменных глыб, пытаясь найти выход, а его нет, все время по кругу, снова и снова, только не запаниковать, нет-нет, все хорошо, я выйду отсюда, ничего страшного, этот неестественный свет мне только кажется, и в глубоких тенях под шероховатыми стенами, ранящими руки острыми краями щербин, никто не таится… Тишина, только звук моих шагов, и запустение, это не страшно, это всего лишь… Наконец-то, какой-то незнакомый проход. Скорее, туда, я почти бегу, видя впереди открытое пространство, и, наконец, выбираюсь из пугающего лабиринта. Передо мной широкая площадь, окруженная стеной из скал, представляющей собой границу лабиринта, из которого я только что вышел. И мне несказанно повезло, потому что выход только один – за моей спиной. А прямо напротив – ступени, ведущие к полукруглой колоннаде, за которой все теряется во тьме. И мне ничего не остается, кроме как направиться туда. Под ногами хрустко пересыпается гравий, смешанный с пеплом и какими-то хрупкими осколками, холодно и еще страшнее находиться здесь, без какой-никакой защиты каменных стен, и внутри все сжимается в ожидании удара ниоткуда. Хочется бежать, но я не могу, воздух как будто густеет с каждым шагом, и я медленно, так мучительно медленно приближаюсь к своей цели, наконец я уже у каменной лестницы. Колонны нависают надо мной, за ними непроглядный сумрак, но мне некуда деваться, и я начинаю подниматься. Уже все равно, лучше вперед, чем вернуться на площадь или в мрачный лабиринт. Но как только прохожу между высокими колоннами, гладкими и как будто недавно установленными, в отличие от всего остального в этом странном месте, как будто какая-то таинственная сила резко меняет декорации. Тьма занавесом падает за моей спиной, скрывая и ступени, и ровное место под ними, и хаотические камни лабиринта. Я бросаюсь было назад, но тьма не рассеивается, и я понимаю, что вернуться уже не смогу. Безнадежно отворачиваюсь, и, хмурясь, начинаю рассматривать, куда же я теперь попал. Огромный зал, все те же колонны по окружности, матовые гранитные плиты на полу. А в центре – каменный алтарь, накрытый тканью, напоминающей мешковину. На нем кто-то лежит… Странно, все так четко, каждая ниточка на покрывале, каждая трещина на камне, хоть и далеко, а человека я вижу очень смутно, он расплывается, теряя очертания, когда я пытаюсь сфокусировать на нем взгляд. Этот жертвенник притягивает, я направляюсь к нему, все ускоряя шаги, я все ближе, тишину разрывает грохот моих шагов, человек не шевелится, еще ближе, я хочу понять, мне кажется, я знаю его… Я совсем рядом, и в висках начинает оглушительно колотится пульс, потому что я наконец узнаю… узнаю Сережу. Боже мой, что с ним? Он-то как сюда попал? Он выглядит так же как всегда, внешне все в порядке, вот только почему он лежит в такой неестественной позе и не двигается? Начинаю звать его по имени, сначала тихо, потом уже кричу, но бесполезно... Он как статуя, он не реагирует на мои крики, и меня заполняет липкий ужас. Протягиваю руку, хочу коснуться, но боюсь, так боюсь… Что с ним, что произошло? А вдруг он… нет, нельзя так думать, надо, чтобы он мне ответил, этого не могло с ним случиться, я должен его расшевелить… Наконец я осмеливаюсь дотронуться до его плеча. Но вместо мягкости трикотажной футболки и живого тепла кожи под ней ощущаю лишь холод и твердость камня. В панике отшатываюсь назад, Господи, что это? Настолько натуралистичное изваяние или он просто… просто… Нет, это невозможно, такого не бывает! Может, мне показалось? Снова бросаюсь к нему, ощупываю плечи, руки, торс, касаюсь волос, прижимаюсь губами к губам… но чувствую только гладкий мрамор. Я в бессилии начинаю наносить безжизненной статуе удары, разбивая кулаки в панической ярости, и кричу, кричу… и просыпаюсь в своей постели. Ватная тишина и стук крови в ушах, мои руки, вцепившиеся в одеяло, и мирное посапывание рядом. Накатывает такое облегчение, что я порывисто обнимаю Сережу, не думая о том, что обязательно его разбужу. И действительно, он просыпается и начинает что-то недовольно ворчать, а я целую его, и он затихает и отвечает, тоже крепко обнимая меня. Он живой и теплый, он рядом, и я так счастлив от того, что это был всего лишь дурацкий кошмар… Но теперь еще долго никто не заставит меня перед сном смотреть его клипы и фотосессии на развалинах.

Алин, ты че, сюда решила скопировать весь архив смлэш.ру ??))))))) LI 7.05.22

Остров святой Анны Приглушённый грохот и пара крепких выражений, донесшиеся от входной двери бунгало, свидетельствовал о том, что Влад наконец-то приехал, и, не успев войти, обо что-то споткнулся. Однако Сережа, стоящий у открытой двери на небольшую террасу, внешне никак не отреагировал на эти звуки, продолжая смотреть на океан и улыбаться своим мыслям, хотя спиной чувствовал приближение опасности. И когда тихо подкравшийся Топалов запрыгнул к нему на спину, он только охнул и рассмеялся, сгибаясь и скидывая с себя хохочущего Влада. -Топалов, ты меня покалечить хочешь? Худеешь, худеешь, все равно как слон! -Испугался? -Я сделаю вид, что не слышал, как ты разнес полприхожей, сопел и топал, пока шел ко мне. -Да ладно тебе, - Влад обнял его за шею, заглядывая в смеющиеся глаза, - привет, что ли? -Привет. Ты что так долго, я думал, одичаю тут! -Нет, ну я что ли выбрал из всех Сейшельских островов этот, и еще настоял, чтобы прилететь сюда не вместе? Конспиратор, тоже мне... Остров святой Анны, разумеется, с тоски помрешь, о нем, по-моему, даже не все туроператоры слышали, раз в три дня добраться можно… -Зато тихо, спокойно, все по высшему разряду, русских нет, никто нас не узнает… Владя, не ворчи, а? – Сережа нежно коснулся его губ, чувствуя, как Влад подается ему навстречу. – Соскучился? -Не больше, чем ты. -Значит, соскучился. Ничего, у нас целая неделя. -Хочешь сказать, только неделя? -Целая неделя вдвоем, - тихо произнес Сережа, возобновляя нежный, почти невесомый поцелуй.. Они долго целовались, нарочно едва касаясь друг друга, желая продлить и запомнить ощущения от такой долгожданной встречи, пока Влад не отстранился и не произнес смущенно: -Сереж, я что-то так проголодался… Лазарев рассмеялся и потянул его на террасу: -Я готовился к нашествию, учитывая твой аппетит. Пойдем, тут очень вкусно кормят. Только не объедайся, а то в сон потянет, знаю я тебя! Учти, я …скажем так, тоже голодный. - Ууу, чем тут объедаться-то, опять твои любимые морские гады! И вообще, я надеялся, ты мне тут все покажешь, а ты как всегда… -Покажу… потом. Сначала надо исследовать наше временное жилье, и как можно тщательнее. Начнем со спальни, пожалуй. * * * Теплый ночной бриз приносил близкий шум океанских волн и шорох пальмовых листьев, наполнял комнату пьянящим ароматом тропических цветов и приятно холодил разгоряченную кожу, развевал легкие занавеси, создавая на стенах и потолке причудливую игру лунного света и теней. Тихий голос не нарушил гармонии ночных звуков: -Сереж, ты спишь? -Нет, непривычно здесь – тихо, и ты рядом, я отвык совсем… -Я могу в другую комнату уйти. Сережа обхватил Влада поперек груди, привлекая к себе, легко прихватил губами кожу над ключицей и удобно устроился у него на плече. -Нет, правда, если я тебе спать не даю, - Влад попытался высвободиться из его объятий. Вместо ответа Сережа крепче прижал его к себе, придавив своим телом к постели, не давая пошевелиться, и стал покрывать его лицо медленными поцелуями, шепча: -Владька, не пущу я тебя никуда, глупый… Говорю же, и так почти забыл, как это – чувствовать тебя рядом. И не могу заснуть, когда мы вместе. Влад довольно улыбнулся, прижимаясь еще ближе, хотя, казалось, это было невозможно, и так же неторопливо целуя, чувствуя, как от этих вполне невинных прикосновений сразу учащается пульс. Вздохи океана сливались с приглушенными звуками, наполнившими спальню, создавая неповторимую мелодию, понятную только двоим. * * * Против обыкновения, Сережа проснулся рано, не сразу понимая, где он и с кем он, но ощутил влажный жар руки, лежащей на его животе и размеренное теплое дыхание, касающееся его плеча, сонно улыбнулся, не открывая глаз, и накрыл руку Влада своей. Приоткрыл тяжелые со сна веки, определяя по розовато-золотистым отсветам на светлых стенах комнаты, что солнце только-только взошло, и перевел взгляд на спящего рядом парня. Влад спал на боку, закинув одну руку на Сережу и положив голову на сгиб второй. Взлохмаченный, с разгладившимися во сне жесткими складками у носа, со слабой улыбкой на полуоткрытых губах, сейчас он выглядел совсем мальчишкой. Захотелось целовать его, сонного, горячего и податливого, до тех пор, пока не проснется, и с замиранием сердца ждать, сморщит ли недовольно нос оттого, что разбудили так рано или улыбнется радостно из-за того, кто и каким способом разбудил. Во внезапном приливе нежности Сережа осторожно погладил большим пальцем россыпь родинок на щеке, провел по линии подбородка и коснулся уголка губ. Но какими бы легкими не были его прикосновения, Влад заворочался, недовольно заворчал что-то, смешно причмокивая, и перевернулся на другой бок, потянул на себя простыню и, не просыпаясь, попытался закрыться ей с головой. Сережа тихонько рассмеялся, стянул простыню вниз, обнажая загорелые плечи, зарылся носом в мягкие волосы на затылке, вдыхая знакомый запах, и поцеловал в макушку. И прижимая к себе взъерошенное так и не проснувшееся чудо, снова задремал, убаюканный звуками пробуждающегося острова и теплом родного существа, удобно устроившегося в его руках. * * * Влад лежал на спине в позе морской звезды, положив под голову полотенце. Они с Сережей сегодня часа два провели в прибрежных волнах, резвясь и дурачась, как малые дети, пока Топалов не сказал, что больше не может, выполз на берег и свалился под ближайшей пальмой. И теперь отдыхал, наслаждаясь одновременно теплом нагретого белоснежного песка и солнечными лучами, проникавшими сквозь жесткие перистые листья, глухой шорох которых убаюкивающе сочетался с шумом прибоя. По приближающемуся шумному дыханию он понял, что Сережа тоже наплавался, и, не открывая глаз, улыбнулся ему. И тут же вскинулся и заорал от неожиданности, когда Лазарев выплеснул на него пригоршню показавшейся обжигающе холодной морской воды. Собирался уже высказать пакостнику все, что о нем подумал, но увидел, как Лазарев, опасаясь расправы, смешно отпрыгнул подальше и залился жизнерадостным смехом, согнувшись и опираясь на колени, и тоже рассмеялся, перевернулся на живот и снова раскинулся на песке. Сережа, поняв, что мстить ему никто не собирается, улегся рядом, опираясь на локоть, и начал медленно водить прохладными пальцами по спине Влада, счищая приставшие песчинки и время от времени сдувая их на землю. -Хорошо как… Может, массаж мне сделаешь? -Посмотрим на твое поведение! - Вредный ты, Лазарев, только издеваешься. Зачем меня облил, холодно же?! - Да ты уже поджарился тут, я подумал, пора освежиться. - Подумал он… Нет, чтоб коктейль какой принести, а ты водой! - А это мысль! Надо было бы облить тебя коктейлем, сладким каким-нибудь… Был бы липкий весь, намного прикольнее. - Угу, а потом ты бы это с меня облизывал, пополам с песком, знаешь, как прикольно. Учти, это был бы единственный способ заслужить мое прощение. -Мне нравится ход твоих мыслей, но песок… негигиенично как-то. Как заговорил-то, Топалов! На самом деле, так интересно наблюдать, как ты расслабляешься со временем. Когда только приехал, колючий весь был, как будто постоянно ожидал подвоха. И пафос московский из тебя так и лез. А сейчас – совсем другой. Открытый, более мягкий… Мой… Влад приоткрыл один глаз, хитро посмотрел на Сережу: - То же самое о тебе можно сказать. Как возвращаться-то будем, такие расслабленные? Нас не поймут. - Нас и так не поймут, если бы понимали, мы бы сейчас с тобой тут на солнышке не грелись. А до возвращения еще три дня, давай не будем. Не хочу думать о Москве, о том, что опять надо будет прятаться и играть в неприязнь. И так всего несколько дней в году можем побыть собой, зачем время тратить на эти мысли? -Знаешь… лучше несколько дней, чем совсем ничего. -Согласен. Но так бы хотелось… -Да, мне тоже, - перебил его Влад, наблюдая, как загорелые пальцы освобождают от белых песчинок с вкраплением черных и перламутровых частиц замысловатые буквы на его руке, складывающиеся в слово forever. * * * Закатное солнце окрашивало небо и воду в розовато-лазоревые тона, создавая неповторимую игру красок, и на фоне стремительно темнеющего над головой небосвода, цвет которого к горизонту менялся на нежно-фиолетовый, деревья, растущие на самом берегу, казались изысканными черными силуэтами. На песке, босыми ступнями в шипящем прибое, рядом сидели двое, и им самим казалось, что они тонут в розово-сиреневых лучах опускающегося в бездонную колыбель океана солнца, ласкающего последними отсветами маленький остров. Сережа задумчиво глядел вдаль, на солнечный диск, уже не слепящий глаза, и бессознательно перебирал песок, пропуская его между пальцев, проводя волнистые линии на его шероховатой поверхности. А Влад смотрел на его четкий профиль, на чуть опущенные уголки губ, заново впитывая каждую черточку, хотя и так помнил каждую деталь этого лица. Оба молчали, но знали, что думают об одном и том же. И через некоторое время Влад сел позади Сережи, крепко обнял и положил подбородок ему на плечо. -Сережа, ну что ты? Хорошо же все, правда? -Я не хочу уезжать завтра, сам знаешь. Хочу еще здесь побыть, на этом острове. Тут так хорошо, с тобой… -Оставайся. Еще три дня у нас точно есть, мне же все равно позже уезжать. -Нас могут вычислить, если вернемся вместе. Я не хочу рисковать тем, что у нас есть сейчас, понимаешь? - Тогда перестань думать об отъезде. До него еще целая ночь и утро. Думаешь, мне хочется сидеть здесь одному, когда ты уедешь? Тут же каждый шаг будет напоминать об этой неделе… нашего персонального рая. -Владик, какой же ты романтик все-таки, а? – Лазарев усмехнулся, откинув голову назад. -Конечно. Ты посмотри, какой закат красивый, остров почти необитаемый… -Это я удачно расположенное бунгало выбрал! -Да-да, все заслуги, конечно, твои, я молчу, молчу, всю жизнь молчу… Сережа уже хохотал, а Топалов, улыбаясь, нашел губами место на шее, где чувствовался пульс, а потом произнес: -Лазарев, твой дикий хохот нарушает очарование вечера и сбивает меня с романтического настроя. Но я рад, что ты перестал сидеть с кислой миной. Он отстранился и вытянулся на песке лицом к набегающим на берег невысоким волнам, позволив Сереже откинуться на спину и опереться на него. Они одновременно потянулись к губам друг друга, сначала едва касаясь, даря медленный, неглубокий, очень интимный в своей ласке поцелуй, растворяясь в нем, забывая на время о скорой разлуке. Оба не могли бы сказать, сколько они целовались, затерявшись между двумя безднами – манящим иссиня-черным небом с появляющимися первыми звездами, по-южному крупными и низкими, и тихо напевающим свою бесконечную древнюю песню океаном, балансируя на грани между страстью и нежностью, желая продлить эти минуты как можно дольше. И когда они наконец оторвались друг от друга, почти задыхаясь, обоим казалось, что маленький остров стал их убежищем от всего мира, вместе с ними затерялся в странном безвременье, где существовало только то, что было важно для них двоих. И как-то очень естественно сочетаясь с шумом волн прозвучали слова Влада: -Я люблю тебя…слышишь? Я очень тебя люблю. Сережа легко встал на ноги и протянул руку Владу, смотрящему на него снизу вверх. Тот схватился за предложенную руку и тоже поднялся, а Лазарев тут же притянул его к себе, и приблизив свои губы к губам Влада, почти касаясь их, наконец ответил: Я тоже, Владик. Тебя. Люблю.

Кто я без тебя… Ни для кого не секрет, но никому не понятно И кто-то знает ответ, но не вернется обратно Я как пес голодный бьюсь за каждую кость, Мы знакомы, но я для тебя все же гость (ц) Он сидит напротив меня в купе, скрестив ноги по-турецки, и строчит смс-ки одну за другой. И улыбается при этом так, что еще чуть-чуть, и я полезу на стенку. Потому что эта улыбка его означает одно – тот, кому он пишет, занимает сейчас все его мысли. И потому что я знаю, о чем он думает, когда так улыбается. Хотя для меня вот такого выражения его лица у него почти никогда не находится. Что происходит последнее время, что? Когда это началось? И как я мог это не заметить сразу? Ведь я постоянно рядом, неотступно и почти незаметно. Который год я хожу за ним тенью, совмещая в себе сотню функций – директор, охранник, жилетка, когда ему плохо, вечная компания для веселья, как бы я себя не чувствовал, прислуга, мальчик по вызову, когда ему надо. Вся моя жизнь подчинена его жизни, хотя я и стараюсь скрывать это за цинизмом и внешней непробиваемостью. Я ненавижу его временами… За то, чем я являюсь для него, за его бесконечные капризы и придирки, за то, что именно на меня выплескивается весь его накопленный негатив, за то, что он такой, какой он есть, за то, чем он стал для меня. И не знаю, как называется то, что испытываю гораздо чаще… Когда я чувствую себя цепным псом, отгоняющим всех, пытающимся показать себя главнее хозяина, но при этом готовым на все ради мимолетной ласки, заглядывающим в глаза в надежде увидеть одобрение. И иногда находящим там отблески тепла. А еще, редко, совсем редко сейчас… У него на лице появляется вот такое же выражение, губы складываются в чувственную полуулыбку, а взгляд застывает в одной точке, становясь совсем особенным, вроде бы пустым, но в то же время наполненным какими-то непонятными мне эмоциями. Непонятными? Кого я обманываю… Просто так не хочется верить, что эти глаза светятся памятью о счастье. В такие моменты он расслаблен и податлив, как кот, пригревшийся на солнце. И для меня эти минуты становятся самыми лучшими, несмотря на примесь обиды, злости и непонимания. Я не понимаю, как он может вспоминать свое прошлое вот так, если к нему когда-то отнеслись, как к щенку, и выкинули в буквальном смысле слова на улицу. Это потом он вырос и тоже завел себе «собачку» в моем лице. Вот только я сам на это согласился, а его-то принудили. Что же было такого между ними, что я не смог заставить его почувствовать ко мне? Он как-то признался мне, что начало 2005 года почти не помнит. Зато помню я, как он приехал однажды ко мне, и вместо человека, которого знал, я увидел его тень, искаженное изображение, как на старой киноленте. Он остался тогда у меня, и мы просто молчали несколько дней. А потом, ночью, он пришел ко мне, сел на пол у постели. И до рассвета говорил, сбиваясь, перескакивая с одного события на другое, борясь со срывающимся голосом. Конечно, рассказал не все, но мне было и так вполне достаточно. Уже тогда я был одержим им, и поэтому, наверно, выслушал все это. И решил попытаться заменить того, понимая, что если оставить сейчас Сережу наедине с самим собой, он просто исчезнет. Я попытался стать ему другом, любовником, почти братом. Вот только не учел, что это место уже занято. И не я стал центром его мира, а он подчинил себе мое существование. Когда я все это понял, было уже слишком поздно. А сначала я просто делал для него, что мог, старался помочь ему вернуться, потому что знал, что в то время отвлечь его могла только работа. И я оказался прав. Вот только человек, появившийся после полугодового перерыва, был совсем другим. Нет, сначала его переживания были так сильны, что скрывать их он не мог, хоть и старался. Но потом… С каждым концертом, с каждой новой песней, с каждым отработанным движением он закрывался, прятался все глубже, и постепенно стал напоминать не живого человека, а робота, четко запрограммированного на то, что, как и когда нужно сказать или сделать. И если в самом начале я знал, что нужен, почти необходим ему, что я смог приблизиться почти так, как хотел, стать для него в определенный период самым близким, то с течением времени я все отчетливее понимал, что теряю его, что бы я не делал. Но также я осознавал, что место рядом с ним никто не занял, и это успокаивало. Я создал себе видимость близости с ним, и наслаждался этим, хоть и понимал, что обманываю себя. Он пестовал свой трудоголизм, становясь все более одиноким, и ему нравилась эта его самодостаточность. Постепенно мне стало казаться, что его воспоминания закрылись новыми впечатлениями, да и времени у него на то, чтобы оглядываться назад, не было. Конечно, иногда появлялся кто-то, пытавшийся претендовать на него, но избавиться от них не составляло труда. За будущее я всегда был спокоен, я не видел, что могло бы отнять его у меня. Может быть, потому, что он не принадлежал мне. Единственное, чего я боялся до определенного момента – это его прошлое. Я в свое время многое сделал, чтобы обезопасить себя и от этого. Да, обманывал, да, сам распускал слухи, и много чего еще… Но это прошлое ничем о себе не напоминало, и я начал забывать об этой угрозе, расслабился. Хорошо хоть хватило сил иногда показывать зубы, чтобы он не понял, что я давно уже ощущаю себя дворняжкой, готовой тапочки носить по первому слову. В итоге создавалось впечатление, что он в определенном отношении зависит от меня. Мне это льстило, хотя я прекрасно понимал истинное положение вещей, а ему, казалось, было все равно. Безразлично, что думаю и чувствую я. Главными для него были его мысли, цели и намерения, а люди вокруг стали интересовать его постольку, поскольку они вписывались в его планы. Так все и продолжалось, и меня вполне устраивало, в первую очередь потому, что он не отталкивал меня. Позволял быть ближе, чем всем остальным. Но несколько недель назад… Что-то изменилось в нем. Знать бы, что стало причиной! Я сначала не обратил внимания на эти перемены, да и были они совсем слабыми. Его вроде бы безобидные подколы в мой адрес стали злее, прихоти причудливее, но такое и раньше бывало, я списал на приступ «звездной болезни». Хотел вывести меня из себя, возможно, надеясь, что я не выдержу и уйду сам? Проехали, от меня так просто не избавишься. Он и раньше-то не особо ко мне прислушивался, а теперь просто игнорировал, открыто давая понять, что все, что я говорю, для него пустой звук. Но это я и так знал, так что тоже пережил вполне спокойно. И, наконец, он вообще практически на моих глазах снова начал «налаживать дружеские и деловые отношения» с этой сволочью. И ведь уже сделать ничего не могу – это раньше он слушал все, что я ему плел про Топалова, а сейчас такое чувство, что положил он на мои слова. Ведь наверняка с ним сейчас переписывается. Забыл все, да, Сереженька? Простил? Ну-ну, давай, а потом он в очередной раз подложит тебе жирную свинью, к кому плакаться побежишь? Ох, как же хочется стереть это выражение с его лица! Уже руки чешутся разбить его телефон к чертовой матери, только бы он так не улыбался. Нет, не могу на это смотреть. Бесит. Больше всего ощущение собственного бессилия бесит. Но если сейчас начну очередной скандал, сам же останусь виноватым, себе хуже сделаю… Все, спокойно. Надо взять себя в руки. Никуда он от меня не денется. Твою мать, ну с кем ты там так переписываешься активно?! -Пойду покурю. Вот же сволочь, даже не посмотрел на меня, только кивнул. Все, дошел, у меня уже руки трясутся, прикурить не могу. И что, теперь всю ночь в тамбуре торчать, чтобы его не убить ненароком? Мало того, что тряпку из меня сделал, так еще и ноги вытирает. А я ему все позволяю! А как по-другому? Без него я… уже не могу? А ведь, правда, не могу. Уже не представляю, как я буду, если вдруг… Никаких «вдруг». Я не отпущу его, что бы мне не пришлось сделать ради этого. И если забудет, кто был с ним все это время, с того момента, когда пришлось начинать все с самого начала, я напомню. Напомню, кто все его проблемы выслушивал, нянчился с ним как с маленьким, все капризы исполнял… Не подпускал всяких… жаждущих. Еще не известно, где бы он без меня был. А так… все с минимальными проблемами для него и максимальной выгодой для нас обоих. Так, стоп. Кое-какие эпизоды мне еще сейчас вспомнить не хватало, и так уже на грани. Надо возвращаться в купе. Вылетел в футболке, а тут все-таки холодно. Ладно, хоть остыл немного. Есть надежда, что до утра смогу потерпеть, не высказать ему ничего. А завтра концерт, ему некогда будет ни с кем переписываться. Так, прекрасно. Сколько меня не было, минут двадцать? Покурил, молодец. Этот крысеныш как будто чует. Стоит отвернуться, тут как тут. Мальчик, ну на что ты надеешься, что жмешься к нему постоянно? Уж тебе-то точно ничего не светит. Сидят, блядь, щебечут. Этот даже телефон свой отложил. А паршивец так и ластится. Ну как есть крысеныш. -Сереж, а Крису спать не пора? Да и нам тоже. -Не занудствуй, он только пришел. У них там все улеглись, а ему не спится. -Пусть овец посчитает. Я спать хочу. -Ну и ложись, мы тебе не помешаем, при твоих способностях спать даже на ходу. Все, вот это было последней каплей. Беру мелкого за локоток и вывожу из купе, на ходу желая спокойной ночи. Тот хлопает своими бесцветными глазенками, удивлен, я же такого обычно себе не позволяю. Давно ты нарывался, крысеныш. И мне уже наплевать на то, какие разборки мне закатит сейчас твой работодатель. Мне тоже есть что ему сказать. Ну что, до спального места сопроводить или обойдется? Нет уж, много чести. Мне тут есть чем заняться. Возвращаюсь и ложусь на свое место. А мальчишка так и стоит напротив двери, в ступор что ли впал от такого обращения? Какие мы нежные, я и не сделал ничего. О, ну конечно. Лазарев тебя сейчас приведет в чувство, вон как кинулся. Приобнимет, по плечу похлопает и отправит баиньки. Давно пора. Заходит в купе и закрывает дверь. Ну все, сейчас начнется. Или не начнется, потому что он не говоря ни слова и даже не удостоив меня взглядом, усаживается с ногами на свою полку и снова хватается за телефон и начинает что-то набирать. -Кому ты пишешь весь вечер? -Тебе зачем? -Спросить нельзя? -Я не обязан отчитываться, с кем я общаюсь. -Не отчитывайся. Я сам узнаю, – все, меня понесло. Резко сажусь и выхватываю у него телефон, который он от неожиданности легко выпускает из рук. Так зло смотрит, как будто сейчас кинется в драку. Смотрю в ответ. А потом не выдерживаю и решаю идти до конца. Сбрасываю незаконченный текст сообщения, захожу в исходящие. Мама, Белодедова, Руденко… Как всегда, все по фамилиям, чтобы не путаться. Даже я в его телефонной книге до сих пор не по имени… Пара сообщений девчонкам из балета, лень идти что ли было?... Владик. Владик, Владик, Владик. Как я и думал. -И о чем же вы с ним общались вечер? -Я не собираюсь с тобой это обсуждать. И не советую читать. И так уже перешел все границы. -Я перешел? Щелкаю первое попавшееся сообщение. Но прочитать не успеваю – он выбивает телефон у меня из рук, причем с таким расчетом, чтобы он упал на постель. Еще бы, любимая игрушка, дорогая к тому же. И многое хранит в себе. Вскакивает с места и яростно смотрит на меня, непроизвольно сжимая кулаки. -Ты… ты совсем обнаглел? Я сказал не лезть в мой телефон, какого ты, - тянет ко мне руки, собираясь то ли заставить встать, то ли ударить. Резко поднимаюсь ему навстречу, была бы верхняя полка, обязательно бы приложился головой. В тесном полутемном пространстве купе он вцепляется в мою футболку, подтаскивая к себе и шипит прямо в лицо: - Что ты себе позволяешь? Ты всего лишь наемный работник, а не мамочка, чтобы следить за каждым моим шагом. После этих слов я срываюсь. Вот так теперь, да? Отталкиваю его, он с размаху впечатывается в дверь купе. Слышен громкий хруст, кажется, зеркало треснуло… Пока не успел опомниться, прижимаю его собой к этой двери, удерживая руки. Мы примерно равны по силе, и он справится со мной, проявив немного своего хваленого упорства, но на меня работает его шок. Конечно, не ожидал такого обращения, думал что я, как всегда, промолчу. Хватит, я тоже человек, сколько можно терпеть его выходки. И уж точно я не собираюсь делиться своим с кем-то еще, тем более с Топаловым. Он что, сам не понимает, во что опять ввязывается? Просто нужно кое-что напомнить, а то мы, кажется, забыли, что я не просто обслуживающий персонал. Тяжело дышит, смотрит мимо меня, не хочет видеть, однако не вырывается, в безразличие играет. Но я держу его запястья, и чувствую, какой быстрый и неровный пульс, прижимаюсь грудью к его груди, ощущая участившееся сердцебиение, и знаю, что он чувствует мое. Он возмущен и отчаянно пытается это скрыть. Но я же вижу, я так хорошо его изучил… Уже на пределе, кровь к лицу приливает, злой, встрепанный и такой желанный... Так хочется стереть это деланное безразличие с его лица, заставить его выплеснуть все, сказать откровенно, пусть наорет, лишь бы не делал вид, что я – пустое место. Это доводит до безумия, и в первый раз за все время наших отношений мне по-настоящему хочется причинить ему физическую боль в отместку за то, что я испытываю по его вине. Хотя нет, много раз хотелось ударить, сделать больно, вот только сейчас я настолько взбешен, что сдерживаться не собираюсь. -Что у тебя с Крисом? - ну не могу я произнести ненавистную фамилию, кажется, если озвучу, все мои страхи сбудутся. Наконец-то маска спадает, он широко распахивает глаза, изумленно смотрит на меня, а потом начинает смеяться. Притворно и как-то даже истерически. -С Крисом? Так тебя Крис волнует? Зачем же в телефон тогда лез? С Крисом мы общаемся не смс-ками. И я не выдерживаю. Впиваюсь жестким поцелуем в его издевательски изогнутые губы, кусаю, сильно, грубо, чтобы больнее, чувствую соленый привкус… И понимаю, что он даже не пошевелился, стоит безвольной куклой, словно провоцируя. Отстраняюсь, вижу его злой прищур и расширенные из-за рассеянного света тусклых светильников зрачки, смотрю, как он слизывает капельку крови с нижней губы, и внезапно понимаю, что к моей дикой ярости добавляется не менее необузданное желание. -Идиот, как я петь завтра буду с прокушенной губой? -Почему это должно меня волновать, я же тебе не мамочка, - стараюсь говорить спокойно и насмешливо, но меня уже колотит. Хочу его, прямо сейчас, наплевать, что думает он сам по этому поводу. Почувствовать, что он только мой, оставить на нем мои отпечатки, следы на этом почти безупречном теле, чтобы все остальные тоже видели, кому он принадлежит, и не смели даже приближаться. Следующую каплю крови с его губ слизываю уже я. А потом беру его за плечи, с трудом разворачиваю нас обоих в тесном проходе между полками и толкаю на свою постель. Он не удерживает равновесия и падает на спину, неловко опираясь на локти. Я тут же наваливаюсь сверху, ласкаю, целую, прикусываю гладкую кожу, окончательно сходя с ума от запаха его тела, смешанного с ароматом парфюма, становящегося от этого неповторимым, оттого, что чувствую какой он горячий даже через слои одежды, разделяющей нас. А он… Вытягивается, равнодушно поворачивая лицо к стене, и устало произносит: -Делай что хочешь. Мне все равно. Прикрывает глаза и замирает подо мной. Все равно? Правда? Да наплевать, я не собираюсь отступать, слишком хорошо изучил его и прекрасно знаю, как заставить его желать не меньше меня. И даже если нет, сегодня это не имеет значения. Главное доказать ему да и себе тоже, что он по-прежнему мой. Сдираю с него футболку, он безропотно подчиняется, даже не открывая глаз. Как чертова кукла. Ну ничего, мне нужно всего несколько минут, чтобы завести его, сколько раз уже было… Целую горячую кожу, отыскивая самые чувствительные местечки на его теле, ласкаю жадно, почти агрессивно, не только потому что знаю, что ему нравится так, но и потому что сам хочу этого сейчас, хочу, чтобы он почувствовал то же, что ощущаю я. С силой провожу ладонями сверху вниз, чуть вдавливая кончики пальцев, глажу его бедра через мягкий трикотаж спортивных брюк, сам все больше возбуждаясь от прикосновений к нему. И чувствую, как он напрягается от моих ласк, как учащается его дыхание, но он все еще не двигается и старается ничем себя не выдать, безвольно раскинувшись подо мной. Нахожу его губы и целую, жадно, глубоко, добиваясь, чтобы он ответил. И ощущаю, что он безропотно позволяет делать с собой все, что я хочу, но при этом не отвечает мне. Заставляет себя не отвечать, ведь я же вижу, что он уже сильно возбужден. Такая покорность должна бы еще больше вдохновлять, но к моей ревности и вожделению примешивается страх, почти панический страх, что я все окончательно испортил, ведь если в ход пошло его баранье упрямство, почти невозможно его переубедить, мне ли не знать этого… Отворачивается, стоит мне только оторваться от его губ. Но сдаваться уже слишком поздно, и я обхватываю его лицо ладонями, поворачивая к себе, целую уже мягче, раскрывая его губы своими, проникая языком во влажное тепло его рта, долго, бесконечно долго, у меня даже дыхание перехватывает. А он подчиняется, но остается безучастным, только глаза прикрывает. У меня внутри начинает ворочаться что-то ледяное, и плохое предчувствие все разрастается, выталкивая из сознания ревность и обиду. Почему он не отвечает? Уже давно должен был… Прерываю поцелуй, потому что дышать уже нечем, и шепчу в его полуоткрытые губы, тоже жадно хватающие воздух: -Ну чего ты… Давай же, давай, ответь мне… Хочу тебя… Но он молчит, даже глаз не открывает. Бесполезно. Упертый, какой же он упертый… Меня уже трясет от нервного напряжения, от возбуждения, да и от элементарного страха от того, что все это может значить для меня. Никогда до этого мне не приходилось так долго бороться с его чертовым упрямством, все обиды и капризы быстро им забывались в постели. А сейчас я не знаю, что думать, и что еще сделать, как поступить. Я же не хочу его насиловать, хоть кажется, он сейчас позволит мне что угодно. Но мое желание причинить ему боль – неважно, физическую или моральную – уже исчезло. Я просто хочу, чтобы он отозвался, убедил меня, что я нужен ему, что еще существует то, что нас связывает. Потому что если он не ответит сейчас… как мы будем дальше? И я начинаю ласкать его еще неистовее, сползаю ниже, покрывая его торс поцелуями, чувствуя, как мышцы непроизвольно сокращаются от прикосновений моего языка. Схожу с ума от его покорности, от его запаха, от жара кожи под моими руками, от сотни мыслей, разрывающих мой разум. Опускаюсь на пол вагона, становлюсь на колени между его согнутыми ногами, обхватывая его за талию, провожу большими пальцами по рельефному животу, спускаясь ниже. Черт, как же неудобно, пятки в дверь упираются - даже СВ в российских поездах слишком тесные, но плевать, потому что так нужно. Кладу ладони на широкий пояс его штанов, начиная стягивать их ниже. И он наконец-то реагирует, накрывая мои руки своими. Вот только реакция не такая, как я ждал: он не подталкивает меня, а останавливает, и хрипло, едва сдерживаясь, произносит: -Это будет в последний раз, если ты заставишь меня. И я замираю, подчинившись звуку этого голоса. Кончиками пальцев ощущаю его пылающую кожу, а ладонями – мягкость ткани, его руки чуть влажные и пальцы слегка подрагивают. Он смотрит в потолок, а я на него, в голове шумно бьется кровь, и нет уже ни ярости, ни обиды, его слова подействовали не хуже холодного душа. Я не смогу, не должен его потерять. Кто я без него? Сам он смог пережить потерю всего, чем дорожил, но у него была любимая работа, поэтому все получилось. А я… он же сосредоточие всего, что у меня есть, абсолютно, он все – дружба, работа, любовь. Все мои жизненные ориентиры подчинены ему, и мне некем будет его заменить. Да я и не хочу менять ничего, наоборот, лишь бы все осталось по-прежнему, лишь бы он позволил быть рядом. И уже почти безразлично в качестве кого, только бы не прогнал. И мне сейчас почти стыдно за то, что я творил сегодня. Он хорошо умеет все поворачивать в свою пользу. Кажется, все это проносится в моей голове за несколько секунд. И я сдаюсь. Высвобождаю руки и сажусь прямо на пол вагона, вытягиваю ноги в проходе, опираюсь на дверь и закрываю глаза, пытаясь унять тяжелый стук крови, отдающийся в висках. Победитель этой нелепой схватки лежит не двигаясь еще какое-то время, потом перебирается к себе на полку. Я слышу шорох одеяла и с закрытыми веками ощущаю, когда он тушит светильник с своей стороны. Продолжаю сидеть в той же позе, давясь своим поражением, но понимая при этом, что другого выбора у меня не было. И где-то глубоко точит мысль, что если он надумает сейчас покинуть купе, я смогу его остановить и не отпустить, сидя у двери. Мы оба молчим, я не двигаюсь с места, пока он наконец не произносит очень устало: -Ложись спать. Я не хочу потерять тебя. И добавляет: - Тем более от простуды. Я почти на ощупь поднимаюсь, не желая открывать глаз, видеть его лицо, ложусь на свою постель и так же на ощупь щелкаю выключателем, погружая купе в темноту. Я не знаю, заснет ли он сегодня. Я точно не засну. Потому что все тело ноет от неудовлетворенного желания, а мысли мечутся, стараясь убедить меня, что его слова означают, что я все-таки нужен ему. Потому что горько, так горько и в то же время хорошо от того, что он как всегда оставил мне призрачную надежду, а я как всегда схватился за нее. Вот такой вот изощренный мазохизм. Завтра он все утро будет подкалывать меня своими шуточками. Хотя может и изобразить обиду и оскорбленную гордость, чтобы я еще больше чувствовал вину. А я промолчу, спрячусь за кепкой и темными очками, чтобы никто не видел моих глаз. Возьму его чемодан, закину на спину его концертные костюмы и буду держаться рядом с ним, когда мы пойдем через вокзал к ожидающим нас машинам, чтобы в случае чего попытаться защитить. И снова буду жить как верный пес, в ожидании даже не подачки, а всего лишь одобрения от хозяина. Смиряя гордость, которой давно не осталось, ревность, которая всегда в избытке, и обиду, которая исчезает от одного его благосклонного взгляда. Я лежу, ослепнув в темноте, иногда раздираемой резким светом, мелькающим между неплотно прикрытыми шторами, и сквозь перестук колес и шум встречных поездов слушаю ровное дыхание человека, которому давно принадлежу без остатка. Рядом с моей рукой все еще валяется его телефон, время от времени мигая ярко-синей точкой. И я знаю, что не прикоснусь к нему, потому что хозяин этого не хочет.

Если я сюда это не скину, мне Настя голову оторвёт xDD

Vlad Topalov (00:44:20 6/11/2008) Лазарев, Лазарев! У меня пизда!!!!!!!! *HELP* Sergey Lazarev (00:44:36 6/11/2008) я знаю(( Vlad Topalov (00:45:01 6/11/2008) АВРАААААААААЛ сука!!!!! *GIRL_CRAZY* Vlad Topalov (00:45:04 6/11/2008) ЧТо ты знаешь???? Sergey Lazarev (00:45:13 6/11/2008) что у тебя есть пиздаа((

Название: Новая волна Автор: Ozma Беты: Ангел и In-grid. Пейринг: СЛ/ВТ Рейтинг: R Жанр: Romance Summary: Что могло бы случиться, если бы Топалов приехал на «Новую волну-2008», а Лазарев этим воспользовался. Дисклеймер: Герои мне не принадлежат (один и с доплатой не нужен), оба натуралы (надеюсь в глубине души), в Юрмале никогда не была и ничего не видела. Примечание: Пока я это писала, в голове крутилась песня Иракли «Сны», можно считать саундтреком. Эпиграф - строчка из припева «Как раньше» Д.Билана. Мы с тобою ходим по кругу, каждый раз друг друга теряя… Дорога от рижского аэропорта до Юрмалы занимает всего двадцать минут. Странно, но Влад помнил это. И сама дорога эта вызывала в памяти приятные воспоминания, заставлявшие его улыбаться, поглядывая по сторонам. Однако мысли все время возвращались к давней обиде: «Да уж.… В 2008 году, наконец, сподобились и меня пригласить. Вспомнили, что ли, что у «Новой волны-2002» все-таки не один победитель? Да вообще, оно мне надо было, ехать сюда по первому зову? Сейчас бы мог расслабляться где-нибудь на островах, да и в Москве есть чем заняться, а тут опять море холодное, народ пялится со всех сторон.… Еще и Лазарев опять ведущий.… И так уже любимый вопрос у всех на первом месте: «Вы окончательно помирились, раз едете оба на «Новую волну»? Что на это повлияло? Примирение состоялось этой весной?» А кто ссорился-то, вообще.… И что было в апреле, я и сам плохо понял. «А что ты раньше не ездил – Паулс с Крутым были против твоего присутствия?» Нет, у одного склероз, а у другого маразм, такое чувство, что они про меня забыли. Да и не очень-то хотелось». Дорога повернула и шла теперь вдоль берега моря. Влад приоткрыл окно, вдохнул морской воздух с привкусом соли, запахом сосновой хвои и горькой ноткой полыни. «А с другой стороны, ну что я теряю? В Москве пекло, а просто так тоже не уедешь. И люблю я Юрмалу, все-таки. Здесь все по-другому, хоть и обычный курортный город на первый взгляд. А может, просто для нас…то есть для меня…он особенный? Ладно, раз приехал, надо расслабиться и получить максимум удовольствия. А вообще, надоели все. Жаль, что просто отдохнуть скорее всего не удастся. Особенно в присутствии Лазарева. Особенно если он решит повторить фокус, исполненный на дне рождения Киркорова.… Хотя вроде бы он понял, что меня это не трогает. Ага, если бы еще на самом деле было так, и если бы я был уверен, что он не понимает, что я чувствую на самом деле. Как же все-таки близко от Риги – уже приехали. Вот бы в Москве так передвигаться можно было». Влад вылез из машины, окинул взглядом отель. «Нет, ну что за мода такая – балкон делать на весь этаж один, без перегородок?! Хорошо еще, если весь этаж забронирован для своих. А если нет?» Он был прав в том, что просто отдохнуть не удастся. Большинство светских персонажей перебрались на неделю в Юрмалу, привезя с собой столичный распорядок дня, и их жизнь проходила в привычном ритме, которому невольно подчинился весь город. Дни, наполненные суетой, сменялись не менее насыщенными вечерами; концерты, вечеринки и ночные дискотеки следовали друг за другом, и надо было успеть засветиться везде. Как обычно, парочка небольших скандалов, некоторое количество «желтых» сенсаций, почти каждая из которых была связана с Собчак, снова спровоцировавшей несколько пикантных ситуаций. В этот раз она, правда, обошлась без участия одного из соведущих. Лазарев как всегда болтал без умолку, смеялся по поводу и без и испытывал силу своего обаяния на окружающих. Но при этом был как бы сам по себе, и хотя он не пропускал ни одного мероприятия, долго нигде не задерживался, и уходил с вечеринок тоже довольно рано. С Владом они сталкивались постоянно, но при этом перебросились буквально парой слов. Пообщаться не получалось – то ли времени не хватало, то ли оба помнили, как ненадолго сблизились весной, а потом, без видимых причин, не сговариваясь, снова отгородились холодным безразличием. Хотя прекрасно понимали истинные мотивы своих поступков тогда. В предпоследний день Влад, которому хватило уже перепевок мировых хитов, чтобы почувствовать желание больше не показываться в зале, попросту сбежал и пошел гулять по Юрмале, благо те, кто приехали посмотреть на конкурс и приглашенных артистов, находились сейчас у «Дзинтари», а у местных, похоже, было достаточно своих дел, чтобы не доставать певца, вздумавшего пройтись по городу пешком. Заходящее солнце погружало город в теплое марево, его свет уже не слепил глаза, а заставлял лишь слегка прищуриваться, с наслаждением подставляя лицо последним ласковым лучам. Совсем рядом шумело море. Влад шел и думал о том, что эти дни прошли слишком быстро. Завтра торжественное закрытие, на котором объявят итоги, и все вернутся к себе домой. Для кого-то из конкурсантов Юрмала станет городом триумфа, для кого-то – городом, не исполнившим надежд, но она обязательно останется в памяти. Эта неделя будет вспоминаться как один бесконечный, наполненный событиями и эмоциями до краев, день. И атмосфера маленького города, в который неожиданно ворвалась абсолютно чуждая ему жизнь, который принял ее и стал для нее той самой рамой, без которой картина кажется неоконченной, никого не оставит равнодушным. Возможность побыть вот так, наедине с самим собой, выпадала Владу нечасто, и сейчас он расслабился, отключился от реальности, позволив себе не следить за направлением, но инстинктивно уходя все дальше от пляжей, отведенных для ночных вечеринок, дав свободу мыслям незаметно перетекать из одной в другую, теряясь между прошлым и будущим. Терпкая смесь воспоминаний, ощущений, обрывков прошлого и давних грез поглотила его полностью, и очнулся он, лишь почувствовав прикосновение к коже по-вечернему прохладного бриза. И тогда же понял, что уже смеркается, а он незаметно для себя самого вышел на берег моря. Усмехнувшись собственной рассеянности, он задумался на минуту, решая, не пора ли возвращаться. Но внезапно возникшее совершенно мальчишеское желание побыть ночью одному на пустом пляже было непреодолимо. Влад разулся и пошел к воде, слегка зарываясь пальцами в нагретый за день песок. Постоял несколько минут, глядя на удивительно спокойную воду. Волн не было, море лишь слегка колыхалось, будто дышало часто и неглубоко. Небо на западе еще хранило желтовато-алые отсветы, подкрашивающие снизу облака, скопившиеся на горизонте. Он пошел по влажному песку, наслаждаясь свежестью морского воздуха. Почему-то вспомнилось лето десятилетней давности, проведенное с «Непоседами» на Черном море, и несколько ночей, когда они с мальчишками ночью убегали из летних домиков купаться. Влад улыбнулся, когда в памяти возникли отголоски тогдашней смеси детского восторга, ощущения собственной смелости, легкой жути перед ночным морем и боязни показать свой страх другим ребятам. И слова лучшего друга: «Ну что ты, Владька! Юлька и то вон не боится, все время с нами пытается увязаться. Что же ты, трусливее девчонки, что ли?! Не бойся, если что, я рядом буду плыть. А то вдруг правда от страха тонуть начнешь, кто ж тебя еще спасет…». Все их вылазки закончились тогда благополучно, и, по чести сказать, плавал Влад лучше Сережи, но сами по себе эти слова дорогого стоили, несмотря на таившееся в них снисходительное превосходство старшего. Они давали ощущение безопасности. И Владик бесстрашно входил в поблескивающую в прозрачной летней ночи воду, зная, что Сережа остановит его, не позволяя заплыть слишком далеко, и что они будут плыть вместе, время от времени нечаянно сталкиваясь руками, смеясь и отфыркиваясь от горько-соленой воды… Прошлое растревожило его, на смену детским воспоминаниям пришли более поздние, вовсе не такие беззаботные и радостные. Снова возникли вопросы, ответы на которые он давно отчаялся найти. Обычно он старался выкинуть эти мысли из головы, но сейчас, переполненный эмоциями, вызванными возвращением в Юрмалу, стал уязвимым для них. И не смог бы ответить - желал бы он вернуться к прошлому, появись у него такая возможность. И как обычно и бывает, когда стараешься не думать, не мог избавиться от мыслей о том, что было, о том, как могло бы быть, о том, что, возможно, этой весной он упустил последний шанс в ставших такими запутанными отношениях с единственным человеком, забыть которого никак не получалось. Влад как раз дошел до небольшой бухточки, ограниченной невысокими скалами, в тени которых прятался крохотный пляж. Он словно споткнулся, остановленный резкими, яркими вспышками воспоминаний о другой юрмальской ночи, проведенной в этом укромном месте. Закусил губу, пытаясь справиться с собой, заставить себя развернуться и уйти. Не получилось. Медленно, словно против воли, он обогнул камни, оперся рукой о скалу и замер, прикрыв глаза, не в силах избавиться от образов шестилетней давности, бивших по нервам, провоцировавших мурашки на коже и не желающих оставлять его в покое. Он не знал, сколько стоял вот так, и сколько бы еще провел здесь времени, но внезапный звук глухого удара стекла о песок заставил Влада почти испугаться от неожиданности и распахнуть глаза. На песке, опираясь на локти, полулежал человек. Влад оцепенел, раздумывая, как бы побыстрее уйти, не выдав себя. Летние ночи на море не бывают темными, и сейчас он мог бы поклясться, что узнал этого человека, но в то же время боялся в этом признаться, как и боялся встретиться с ним лицом к лицу. Тем временем мужчина медленно, несколько неуверенно поднялся и направился к воде. Его движения, походка окончательно уверили Влада в правильности его догадки, а легкая нерешительность его движений заставила предположить, что он немного пьян. Сейчас Лазарев, а это был именно он, остановился на полоске мокрого песка и начал лениво снимать с себя одежду, не глядя бросая ее назад и несомненно собираясь совершить ночной заплыв. Влада он по-прежнему не замечал. А тот разрывался между желанием уйти, убежать подальше, и остановить Сергея, удержать от опасного, несмотря на спокойное море, купания. Он все еще медлил, когда Сережа вошел в потемневшую вслед за небом мягко плещущуюся воду. И в этот момент необходимость делать выбор исчезла сама собой. Влад побежал по пересыпающемуся с невнятным шорохом песку, на ходу отбрасывая кроссовки в сторону, стягивая футболку и окликая Лазарева по имени. Остановившись на границе сухого песка, закричал Сереже, который, кажется, никак не отреагировал на его появление: - Лазарев, совсем оглох что ли? Вылезай из воды! – Перевел дыхание и продолжил, сделав еще пару шагов к наконец-то повернувшемуся к нему Сереже, пытаясь скрыть напряжение за издевкой. - Топиться собрался? Ты ж все равно не утонешь… Лазарев, уже по пояс в воде, с еле заметной насмешкой в голосе протянул: - Владик.… А знаешь, я даже не удивлен, что ты пришел сюда. Ладно, чем кричать, лучше присоединяйся, – и рассмеялся, двинувшись вперед. Топалов окончательно понял, что если он хочет остановить его, купания не избежать. Мысленно чертыхаясь, расстегнул пряжку ремня, снял джинсы, второпях стягивая вместе с ними белье и уже не обращая внимания на такие мелочи. Показавшаяся в первые мгновения ледяной вода, взметнувшаяся множеством поймавших отблески еще совсем неяркого месяца брызг, почти сразу охватила его тело, заставив на минуту задохнуться от новизны ощущения. Он не стал заходить глубоко, попытавшись как можно скорее поплыть, задевая о дно ногами. Почему-то очень важным казалось побыстрее догнать Сережу, заставить его вернуться на берег. В сумерках Влад видел, что Сережа успел заметно обогнать его, несмотря на плавную неторопливость движений. Топалов начал наращивать темп, постепенно сокращая дистанцию между ними. Вскоре они поравнялись, и он снова начал уговаривать его вернуться. Тот лишь неопределенно хмыкнул, продолжая размеренными движениями плыть дальше. Берег все удалялся, и Влад, раздраженный отсутствием реакции со стороны Лазарева и начавший злиться на себя за так не к месту проявленную заботу, приблизился к Сереже и довольно грубо схватил его за плечо. Впрочем, руку он отдернул сразу же. Тем не менее, это заставило Сергея наконец остановиться. Они повернулись друг к другу, медленными гребками удерживая тела на поверхности спокойного слабо мерцающего в полупрозрачном ночном воздухе моря. - Сереж.… Поплыли обратно. Ты чего пьяным купаться-то полез? – Почти умоляюще произнес Влад, внезапно осознавая, что не так уж и Лазарев и пьян, хотя непонятно было, то ли прохладная вода отрезвила, то ли изначально он выпил немного. - А ты зачем за мной кинулся? И как вообще здесь оказался? Именно на этом месте? Должен же быть на вечеринке. - Да испугался, мало ли.… И кстати, тебя тоже здесь быть не должно! - Спасти меня хотел? Влад, пытающийся подобрать подходящий ответ, почти не заметил, как Сережа оказался совсем рядом, так близко, что он скорее почувствовал, чем услышал в его шумном выдохе единственное слово: - Спасай… А в следующую секунду он почувствовал сильные пальцы на своих плечах, удерживающие на месте, не дающие отстраниться, притягивающие к телу, жар которого ощущался даже через прохладную воду. Разум взорвался беззвучным криком, когда горячие солоноватые губы накрыли его рот, почти грубо целуя, вынуждая откликнуться. Влад замер, не решаясь ни отстраниться, ни ответить. Сохранившая самообладание часть его существа призывала оттолкнуть, вернуться на берег и пойти в отель, не оглядываясь. А вторая бунтовала, растревоженная воспоминаниями, говорила о том, что совсем недавно, весной, он отказался, не поверил, и сам уже не раз пожалел об этом. Лазарев на секунду прервался, как-то удивленно и даже слегка обижено посмотрел на него, и снова, видимо поняв его чувства, вернулся к своему занятию, и его губы стали мягче, но настойчивее, убеждая, уговаривая, не оставляя выбора. Невозможно было не поддаться ласке поцелуя, даже зная, что, скорее всего, это очередной каприз, игра, попытка доказать что-то с понятными только одному человеку правилами и мотивами. Тем более невозможно, когда прошлое сегодня на каждом шагу напоминало о себе. Влад сдался, отбросив ненадолго обиды, недомолвки и упрямство, просто поддавшись нахлынувшим чувствам. Лазарев мгновенно почувствовал изменение его настроения, и, не давая опомниться, углубил поцелуй, проникая языком в рот, лихорадочно лаская его изнутри, на секунду отстраняясь, словно дразня, обводя контуры его губ, и снова заставляя подчиниться сумасшедшему ритму. Но эта атака длилась недолго, Топалов просто не мог этого позволить, как бы не хотелось подчиниться власти ставших давно чужими губ, тем не менее так знакомо ласкавших его сейчас. Он перехватил инициативу, целуя с не меньшей страстью, невероятным образом сочетая почти яростный натиск с нежностью. Безмолвная схватка. Глаза в глаза, не закрывая, как бы не хотелось уступить сладкой истоме, разливающейся в теле. Тяжелое дыхание и чуть слышные стоны. Они целовались, то и дело уходя под воду, захлебываясь, выталкивая друг друга на поверхность, чтобы жадно вдохнуть влажный воздух и снова найти губы друг друга, слизнуть соленые капли, чувствительно прикусить и тут успокоить легкую боль новым нежным прикосновением. Прижимаясь обнаженными телами, ощущая бешеный ритм сердцебиения партнера, кожу, казавшуюся обжигающей даже в старающейся привести обоих в чувство прохладной воде, обнимая руками и ногами, то ли пытаясь утянуть в бездну, то ли надеясь выбраться из пучины, в которую затягивали сами себя. Но в затуманенном возбуждением мозгу Влада возникла мысль том, что так и утонуть недолго, от нетерпения, от желания близости, отдавшись на волю обманчивого моря и забыв обо всем. А отступившая было давно приобретенная осторожность в отношениях с Сережей отчетливо начала заявлять о неправильности и бессмысленности происходящего. Он с усилием оторвался от вожделенных губ, и произнес хриплым прерывающимся голосом: - Давай…на берег… Развернулся и поплыл, не оглядываясь. Сережа присоединился к нему через несколько секунд и они молча и почти синхронно двигались рядом, с трудом переводя дыхание. Почему-то Владу показалось, что обратно они доплыли вдвое быстрее. Ощутив под ногами дно, он медленно пошел вперед, преодолевая сопротивление моря, помогая себе руками. Сережа чуть отстал и догнал его, когда вода доходила уже до пояса. Провел руками по предплечьям, обнял за талию, прижимаясь, давая Владу почувствовать себя всего, целиком, позволяя каплям, сбегавшим по их телам, смешиваться и едиными струйками возвращаться в воду. Коснулся губами выступающего позвонка, легко прикусил у основания шеи. И все это не произнося ни слова, как будто так и должно быть. Влад развернулся, выпутываясь из его объятий, и резко оттолкнул Лазарева, так, что тот, не удержавшись, взмахнул руками и начал падать назад. Воспользовавшись этим, Влад ускорил шаги, стремясь побыстрее выбраться из воды. У него почти получилось. Но на самой кромке прибоя он внезапно ощутил, как земля уходит из-под ног. Над головой качнулось небо с показавшимися такими близкими звездами, он с размаху начал падать, запоздало понимая, что Сережа все-таки успел догнать его и подставил подножку, но крепкие руки надежно подхватили его, не давая удариться, неожиданно бережно опуская на песок. А в следующее мгновение Лазарев навалился на него всей своей тяжестью, прижимая запястья к земле, не позволяя вырваться. Он приблизил лицо и громко прошептал, почти касаясь губ: - Вот от кого ты все время хочешь убежать, Владик? От меня или от себя? Продолжая удерживать руки Влада, потерся об него всем телом, прекрасно зная, что тому это нравится. Собирался было поцеловать, но передумал и лишь провел влажными губами от уголка рта к виску, слегка царапая щетиной. И жарко прошептал на ухо: - Почему ты пришел именно сюда, а? Тоже вспомнил ту ночь? Не пытаясь сбросить его, Влад отвернулся и как можно безразличнее произнес: - Чего тебе от меня надо, Лазарев? Отвяжись. Не знаю, о чем ты говоришь, о какой ночи, но это плод твоего озабоченного воображения. Гулял я, понятно? Сам не знаю, зачем я, дурак, за тобой в море полез… - Ты еще не понял, что мне надо? Странно.… Неужели не чувствуешь? Я хочу тебя, Владик. – Тихий смех и легкий поцелуй чувствительного места за ухом вместе с этими словами окончательно взбесили Топалова. Он резким движением перекатился на бок, сбрасывая удерживающие руки, отталкивая Сережу подальше от себя, поднялся и раздраженно бросил: - Я не хочу! Он направился к разбросанной неподалеку одежде, а Сережа перевернулся на живот, положил голову на руки и с интересом начал наблюдать за его движениями. Влад торопливо оделся, пытаясь справиться с непрошенным возбуждением, и уже почти дошел до прохода в скалах, когда услышал за спиной голос Сережи, который, сколько он его помнил, всегда старался оставить последнее слово за собой: - Влад, хоть бы мне не врал насчет своих желаний. Ты сейчас некоторое время находился не в том положении, чтобы скрывать правду. Неплохо искупались, правда? Плечи Топалова непроизвольно передернулись, но он промолчал и даже не обернулся, обогнул большой камень, отгораживавший этот участок от остального пляжа, пересек дюны и быстрым шагом направился в гостиницу, пытаясь справиться с болезненным возбуждением и раздражением. Чем ближе к отелю, тем больше отдыхающих ему встречалось, многие удивленно посматривали на него. Влад представил, как он выглядел сейчас со стороны – одежда измята и в песке, влажные волосы, искусанные губы, взбудораженный взгляд и злое выражение лица, но ему сейчас было все равно, что подумают и что могут написать о причинах его состояния. Наконец он добрался до своего номера, разделся, бросив одежду прямо у двери, и направился в душ, стремясь избавиться от неприятно стягивающей кожу соли и преследовавшего ощущения чужих прикосновений. Но горячие струи воды, упруго ударявшие по телу, не помогли – руки Сережи словно оставили горящие следы на его теле, и оно не хотело прислушиваться к доводам разума, желая того, что Влад давно запретил себе желать. Он помнил все, что было, он не верил больше этому человеку, но сейчас, на берегу, ему показалось, что он вернулся на шесть лет назад, что рядом с ним был его Сережа, тот, которого он знал почти как себя, тот, кто никогда не обманывал и не скрывал от него ничего, со стороны которого невозможны были интриги и двойная игра. Влад всегда старался быть честным сам с собой, и давно признал, что с его стороны чувства к Лазареву никуда не исчезли, но он убедил себя, что от человека, которого он знал и любил, осталась лишь физическая оболочка, но внутренне он кардинально изменился. И это стало тем самым тормозом, который останавливал его всегда, несмотря на попытки Сергея сблизиться снова. Но в последнее время эта установка почти перестала работать, то ли потому, что забылась боль от давнего предательства, то ли оттого, что, повзрослев, Влад стал воспринимать многие вещи по-другому, а может быть, потому, что подсознательно он хотел, чтобы слова и поступки Сережи оказались правдой, и тот действительно хотел все вернуть, но не мог выразить это, совершая непоследовательные шаги. И если весной он испугался в последний момент и смог остановить стремительно развивавшиеся события, организовал очередной роман с целью отвлечь себя и окружающих от их слишком тесного общения с Сережей на нескольких мероприятиях, то сейчас все ограничения отступили. Разум и сердце вступили в очередной спор, и последнее побеждало. Он еще пытался убедить себя, что сделал все правильно, что в отношениях с Лазаревым давным-давно поставлена точка и ни к чему возвращаться назад, это может закончиться лишь очередным предательством, пережить которое будет еще сложнее. Но что-то нашептывало, что только с Сережей он чувствовал себя счастливым, и все его попытки найти нечто подобное заканчивались разочарованием, и если есть шанс вернуть это, может быть, стоит попробовать, чем жалеть об очередной упущенной возможности. Да и тело настойчиво напоминало о событиях сегодняшнего вечера, требуя разрядки, а снять напряжение самому означало окончательно признать, что Лазарев заставил его желать себя, а Влад давно решил, что в отношении этого человека желание с его стороны всего лишь унизительная слабость. Ванная наполнилась паром от хлещущей воды, насыщенный горячей влагой воздух с трудом проникал в легкие, усиливал сердцебиение. Влад перекрыл воду, накинул халат и направился в спальню, глубоко вдыхая ночную свежесть, проникающую через открытую дверь балкона. Забрался в постель, прохлада простыней окутала разгоряченное тело, даря надежду но то, что сон придет быстро и хотя бы до утра избавит его от мучительных размышлений. Но это ощущение быстро покинуло его, и с полчаса он ворочался с бока на бок, гоня от себя мысли о том, что номер Лазарева находится на этом же этаже, и достаточно сделать всего несколько шагов, чтобы решить все, пусть только на короткое время. Но осознание того, что с приходом нового дня вопросов станет лишь больше, и страх, что после его слов на пляже Лазарев вполне способен встретить его холодно и насмешливо, - какие бы эмоции он не испытывал, скрывать он их всегда умел лучше Влада, а собственную гордость ставил превыше всего, - все еще удерживали от этого шага, и Топалов продолжал метаться в кровати, не способный ни выбросить произошедшее из головы, ни оставить свои колебания. На пляже недалеко от отеля еще шумела вечеринка, оттуда доносились крики и навязчивые ритмы, еще больше мешая. В конце концов он встал, не включая свет натянул спортивные штаны, нашарил на тумбочке сигареты и вышел на балкон, уже почти смирившись, что уснуть сегодня не получится. Облокотился на кованые перила, прикурил и уставился вдаль, чувствуя холодок от легкого ветра, долетавшего с моря. Но скоро краем глаза увидел слева тлеющий огонек, развернулся и чуть не застонал, узнавая в падающем из окна соседнего номера слабом свете знакомый профиль. Тот стоял, сгорбившись и опустив голову, но на движение Влада среагировал быстро, и повернулся в его сторону всем корпусом, помедлил несколько секунд, а потом решительно направился к нему, небрежно отправляя свою сигарету вниз. Пока он преодолевал эти несколько метров, разделявших их, Топалов еще пытался выбрать линию поведения, хотя все отчетливее понимал, что на этот раз сопротивляться больше не может, да и не хочет. Сережа приблизился вплотную, и не встретив противодействия, взял его лицо в ладони, заглядывая в глаза, читая в них мучительное возбуждение и страх, нерешительность и почти отчаяние, и позволяя Владу увидеть свою надежду, опасения и столь же мучительное желание. Когда-то они понимали друг друга без слов, потом эта странная связь прервалась, но сегодняшний вечер, казалось, вернул все на свои места, и этот обмен взглядами решил все. С приглушенным стоном Сережа осторожно коснулся послушно раскрывшихся ему навстречу губ, касаясь мягко, но настойчиво, так, как целуют, твердо зная, какое продолжение последует. Влад не обнял его, но отвечал, не думая больше ни о чем, отбросив свои сомнения, стремясь вернуть подаренную ласку и желая большего. Забытая сигарета дотлела в его опущенной руке, он охнул, разрывая поцелуй и отбрасывая окурок. Лазарев взял его руку, коснулся обожженных кончиков пальцев губами и тихо произнес: - Владик, у тебя только один выбор – твой номер или мой? Топалов мог бы обидеться это предложение, но только не сейчас, когда они понимали, что игры закончились, что нетерпение слишком сильно и остановиться, несмотря на терзавшие обоих страхи, почти невозможно. Молча пожал плечами и кивнул в сторону темного дверного проема своей спальни. Он все так же не доверял, опасался подвоха, но решил рискнуть, уже в который раз, пытаясь то ли вернуться к прошлому, то ли найти будущее, то ли просто поддавшись очарованию города и воспоминаний, таящихся здесь на каждом шагу. Первый переступил порог комнаты, чувствуя на пояснице ненавязчиво направляющую Сережину ладонь. Внутри Лазарев сам опустил плотные портьеры, погружая комнату в полную темноту. И в этой тьме снова безошибочно нашел губы Влада, а тот потащил его за собой, отступая на ощупь назад, к кровати, попутно стаскивая с него футболку. Не рассчитал расстояние до постели и, споткнувшись, почти упал, потянув за собой Сережу, услышал его тихий счастливый смех где-то у виска и давно забытое: «Увалень, все такой же неуклюжий…». Лазарев приподнялся на руках, давая ему подтянуться повыше, и снова навалился всем телом, глубоко целуя, медленно поникая в рот, переплетая языки в замысловатом танце, провоцируя, обещая большее, отстраняясь на секунду, чтобы тут же вернуться и продолжить неторопливую ласку. Влад дотянулся до выключателя у изголовья, и комната озарилась неярким светом бра, все же заставившим обоих прищуриться, отбросившим причудливые тени на стены и давшим ему возможность увидеть напряженное лицо и сияющие, кажущиеся совсем черными глаза Сережи. Влад заставил его перевернуться на спину и медленно начал сползать вниз, оставил влажный след от уха до ямочки на шее, подул, наблюдая, как Лазарев запрокинул голову и прикрыл глаза от удовольствия. Легонько прикусил горло, тут же зализывая место укуса, ощущая быстрый пульс и вдыхая запах его тела, смешанный со свежим ароматом геля для душа. Быстрыми поцелуями спустился по груди, одновременно проведя ладонями от бедер вверх, по торсу, плечам, раскинутым в стороны рукам, прижимая его кисти к постели и переплетая их пальцы, продолжая целовать, лаская языком живот, ощущая напряженные мышцы и кажущийся сладковатым вкус кожи, чувствуя, как Лазарев выгнулся ему навстречу, шумно вздыхая, пытаясь сдержать рвущиеся стоны, но перехватил его руки при попытке спуститься ниже: - Какой нетерпеливый! Не так быстро, Владик… Потянул его вверх, приближая лицо к своему, заглянул в глаза: - Я тебе удивляюсь – час назад ты не знал, как побыстрее от меня сбежать. - Может, замолчишь, пока я не передумал? - Это уже вряд ли. Я тебя сегодня уже просто не отпущу. Не спеши только, до утра еще далеко. Упоминание об утре неприятно кольнуло, заставило Влада насторожиться. Сам он не вспоминал ни о приближающемся рассвете, ни о своих колебаниях в течение вечера, рассудив, что раз уж они зашли так далеко, то не стоит и думать пока ни о чем, а просто наслаждаться моментом. Но Сережа крепче обнял его, лаская плечи, провел кончиками пальцев вдоль позвоночника, одновременно сильнее прижимаясь, давая почувствовать свое возбуждение и ощущая напряжение Влада, заставляя отбросить досадную мысль о том, что даже сейчас он способен думать о завтрашнем дне, тогда как сам Топалов был полностью поглощен ощущениями, провоцируемыми все более смелыми прикосновениями. - А сам-то…настырный… - выдыхая по одному слову, стискивая зубы, чтобы не застонать. - С тобой только так и можно, – точно так же, на выдохе. - Уже не только так, - Влад произнес эту фразу лишь затем, чтобы хоть что-то ответить, и сам бы не мог сказать, что подразумевал под этими словами. Лазарев закатил глаза, показывая, что надоело препираться, и закрыл ему рот поцелуем, одновременно перекатываясь на бок и увлекая за собой, освобождая от только мешающей сейчас одежды и помогая справиться с собственными джинсами, дотрагиваясь уже совсем откровенно и получая столь же нескромные ласки в ответ. Как-то одновременно оба поняли, что пререкания на сегодня закончились, уступив место незамутненной размышлениями и обидами страсти. Просто два человека, затерявшиеся между собственным прошлым и неизвестным будущим, неожиданно встретились в городе, вызывавшем у обоих тщательно подавляемые в повседневности воспоминания, выпустили на свободу глубоко запрятанные, казавшиеся безвозвратно ушедшими чувства, и сейчас бездумно отдавались наслаждению, жаждая еще большего, стремясь дойти до конца, прося еще, быстрее, шепча имя, мечтая, чтобы эта ночь длилась бесконечно. Два переплетенных на широкой кровати тела, дрожащие причудливые тени в золотистом свете ночника, тишина, разрываемая тяжелым дыханием и протяжными стонами. Оба тонули в ощущениях, склеиваясь горячей влажной кожей, чувствуя бешеный стук сердца другого, отдающийся ощутимым пульсом, заново изучая изменившиеся очертания друг друга, узнавая движения, когда-то привычные и обретавшие манящую новизну сейчас. Оба отрешились от всего мира, ненасытно касаясь напряженного тела партнера, беспорядочно покрывая кожу поцелуями, лаская губами и языком, оставляя следы от укусов и слишком сильно сжавшихся пальцев. Влад, не выдержав долго, схватил запястья Сережи, отчаянно желая большего. Тот склонился над ним, шепча прямо в губы: - Владик… да? Топалов дотянулся до его рта, полагая, что поцелуй будет лучшим ответом, и недовольно застонал, когда Сережа, коротко ответив, отодвинулся, поднял с пола свои джинсы и слегка дрожащими от возбуждения и нетерпения руками вытащил из заднего кармана небольшой тюбик, тут же возвращаясь и возобновляя прерванный поцелуй. А на краю взбудораженного сознания Влада возникла неприятная мысль: «Он был уверен, что все будет вот так, и я уступлю? Или с собой всегда таскает?» Однако очень скоро все мысли исчезли, вытесненные ощущениями, рождаемыми прикосновениями знакомых рук, сменившимися через несколько минут ускоряющимся ритмом размеренных движений и жаждой стать еще ближе. Воспоминания о десятках ночей, перемешавшись с сиюминутными эмоциями, делали их еще острее, и, балансируя на грани реальности, одновременно в прошлом и настоящем, сквозь собственный стон Влад услышал то, что не решился произнести сам: - Так…хотел…так долго… И выгибаясь на смятых простынях, чувствуя неконтролируемую дрожь тела над собой, даже в полузабытьи Влад понимал, что, несмотря на старые обиды и постоянные размолвки, сегодня все было правильно, так, как было когда-то, так, как необходимо. Влад постепенно возвращался к реальности, продолжая чувствовать некое подобие невесомости и пульсацию крови, особенно ощутимую в висках и на кончиках пальцев. Сережа вытянулся рядом, и он повернул к нему лицо, увидел удовлетворенную улыбку и прикрытые отяжелевшими веками глаза. Тот положил руку ему на живот, привлекая к себе податливое тело и целуя покрытое испариной плечо. Оба долго молчали, восстанавливая дыхание, ощущая, как остывает разгоряченная кожа от прикосновений воздуха, больше не казавшегося раскаленным, и ватная тишина начинает наполняться звуками. Нарушил безмолвие Влад, озвучив вопрос, все настойчивее тревоживший его: - И что дальше? - Дальше? Ммм… Дальше, как обычно, придется придумать, как мне незамеченным вернуться в свой номер, - промурлыкал Сережа, подтягиваясь выше на кровати, увлекая его за собой и откидываясь на прохладные подушки. Топалов ожидал подобного ответа, но напоминание о том, что снова нужно прятаться ото всех, о запретности случившегося сегодня и о том, что вообще-то они давно стали чужими, несмотря на эмоции, охватившие обоих этим вечером, породило в нем неприятную горечь. Он высвободился из объятий Лазарева, поднялся с кровати и подошел к окну, отодвинул шторы и прижался лбом к холодному стеклу, отмечая, что восточный край неба уже выцветал, сменяя сероватой бледностью иссиня-черную темноту, возвещая близкое окончание этой безумной ночи. Захотелось вдохнуть солоноватый балтийский воздух с хвойным привкусом, но было лень одеваться, и он продолжал стоять, опираясь на окно и уставившись в одну точку. За спиной послышался ставший серьезным голос Сережи: - Влад, только не вздумай ни о чем жалеть. - Да? Ты думаешь, не стоит? А ничего, что ты являешься каждый раз, стоит мне успокоиться на твой счет, и снова возвращаешь меня к уже не раз пройденному? Я не такой, как ты, и - можешь позлорадствовать, кстати, - долго отхожу от твоих выходок. Он услышал, как Лазарев встал с кровати, зачем-то выключил свет и приблизился к нему, развернул за плечи к себе и обнял за шею, удерживая, не давая скинуть свои руки. Заставил соприкоснуться лбами, глядя в глубину зрачков, и сбивчиво заговорил: - Почему ты думаешь, что я так легко отношусь к тому, что происходило и происходит между нами? Ты лучше всех знаешь, что я стараюсь подавлять эмоции, но это не значит, что их нет. И не надо обвинять во всем меня, если бы ты не шел мне навстречу, ничего бы не было. - А весной, когда я не знал, куда от тебя деваться? - Вот только все твое поведение говорило об обратном. Но ты же наверняка испугался потом, и нашел прекрасный выход. Очень изобретательно, Владик, браво. Не дергайся… Я не хочу ругаться с тобой сейчас - А чего ты вообще хочешь? Свое уже на сегодня получил. - Ты тоже! - А ты даже мысли не допускал, что будет по-другому, правда? Подготовился вон. Спасибо, заботливый ты мой! – Он все же отстранился и отступил на шаг назад, отворачиваясь. - Твой, – спокойно повторил Лазарев. – И каждый раз надеюсь, что ты все понимаешь, но ты то ли так и не повзрослел, то ли просто не желаешь ничего замечать, снова доводя до скандала. И сейчас думал, что в Юрмале у тебя мозги на место встанут, но опять, видимо, напрасно. Хотя бы не ври сейчас, не строй из себя жертву, и не говори, что я опять тебя совратил, когда не так давно сам привел меня сюда, и полчаса назад извивался на этой кровати, умоляя не останавливаться, - его тон внезапно смягчился, в интонациях проскользнуло отчаяние, когда он продолжил, – Владик, я же видел, что ты почти поверил мне на балконе. И хотел ты не меньше меня. Ну что ты опять психуешь? Все может быть намного проще… - О, а вот это уже интересно! Как проще-то? Раз твои желания на этот вечер уже удовлетворены, поговорим о долгосрочных планах. Сережа провел костяшками пальцев по его щеке, заставляя взглянуть на себя, и раздельно произнес: - Владик… Я устал от того, что, чуть сблизившись, мы снова все рушим, и чаще всего инициатором новых ссор выступаешь ты, как бы это не выглядело со стороны. Шаг вперед – два назад, сколько это еще будет продолжаться? Нас по-прежнему тянет друг к другу, ты можешь этого не признавать, но это ведь так. Почему бы не попробовать принять это… подчиниться чувствам, раз уж мы так и не смогли от них избавиться? – он облизнул пересохшие губы и продолжил, - Разумеется, мы не сможем видеться часто, и придется быть осторожными на людях.… Но это неизбежно, ты сам все знаешь. И дружеские отношения… - Тебя устроит только дружба? Тот обжег его взглядом: - Нет, конечно. Но для окружающих это должно выглядеть так. Влад обошел его, вернулся в постель, набрасывая на себя простыню и скрестив руки на груди, и устало произнес, глядя на темнеющий на фоне окна силуэт: - Лазарев, какая же ты все-таки циничная сука… Как ты себе это представляешь? Внешне все как обычно, потом тебе вдруг захотелось, и пожалуйста, персональная шлюха к твоим услугам? Я правильно понимаю? -Нет, ты все переворачиваешь! Владик, пойми, ты никогда не был для меня… тем, о ком ты сейчас сказал. Я всего лишь прошу легче относиться к некоторым вещам, и поменьше заморачиваться и надумывать себе проблемы. - Да, ты просишь переступить через себя. - Я прошу попытаться уравновесить ситуацию... Наше противостояние не может продолжаться вечно, но и отпустить я тебя не могу. И не вижу другого выхода. Так будет лучше для всех. - Кто это решил? Как всегда, слишком много на себя берешь. - А ты, как всегда, не можешь определиться. Только все время забываешь, что я когда-то очень хорошо тебя изучил, и сейчас ты в глубине души уже признал, что я прав, иначе уже не разговаривал бы со мной. - Да, ты прав. В том, что этот чертов город здорово перекосил мои мозги, раз я кинулся сегодня за тобой в море и сейчас продолжаю выслушивать твой бред. Я-то тебя давно отпустил, а ты все успокоиться не можешь. - Да-да, и сейчас ты был в состоянии аффекта, я так и понял. Влад, прекрати. На самом деле, это неизбежно, мы все равно будем сталкиваться, и ты уверен, что не захочешь повторить сегодняшнюю ночь? И потом опять будешь загонять себя в депрессию, и так далее, по списку. А то, что я предлагаю.… По-моему, лучше решиться один раз и дальше уже жить, как получится, чем каждый раз мучить себя. Я не навязываю тебе никаких обязательств, не заставляю хранить верность… Просто хочу знать, что между нами все хорошо. - Да, очень удобная для тебя схема, я уже об этом сказал. Вот только как насчет того, каково это все будет для меня? Я не могу, как ты выражаешься, «не заморачиваться». Вот ты говоришь, что хорошо меня знаешь. А ты не подумал, что однажды я ненароком не сдержусь на людях, например? И вообще, снова скрываться, пароли-явки, встречи украдкой, переспали-разбежались…. Я не хочу так. Снова неопределенность, нет, даже не так, безысходность.… Спасибо, уже проходили. И никакого будущего... - Можно подумать, у тебя сейчас все отлично. Мы же оба одиноки, сколько бы народа не крутилось вокруг, разве нет? - Говори за себя. - Я наконец-то все сказал. Ладно, но что ты можешь предложить? - Забыть все, что сегодня произошло. Считать эту ночь временным помешательством, сном, как угодно. Я поддался на твою провокацию под влиянием момента, во многом из-за воспоминаний, связанных с этим городом. Но послезавтра мы возвращаемся. Юрмала Юрмалой, а в Москве все совсем по-другому. - Это не выход. Можно простить, можно выкинуть на время из головы, но забыть ничего нельзя. Ты только что сам сказал, что все помнишь. - Сережа, просто уйди сейчас, а? Уходи. Тот молча оделся, присел рядом с Владом, накрыл ладонью татуировку на правой руке: - Хорошо, я уйду. Ты все равно не желаешь меня услышать. Но все-таки, Владик, подумай о том, что я сказал тебе. Наклонился, собираясь поцеловать в губы, но Влад отвернулся, не позволяя это сделать, и он легко коснулся виска, поднялся, пересек комнату, на пороге балкона обернулся, еще раз посмотрев на него, и вышел, оставив Топалова разрываться между сожалением и размышлениями о его словах. Он забылся неспокойным сном уже на рассвете, проворочавшись на простынях, хранивших сережин запах, понимая, что соглашаться нельзя, но также осознавая, что разговор глубоко запал ему в память, да и вся сегодняшняя ночь, расставившая было все на свои места, снова запутала еще больше, но в любом случае, его душевное спокойствие, восстановленное когда-то с таким трудом, нарушено, и избавиться от мыслей об этом вечере будет очень непросто. А зная Сережу, можно было быть уверенным, что он не упустит случая напомнить, и попытается воплотить свои слова в реальность, раз уж они прозвучали. И Влад, учитывая маниакальное упорство Лазарева в достижении целей, старался оценить свои шансы ему противостоять, и одновременно тщетно стремился унять разыгравшееся воображение, независимо от его желания рисовавшее детали их возможных встреч. Он проснулся поздно, чувствуя сонную истому во всем теле, нехотя покинул номер, не зная, как повести себя при встрече. Последний день на «Новой волне» всегда был наполнен суетливой нервозностью и беготней всех причастных к конкурсу. Влад старался держаться подальше от этой суматохи, благо от него требовалось сегодня только спеть на заключительном концерте. Он бесцельно болтался по территории, время от времени отвечая на вопросы снующих повсюду журналистов, как ему самому казалось, невпопад, потому что был все так же поглощен своими мыслями. И как назло, то и дело сталкивался с Сережей, каждый раз чувствовал, как сладко замирает внутри, но делал безразличное лицо и проходил мимо. А Лазарев, после того, как поприветствовал его коротким кивком, казалось, совершенно спокойно занимался своими делами. Однако несколько раз Влад поймал короткий взгляд, незаметный для окружающих, но прожигающий его самого насквозь. И это заставило его напрячься, ожидая подвоха, однако ничего особенного в течение дня так и не произошло. К вечеру на смену продолжавшим его терзать размышлениям пришло странное чувство отупляющей пустоты, и награждение и большая часть концерта вместе с собственным выступлением прошла для него как в тумане. Он очнулся лишь, когда объявили Лазарева. И вслушиваясь в слова «Breakthrough», поймал себя на мысли о том, что у него наверно началась паранойя, потому что ему показалось, что Сережа специально поменял песню, которую должен был исполнить, незадолго до начала концерта на эту. Он постарался уверить себя, что это просто случайность, ведь Лазарев никогда не был подвержен подобным глупым сентиментальностям, но сомнение все равно осталось. Еще насколько выступлений, заключительные слова - и очередная «Новая волна» осталась в прошлом, исчезла, оправдывая свое название, оставляя после себя ощущение потери чего-то дорогого, заслонившее на миг все остальные эмоции. Необходимо было показаться на грандиозной вечеринке, посвященной закрытию, но пробыл Топалов там недолго – сказывалось нервное напряжение, не хотелось никого видеть, а меньше всего – Сережу, хоть и было понятно, что на людях тот, скорее всего, даже не приблизится к нему. Влад вернулся в гостиницу, надеясь пораньше лечь спать, но его снова настигла бессонница, и он кругами ходил по номеру, курил, думая, вспоминая, ища выход из сложившейся ситуации. Самым неприятным было то, что он не мог не признать правоту Сережи в том, что несмотря на все, что случилось между ними за время, прошедшее с распада дуэта, они все еще были неравнодушны друг к другу, и это периодически вырывалось наружу, потом заставляя либо жалеть, либо жаждать продолжения, но бесконечно так продолжаться не могло. И существовало лишь два варианта, оба неизбежно мучительные: почти безнадежный, опробованный уже много раз – предпринять очередную попытку забыть, и кажущийся безысходным и рискованным - поддаться чувствам и попробовать снова быть вместе. Вот только эти самые чувства не давали выбрать первый вариант, а осознание того, что как раньше уже все равно не будет, мешало принять второй. Так ничего и не решив окончательно, измученный размышлениями Влад заснул в кресле. В эту ночь его никто не потревожил, а наутро он попросту снова отложил решение, цепляясь за спасительную мысль о том, что в Москве действительно все по-другому, и когда они оба уедут из Юрмалы, то смогут отбросить воспоминания, ожившие этом городе, и решение придет само собой, а возможно, ему и решать ничего не придется, если Лазарев откажется от своей затеи. Топалов возвращался в Москву утренним рейсом, и через несколько часов он уже сидел в машине, направлявшейся в рижский аэропорт. Однако через некоторое время, когда справа потянулись юрмальские пляжи, Влад, не выдержав, попросил водителя ненадолго остановиться. Он торопливо спустился к морю, внутренне насмехаясь над собственной сентиментальностью, думая, что, наверно, заразился ей от кое-кого, остановился у самой воды, нашарил в кармане джинсов пару мелких монет, и уже размахнулся, собираясь зашвырнуть их подальше в море, но в последний момент передумал. Присел на корточки и разжал ладонь, переворачивая ее вертикально, наблюдая, как монетки сползли на влажный песок в паре шагов от прибоя. Резко поднялся и почти бегом вернулся к машине, уже не видя, как новая волна, гораздо выше, чем предыдущие, нахлынула на берег и откатилась назад, взметнув со дна песчинки и закружив легкие металлические кружочки, безвозвратно унося их с собой и безмолвно обещая, что как бы не сложилось в Москве, через год снова будет «Новая волна».

Название: I can't get used to missing you Автор: KROHINA Пейринг: ВТ/СЛ, POV Сережа Рейтинг: R Жанр: зарисовка Summary: "Утро без тебя, вечер без тебя, время без тебя необъятно..."(с) Дисклеймер: прав ни на что не имею. Не пригласил. "Спасибо, Серег,"- и короткие гудки. А я ждал. Я ждал две недели назад. Я ждал неделю назад. Ждал вчера, сегодня. И завтра буду ждать. Может, ты хочешь отпраздновать наедине?.. И не смотри так на меня своими грустными глазами с экрана монитора. Я злюсь на тебя, но знаю, что стоит тебе взглянуть на меня, улыбнуться, и я прощу. Только вот одна беда - ты больше не смотришь. Ты перестал нуждаться в моём прощении. Тебе стало на меня наплевать так же, как и на большинство твоих знакомых. Тебе наплевать, но ты не брезгуешь воспользоваться мной, когда тебе надо. "Не приходи туда, пожалуйста. Нам не стоит встречаться,"- и я не иду. Ты давно решил за нас двоих, что нам стоит, а что нет. Тебе больше не интересно моё мнение, ты больше не делаешь вид, что прислушиваешься к моим советам. А у меня от этого душа на кусочки разрывается, ты знаешь об этом? И мне иногда так хочется тебя ужалить, чтобы ты почувствовал, каково мне. Но несмотря на то, что я знаю (или знал?) тебя очень хорошо, даже несмотря на это, я не представляю, как тебя сейчас можно обидеть... Ведь твоё сердце и душу давно захлопнута дверь. Но я точно знаю, что I loved you before I met you... Я сильный, но слаб перед тобой. И мне сегодня особенно грустно... Я как никогда ощущаю своё одиночество и ненужность. Из большого списка контактов даже некому позвонить. Потому что ничей голос не может мне заметить твой, никакие тысячи людей не смогут заполнить пустоту твоего невнимания. Ты как наркотик, а я - наркоман. Я столько лет борюсь со своей зависимостью, но ты всегда всё рушишь. Ты просто звонишь и жалуешься, что тебе очень грустно, что скучаешь по нашей дружбе...по группе... А я молча выслушиваю тебя на другом конце провода. Только бы не сорваться. Каждый раз, когда думаю, что наконец-то всё закончилось, ты снова врываешься в мою жизнь. Я не знаю... наверное, ты чувствуешь меня каким-то образом. А ещё мне кажется, что ты прекрасно знаешь, что со мной происходит. Да и твоя "любимая" подлила масла в огонь. Что она тебе наговорила про меня, что последние пять месяцев ты ведёшь себя так странно по отношению ко мне?! Ты знаешь меня досконально, и одним словом или действием можешь сделать так больно, что я потом долго буду отходить... Я так часто вспоминаю того 19-летнего мальчика, каким я оставил тебя после ухода из группы... Тогда мне казалось, что ничего не изменится, что я смогу главенствовать в наших отношениях. А ты взял и повзрослел. И я чувствую свою вину в том, что ты ожесточился, стал недоверчив и подозрителен. Часто, перед тем как заснуть под утро, я думаю о том, чтобы было бы сейчас с нами, если бы мы сохранили те отношения. Возможно... Нет. Не думать. Не думать об этом. Когда я жаловался тебе на одиночество, ты всегда говорил, что мы не одиноки, у нас ведь столько поклонниц и фанаток. Эх. Владик, Владик... Интересно, ты сейчас тоже так думаешь? А вот я не ощущаю их количества. Я вообще не чувствую их любви, когда это надо. Я устал им улыбаться, когда душа на грани истерики кричит, задыхаясь от боли, но они любят фантик и им всё равно, что конфета на вкус соленая от невыплаканных слёз. А ещё у меня столько друзей, но в такие ночи мне совершенно некому позвонить, некому выговориться, потому что среди них нет ни одного настоящего, такого, каким для меня был ты. Я мог всегда тебе позвонить или прийти из другой комнаты и разбудить посреди ночи и говорить, говорить о том, что беспокоит. Возможно, ты меня иногда и не слушал, но я просто мог быть уверен в тебе, в том, что несмотря ни что ты всегда будешь рядом. Всегда. Что ж, ты теперь свободен. Я не утруждаю тебя больше бессмысленными разговорами, пустыми звонками, случайными, как кажется, встречами. Просто иногда думаю: а что, если tomorrow never comes? Will you know how much I loved you?

вот так )) [520x659]

ээээ.. Алин, не поняла?)))) LI 7.05.22

капля_цинизма, позвони Насте, она тебе пожалуется )) В гости приходил к ней кхм)))

звонила. занято вот дает))) LI 7.05.22

капля_цинизма, мы всё думаем, как пришел-то... у тебя его не было? ))

да нет вроде)) не удостоил меня такой чести))) LI 7.05.22

Ахахаха ))) Настя, значит, избранная... )) Пиздец )))))