Скамейка
Вечного нет ничего, да и долговечно тоже немногое.Сенека Луций Анней
Небо распахнулось, и солнце неспешно взошло над горизонтом, протянув лучи к земле. Они аккуратно расстелились по парку, краем света задев темно-зеленую скамейку, расположившуюся между обелисков двух газовых фонарей.
Вот размеренным шагом к скамейке подошел мужчина средних лет в светлой летней паре и черных роговых очках, держа в руке портфель. Опустившись на скамейку, мужчина щелкнул застежками, извлек листы бумаги и карандаш. Случайно заметил щенка, но не стал обращать на него внимания. Несколько мгновений он смотрел на лист, не решаясь коснуться его поверхности грифелем и прислушиваясь к птичьим трелям. Но в итоге все же начал писать что-то. Он писал быстро и неразборчиво. Часто он останавливался на каком-нибудь слове или предложении, проходил по нему еще раз, потом пробегал, после чего губы беззвучно воспроизводили это слово с разными оттенками недоверия, и в заключении рука в безжалостном порыве вычеркивала, подводила к нему указатель или неопределенно-задумчиво захватывала в окружность.
Какое-то время спустя перед скамейкой появился юноша, не более девятнадцати лет в белой рубашке, темных брюках. У него были короткие светлые волосы. Он остановил взгляд на противоположной скамейке и подошел к ней, присел на край. Несколько минут он сидел, стуча пальцами по спинке скамейки. Порой он смотрел на мужчину, расположившегося на другой стороне парковой тропинки, но, убедившись, что тот погружен в свою деятельность, немного успокоился. Почти незаметно он извлек запечатанный конверт и положил под скамейку. После этого, неожиданно резко поднявшись, юноша направился прочь.
Взгляд человека напротив на мгновение отклонился от развертывающихся на бумаге событий и случайно скользнул по спине уходящего юноши, но тут же вновь обратился к листу и, догнав руку, продолжил свое неотрывное следование за ней.
Карандаш стремительно выводил слова, столь же быстро зачеркивал их и выводил новые.
Появившаяся девушка в простом салатовом платье на мгновение отвлекла взгляд мужчины, что, впрочем, никак не отразилось на движении карандаша. Она опустилась на противоположную скамейку и, незаметно оглядевшись по сторонам, подняла оставленный конверт. Вскрыв его, девушка извлекла письмо.
Лицо мужчины в очках вдруг исказила досада, и рука, крепко сжав карандаш, будто в агонии испещрила бумагу хаотически росчерками. Он смял исписанный листок и отложил карандаш. Вздохнув, мужчина откинулся. Снял очки. Подняв глаза, он заметил девушку с ярко-рыжими волосами и стал наблюдать за выражениями ее лица, которые с каждой последующей строкой письма стремительно сменяли друг друга.
Дочитав, девушка спрятала его в сумочку и встала. Мужчина посмотрел ей вслед и чуть позже вновь опустил глаза к чистому листу, но к заходу солнца так и не извлек из карандаша ни одного нового предложения, скитаясь взглядом по пустующему парку.
На следующее утро на скамейку, положив трость, присел мужчина. Он был преклонных лет, в туфлях, в черных брюках, жилете под пиджаком и галстуке, короткие седые волосы перетекали в аккуратно остриженную бороду. Он читал газету сквозь прямоугольные стекла очков и не обратил внимания, когда к полудню рядом присел мужчина в светлой паре. При нем снова был портфель и, достав карандаш и бумагу, он продолжил писать с того места, где в прошлый раз остановил свою мысль.
В этот день в нем уже не было никакого рвения, взгляд, порою скучающий, растекался по сторонам, пока вдруг не заметил юношу, так же стремительно, как и вчера, оставившего под скамейкой послание и исчезнувшего в глубине парка. Несколькими минутами позже появилась та же девушка и подобрала его.
Мужчина наблюдал за этими событиями с легкой задумчивой полуулыбкой и, когда девушка ушла, что-то быстро записал на листке, достал из кармана часы и, взглянув на них, оставил скамейку.
Несколько дней подряд он приходил незадолго до полудня и наблюдал за этим ритуалом, после чего с воодушевлением писал на листах бумаги.
Потом девушка стала оставлять послания, а юноша приходил и подбирал его. К началу осени послания