Настроение сейчас - тоскливо-влюбленноеЯ проснулся в десять тридцать пять, хотя - скажу честно - продрыхнуть мог и до полудня. Уж спать-то я мастак. Ей-богу, непонятно даже, как вообще я просыпаюсь на работу.
Хорошо, что сегодня туда не надо. Вернее, надо, конечно же. Вторник, утро, на полтора часа опоздал уже. Но, пожалуй, сегодня без меня обойдутся. Не такой уж я незаменимый человек, ага.
До прибытия пятьсот семьдесят третьего поезда оставалось где-то сорок минут. Я успевал выпить свою законную чашку кофе. И собраться в спешке, сочно матюгаясь на в очередной раз пропавший носок, тоже успевал. Сам старина Юлий Цезарь мне бы позавидовал.
Проглотив кофе, как удав, я подошел к зеркалу, чтобы причесаться. Оттуда на меня глянула крайне неприятная личность. Так и заехал бы этому парню по роже, честное слово. Вот разве позволено быть таким уродом? Уверен, это запрещено конституцией.
Волосы невнятные, пепельно-русого цвета. Глаза навыкате, из орбит чуть ли не лезут – ни дать, ни взять инсмутский вид. Лавкрафт отдыхает. Нос картошкой – предположительно, вареной.
А знаете, что хуже всего? Имя. Ладно бы, будь оно Александр, Петр, Иван, да хоть Кирилл какой-нибудь. Но… черт подери, мое имя Василий. Вася. От этого имени веет дешевым портвейном и драной кошатиной. Но что уж тут поделать? Кому-то повезло, а кто-то – я.
Я почесал подбородок, задумчиво изучая мудака в зеркале. А может, взять и придумать себе псевдоним? Например, Фао. Коротко, ясно и кошатиной не несет. Решено. С таким псевдонимом и на вокзал не страшно…
Из дома я вылетел на всех парах. До прибытия пятьсот семьдесят третьего поезда оставалось жалких двадцать минут. К счастью, старина тринадцатый автобус никогда меня не подводил. Вот и сейчас прибыл вовремя, по расписанию.
Несмотря на довольно ранний час, салон был забит под завязку. В неприятной близости от меня воняли перегаром матросы. Я усмехнулся. Москва — порт семи морей, значит? Вели они себя шумно, как и полагается всяким уважающим себя пьяным матросам. Должно быть, им до ужаса надоели мы, сухопутные крысы.
Я почувствовал на себе чей-то взгляд. Девочка лет шестнадцати робко разглядывала меня из-за страниц книги. Синяя прядка предательски выбивалась из копны светлых волос, словно хотела выдать свою хозяйку с головой. Пальто, призванное защищать от нынешних ветреных погод, было явно великовато юной барышне. Кургузое, тяжелое, неповоротливое…ужасное пальто. Но девочка несла тяжесть ужасного пальто как крест – героически, без жалоб. Меня это умилило и… обнадежило, что ли. Раз она со своим личным бременем справляется, значит, и я мое осилю.
Вот и моя остановка. Пора уходить. Девчонка улыбнулась мне на прощание и сложила пальцы в жесте «v». Я вернул и улыбку, и жест, словно не хотел оставаться в должниках. Юная леди торопливо отгородилась от меня книжной обложкой. «Хорошо ловится рыбка-бананка». Вот бы она действительно хорошо ловилась. И у нее, и у меня.
Двери автобуса открылись, поспешно выпуская меня наружу. Мол, уходи, нечего здесь прятаться. Тут тебе не слишком-то и рады.
Вокзал дышал суетой, выдыхая шум. С непривычки всегда оглушает.
Молодой человек, вам помочь? Нужно чего-нибудь? - громогласно возопил вокзальный носильщик.
Нет, спасибо, - отказался я.
Через секунду понял, конечно, что соврал. Мне ведь много всего нужно — так сразу и не перечислишь.
Например, хотелось бы уметь петь. Ну так, по-настоящему петь, чтобы красиво и со смыслом. Но петь я совсем не умею. Медведь на моих ушах не просто потоптался, а еще и джигу станцевал. Про навыки стихосложения я вообще молчу. Ямб и хорей звучат для меня как страшные ругательства. Даром, что филолог.
А еще... еще... хотелось бы написать роман. Такой, чтобы обо всем и сразу. И безумно философский, конечно же. До слез пронимающий, чешущий сердца, как неосторожный первоклассник — манту на руке. Но и писатель я не самый классный. Так, лишь пером бумагу марать. Не человек — сплошное огорчение.
Но самое-самое нужное — это, конечно, встретить N с поезда. Она ведь не ждет, не думает даже, а я — вот он я. Приехал, не проспал.
N, наверное, удивится. Вот выходит она с поезда, румяная от дороги, и сразу видит, что ей тут рады. Вот только жаль, что цветов купить не успел. С другой стороны — томик Эдгара По куда интереснее самого ароматного веника. Ну, неплохой же подарок, а?
А с другой стороны — так себе подарочек. Она ведь всего По и так прочла — от корки до корки. «Nevermore” на языке оригинала цитировать может.
Да и я сам — так себе. Чего же мне радоваться? Есть кому ее встретить. Есть кому зажечь румянец на бледных щеках. Когда он вспыхивает, подсвечивая щеки огоньком, видно все до единой рыженькие веснушки. Под мрачностью своей там, внутри, прячет солнце. Но не мне разоблачать плутовку. Пожалуй, лучше бы вовсе уйти...
Пацан сказал — пацан сделал. Или вернее сказать: «Пацан подумал — пацан сделал»? И не пацан, а мужик под солидный тридцатник. Впрочем, с вокзала убегал, как нашаливший
Читать далее...