Ах ах. Ноу комментс - как это...параллельно. Да что же такое свершилось, как опять сдвинулась моя личная ось, по какой траектории теперь проходит моя орбита? я в чьей-то жизни шрам - так, что ли, опять, да? Да где то уравновешенное создание? Где ровность и спокойствие? Я не должна бояться тебя потерять - если я боюсь, я буду привязывать, а это увеличит мои шансы появиться в списке бывших с галочкой напротив имени.
Что за чертовщина, что случилось?.. Помогите кто-нибудь. Лениво все - учиться, работать, гулять, все кувырком...
Руки. Руки. Руки, обожженные ледяной сталью лестницы, ведущей на крышу. Красные пятна отмороженной кожи проходят ровно по границе перчаток без пальцев, Руки, пересушенные уборкой, мытьем, оттиранием, отскабливанием - генеральная уборка старой кухни. Руки, взрезанные макетным ножом и покрытые клеем. Руки, уставшие и потрескавшиеся, сухие и горящие. Мечтаю о том, чтобы они были не моими.
А вчера шел снег. Шел тихо и робко, подглядывая в старые кухоньки за серыми занавесочками, из которых от закоптившейся лампочки растекался через края подоконников в промороженную улицу медово-желтый свет. Там пили чай с сахаром, и старая болонка сидела на коленях у одинокой хозяйки, печально положив взъерошенную голову с усталыми и грустными глазами на выцветшую клеенчатую скатерть. Протертый линолеум, кое-где разбитая плитка, обои в разводах... слышно, как в ванной капает вода, потихоньку подтачивая порыжевшую от времени раковину. Слышно прерывистое дыхание престарелой собаки. Слышно, как за окном падает снег - нет, он уже не падает. Он в неистовом танце несется мимо, увлекаемый ветреной спутницей-сильфидой, он пролетает мимо старинных гостиных, мимо давным-давно покинутых обитателями детских, рвет расписной шарф с шеи девушки, мерзнущей у подъезда. Она отчаянно трет заледеневшие пальцы в полураспущенных митенках, судорожно дует облачками пара на синеватые руки. Она ждет...ждет....ждет.
Она обязательно дождется.
Запотевшее окно. Маленькая комнатушка с постелью, занимающей добрую ее половину, смятая зеленая простынь. За облетевшей штукатуренной тюрьмой оконной рамы грязноватый снег, мертвыми грудами облизывающий заледеневшие к ночи улицы. Ей жарко и сохнут губы и кожа суха, словно египетский пергамент. Дыхание, сбитое недавним поцелуем, рвется с хрипотцой и гаснет на сером от темноты потолке, по которому скользят отсветы фар, скользят слева направо. Редко скользят, осторожно. Тепло его рук и губ, на хрупком восковом плече тает ощущение недавнего прикосновения. Ей жарко. Протяжный скрип открывающейся форточки, жадный глоток мартовской свежести. Замороженная весна прошла по ее легким, слегка пощекотала холодком и растворилась в раскаленном, жарком теле. Он молча протянул сигарету, и она, подвинув ногой щербатые цветочные горшки, встала на узкий подоконник в кружевных рыжих разводах и сладко вытянулась в открытую форточку. Март коснулся горящих щек и протянутых в холод, неестественно вывихнутых в плечевых суставах рук - ей едва хватало роста высунуть лицо в остекленевшую, неначавшуюся весну. Шипение сигареты, облако ароматного дыма, красное пятнышко горящего уголька. Она облизнула пересохшие губы и еще раз со вкусом затянулась, пристушиваясь к шепоту угля и бумаги, шипящих и сливающихся при одном лишь ее вдохе. Бархатный голос.
-Звезды...
И вправду, небо горело по линии горизонта, словно подожженный лист бумаги, облитый фиолетовыми чернилами, а на его полотне, словно брызги серебряной туши, растекались, мерцая, неясные, задушенные светом городских фонарей звезды.
Едва слышный шелчок - и каплей огненной крови сигарета летит вниз, в мертвые объятия снега. Его объятия...сердце сходит с ума, заходясь в бешеном ритме. Забвение наслаждения, песнь всех начал и всех песен в одном лишь поцелуе. Электрическим разрядом по коже его прикосновения, с полуоткрытых губ сорвался едва слышный стон.
- Это музыка твоей души и тела. Это музыка... жизни.
Чернильное небо словно стекало со своей основы, бледнея и тая, уступая место новому дню. Черные брызги проснувшихся галок взрезали небесное полотно наискосок. Март зазвенел тонко, хрустально, отмирая и оттаивая. И отчего-то пахло еловой, трескучей свежестью.
Overload. Overload. Overload.
Интересно, где кончается мой, мой предел? Когда нервная система наконец взорвется, как перегоревший аккумулятор, когда загнанное сердце даст сбой? Когда я превращусь в затравленное, зашоренное трясуещееся существо, жмущееся в угол при любом шорохе? Когда предел напряжения стали будет преодолен, и настанет состояние текучести металла? Когда добрые внимательные белохалатные тени вколют львиную дозу успокоительного, погрузят на носилки, словно безжизненный тюфяк, швырнут в пропахшую больницей, хлоркой и смертью машину и увезут в желтостенный рай?
Когда я наконец отдохну? Как ЕЩЕ можно пахать сильнее? КАК???
-Я хочу тебе помочь...
-Ты и так мне очень во многом помогаешь...
-.......... И все же... Если я могу хоть что-то для тебя сделать, скажи...
- Поцелуй меня..
Сегодня я ждала тебя в метро,как назло, кончились деньги на телефоне, и, поскольку опоздала сама,я бегом бежала, ожидая тебя увидеть. Но. Тебя там не было. Нигде. Ни в вагонах проползающих мимо гусениц-поездов, ни на серо-обшарпанной угрюмой платформе, нигде... Тебя не было целую вечность - 10 минут. И вот за эти ничтожные 10 минут - 600 секунд - я осознала, что я привязалась сама.Иначе бы меня не трясло мелкой дрожью от мысли, что с тобой что-то произошло - иначе бы ты не опоздал. Мои опасения отчасти оправдались, но главное - что с тобой уже все в порядке. В планах на сегодняшнюю ночь доделать графику, чтобы завтра весь день пробыть с тобой. Я знаю, что я сейчас нужна тебе. Приходится идти на маленькие жертвы.
Не надо. Пожалуйста.
Не веди себя так.
Я ведь уже привязалась.
Привыкла держать тебя за руку.
Привыкла, что ты меня провожаешь.
Когда-нибудь этого не будет.
Я знаю.
Раньше у меня и мысли не было о том, что когда-нибудь все закончится.
В моем сознании это было одно большое Навсегда.
Сейчас - это сейчас. Это не навсегда. И даже не завтра.
Только не привязывайся.
Иначе будет хуже.
А сейчас будет очень больно.
Ничего, потом пройдет.
Кажется, еще чуть-чуть, и я снова подумаю, что умею любить.
Нет, ребята, что-то тут не так. Куда опять закопалась та, которая слушала Сaprice, такая маленькая и странная? что это за девушка в черном плаще и в фиолетовом платке, обрамляющем лицо на мусульманкий манер? Кольца... Куда же делись кольца? Куда убежала гитара?...
Да это, в общем, не важно - я в данную секунду - это я. И ничего с этим не поделаешь.
НЕ ХОЧУ ходить по магазинам. Одно расстройство. Денюжки нет, а тунику из эсприта хочется хоть на стену лезь. И ведь понимаю - а собственно, а нахрена? - так нет ведь, надо, вынь да положь... А денег нет совсем. Совсем нет.
Каково говорить "люблю" человеку, которого не знаешь? Каково смотреть в чьи-то глаза и видеть за ними промороженную сталь не собачьей, - волчьей натуры? Каково каждый день быть рядом и понимать, что человек бесконечно далеко?
А мне каково. Не доверять никому и не открываться, хоть и понимаю, что надо бы.
А еще мы все очень модные и красивые. Мы ничего не едим, мы красимся так, что черты лица остаются погребены под тоннами штукатурки, мы снимаем на объектив "рыбий глаз" и светим новомодной зеркалкой направо и налево, нам голову кружит собственная крутизна. Мы снимаем совершенно банальные вещи, пряча их под тонной фотошопа, но выкладываем их на модных сайтах, на которых сидят взрослые дяденьки-фотографы, и нас распирает от осознания собственной значимости. Мы из себя ничего не представляем - однако! - мы модные до умопомрачения. Мы травим волосы разнообразными отбеливателями-отчернителями, красим, правим, зарисовываем, затушевываем, еще вот тут ну совсем капельку, и - вуаля! - новый модный манекенчик бодренько соскакивает с конвейера. Даешь плойки и анорексию! Даешь крашеные волосы и ботокс! Даешь линзы и ринопластику! - толпа в экстазе.
Зачем нам натуральная красота? Мы ведь любой суррогат сделать можем, не замечая, что потихонечку пергидрольная блондинистая крыша отъезжает куда-то по направлению к лукоморью из трех букв, куда всех посылают, но куда никто не доходит по неизвестным науке причинам.
А я сижу на крыше в шароварах, ем яблоко и заедаю шоколадкой. Я ЕМ шоколад. И пончики. И пряники. А еще я обожаю лазанью и суши. Я НЕ публикуюсь и летом хожу без косметики, и не гремлю костями, пешком спускаясь с экскалатора. Может, я не произвожу эффект бомбы, брошенной в вагон метро. Зато у меня свои волосы и своя рожа. И мне это нравится.
Бедный-бедный мальчик. Если бы ты умел ...., ты бы сейчас убивался. Если бы ты понял, ты бы уже был мертв. Если бы ты стал мной, ты бы, наверное, понял. Если бы ты знал, ты бы валялся в грязи и лизал чужие сапоги.
Блаженны неведующие.
забыть. забыть. забыть.
выплюнуть зубы
утереть кровь рукавом
идти дальше по ржавым гвоздям и битому стеклу
упасть
не заплакать. не выть. не кричать. не просить помощи.
я железная. железная. железная.
я - железная королева.
я - железная королева.
я - железная королева.
и мне никто не нужен. Обо мне не думает даже Tefal.
Нет? Тогда позвольте мне хотя бы умереть спокойно.
забыть забыть забыть забыть забыть забыть забыть забыть забыть забыть забыть забыть
теперь я тоже не умею л...
Эдуард Яшин родился в 1960 году в Симферополе. В 1978 году окончил Крымское художественное училище, а в 1984 - Харьковский художественно-промышленный институт. Член Союза Художников Украины. С 1985 года участвует в республиканских, всесоюзных, международных выставках. Автор ряда персональных выставок в Украине, России, Германии, США, участник многих престижных проектов, фестивалей, отечественных и зарубежных выставок.
Работы автора находятся в галереях и частных коллекциях Украины, России, Германии, Италии, Греции, Чехии, Канады. США, в музее современного искусства (Нью-Йорк, США).
Хочу лето. Лежать на траве и смотреть в синее-синее небо, смотреть сквозь молодую листву на синие мазки небесной лазури, смотреть до падения в эту синеву и петь. Играть на варгане, сидя на лесной поляне, петь у реки, свесив ноги со старой плакучей ивы и играя солнечными бликами на воде, которые, словно жидкое золото, будут обволакивать твои ноги и стекать с них искрящимися металлически-теплыми каплями. Умирать и рождаться заново с каждым дуновением вольного ветра, несущего с собой запах разнотравья, играющего с левкоями и белыми чепцами ромашек на бесконечном лугу. Он сдует с последней поздней мать-и-мачехи необлетевшие пушинки, и они взметнутся серебристым шлейфом и исчезнут из виду, растаяв в синеве неба. А ночью...ночью пойдет душистый, сочный, свежий дождь, а я буду сидеть у окна, там, наверху, под самой крышей, и вдыхать его свежий аромат. Мне будет казаться, что этот яркий запах, не ветер, вздымает серое кружево занавесок, и кажется, словно окно само - дышит, наслаждается ароматом лета, ароматом свежести, ароматом жизни. А наутро поднимется сонно-золотистое солнце, и кузнечики в полях встретят его своим стрекотом. Очнется первая, небесно-голубая крохотная бабочка, и ветер подхватит ее, словно невесомый лоскуток, оторвавшийся от подола платья девы Неба. А я, приоткрыв ресницы, услышу взмах ее крыльев. Я услышу шелест травы на лугу, я услышу шепот березового леса, склонившего нежно-зеленые головы и руки в поклоне величию Ярилы. И вся природа зазвучит, зазвенит в песни, подобной шаманскому пению, в единстве звуков и шорохов, сливающихся в невероятную, мощную музыку, славящую бога Солнца.
Я хочу увидеть его лицо, я соскучилась по его сияющим глазам, я устала видеть на его месте одну бесконечно серую пелену....
Аррргггх. Жизнь плавно-медленно, размеренно и хорошо течет, поэтому пока что, честно говоря, сказать нечего - в общем, как это обычно и случается. Я улетела, но обещала вернуться.
Полубогемный рокоблюз с элементами экспериментального джаза.
Снова дома. Винзавод, кофейни, Норштейн, начерталка, Мураками, Белая гвардия, восхищенное желание жить. Все как по расписанию - я скучна и неинтересна.