Средний уровень обычного человека IQ колеблется от 100 до 120 баллов. Если вы набрали больше 130 баллов, можете считать себя умным человеком, если больше 150 — гением.
Забавно)) Прошла тест) Умной назвали)
Удивительные вещи… меня вдруг посетила, и очень ясно посетила, одна ужасная мысль. В разговоре с Н. мы случайно затронули тему «Ухода», ухода, именно одного единственного раз и навсегда.
И я сказа, абсолютно по инерции:
- Это трусость!
- Не нам решать.
Эта мысль мне вбивалась в голову с самого детства. Родители у меня были набожными, верующими людьми, а потом я и сама отправилась на изучение всевозможным доктрин, в поисках истины.
Это для меня было подобно аксиоме, теореме не требующей доказательств.
Хоть и избрала пусть, сначала ученного, потом техноря, моя вера, так или иначе, жила во мне, не развивалась, но имела свое недвижимое место у меня в душе.
За последнее два дня, без особых на то причин, моя жизнь стала, как-то бесповоротно и безвозвратно, меняться.
Это началось с того, что я как-то безнадежно рухнула в глубину себя не кинув даже спасательного троса, по которому можно было забраться обратно. Может все к этому так или иначе шло, может, сложились так обстоятельства, а может это просто резкий незапланированный поворот.
Мое сознание начало медленно, но верно переворачиваться, открывая старые вопросы, которые в свое время так и остались без ответа и задавая новые.
Я начала много думать, и копаться в себе, уходя все глубже и глубже, и в один прекрасный момент, я просто потеряла эту грань, грань между реальностью и моим внутренним миром. Тактильные чувства нереально обострились, но мозг отказывался реагировать на это адекватно. Я потеряла сон.
Возвращаясь к нашему с Н. разговору. После моего машинального ответа, на меня нахлынула новая волна мыслей. Мысли хаотично бомбардировали мой мозг, не оставляя на реальное восприятие мира ни миллионной доли из несчастных 3% мозга, используемых человеком.
Одна мысль била мне точно в висок:
- Решать не нам???
- А кому же решать?
Мы живем по многим законам, я не имею в виду сейчас человеческих законов. Мы живем по законам физики, химии, генетики, это список можно перечислять вечно. Мы рождаемся, развиваемся, деградируем, умираем, и это нормальный ход истории и эволюции в целом.
- Зарождается жизнь, в чреве матери и это нормальный физиологический процесс, так почему же столько лет я ни секунды не сомневалась, что она наделена душой?
А сейчас это мысль меня так без апеляционно посетила.
- Что такое душа?
- А есть ли она на самом деле?
Буквально неделю назад, я бы ответила на автомате:
- Блажен верующий не видевший.
Кимико Йошида (Kimiko Yoshida)
Река чувств в движении
Эта серия автопортретов создает последовательность идентичностей, множество образов, следующих один за другим, возникающих один из другого, как цепочка мыслей. Это река чувств в движении, где жизнь трепещет, подобно воздуху в небе. Моей целью было представить эту серию как внутренний монолог — знаменитый «поток сознания» в «Улиссе» Джеймса Джойса. Именно в этом потоке сознания субъективные пространство и время принимают конкретную форму.
Эта парадоксальная репрезентация, стремящаяся к потусторонности образа, каждый раз представляется как невозможность, бессилие и хрупкость. Именно этот эффект незаконченности отрицает конечное значение образа в его запредельности.
Выражая непостоянство вещей и неосязаемый взор сознания
На большинстве фотографий одинокая невеста закрыта вуалью, покрывалом, фатой, чадрой. Этот покров, скрывающий ее от взглядов до благословения союза, определяет момент, когда брак еще не заключен, именно он заявляет об обещании выявления и раскрытия. Эта хрупкая ткань, которую скоро поднимут и уберут, странным образом соединяет в себе не только невыполнение обязательств и разочарование, но даже проклятие. Она выражает ощущение уникальности, тонкой чувственности, неуловимой соблазнительности и непостоянства вещей. Так свадебная фата, которая присутствует во многих культурах, является не только символом девственности — она символизирует стирание и исчезновение, нематериальность и неосязаемость.
Бесконечность цвета и бесконечность времени
Ни в коей мере не ограничивая цветовое поле, стремление к монохромности демонстрирует чувствительность к бесконечности цвета. Через бесконечные переходы слоев монохромность придает оттенок, нарастает и ослабевает, она раскрывает множественность и бесконечность пластов цвета, которые даже пристальный взгляд не в состоянии сосчитать. Количество цветов, из которых создается полихромный образ, обычно ограничено; их можно пересчитать. Напротив, монохромность дает цветовую бесконечность, которая являет собой также и бесконечность временную. <:> Единственный цвет завлекает глаз в бесконечность. Это чистое воплощение длительности, где растворяются все образы и повествования. И здесь, в бесконечном цвете, взгляд встречается с бесконечностью времени.
Раскрывая страхи детства, неправильный окольный путь
Я сбежала из Японии, потому что я была мертва. Я нашла пристанище во Франции, чтобы спастись от этой тоски. Однажды, когда мне было три года, моя мать выкинула меня из дома. Я ушла, схватив коробочку со всеми моими драгоценностями. Я отправилась в городской парк. Полиция обнаружила меня там на следующий день. С тех пор я всегда чувствовала себя кочующей, блуждающей, скрывающейся. Когда я приехала во Францию, мне пришлось учить язык, подобно ребенку, который только что появился на свет.
С новым мировосприятием, которое я обрела благодаря смене культур, и с той свободой, которую дает французский язык и структура французской мысли, в настоящее время я работаю над фотопроектом «одиноких невест», в котором раскрываю — неправильным окольным путем — страхи запуганной маленькой девочки, которая обнаруживает наследственные оковы
Подходит ко мне коллега и протягивает книгу, со словами:
- Отдаю тебе книгу, принесла, чтобы ты прочитала...
Я протягиваю руку, забираю книгу, она уходит, читаю....
"Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал..."
Судьба?
Итак, все началось с того, что 3 года назад я уехал в Европу. Эта поездка не стала одним из поворотных событий в моей жизни, ее нельзя было бы назвать ключевой или даже в целом «удачно сложившейся», однако ее последствия простерлись далеко, дальше, чем я мог бы подумать, и затронули струны того душевного созерцания, которое отвечает за цвет очков, через которые смотришь на мир. Моими очками стали гармонически слаженный механизм диоптрий, встроенных в объектив взятого напрокат фотоаппарата.
Это не было неким откровением, не являлось также и энтузиазмом в целях саморазвития, скажем, это было не более, чем выполнение четко поставленной изначально цели, и уже позже было осознанно как необходимость и часть собственного существа.
Так часто случалось, что в Париже у меня заканчивалась пленка, покупать ее приходилось в самых неподходящих для этого местах, к примеру, у эмигрантов бывших французских колоний, каковых в огромном количестве обреталось на Площади Согласия или в садах Тюильри, или даже преследующих туристов по пятам по Марсовой Горе вплоть до самой венчающей ее базилики Тайного Сердца, норовящих в искренних чувствах одарить девушек цветами, а также сумками, шляпами и брелками, после чего стребовать по 10 евро. Однако, это не мешало наслаждаться зрелищами района художников, приютивших в свое время Пикассо и Модильяни, Ван Гога и Руссо, Тулуза-Латрека и Писарро. В целом, осознание четко поставленной цели подавляло и экспрессивные итальянские восторги в Лувре, и назойливое американское жевание жвачки в соборе Парижской Богоматери, и ужасающую французскую безалаберность в гостинице на западной окраине города.
Позже, по возвращении домой, разбирая архив (высушенный на батарее и выглаженные утюгом, после того как брат принес домой один большой слепленный дождем блок глянцевой бумаги), глядя на забавных бомжей из ночных кабаре Сен-Жермен-де-Пре или на серебристых мимов у Бранденбургских Врат, появилась мысль, что засвидетельствование факта своего пребывания в отельной точке пространства не может, да и не должно являться единственной целью фотографии.
Череда опытов, поставленных дешевой (впрочем, не такой уж дешевой) японской мыльницей были в такой степени убедительны и подтверждали данную теорию, что моему восторгу от подобной находки позавидовал бы даже самый эмоциональный итальянский турист. Позже, конечно, же были и другие откровения (наподобие смысла жизни или таинства абсента), но едва ли они оказались бы способны встать в один ряд с этим. Впрочем, возможно.
К чему я это все… а не к чему. Просто так.
P.S. А все ж, какая банальность…
ПАМЯТЬ КРОВИ СИЛЬHЕЕ ПАМЯТИ УМА
Искусство никого ничему не учит. Оно выражает. По пословице "У кого что болит, тот о том и говорит". Это закон.Закон этот равно верен для любого произведения, неважно, что думает по этому поводу автор, неважно, что говорят о его произведении.
То же и Янкины песни. Hе декларация, не прокламация, а "детский крик за углом"-- вот образ этой поэзии. Да, поэзии; а почему русская поэзия 60-70-80ых-...годов приняла вот такую форму - вопрос отдельный. Да, детский
крик, детский плач, не от ума, не от большого сердечного опыта, а, скорее, от болезненности его. не плач ребенка, у которого отняли шоколадку, а адский вопль из квартиры, в которой висит только что убивший маму папа, а
орущее существо не может дотянуться до замка, чтобы выйти.
Русская поэзия 60-х -- 70-х выразила надежду. Русская поэзия 80-х и дальше выразила... нет, не отчаянье,-- похоронный плач. По убитой и самоубитой и доедаемой Родине, которую не вернет нам ни поп-шлеп под балалайку,
ни театрализованная пляска на костях запорожцев.
Эта поэзия названа "рок", но имеет мало общего с тем, западным, который умеет блевать и плевать, но не умеет плакать. Ему нечего оплакивать, потому что они не имели того, что мы потеряли.
Русь постигла судьба Атлантиды. Мы перешли в другой эон. Колокол теперь звучит не в городе, а над ним. И мало тех, кому он что-то говорит. Мы забыли, мы потеряли, у нас утонуло, сгорело все, но память крови сильнее памяти
ума, и поэтому мы воем, ноем, кричим, скрипим зубами, потому что потеряв -- не обрели. Мы не знаем сами, о чем кричим, и мало кому из нас удается вспомнить. Обломки разбросаны между Питером, Иерусалимом, Парижем и Тверью.
Б.Г.
Порой умирают боги -- и права нет больше верить [438x212]
Порой заметает дороги, крестом забивают двери
И сохнут ключи в пустыне, а взрыв потрясает сушу,
Когда умирает богиня, когда оставляет души
Огонь пожирает стены и храмы становятся прахом
И движутся манекены не ведая больше страха
Шагают полки по иконам бессмысленным ровным клином
Теперь больше верят погонам и ампулам с героином
Терновый венец завянет, всяк будет себе хозяин
Фолклором народным станет убивший Авеля Каин
Погаснет огонь в лампадах, умолнут священные гимны
Не будет ни рая, ни ада, когда наши боги погибнут
Так иди и твори, что надо, не бойся, никто не накажет
Теперь ничего не свято...
(1985)
Классический депресняк
Кругом души от покаяний
Безысходности без движений
Неподвижности без исходов
Неприятие без воздействий [500x375]
Нереакция до ухода
Неестественность черных фобий
Легкомыслие битых окон
Светлоглазые боги глохнут,
Заражаясь лежачим танцем
Покрываясь стальной коростой
Будут рыцарями в музеях
Под доспехами тихо-тихо
Из-под мрамора биться долго
Обреченности и колодцы
Подземелья и суициды
стынут реки и ноги мерзнут
Два шага по чужому асфальту
В край раздробленных откровений
В дом, где нету ни после, ни вместе
В рай без веры и в ад без страха
А я мечтала об отпуске, чтобы сорваться и куда угодно… Хотела за границу во все страны сразу, хотела на море, лучше океан, хотела вся полностью и без остатка, чтобы подумать, чтобы побыть одной, чтобы понять…
Но я опять же «вдыхаю обстоятельства», свои обстоятельства… и нет отпуска и океана нет… Нет, ну он конечно есть, только без меня, а у меня есть куча незавершенных дел, неадекватный начальник, хлыщущая из носа кровь и вечный недосып. Приедет сестра и станет легче, я очень в это верю, а потом приедет отец и я, наверное, возьму пару дней отпуска, и может быть, мы наконец-то поговорим. Очень нужно поговорить, очень давно не разговаривали, не так вот просто, как дела? Как работа? А по душам, чтобы из глубины и на чистоту. И может быть что-то измениться, я хочу в это верить. А пока какая-то пустота и безумный гул в голове, и я не слышу ни одной своей мысли, иногда даже не слышу биения сердца. Иногда мне кажется, что оно давно уже остановилось, но оно медленно, тихо и очень верно отбивает минуты моей жизни. Интересно, а, сколько будет у меня таких минут? А сегодня только среда, очень болит голова, очень… Наверное нужно просто поспать и обязательно дожить до пятницы и все будет хорошо! Ведь ничего страшного НЕТ!