Низкие полотнища небес белой пеной сыплются на подсохшую земную корочку. Я стою в дивном поле, куда не глянь - везде непроглядная мгла, нет ни конца, ни края. Куда мне идти? Куда двигаться? Где же мой путь? Опускаюсь в мягкий сугроб на колени, прижимая к груди самое дорогое, что у меня есть - маленький теплый огонек. Еще немного и свирепствующее небо потушит его, еще чуть-чуть, и этот свет исчезнет, потому что больше нету сил бродить по этому полю в поисках очага. И я замираю в оцепенении под градом ледяных пуль, сохраняя ласковое тепло без надежды на спасение, просто потому что нет сил разжать руки. Может быть нет никакого пути, и я уже пришла, просто мой очаг давно замело?

Иногда мне мыслится, что моя жизнь это бесконечно разветвляющаяся артерия вероятностей, по которой я передвигаюсь маленьким эритроцитом, не ведая последствий каждого нового выбора. Впрочем, кто знает, как все происходит на самом деле? Решаешь ли ты сам, куда свернуть на новой развилке, или весь твой путь определен заранее, и тебе остается лишь исполнить тот крошечный параграф генетического кода, который отвечает за твое передвижение.
А может быть все гораздо интереснее. Допустим, ты сам заранее определил свой путь, участвовал в разработке программы жизнедеятельности организма, лично наполнил русла артерий тысячами эритроцитов, потом влился в этот поток, и теперь движешься, задавая бесконечные и бессмысленные вопросы о смысле жизни.
Потому, возможно, человечество тщетно пытается понять Создателя обычными методами. Одни беспрекословно верят, и в вере своей так слепы, что позволяют управлять своим мышлением тем, кто превращает сакральное в религиозный культ. Они размышляют о Боге в рамках, установленных коварными жрецами. Приводят различные не связанные друг с другом факты под общий знаменатель, обосновывая не веру, но религию. Другие, понимают несостоятельность выпестованного культа и идут в противоположную сторону, попадая в итоге в тот же капкан, что и первые. Они пытаются опровергнуть религию, разоблачают церковь, не замечая того, что все время отталкиваются в своем отрицании от ее учения. Без верующих не будет и атеистов.
В итоге мы имеем две противоположные позиции относительно одного предмета. «Да» и «нет», белое и черное, плюс и минус, у всех них есть нечто общее - граница, точка отсчета, относительно которой выстраиваются векторы развития. Не в этой ли грани следует искать ответ на вопрос о Создателе?

Слова Beatam-Mariam
Mузыка Aliss

Кошачьи зрачки из темноты,
Я вижу, как сходит с ума этот мир,
Я слышу снаружи себя шумы,
Скрипят половицы, в них ноты внутри...

В этом безумном клеточном мире,
что тщится покинуть меня в пантомиме,
ломаются пыльные марионетки,
им страшно, их держат в руках очень крепко,
Мне этими нитями срезали крылья,
И я опускаю обрубки бессильно,
Но я улыбаюсь чернеющим глазом,
Мой голос сочится удушливым газом,
Я знаю где выход, идем...

Белое, серое, черное,
Я маску рисую из рваного облака,
Всё - лживые факты
Лишь в сказках хранится реальная правда.

В этом безумном клеточном мире,
Что тщится покинуть меня в пантомиме,
Слепы беззащитные марионетки,
Их мысли навязаны им крепко-крепко,
А я продолжаю держать твою руку,
Я знаю как можно пробраться наружу,
На цыпочках, шепотом текст набирая,
Скользнем с мониторов с тобою в реальность
я буду с тобою, идем...

Окончен день, последний луч погас
Я прячу взор своих кровавых глаз,
Бреду скозь сеть искусственных огней
По трещинам в механике людей

их жизнь течет по хрупким проводам,
их запах гонится за мною по пятам...
прикованы к мерцающим экранам,
Искусственные люди тут и там...

Фальшивых истин цифры подо мной,
Я вижу только "единицу" или "ноль".
Что им еще предложит паутина -
неузнанный изысканный контроль.

Зрачки расширены, наркотик так хорош,
Что никогда из плена не уйдешь,
Так сладко информацией кормиться,
Пускай там вместо правды чаще ложь

Но знаю я, постигнувшие власть
пируют своих на ресурсах всласть,
скрывают сытостью свои гнилые лица,
у них мне есть чем вдоволь покормиться.

Восторг на лицах, страсть, рефлексов рой -
я, потерявший смерть, для них живой,
Их бог, кумир, их пряник и их плеть -
Немёртвый жнец, я вам дарую смерть

Меня пригрела ласковая осень,
Пролившись карим солнцем на траву.
В листве лесной оранжевая проседь,
Вздымает ветер грудь, и я живу...

Сплетеньем душ мы держимся упрямо,
Не отпуская рук, глаза в глаза,
Лежим, взметая листьев покрывало,
Роняя перья крыльев в небеса

Бессмертие отдав за миг блаженства,
Оставив время плыть куда-нибудь
Мы растворились в вечном совершенстве
Простой мечты - к любимому прильнуть

[700x525]

Я пила твои глаза, полные до краев. Щемила цементное, восклейменное собственной болью, сердце.
Жадно проглатывала крупные каре-зеленые капли, стараясь не проронить ни слова.
Серая галлюцинация, претендующая называться моей жизнью, пыталась оторвать меня от бесподобной трапезы. Асфальтовое пальто города в мокром песке, влага и слякоть застоялись в складках, но и он, радостно насвистывая, вонзал в меня свои безликие тени, пытаясь отнять последние секунды блаженства.
Что мне призрачные тревоги, когда внутри разливается живительное тепло, во рту чуть сладкое, почти мятное послевкусие, и где-то в туманных грезах просится наружу память о прикосновении к твоему запретному, несуществующему, но томительно чуткому теплу...
Стремительно насытившись твоей непривычной щедростью, я теряю рассудок. Чую, что в карандашах моих мыслей следует очинить грифели, но собственные ладони - бумажные и нечувствительны к лезвию пальцев.
И я безвольно наблюдаю как восторг выплескивается сине-черным потоком, льется наружу сквозь кожу, окрашивает акварелью морщинки в уголках твоих глаз, как вся моя суть срывает запреты с петель и несется на волю. Во мне слишком много океанного цвета, но мало рыжего теплого золота, и нет конца моему откровению... В едином потоке уносится в вечность пыль с выщербленного цемента, и я бреду босиком по разломам перрона под лучами последнего каре-зеленого солнца...

Я стою на станции метро, глядя в чернеющий, засасывающий любопытные взгляды, тоннель. Так же как все обычные люди я высматриваю в этой черноте приближающийся поезд. Также как и все я жду, слегка скучающе рассматривая людей на платформе, нетерпеливо поглядывая на часы, поправляя одежду, будто мне есть дело до мнения окружающих...
На первый взгляд я все делаю как надо, как полагается, как обычно принято себя вести, если ты человек и у тебя бьется обычное человеческое сердце. Я могу чрезвычайно убедительно показывать сотни эмоций, выражать различные состояния душевного движения за единственным небольшим уточнением. Я всего-лишь имитатор человека. Всего-лишь существо, играющее роль человека. Играющее с самого рождения и до самой смерти.
Со мною бывает либо очень легко либо чрезвычайно сложно, и все это зависит исключительно от меня самого. Я сам решаю как вести себя в какой-нибудь ситуации, как реагировать на какой -либо раздражитель вокруг себя. Я решаю какой образ жизни мне вести сегодня, а какой завтра. Я всегда нахожусь в разной роли. Сегодня я заботливый и учтивый, завтра я колкий и раздражительный. Сегодня мне хочется сделать карьеру в области науки, а завтра я буду меланхолично жаловаться на мир, в котором лишь я один непонят остальными серыми штампованными куклами, в котором лишь я один - человек, а остальные - просто фальшивки.
Каждая моя роль расписана внутри меня с мастерством, которому позавидуют самые искусные актеры. Ибо они лишь пытаются быть имитаторами, а на самом деле они периодически забываются, начинают жить своими ролями и чувствовать по-настоящему. В этом их слабость. В этом их сила. В этом наверное их человечность.
Я способен отрешенно говорить о Боге как о философском допущении, и меня совершенно не беспокоит мнение самого Бога на сей счет. Но при этом я могу приходить в церковь и смиренно каяться в своих греховных порывах.
Когда я нахожусь в театре, кино или погружаюсь в интересную книгу, я могу даже забыть на мгновение о том, что я не умею чувствовать и начать имитировать уважение, любовь, зависть и жалость с героям. Мне даже начинает казаться, что я действительно умею любить...
Как я мил и любезен, когда притворяюсь, что влюблен! Мне нравится это состояние, я люблю наблюдать восторженный блеск в глазах очередной жертвы, угадывать ее мысли, слушать о ее мечтах и планах, жертвовать несущественными вещами, которые кажутся ей очень важными, от чего ощущение моей жертвы приносит несказанное внутреннее удовольствие.
Мне кажется, что я умею ждать, умею дарить в ответ море нежности и ласки, чувствовать обиду за то, что мне самому никогда не подарят столько же любви, сколько я - щедрый и бескорыстный дарю каждый миг.
Имитировать всегда очень просто. Всегда удобно притворяться таким, каким тебя хотят видеть. Всегда приятно играть с чувствами окружающих, провоцировать их на какие-либо поступки и наслаждаться лицезрением. Так здорово имитировать счастье и улыбаться искренне и открыто, так, чтобы все вокруг были уверены в том, что ты не просто счастлив, ты пытаешься поделиться счастьем со всеми вокруг. Как приятно ходить с мрачным лицом, отказываясь принимать какую-либо помощь, и делать вид, будто мужественно борешься с внутренними демонами, но продолжаешь делать свое дело... Как весело смотреть со стороны на тех, кто считают, что дороги и нужны тебе, и что они могут управлять тобой как пожелают, потому что обладают над тобой некоторой властью.
Люди такие забавные, особенно когда увлекаются...
И вот теперь я смотрю в чернеющий тоннель. Я абсолютно бесстрастен. Я привычно выражаю эмоции как надо, по правилам, допускающим определенную имитацию человечности. Вижу знакомые огни поезда и в моих глазах блеск, по которому можно догадаться о нетерпении и удовлетворении. Огни приближаются, люди вокруг начинают чуть заметно вторить мне, переступать с ноги на ногу, подходить ближе к краю перрона, выстраиваться в очереди, предвкушая момент посадки.
Сейчас поезд плавно подойдет, раскроет двери, и толпа хлынет наружу и внутрь, будет заполнять пустоты внутри душных вагонов и растекаться струями по перрону. Потом начнут мелькать станции, лица, глаза, губы, руки, прикосновения, звуки. Такой пестрой лентой и проносится наша жизнь.
Я продолжаю держать лицо, уверенно и спокойно, глядя прямо перед собой. Так здорово не зависеть от глупых эмоций. Даже совершая ошибки ты тем не менее знаешь, что совершаешь их намеренно, ибо так нужно поступать для того, чтобы оставаться человеком. Лишь одна мысль острым краешком колет сознание...
Я ведь так никогда и не был настоящим человеком... Я всего лишь зеркало, холодное и пустое...
Я понимаю, что это и есть мой предел.
Предел моей человечности.
Я закрываю глаза и под крики окружающих делаю шаг вперед, прямо под несущийся состав...

Что делать с тем, кто яд в меня вонзает?
И там играет
Там раздирает
Уничтожает
все то, что было важным для меня
Меня ломает
меня меняет
Все пожирает
в бесмертном пламени ревущего огня
но охлаждает
но возрождает
освобождает
от ложных ощущений бытия
и возвращает
и наполняет
отпускает
в скитания найти свое второе "Я"

Взгляд бронзовый с зеленой канителью
Коснется слякоти моих безумных глаз
И губы жадные чуть влажной акварелью
Мазнут мои, в желании проказ

Стон пальцев эхом проскользнет по коже
Бесцветную рисуя страсть на простыне
На снежно-хладном бесконечном ложе
Внутри меня, сквозь плоть или во вне

Плотоядные взгляды облаков ласкали нежное упругое небо. Острые ветви царапали его бесконечное обнаженное тело, удерживая его, мечущегося в экстазе от сладких укусов солнечных лучей. Земля страстно и жадно вдыхала его влажные холодные запахи, приглашая окунуться в свои укромные темные пещеры, томимые вечной жаждой...
Соки деревьев пульсировали в одном священном ритме, вздрагивая от солоновато-густых брызг ледяных сталактитов. Снег, съежившись под ненасытным жаром солнца, рыдал от нестерпимого восторга... Наступал миг великого постижения самой сути Бога, откровения его любви...

Напиши мне стихи...
Я давно не ласкала свой взор чужими словами,
Вытки мне покрывало из символов и светлых снов
И укрой мои кудри, сбегающие за ветрами,
Что кокетливо танец с дождями куют меж миров.
Напиши мне стихи...
Я хочу утонуть в новых рифмах и новых звучаньях,
Погрузиться как в муть твоих глаз в бесконечность души,
Захлебнуться речами и мыслями в чьих-то страданьях,
В чьих-то радостях видеть свои чудеса и мечты.
Напиши мне стихи...
Это много и мало, но этого мне не хватает,
Не хватает руки, по бумаге иллюзий скользящей легко,
Образ знаков и рун над иллюзией этой витает
Близко ли тает он или вновь далеко-далеко...

Весна уже идет, бирюзовая, прозрачная, бурая, темная, светлая, влажная, свежая, вечная, нервная... По морю, сквозь ледяную воду, густую и тягучую как жидкое стекло, все дальше и дальше за озера, за болота, сквозь мокрые испуганные солнцем ветви, сквозь сьежившийся снег, сквозь мягкую принимающую в объятья глину, по мерзлой, оживающей и раненой почве, по теплым прелым листям, по мокрому асфальту, стекая по проводам, блестя на солнце, заигрывая с бездомными собаками, вскипает, поднимается, открывает глаза, делает вдох, улыбается ветру и солнцу, раскрывая объятья ветру и даря саму нежноть всему миру.. весна идет идет по дорогам городов, взглянет в глаза, и ты болен ею, шепнет на ушко и ты покорен ею, коснется щеки и ты теряешь покой навеки, идет медленно, плывет медленно, надвигается неизбежно, неуклонно, непрерывно, сметает все, не терпя сопротивления, весна идет... все ближе, все ярче, все острее, все больнее, весна идет, все меняет, переламывает, перебарывает, весна идет...

Отдайте мне под мой контроль все смерти мира
забейте камнем чудище, что я зову душой
Пока обрубками оно не начало разбрызгивать свой гной
Оно одним своим существованьем вас оскорбило.

В нем кровь прозрачна, чистая от жизни и от грез
В нем нету глаз, их вырвали за то, что в корень зрила,
В нем лед и тьма мне муки заменила,
В нем нет стыда, нет слабости, нет слез.

Пока теку я в нестерпимых водах Нила.
Глазницами воткнувшись в низкий небосвод,
Руками кол в груди сжимая, ухмыляясь во весь рот
Я бешено храню все счастье всего мира

Цифры, буквы, значки и знаки препинания, зашифрованные, перешифрованные и расшифрованные потоки информации. И вся смято, свито в один клубок символов и значений, смыслов, подсознательных и тонких, настолько что едва угадывается смысл, разве что интуитивно. Звуки, буквы, голоса в голове и все это лишь отголоски нас. Воплощения, жалкие подобия нас и наших мыслей. Это даже не образы, это всего лишь слова. Что такое речь? Магические ли это обереги, проклятия, наветы или всего лишь ложное сокровище, данное нам не в награду, но в наказание, чтобы спровоцировать нашу деградацию?
Ты звучишь рядом, в моих ушах, а на самом деле находишься далеко за тысячи километров. Мы пьем виски с молоком, наслаждаясь прикосновениями слов как губ, лаская друг друга символами и буквами как реальными горячими и нежными пальцами. Ты смеешься, и электричество доносит до меня твой смех, такой неискусственный, будто живой. Но смеешься мне не ты, смеются надо мной приборы, сигналы, линии, провода и шины, смеется физика и механика. И я улыбаюсь в ответ, рефлексируя как собачка Павлова.

Мир, в который мы пришли по льдистым дорогам замерших рек, был тих и беспомощен. Это был странный город, разрушенный и тихий. Тишина , казалось, вьелась в эту обглоданную солнцем траву, в эту сухую землю, в ржавые краны колонок на улицах... Пожилые пары мирно прохаживались вокруг нас. Здесь были семьи, счастливые, по-весеннему гостеприимные, что так не вязалось с местными руинами.
- Посмотрите, ну разве не чудный дом? - все щебетала милая полная женщина, и мы глядели в пустые глазницы окон, на разбитый кирпич и балки, по которым ходили на втором этаже, словно не замечая неудобства. - Вот это дом председателя. Не правда ли, милая идея - завести плющ. Ах, каой чудный дом, и ведь второй этаж такой легкий, почти невесомый, и вот этот плющ... Я вот тоже подумываю о том, чтобы достроить второй этаж. - Ты удивленно поднял бровь, наблюдая перед собой лишь фундамент от дома, внутри которого стояла старая разбитая кровать, едва прикрытая ветошью. Рядом копошился в пыли старик, что-то напевая себе под нос.
- Вы разве не видите? - не удержалась я
- Чего, милая моя?
- Что вокруг нет ничего, ни прекрасных домов, ни садов, ни плюща, здесь только пустошь, развалины былого города. Ваш мир - иллюзия, мираж, дымка, фантазия, называйте как угодно!
- Что вы такое говорите? - рассердилась женщина. - Как вы смеете называть нашу жизнь - пустошью? Здесь все - настоящее, ну как же вы не понимаете!
ее голос удалялся и удалялся, пока вовсе не растворился в тишине. Как оказалась, она тоже была лишь видением.

Поэт, презренный, дай поведать
Тебе души моей скрижаль.
Я ненавижу твою бренность,
надменность, ложную печаль,

Безмерье чувств к себе, актерство,
ревнивый поиск средь своих:
"кто лучше смог", "опять позерство",
"Да как посмел он", "что за стих"...

Своим творением бездарным,
нарочно раню я тебя,
Я жажду вызвать состраданье
К тебе, ошибке бытия...

Мокрые клетчатые листочки моих непосланных писем ранеными птицами кружились в воздухе, медленно погружаясь в пропасть...
Я знала каждое слово, каждую букву, я помнила эти слезы сквозь расстояние и время. Каждая черточка была выбита не на этих глупых листках, она была вырезана на моем сердце... бесчисленные "mio solo consorte", "mon amour" смешались ветром с тысячами историй. Я слышу шепот каждого описанного дня, в них лишь одно неизменно, "скучаю","надеюсь", "верю"... Все надежды оказались на дне этой пропасти, все слова, вся боль и вся вера. Я тщусь написать прощальную строчку, ибо пятьдесят пять капель уже упали на землю.
Сказки ломаных веток и растоптанных листьев остались мне в награду.
Они помнят все, они знают все...

сердце заперто на замок,
занозу не вынуть, боль остается,
Рвешь свою душу в кровь,
не удается...

и ты кидаешься вновь,
вперед на тернии, насмерть, навзрыд
крошишь в щепки любовь,
и сердце болит...

пьян, весел и горд,
с твердо поднятой головой,
стреляешь мечтам в лоб,
своей рукой...

злым оскалом хранится,
под маской растерзанный лик,
заноза в твоем сердце
навеки болит...

посвящается одному другу, у которого сейчас трудные времена

Порой описать то, что происходит в собственной душе так же трудно, как изваять скульптуру из воды. Выкристаллизовать каждый излом, каждый изгиб из жидкой прозрачной субстанции... Ты собираешь пригоршни слов, а они просачиваются сквозь пальцы, утекает смысл, растворяется острота мысли... Ты продолжаешь, пытаешься, но тщетно. Вновь перед тобой лишь пенная лужа. Но вот кто-то из-за плеча шепчет заветную формулу, и все складывается само собой, искрится, блестит, переливается, идеальное во всех отношениях. Ты опустошен как сосуд из под мирры, но чувствуешь лишь неудовлетворенность, словно не ты только что сотворил чудо, не ты - творец... ведь ты, как всегда, был лишь инструментом...