Настроение сейчас - ват(т)а
...Этот праздник пройдет и улетит прямо в небо, туда же, где оно сейчас пережевывает разноцветные салюты, отплевываясь искрами. А потом дети, опережая родителей, падая и раздирая коленки, прибегут из центра на окраину. И как пить дать – насколько пар останется в машинах этой ночью, а наутро, преодолев физический барьер взрослости, будут стыдливо смотреть в вопрошающие родительские глаза… И сотни выбитых зубов не соберут сломанными в пьяном недопонимании пальцами на напряженных руках – как обычно и бывает.. А проснувшись в середине дня и окончательно поняв, что потерял день «после», город потихоньку начнет отходить от гуляния. Цитрамонами и рассолами.
....Уверен, заходит единственный автобус с разговорчивым шофером, который звучно Окает, засобираются с раннего утра рабочие на шахту неподалеку, с самого рассвета стуча ладонями друг об друга и сверкая огоньками сигарет, закричит матом по всей улице маразматик-дед на своего хитрющего беспородного пса-ворюгу…
....А где-то через неделю к одинокому дому с вечноиграющей на всю катушку музыкой подъедет вызванный соседями патруль из двух антиподов – худого лейтенантишки Гвоздя и двухметрового гороподобного Комода, со спины напоминающего живой аэродром… Они обязательно бесцеремонно зайдут в дом и, поднявшись на второй этаж, увидят подвешенную над ванной за раскинутые руки двенадцатилетнюю девочку, из-под срезанной ниже пояса кожи стекшую в водопровод. И Гвоздя непременно вырвет в кожано-червиво-гниющее месиво под раковиной. А Комод убежит открывать окно, но тоже не успеет, увидев в углу комнаты насаженную на железные штыри расчлененную женщину наподобие новогодней елки, возле которой на расстоянии вытянутой пуповины будет сидеть её не успевшая родиться дочь, а поверх сгнившей «елки» будет радоваться разноцветная гирлянда, из глубины глазниц и рта отдавая наиболее яркий свет – радуя кормящихся белых «гостей»…
.... Отойдя от увиденного, патрульные спустятся в гараж, где точно найдут за столом юношу, сидящего на стуле над полным коричнево-бордовым ведром, исполосанного с ног до шеи лезвием, кончиком разлагающегося носа смотрящего в тарелку, на которой, скрестив пальцы, будут лежать две его кисти с проткнутыми надписями «мать» и «сестра» на запястьях. Столовые приборы по бокам, трупный смрад сладостью в голову, визжащая циркулярная пила и рукоятка отвертки, торчащая из желтой каски со словом «отец»…
Гвоздь с силой бросит молотком в магнитофон – и гитарный рев Cannibal Corpse, икнув помехой, прекратится, оставив наедине со скульптурами отчаяния.
....А наутро обе местные газеты обязательно напишут, что “Cатанинский металл подтолкнул школьника на нечеловеческую жестокость”. И каждый горожанин будет вносить по крошке информации в коллективную «базу»… Так, что к концу недели родители решат, что дьявол передается через колонки и запретят детям музыку и телевизор на долгий-долгий год…
А ужас никого не покинет, предсказуемость, тревога и вечные оглядывания, кресты пальцами и мольба, ночные кошмары, видения, боязнь темноты и страх перед соседями, галлюцинации – все останется, только «молчком»…
....И только маленький угольный заводик, круглосуточно гудящий неслышными звуками частотой 5-10 герц, будет все знать и молчать… Конечно же!
Это цитата сообщения Monetki Оригинальное сообщение
абстрагируйся.
- здравствуй, ксюша А. абстрагируйся от того, что ты ксюша А. представь, что ты лист салата.
- здравствуй, лист салата. абстрагируйся от того, что ты лист салата. представь, что ты лось.
- здравствуй, Лось. пошел нафиг.
Настроение сейчас - настороже
Штилевое куполоподобное пустое облако - только целлофан оболочки и ничего кроме, состоящее из тех вещей, которых я не умею. Тех, что обычно выходят "на раз", но иногда и не у тех, и по бокам, и вообще я пошел пить воду, задумавшись не о том и поймавшись на крючок неполноценности... Что еще из того, что циклично и знаешь, что обязательно повторится, нельзя держать в руках? Любящих людей? Ненависть? (не)понимание меня? скрывающее суть поведение? (поподробнее?...хотелось бы. только стартер почему-то очень странно работает, толкая. Просто слишком. Значит, неправильно.).
Я много раз любил депрессию, когда она была и, особенно, когда ее не было, но на была необходима. Сейчас период штиля. Времени, когда во мне очень легко разочароваться, самый благоприятный момент, когда будет больнее всего. Вакуум в голове - это не просто свобода, это тьма. Туман с чудовищными лицами, которые сам додумываешь. Это анабиоз, где с толкача толка не будет, если система не станет целым. Это как рвать пустым желудком...
/вместо того, чтобы сидеть ночью, обчеркивая неудавшиеся фрагменты текста, уходя вглубь головы, "где еще тепло"(с), а днем за собой не замечать абсолютно ничего и не париться по этому поводу/.. слишком просто вышло.
дерьмо вышло. ладонью по бетону в отражениях разорванного рта неба.
А я буду смеяться, громко смеяться... "Дальше - тишина", да, Катарсис? Её слишком, через дохуя переливается, пока ты клиньями вбиваешь себе в голову то, что так быть не должно и чем глубже, тем громче... "Дальше - тишина"(с), в которую попадаю через разрываемые перепонки, что повиснут, как забытое белье, натягивая веревки, опуская их, как стареющие жилы... Уже разорваны. стараюсь оглушить голову так, как и уши, но они разделены. Дальше - осознанная тишина. Под видеоряд сломанных на скорости позвоночников.
Настроение сейчас - Restless skypainter
Улица смахивает на разжеванный и выплюнутый счастливый билет из вчера, светло-коричнево и зеркально затекает в глаза и закрепляется, ввинчивая саморезы событий в выбранную цветовую гамму. Сегодня мало глаголов и прилагательных, но зато полным-полно деепричастий и наречий. Куда бы ни держался путь, он будет омрачен.
Да. Самое неприкрытое уродство лучше всего появляется в любимую погоду под позванивающее в мозг «хаха» из области локтя. Приятная постболь от самого себя. От того «себя», который на многое способен, а не от плетущегося вперед туловища… Лица вокруг будто специально свернуты набекрень, схематично выдавлены в куске искусанного большими челюстями (чтоб голова вместилась) воска и наспех раскрашены гуашью без белила. Может, это смог, смысл бестолкового пути с сумками-гирями по разные стороны позвоночника, реакция на меня? Может, от-зеркал-ивание?...
Свинцовые капли отстучали утром, сейчас они, как подвешенные на разноячеистой трехмерной сетке из лески, бьются в тело с каждым шагом, оставляя вмятинки и токсичные мыслишки... Я сам себя хлещу свинцом. Идя мимо мясополиэтиленовых полей, слабоалкогольных родников, беспроигрышных лотерей с джекпотом «Лох», бетонных змей, ползущих вдоль дорог в бесконечность или ноль… В нос попадает нитка гнили, швом стянувшая дизельный выхлоп стального пса с битком блох; голова теряется в порыве ненависти_на_секунду, мозг сокращается синхронно с сердцем, под 110 ударов в минуту.
Внутренности хотят хоть бы одну пропаханную борозду в наспех выбеленном небе (к чему готовились? К приезду генерала, что ли?), хоть одну неточность, что уведет в глубину, хоть один взгляд, даже из лужи вверх, который бы разрядом сгенерировал сбой... Транс, будто вечно отталкиваюсь от пирса, но ни эффекта, ни возвращения. Мысли – представления о Ничём… Похоже, у всех вокруг та же история о книге с пустыми страницами, которую надо обязательно прочитать и повторить, Ничего не меняя. Или о двух взаимоопровергающих правилах, что нужно беспрекословно соблюдать, иначе – чужак. Глупец.
А на дороге, прямо по центру, чуть поодаль от фарша раздавленной собаки, лежит пластиковое сердце, бьется, выбрасывая на асфальт цементно-серую кровь(?). Вертится *все-таки вертится(с)* и…изуродованное черными волокнами и трещинами, наконец-то останавливается под желтой маршруткой, развозящей декорации в офисы, манекены – в торговые центры, товары – на базары… Резиновый шлёп – и блин, изрыгнув прощальный пузырь, сливается с сырым покрытием.
…С горизонта стартуют ракеты, открывая в литом небе идеально круглые голубые люки. Они без боеголовок, взлетают просто от привычки их запускать. Ведь все взорванное – тут. В убежденной за тебя, меня и вас дымке, скрывающей ровные углы насупленных балконами десятиэтажек.
Настроение сейчас - антипросвет
Я пытался распахнуть створки и вылететь наружу со своего 9-го этажа, но там все еще душнее, чем внутри; я впивался ноздрями и глоткой в еле открытую форточку, однако из нее лилась кислородно-зариновая смесь, я надеялся надышаться из духовки газовой плиты, но это только взрывало мозговые клетки, отправляя туда же и все стремления (порывы? потенциалы?) что-то из них извлечь.
Любыми...нет, все равно, какими поступками, даже входом и выдохом, даже, черт с ним, утренним ударом об стену, внедрением в пластмассовые миры и поиском вкусной крови, просачивающейся сквозь синтетическую оболочку, я искал тайное окно.. МОЁ собственное тайное окно, давшее бы надышаться и надышать в него. Приступ желания быть автотрофным, не стесняясь вырабатывать кислород...когда-нибудь, когда прекратится об этом речь, когда слова разбегутся совсем по иным фразам с другим смыслом, а глаза станут выискивать из воздуха капли другого размера, может, я прокляну эту идею (или стану таким).
Впрочем, многие об этом мечтали, еще больше просто хотели, плывя даже без весел, а абсолютное большинство целились в ближайшие цели (которые, вроде, должны бы к Чему-То вести) - и....?
Но кто же, какая тварь попробует сказать мне, что делать кислород из испарений - это бестолково и уродливо? Спросите и кленов и каштанов, а потом достаньте из могилы Ремарка и устройте "допрос с пристрастием"..
Выжидать, поглощать, взводиться, работать, очищаться, бросаться в наркотики, любви и нереальности мягких застенков - куча рецептов есть, было и будет, но не оттого, что это выход, а просто потому, что вопрос уже был задан, а не отвечать как-то не с руки...
Если бы бог вставил кому-то при рождении как часть тела именно тот инструмент, который дал бы возможность найти себя, то, боюсь, пугливые полоумные акушеры забили бы младенца-"урода" до того, как очнулась намучавшаяся мать... Да и делать "богов на земле" сам-то Господь не привык... для таких мелочей хватит и мизерного человеческого "мнения" - копии с копии, за которую при случае можно сгореть на костре.
Настроение сейчас - drone
Очень интересный момент - появляется у меня что-нибудь, и я сразу же перестаю стремиться. Почему я не могу писать, когда у меня наконец-то появился интернет, почему не могу получать кайф от того, чего давно хотел и заимел наконец-то? почему вместо удовлетворения внутри пустота, парализующая все органы чувств?
А гиблое дело, тем не менее, все не бросается... правда, выглядит попытками лезть на стены без рук и ног.
Моя молодость. (можно называть ее беззаботным детством, можно туманом, адом... - кроме песен "Браво" и нескольких личных моментов, мало чего оттуда помню)... Нашел, наконец...
Настроение сейчас - мостовая. сочувствие запахам
Луна ждала, потихоньку начиная остывать. Её бублик звал, подмигивая черной дырой посредине, серой синевой она крала все, что попадалось под руки-векторы: у пустынь – желтизну, у земли - волосы, у сов – покой. Слегка прерванная вороньей кляксой, продолжала глазеть, серебря шерсть, подливая топливо в тлеющие глаза, расширяя горизонт, как бы заглушая этим низкий ступ и лязг когтей... Она озвучивала целые веки наших общих воспоминаний, сжигая заживо щедрые жертвоприношения, разгрызая зубами стаи мясо в пыль, взяв за плечи, толкая наземь…
Стволы колосков были спрятаны и мирно посапывали, ожидая дня и новых жертв для себя, плотоядных растительных одноногих стрелков, навечно привязанных всем войском к одной точке – маленькая цепная армия, поляной среди выжженного солнцем ландшафта… Она шла и мимо них тоже, отводя нос от капавшей с переспевших яблок серной кислоты. «Так глупо себя изуродовать? Нееет.»… Сейчас, будучи лидером доброй сотни мускулистых, воинственных, бесстрашных и преданных, готовых идти с ней даже до победного конца (ли?), она оставалась одна. Вечно. В свободные часы, когда никто не видит, не отдаёт честь, не восхищается еще телом исподтишка (хоть не таким свежим, как раньше, но вкусным для любого нормального волка), она, опустив голову, брела вперед, даже не вглядываясь в чернь перед собой – всё было ее, для неё. Хоть сама она терялась в покусываниях по мягкой шерсти…
…Раннеутренний укус за ушком, когда луна, махнув рукой, прыгала за горизонт…укус и провокация слюной с передних клыков. Да, она снова проснулась рядом с ним, он никуда не ушел. Все органы чувств давно встретили день, но глазам еще хотелось притворить её спящей (мертвой) – оттянуть лапу на молодой шее вниз, до упора, и пролежать так, во вспышкообразном экстазе звенящего лесного многоголосья… Но сзади…эх, сзади ведь ожидает каменный профиль, улыбающийся каплями между зубов…
Язык-лезвие протыкал амазонскую шею до щекотки изнутри позвоночника, увеличивая напор с каждым разом. Так, что она непроизвольно провернулась в объятиях и сильно укусила его в плечо… Его ночные глаза в любое время суток… Да, потом был (был? был!) волчий танец, прыжки через голову, сумасшедшая чехарда молодости и красоты в самом мощном понимании – где они срастаются с Любовью и Вместе… Утренняя охота под красным рассветом и полное уединение, облизывая кроличью кровь с губ друг друга. Леса так мало, а неба всё больше. И они – микростая – без планов, без правил.
«Да, потом он, пьяный от плоти и юношества, хотел схватить зубами луну!.. Да, он продырявил её… и вниз… Не спорю, это прошлое, в котором так и не нашли тела, побоявшись искать, и, возможно… Но многометровые останки древней двуного цивилизации – это слишком смертельно… Даже для самой важной части молодости, для ее выстрела… да…»
Она подбросила голову с взглядом на бублик луны, который светил все оттуда же, значит, она пришла всё туда же. Дыра, показалось, сиротливо отвернулась, узнав соучастницу своего нежеланного появления На Свет.
«Причины и пределы – поздно. Название, имена, вечно_теплый_и_мокрый_нос_по_ветру, амазонская хватка в курениях самосжигающихся деревьев – теперь, но плевать… Опостывший антураж и свет ночи, лампа подкрашенной голубым луны, сменившей, говорят, обезумевшее когда-то солнце… Ходьба по пеплу, по истлевшей грязи, и даже дыра все на том же месте. Что ни день – то старость.
Настроение сейчас - подключенный интернет кабелем в серой жидкости.
Протяжно, как из форточки в прошлом.
Сонно, как на заднем сидении "Спринтера" из прошлого.
Приторно, как мамины пироги, в прошлом, когда оно их делала.
Хотелось "Белой ночи", как тогда, именно тогда, 13 июля, когда тело не сопротивлялось, а мог хотел и мог себе позволить вертикаль и пустые глазницы в небо; сейчас, осознавая прошлость, не могу отказать себе в желании повторить эту прекрасную боль... //эх, надо же так уметь?!!//
Уходя в глубину прошлого, всплывает окном дырка в пол, где поджаты четыре десятка коленок и лучезарит стихотворение о марионетке, которое (теперь знаю), прервется и убежит в слезах, а около 38 ног так и останутся, где-то внутри их и я...с моей зарождавшейся сознательщиной...
Прошлое окно многопрошлой зимы. Клавиши детского синтезатора, на который было плевать.
Прошлое сопит над ухом, роняя по капле то, что я потерял навсегда, под умытую линзу из воздуха.
А Всегда, наверное, уже и не знает, что с этим потерянным богатством делать..
Настроение сейчас - без подарка
Точками на черном с подсвеченным горизонтом, инструмент за инструментом обретает волю... вместо глаз - монеты накала, под руками разглаженные записки свернувшейся крови по марлям с умерших голов, лбами уставившись в пол и крича стеклу, Что надо,а чему не быть. Кафель и струйка, пальцем обращенная в срез кардиограммы...кровь на 5.11, а там хоть трава не вылазь из-под снега.
Настроение сейчас - бессмысленн*
- Какая вообще польза от старых обрывков электрогазет?
- В них можно заворачивать электрорыбу.
- …
«Наверное, он завис» - мысль мчится быстрее шага реакцией на висельника, посиневшего среди этих бесконечных канатов. Кажется, что какой-то гигантоман со слишком техническим складом ума умело расположил зеркала, создав канатное поле в четыре измерения. Раздражаясь тяжелыми ударами в лицо, всё же бегу вперед, огибая острые, будто случайно оставленные деревянные колья, на которые можно удобно «насесть», и стараясь не угодить в пеньковые удавки с грязно-желтыми глазами по всей длине... Оступаюсь. Стоп. Из черной щели вылетает конверт, он раскрывается и тут же воспламеняется. Читаю, пока он сгорает на моих ладонях. «Вперед? Вот же сука!»…
…Подняв глаза, бросившись вперед, только сейчас замечаю, как изменился мир…вернее, путь. Будто яркими лампочками, подсвеченные глыбы то ли льда, то ли стекла, то ли соли порабощают горизонт. Чертовски холодно, пожалев язык и время, не пробую на вкус – гашу любопытство в зародыше, разворачиваясь к бегу. Сосульки, направленные прямо в меня, так и норовят находиться на метровосьмидесятой высоте, чтобы проколоть мозг сквозь зазевавшиеся глазницы. Постоянно бежать – главное; сердце под футболкой, продрав ребра, вылезло на поверхность бьющимся подкожным комком. Теперь это больше похоже на опухоль, стреляющую автоматной очередью огненной кровью… «Она ко всему остыла» - разглядывая вмерзшую в сугроб снегосоли девушку, заключает внутричерепной идиот…Плазма топит вражески настроенные углы, жадно пожирает воздух и нервные клетки, а глаза искрятся, вылавливая из опасного окружения всплывающее окно. «Еще быстрее!» - и тает, роняясь каплями, что еще до земли превратятся в снежинки…
Но они – просто капли. Брызги. Оглядываюсь – и сзади тоже, и под ногами сплошная вода, а я, как ошпаренный Иисус, частыми ляпами по её ртутному полотну… Шаг вперед – в десяти сантиметрах вырывается огненный луч и выжигает напрочь брови. Исчезнув так же внезапно, выстреливает там, где секунду назад была моя ступня. Этот путь – умертвляющее безмолвие с почти незаметными волнами с девятиэтажный дом, для которого бег – наилучший, вернее, единственный инструмент проверки на живучесть. Из шеи вырывается трахея и железной трубкой врезается под язык. Теперь я дышу огнем, а на часах +9500 по Цельсию от сумасшествия…. Головой подпирая собственный упрямо-протяжный сверхзвук о сорванной с пяток коже, перехожу по ссылке с многозначительным «Ускорься» после последнего слэша…
Скачок, как с трамплина на крыше дома – мукА вокруг. Белым белое поле, чуть сужающееся зрительный охват безапелляционной однотонностью и далекой черной точкой впереди… На этой скорости с тела обрываются мышцы, оставаясь только на ногах, обугливаются и падают с противным ватным шуршанием. «У него были черные намерения» - Петросян из головы не унимается, глядя на изувеченной тело негра, видимо, недавно пришедшего сюда, но не выдержавшего темп. Росчерк черным. Мозг сам додумывает ландшафт и сам опасается возможных сюрпризов, умозряя невидимые лезвия, прозрачные осколки посреди воздуха и тому подобный примитив… «Ха! А ведь уже и портить-то нечего!» - смешок поверх инстинкта самосохранения. Разворот вперед и резкое роботоподобное “flesh mechanics”- существо прямо в пяти метрах.
…Неизбежное столкновение. Он…странно…он…такой…плоский?.. Туманный взгляд поднявшейся на ноющих нервах головы. Люки глаз и белки, которые гораздо зрячее зрачков… Упругий воздух, не пускающий не только лишних, но и нужных движений… И самое главное – мы, он и я, между которыми желто-жирная клякса посреди воздуха… Отход… Ток пропал.
В мире бесконечного бега мне отчего-то меньше всего хочется понимать, почему у Того Него моя прическа,
Настроение сейчас - Неконтакт
Когда тебе срочно нужно избавиться от "тяжелых" слов, тебе всё равно, кому их говорить, но лучше всего понимают отчего-то неодушевлённые предметы... /не будь их - ну и куча людей от меня отвернулась бы!../
Это цитата сообщения Куут Оригинальное сообщение
Муки творчества.
Муз, труп и глюк.
Абстрактно.
В комнате сидит человек, работает на компьютере. За его спиной в кресле появляется Муз и читает газету. Муз переворачивает страницу и шуршит. Человек оборачивается, Муз исчезает. На полу появляется Глюк. Играет с кубиками, шумит. Человек оборачивается, Глюк пропадает. Дверца шкафа открывается, оттуда падает Труп. Человек оборачивается. труп исчезает, дверца закрывается. Появляется Глюк, играет с кубиками, шумит. Снова появляется Муз, отбирает у Глюка кубики, исчезает. Глюк плачет. Появляется труп, лежащий на полу, дверь шкафа открыта. Глюк пугается и исчезает. Появляется Муз, прячет Труп в шкаф. Ему сложно, потому что дверка шкафа все время закрывается, и приходится придерживать дверь одной рукой, а другой – пихать труп. И все это делать бесшумно. Появляется глюк и ревет от ужаса и обиды. Муз сердито оборачивается, неловко хлопает дверкой шкафа и громко роняет труп. Человек оборачивается, Муз зажимает рот Глюку. Все исчезают. Проходит время. Появляется Труп. Он лежит на полу перед шкафом. Снова врзникает Глюк. Уже не боится Трупа сидит на полу и играет с кубиками. Появляется Муз, берет Глюка за руку, Глюк сопротивляется, Муз исчезает вместе с Глюком. Труп остается. лежит на полу. Статика. Труп встает, садится на диван и читает газету. Заинтересованный исчезает. Появляется Глюк, ищет кубики, открывает дверь шкафа. Заглядывает в него и упорлзает, не закрыв дверь. Возникают Муз и Труп. Муз пытается засунуть Труп в шкаф, Труп сопротивляется. Муз с трудом побеждает и заталкивает Труп в шкаф, закрывает дверь. вытирает рукавом пот со лба и, усталый, исчезает. Человек почесыввает в затылке. Потом еще раз, потом хватается за голову и сидит ссутулившись. Глюк ползает по полу, ища укатившийся кубик. Находит и, любуясь им, исчезает. Человек выходит из состояния анабиоза. Встряхивается и встает из-за стола, открывает шкаф, привычным жестом вытаскивает пальто. Одевает и уходит.
Надпись на черном экране: “Муки творчества”.
Настроение сейчас - Fear of the…? (боязнь че…?)
В фамильном склепе волынщиков сыро, промозгло, гнило и обслюнявлено вездесущей влагой. Хорошо лежать тут только мертвым, чернью трупных испарений сливаясь со средой, превращая воздух в нервно-паралитический газ, а воду – в спирт. Кровь затвердевает, только блуждающие токи по слюдяным венам стучатся в навечно заснувший девятнадцатируким сном мозг, но только лишь оставляют на нём темные следы точечных микроударов.
Я ходу от плиты к плите, огибая центральную колонну с вмурованной капсулой праха основателя рода. Хожу и жалею мертвецов, пугающихся темноты, которые теперь даже музыкой не могут ее прорезать. Сейчас просто лежат и боятся, грудой хлама изнутри бетонных гробов. Стены засыпаны сажей, она проникает под кожу мягко, по-дружески, предательски щурясь…
Давлю краем ножа на вену… Кровь глянцевая, черная, как фотография, с легким запахом мертвечины... Хорошо, что здесь только я. Я, одиночество и черная мразь, сжавшаяся в углу.//и никого живого//
«Иди, – шепчет воздушной крошкой по граниту. – Иди, я тебя обниму. И да проглотит нас могила. //пока это еще безопасно//»
Стекло перед и вокруг. Теплый, движущийся участок на бесконечной стене, по кругу, вправо. Светло и ртутно.
Каплей надежды сквозь то, что не умеешь поднимать голову и смотреть вверх /где вечнобело/, струйкой света через кончики пальцев и прямо в лоб, под череп, зачем и иду. Метусь за запотевшими квадратиками на стекле, припадаю ртом к каждой катящейся каплей. Карусель в вечность, в глубину, в помощь моему закрепленному бесконечным нулем изнутри, разуму.
Стекло перед и по бокам. Он смешон в своих метаниях за моим дыханием. За тем, где я, и против чего меня нет. С его-то ограниченностью, скованностью, влитыми в белый бетон ногами… Н-нет, всё равно ему не жить.
Поиграть что ли в догонялки, пусть и не видит, зато хоть поборется? Пробежаться пару раз вокруг, довести до изнеможения и, приложившись щекой к уставшем, раскрасневшемуся лицу, нагреть его с Этой стороны стекла?
Эй! Догоняй!
Все-таки хлопотное это дело – ублажать себя без сбоев в голове.
(Спасибо за песню, Оля)
Настроение сейчас - обОстрение
Рассвет скоро, буквально через чуть-чуть. Может, если б не лень, взял бы остывший кофе и рванул бы на балкон, в чем мать родила встречать тот самый ремарковский «час до…». Хотя вру. Не пошел бы. Мутно там.
Слова сейчас странные и еще более нелепы, чем обычно. Сейчас они не весят ничего, и я отчетливо понимаю, что и до этого были бестолковыми, а после – так вообще сплошной стыд и срам. Словахахахаха… На словах я крайней степени идеальности, как бы ни вызверялся, в какое дерьмо не наряжал бы себя и других, я красив. Эстетичен. Милашка… Семестры словоблудия через замерзшую прорубь дел и – кажется – хватает. Эффект плацебо, черт бы его побрал. А внутри дел-то сплошные границы геройства, до которых не добраться просто потому, что светят уж больно ярко и по-ангельски с неба молоточками «Тюк» - и в земле ты. В грязи.
Попыткипытки делают еще хуже. Да, конечно, я понимаю, у всех есть инстинкты, куда совать палец, а куда нет. Они постоянно включены. Не врать! Так зачем противоестественно творить, выступать восстанием, грудью на неумолкающую амбразуру природы, когда она все равно поставит на место? Развлечение, отдых, досуг, скука… Да? Как анальный секс с собакой… Побеги из разряда «одной нагой за монитором» как особый вид сильного нервного стимулятора с приходами в виде диареи речевого аппарата, безвкусной, бессмысленной, бесталанной, бесноватой, жадной до реакции... В поисках изъянов глядя в зеркало, а оно бьется бревном, торчащим из глаза. Да! Любите мои недостатки! Целуйте в волдыри (где это, у Берроуза, кажется, было?)!
Мешаясь с постоянными уходами в аут, создает мелодию, которая специально напоминает какофонию, хоть и упорядочена на самом деле. Несмотря на то, что я даже на бесконечно малом промежутке А-В могу сбиться с пути… Колоться, резаться, рвать глотку, ткани, вспарывать глазные яблоки об слова, не двигаясь ни вперед, ни назад, стоя, но заблудившись. Подбросив тарелку в воздух, глупо ждать, как упадет и разобьется…на части. На счастье (с).
//А вам советую обратиться в «от монитора», туда, где ходят чуть надоевшие, но реальные автобусы, где наступает вечер, а это значит поход за хлебом, где иногда вспоминаешь о кинотеатре, где есть наушники, вгоняющие в мозг музыку и голос издалека, но вы его помните с детства, где слова – только эффективный инструмент, а не цель. А цель, видимо, находиться в этом неизбежном месте.
Месте, где крики души – это стоны из-под одеяла, Месте, где люди действительно важны. Именно как любовь к привычке и проблемам. Где есть работа, с которой покорно делишься нервами, временем и, по-дружески, - улыбкой успеха. Воздух на крыше, у которого почему-то совсем другой запах. Срез и его сиюминутный толк.//
Я хочу в этот абзац, как инвалид, лишенный всего и сразу.
Из стен добровольного аутизма. Идеалист Евгений.
Настроение сейчас - Приглаживая пластилин
В меня вдавилось что-то сверхъестественно прочное, прямо в лицо. Настолько, что голова вогнулась внутрь, почти полностью скопировав то, чем была вжата… Теперь я вечно улыбаюсь, мышцы, поддерживавшие вечное холодное недовольство, смазаны напрочь, теперь мой нос внутри, в глубине мозга, он симпатичной женской формы, а на прежнее курносое недомоганище; мои глаза – усеченные пронзительными зрачками сферы, а вместо щек бархатный след и желанный изгиб наружу над губами.… Так, как я хотел почувствовать.
Тело размыто двустворчатой фигурой из ткани, прятавшей резцы, я расплавлен жаром от факелов серо-голубо-зеленоватого цвета, отпечатки пальцев встречаются через сквозные отверстия, а на месте старых губ ярко-алые следы от зубов, доставлявших сладкую боль мозгу, подключившемуся к розетке для более полной отдачи…
Пластилин затвердел, и теперь я такой навечно. Хожу, будто из живота аквариума выглядывая наружу, на резиновых, ватных, металлических, серных, пластиковых или туалетнобумажных людей, каждого со своими свойствами. О которых написано прямо на лице – как у меня... Ведь все-таки материал, из которого мы сделаны, работает на нас, пусть и забирает на собственные нужды годы возможной жизни…
Я похож на дерево, охотно делюсь частями, чтобы потом жить без них, ограниченно, но кое-как, даже не задумываюсь, «прорастут» они или нет.
Во мне есть что-то от резины, но уж точно не верность собственной форме…
При определенном умении и подходе, сделать из меня можно что угодно, а потом поставить на полку, выбросить из окна либо поломать, перелепив в какого-нибудь типичного барана.
В этом моя пластилиновая сущность, да? Нет, внутри же определенно что-то дышит, бьется, носится, сокращается и растворяет, а это значит…
Блядь.
Мясо, залитое синтетикой. Как банально!
Настроение сейчас - To come late…
Она посмотрела прямо в зрачки, минуя белую муть – он мгновенно очнулся. Спереди – дверь, закрытая, коричневая, как в реальности, только маслом. Лишь с молчаливым черным глазком, почти незаметной мелочью, разбудившей непереносимым мозговым шумом взлетающей ракеты. Тысяч ракет вокруг. Бросок в сторону – мазком из середины двери торчал тусклый свет подъездной лампочки. "Все верно, значит, я опять came late…" – он отпил коньяк из полупустой бутылки.
Похожая реакция приходила раз в утро, правда, он не был уверен, так как за окном, когда бы ни смотрел, всегда было пасмурно, как утром, днем, вечером или даже белой ночью. Поэтому он окончательно уверился, что утро – это когда он просыпается, чтоб хоть о чем-то в этой квартире не заморачиваться.
Потому что остальное не поддавалось логике вообще, начиная от вечной краски на кончиках пальцев и через тучи утренних разнородных запахов заканчивая самим вопросом нахождения этой квартиры в безразмерном «Где?», «Когда?», безусловном «Почему?» внутри него, который и сам неизвестно как её внутренностями оказался. Склонность вещей педантично упорядочиваться, незаметно придвигаясь на место просто приводила в недоумение, а вот гул, раздражавший стены и стекла, иногда даже пугал… Он ясно помнил, что вчера – ну, то есть «до» сна, - в вазе стояли гвоздики в низком поклоне собственной смерти, сейчас же – бодрячком(!). Да и коньяк будто и не выливался и не всасывался в кровь вовсе – имея только вкус и аромат, придавал легкое ощущение резиновости момента…и всё.
Но самое непонятное висело, стояло, лежало, валялось вокруг. Фрагменты, какие-то странные фрагменты комнаты, почти ничем не отличавшиеся от самого интерьера, кроме техники и этого самого «почти»…
Вот, розовая подсвеченная штора с легкой тенью у угла рамки – женское плечо? Настольная лампа? Вот капли от стекшей в водопровод воды. Вот собственные ноги в штанине, будто по ней только что провели рукой, поправив. Кружка с коричневым теплым осадком на дне. Даже блядская дверь с почерневшим глазком!.. Это вводило в ступор и ощущение, что все было, но он не застал. Что было, кончилось и, представ один раз загадкой, во второй уже не появится…
…коньяк прорезал язык до горла, ввернув взгляд в картину уходящего от бокала отражения и Ничего кроме.
- Кто же ты?
- Правильнее будет «когда?» (ответа он не слышал)
- Где ты сейчас?
- На 5 секунд раньше вопроса.
Его неодиночество, казалось, возрастало с каждым стоЯщим мигом. Плодились мысли об очевидном. Уже стало ясно, что всё вокруг написано им, но что это окончательно ушло, а выпивка никогда больше не «вставит»… Сегодня уже катилось к желанию спать. Вопросы к самому себе вне зависимости от отсутствия ответов (которые его слышали), прикрывались сжимающимися в плоскогубцах дрёмы веками.
- Ты мне явишься? Я мечтаю, чтобы…
- Да. Только усни хоть на миг.
- Почему я это рисую?
- Чтобы сохранить прошлое.
- Что со мной сделали? Что Я с собой сделал?
- Ты опередил время и опоздал на