Холодными ночами ты прокрадывался мимо моей постели и, неслышно прикрыв за собой дверь, исчезал в темноте. Ты всегда думал, что я не слышу, как ты уходишь среди ночи, как шаги твои шуршат совсем рядом, порывистое дыханье над ухом. Ты так никогда и не узнал, что я никогда не сплю по ночам.

Редко когда выдаются такие вечера, когда сидишь за чашкой кофе в маленьком уютном кафе, рядом что-то себе под напевает подруга, а ты смотришь за окно, на синее весеннее небо и улыбаешься.

У меня мысли путаются, слова мешаются, песни сливаются в один сплошной гул. И все попытки меня разбудить терпят фиаско. Я ненавижу понедельники. Сегодня четверг, но это неважно.

Опоздал на полчаса, поэтому получил еще получасовую лекцию о том, что опаздывать положено девушке. Но... Принцы не опаздывают, они задерживаются. Эта самая девушка который день пытается чего-то от меня добиться. Я не в состоянии ее понять. То ли она хочет денег, то ли вовсе. Одно ясно: мои нервы ее больше не хотят. Ни в кафе, не за соседней партой.

Иголка опять заблудилась. Мне скучно. Мариша вывела в кино на Золушку. Черт! Продюссер абсолютно ничего не понимает в принцах...

А еще... У Жени очень выразительные зеленовате глаза.

Такими ночами, как эта ты уходил бродить по зеркалам асфальта. Ты любил свою тень почти так же, как и себя самого, потому что она подражала твоим поступкам. Я пытался быть ей, мечтал стать хотя бы тенью твоей черновато-серой тени. Чтобы потом ты посмеялся и назвал меня ничтожеством.

Так получилось, что я почти всегда жил с отцом и постоянно был предоставлен самому себе. После развода родителей я сменил школу, но у меня и раньше особо не было друзей. А здесь... Со мной почти никто не общался: маленьких принцев редко кто любит. Потому что они могут многое себе позволить. Мы жили в соседних домах, хотя я сначала делал вид, что понятия об этом не имею. Потом подружились. Мы выросли вместе и, кроме нее, у меня друзей не было никаких. С одноклассниками только в школе общался, да и они не могли понять, почему такая девчонка проводит все время со мной. Они дружили группами,  к которым я никогда не относился, только вертелся в их обществе. Спиной чувствовал, что всегда был чужим, таким и остался.

Мы гуляли вместе, прыгали по лужам, пускали кораблики по ручьям, я ей как-то раз подарил воздушного змея; и мы бегали по двору, пытаясь поймать поток воздуха; а змей все падал и падал: он не умел летать. Я, наверное, любил ее, потому что, когда она уезжала, я скучал и старался читать ее любимаые книжки про любовь, принцев, принцесс. Кажется, ее любимой была "Маленькая принцесса". Один мой одноклассник смеялся по этому поводу, а я сказал, что в отличие от него умею читать.

Помню, правда, обрывками, но впервые чмокнул ее в щеку на каком-то празднике, она тогда покраснела и убежала к подружкам. Она любила белый пористый шоколад и ранние тюльпаны, всегда дарила мне машинки или книги. Из любимых. У нас была игра в цитаты, она часто рисовала разных принцесс в альбоме с котенком, потом показывала мне, я давал им имена. Так и повелось до тех пор, как в старших классах к нам не пришел новенький.

Он был старше меня на полгода и вел себя нагло и бесцеремонно. Неудивительно, что почти все девчонки из нашего класса с ума по нему сходили. Парни тоже старались завести с ним дружбу. Мне он действовал на нервы. Он высмеивал все, что мне было интересно. Меня он правда напрямую никогда не трогал, потому что я, чтобы ни говорили другие, мог за себя постоять. Скорее, он общался со мной даже больше, чем с остальными. Помогал мне на алгебре, а я ему на литературе. Только долго это не продолжалось. Мы с ней гуляли по Гоголевскому бульвару, накрапывал мелкий дождь, когда она сказала:

- Знаешь, Ром, ты замечательный. Самый лучший друг, я тебя очень-очень люблю, но мы же просто друзья, правда? Мне Миша предложил встречаться, поэтому я хотела тебе сказать.

- Любишь его? Рад за тебя,- соврал я и улыбнулся. Иногда я счастлив, потому что могу улыбаться всегда и почти натурально.

Мне было одиноко, наверное, если бы этот Миша не пригласил меня к себе на день рождения. Вот мы и встретились, мой дорогой синеглазый ублюдок.

Люди, люди, люди, люди. Кругом одни только люди. Вот тебе и не осталось места, дорогуша.

Когда я пьян, я сентиментален. Когда я сентиментален, я безумен. Когда я безумен, я... Да-да-да. Черт.

Я не должен был молчать, не должен был пить так много. В конце концов я обещал ей зайти и помочь починить компьютер.

Мы чужие люди, каждый из нас об этом знает и наутро мы уже забыли имена тех, кто был с нами рядом.

Чужие и одинаково одинокие среди всей массы людей, не имеющих к нам отношения. Каждый за себя. Выживает сильнейший. Или наиболее лишенный человеческих качеств.

Кто ты? Я не знаю. Я вообще ничего не знаю и не уверен, что было этой ночью. Мой протравленный алкоголем мозг уже давно перестал соображать и понимать, во что я ввязываюсь каждый раз, но каждый этот раз я остаюсь один вспоминать ночи без сна.

Ты - прошлое, мой дорогой. Сколько таких как ты вокруг? У каждого своя история, своя жизнь, свои проблемы. Не стоит думать исключительно о собственной значимости. Ты - ничто. Ты - мои бессонные ночи, сигареты, запах которых я ненавижу, но курю из безысходности, дневники, раны и царапины. Ты научил меня любить, но ты же меня и лишил этой способности.

Я забыл-вычеркнул-вытравил душу.

Не исправить прошедшее, знаете ли.

Депрессия ни к чему хорошему не приводит. Проверено и взято на заметку.

Звонок в дверь. На пороге однокурсник с конспектами. Я киваю, приглашаю войти. Он сбрасывает куртку, проходит на кухню. Вместо чая я достаю коньяк, разливаю. Он улыбается. Пили. Много. Помню только как подошел к нему и... Дальше было утро.

И еще я все-таки не помню его имени. 

Ты так прекрасно танцевал на могилах. Думаю, на моей ты станцуешь не хуже.

Аккорд за аккордом скрипка прекрасна. У реквиема превосходный саундтрек.

Я никогда не мог спокойно смотреть этот фильм, ты может помнишь, что подарил мне диск, и мы потом смотрели до поздней ночи. Я рыдал у тебя на плече, таком костлявом и жестком, ты смотрел в потолок.

Я никогда не видел тебя плачущим, у тебя ледяные глаза и столь же ледяное сердце.

И, представляешь, скоро полтора месяца, как ты ушел. Просто однажды утром не ответил на мобильный, не подошел к домашнему и не открыл дверь. На слудующий день я, уставший от шатанья по всем знакомым, позвонил опять. Хозяйка ответила, что постоялец съехал.

У тебя не было друзей. У тебя не было повода остаться. У тебя был только маленький Принц. Он тебе надоел.

Твои красивые голубые глаза виделись мне почти везде. Ты жил моей жизнью, дышал моими легкими, целовал мои губы, чтобы потом растоптать мои чувства, втоптать их в грязь. Плюнуть и уйти.

Ты так и сделал.

И, черт возьми, я не ненавижу тебя, а по-прежнему жду, когда чей-то голос крикнет Принц, а не Ромео.

Ты любил, когда о тебе помнили. Поэтому каждое утро ты вставал и выходил на балкон, расправлял руки, как крылья ,и пел. Они, те люди, что оставались внизу, останавливались и слушали. Ты почти что был богом, только они не знали, что на самом деле ты все же рожден сыном дьявола.

Я помню, что ты ненавидел праздники, особенно восьмое марта, потому что седьмого я бегал по города в поисках самого весеннего букета и мармелада в яркой обертке. Я любил дарить ей цветы, особенно тюльпаны, потому что она оставалась без ума от праздников и слишком любила сюрпризы. Я хотел подарить ей капельку весенней радости. Ты тогда находился рядом и я был счастлив, а она... Она молчала и улыбалась, никогда не рассказывала о себе.

Я просто чувствовал, что ей нужна весна, солнце и какой-нибудь новый диск...

В этот день я не мог идти с тобой в кино. Я не мог идти с тобой в кафе. Идти бродить по городу. Остаться с тобой.

Это наш день, девочка.

Я дарю ей восьмое марта. А тебе я дарю мою память

Ты просыпался на моем подоконнике, обычно свесившись вниз ровно наполовину. Мне хватило бы легкого касания рукой, чтобы ты вороном улетел и разбился о камни. Ты знал, всегла знал, что я слишком слаб. Или слишком силен, чтобы оставить тебе жизнь. Тебе никогда не шел бурый цвет запекшейся крови.

Люди любят сходжить с ума. Пожалуй в последнее время это мое хобби, в котором я достиг небывалого успеха.

О, она прекрасный наставник. Мадедуазель Колючка с улицы Что-по-Соседству. Дувушка из Комнаты-что-за-Дверью.

Я помню, ты ее ненавидел, и уверен, потому что я проводил с ней больше времени, чем с тобой. Ты вообще был мастер ненавидеть. Ты никогда не говорил в лицо, ты сверлил спину пристальным изучающим взглядом, а когда я оборачивался, ты уходил. Ты никогда не говорил прямо. Ты все держал в себе. Как она.

Вы были похожи, и поэтому вы ненавидели друг друга. В стае не может быть двух вожаков.

В те дни этой стаей оказался я.

И мне почему-то кажется, что она знает, где ты.

Ты никогда не уходил по-английски. Там, где в стае два вожака принято уходить красиво.  

Когда ты смеешься твои глаза остаются холодными. Хм... Никогда не знал, что бумага бывает холодной.

Я читал новую книгу Мартина, когда она носилась по квартире с воплями где мой новый диск...

И вообще, ненавижу, когда мне мешают читать Мартина, тем более после долгих месяцев ожидания. Сказки, сказки, но это же прекрасно написанные сказки...

Она тоже как-то читала(не без моих увещеваний), но потом жаловалась, что перепутала всех персонажей и дальше читать не в состоянии.

Грохот сотрясает стены, уши закладывает. Она врубает музыку не по-детски... Точнее она категорически не воспринимает тихой музыки. Со стоном я убавляю громкость, но тут же придетает вихрь и возвращает все на круги своя.

Закатываю глаза - в ответ получаю убийственный взгляд.

Это вам не Placebo. Хорошо, если это хотя бы Nightwish. Тогда это красиво. Но обычно это что-то вроде My Chemical Romance или Fall out boy.

Но вообще я рад, что она не слушает Тимберлейка...

Твои странно большие глаза всегды жгли насквозь. Я всегда боялся этих взглядов мимо, потому что они прожигали дыры в моей душе, оставляли выжженные прорехи. Я просил о пощаде. Ты смеялся. И как тебе удалось уничтожит меня, не обагрив кровью белоснежные рукава?

Странные мы. Странный ты был, странная она.

Меня разбудил телефонный звонок, на другом проводе молчали, потом чуть слышный шепот.

- Ромео, приходи ко мне.

- Ты что?! У тебя часы в квартире есть?! Попробуй хоть иногда на них смотреть...

- Я последний будильник случайно уронила в чайник...

- В чайник?! Как?!

- Так же, как и шишку на лбу пяткой себе поставила. Я жду.

Чертыхаясь, я поспешно привел себя в приличный вид, т.е. ниболее возможный из приличных, и отправился в путешествие.

Хорошо хоть живет она не так далеко. Поэтому сегодня весь день я спал на ходу и приобрел новое прозвище от одной одногруппницы...

Итого спокойной ночи.

Падал серый жгучий снег, маленькими иголками впивался в щеки. Ты неподвижно смотрел вниз. Там жил город. Там жил я. Со всеми предрассудками, тетрадными завалами, переживаниями, бессонными ночами. Ты знал, что я там, внизу и никогда не смогу подняться наверх, к тебе. Слишком высоко и ступени скользкие. А ты... Ты бы никогда не подал бы мне руки. Потому что ты был наблюдателем. Равнодушным Человеком из тетради в клеточку.

Я в состоянии держать чашку в руках. Я даже в состоянии заварить чай. Даже разлить его в две кружки.

Учитывая, что одна из них останется пустой. А может, ты влетишь сейчас с воплями мой грустный сладкоежка, раскидаешь вещи по комнате и опрокинешь всю посуду в доме, потом накинешься на меня, мы будем долго-долго валяться по полу и визжать. Я боюсь щекотки, ты - нет. Это твое явное преимущество.

Он тоже не боялся щекотки. Он вообще ничего не боялся.

Да что это я? Я опять все перепутал. Или ты стала важнее. Или он заблудился в моей памяти.

Я далеко не все помню. Моментами, обрывками, мимолетными видениями.

Лето, озеро, глаза светлые, крашеные в черный волосы. Черный горький кофе. Я ненавижу кофе, ты же знаешь. Горький тем более.

Хотя... Ты, наверное, и не знаешь.

А вот она точно знает.

Звонок в дверь, пойду посмотрю...

P.S. Мариша приходила, чай остыл, снег кончился, а варенье ее мама варит... ммм...

Когда тебе становилось плохо, ты молчал. Стиснув зубы переносил любые испытания. Ты хотел научить меня, но лишь влюбил меня в твое отражение.

Я ждал до тех пор, пока солнце окончательно не скрылось.

Она не пришла.

Ты прислонялся спиной к наличнику, выгибая спину, словно кошка, и ждал. Ждал, вскинув подбородок и с усмешкой в глазах. И я бежал сломя голову. То, что я идиот, уже давно понято. Простите.

Знакомый привез чернику. Огромную банку замороженной черники.

Мы вместе варили компот, хотя никто из нас, естественно, этого делать не умел. Моя кухня теперь похожа на поле боя, где проходили не одна и даже не две баталии...

Это даже не полигон для испытаний ядерного оружия. И не космодром.

Это кухня... Так я давно уже не смеялся. Пожалуй с тго времени, как ты ушел, но сейчас я по-настоящему счастлив.

Моя кастрюлю стала удивительно готична. Ей так идут сереневые разводы... Друг предложил отдать ему сие произведение кулинарного искусства двух "великих поваров" в качестве подарка на 23.

Я отдал. Торжественно возложив ее ему на голову.

Потом долго скакал через стулья и диван по квартире, спасаясь от праведного гнева.

Итак, я жив. Друг тоже.

В завершение мы - Принц и Король готичных посудин - величественно наполнили бокалы черничным компотом и дружно их осушили и  щеголяли остаток дня прекрасными синеватыми улыбками.

У тебя тонкие сухие бледно-розовые губы, которыми ты шепчешь мне на ухо ласковые слова. Ты всегда был приторно ласков, когда хотел сделать больнее, чем обычно. Ты получал удовольствие, когда я умолял тебя замолчать. Когда я на коленях умолял тебя замолчать. Тогда ты садился на подоконник и смеялся. Потом опускался рядом со мной, когда я уже бился в истерике, и любовался. Своим отражением в моих глазах. 

Удивительно холодно, щеки жжет, руки не чувствуются. Мы сидели в кафе с однокурсниками и вспоминали прошлый год, когда стояли такие же холода.

Я, знаешь, невольно вспомнил тебя. В тот день мы сидели  на твоей кровати, солнечный свет путался в волосах, глаза твои казались прозрачными. Ты холодный и прозрачный. И я всегда быду помнить тебя именно таким. Ледяным изваянием.

Мы были примерно одного роста, но мне казалось, что ты выше меня как минимум на голову, волосы ты иногда красил в черный и они аккуратными прядями ложились по плечам. Ты был помешан на своей внешности, но в тот день ты уткнулся носом в мои кудряшки и шептал мне теплые слова.

Я их помню до сих пор. Никто раньше мне не говорил таких слов.

Тогда я еще думал, что так любить способны немногие. И мне было чуть странно, что я никогда бы так ради тебя бы не стал говорить.

Так я думал тогда.

Сегодня я бы отдал себя целиком, лишь бы ты хоть чуть-чуть побыл рядом.

Я чувствовал твое дыханье в такт с моим и вздрагивал, когда ты прикасался губами к моей шее.

У тебя тоже тонкие губы.

От холода щипало щеки, и они побелели вконец. Ты даже не поежился. Ты не чувствовал холода. Ты вообще мог чувствовать только всое превосходство и улыбаться глянцево-бумажной улыбкой, твоя жизнь сводилась к минимуму - созерцанию пощечин и насмешек, которыми ты так щедро меня одаривал. Я вырастил чудовище. Это была моя тайная мечта.

Я сколько угодно раз могу перечитывать Бредбери. Сколько угодно раз могу черкать пометки карандашом. Сколько угодно могу показывать ей самые важные страницы. Она делает вид, что ей все равно. На самом деле, знает почти все мои цитаты наизусть и иногда пишет очерки, которые тут же прячет по разным углам своей комнаты.

Чаще она приходит ко мне, прячась от скуки и периодически от одиночества. Она не любит признаваться, что так ценит мое занудное общество, но изредка забтрается ко мне на колени, смотрит прямо в глаза и говорит так тихо-тихо, едва слышно: "Все же я тебя очень сильно люблю,братишка".

В последний раз у нее глаза были прозрачные и задумчивые, улыбка неестественная, она все время поправляла длинную челку и прослушивала фразу за фразой.

- Что-то случилось, сестренка?

- Ничего. И это ничего меня скоро совсем угробит.

Потом мы пили чай, такой терпкий, что горечь разливалась по всему телу вместе с теплом.

Вечером она попрощалась, сказав, что все летит к чертям, а ей так не хочется сопротивляться, и ушла.

Все моя жизнь вообще состоит из каких-то глупых моментов, когда я не хочу сопротивляться. Говорю себе, что слишком устал и уступаю. В последний раз моя попытка удержать тебя потерпела фиаско.

После той страшной аварии я вообще потерял способность сопротивляться.

Даже теперь, когда она иногда подвозит меня на красной "десятке" со скоростью девяносто, меня так и тянет сказать: "Сбавь скорость, ты же не опоздаешь. Зачем так нестись на этой развалюхе?"

Я правда молчу, делаю приемник громче, чтобы не слышать дребезжания подшибников.

Твои улыбки были хуже пощечин. Твои ласковые слова были хуже ругани. Твои равнодушные взгляды хуже разбитых тарелок. Ты заставлял меня ненавидеть себя, поэтому  стал моим самым главным врагом. Врагом, который жил моей жизнью.

У каждого человека есть своя история, и имя ей память. Если ты лишаешься памяти, ты лишаешься прошлого. А если ты лишаешься прошлого, ты лишаешься возможности идти вперед.

У меня тоже есть история, но я, пожалуй, поведаю ее как-нибудь потом, да и вряд ли кому-либо она интересна.

Сегодня я буду говорить о той, чье имя я впервые запомнил сразу.

Она скучает, поэтому ее тянет на безумства. Я сыт приключениями по горло. Ее мечта - черный ауди, гонять по ночной окружной со скоростью 150 километров в час. Я панически боюсь автомобилей. Она врубает музыку так, что в ушах звенит, потом прыгает и подпевает что-то хрипловатым голосом. Я ухожу бродить по городу. Она догоняет, закрывает мне глаза ладошками, улыбается. Я лохмачу ее русые волосы, смеюсь, она тоже. Заразительно и почти всегда. Еще она обожает класть в мой чай две ложки меда, а потом обзывать сладкоежкой, валяться в снегу под фонарями, ночное метро. Ее стол постоянно завален тетрадками различных расцветок и ручками всех цветов и моделей. Я периодически дарю ей дорогие ручки, она тут же их теряет, развинчивает, меняет стержни. Она ребенок, но в то же время  кажется, что намного старше меня.

Внутри у нее свой, тщательно скрытый от посторонних мир. Порой я думаю, что она и сама-то не в силах разобраться с собой, но тем не менее я почти ничего о ней не знаю. Вроде и говорит все время, что-то рассказывает, а на деле... У нее душа глубже, намного глубже. Просто она не хочет, чтобы кто-то еще знал.

У нее глаза бывают грустные, темные; она сидит, подложив ногу по себя и думает. В такие моменты она зовет меня нытиком.

Хотя обычно просто Ромео. Ей нравится, когда я злюсь; говорит, что я похож на ежа, и смеется.

Иногда ей становится плохо. Я это чувствую кожей или на подсознательном уровне. Тогда она машет лапкой в белой шерстяной перчатке и пропадает на несколько дней.

Потом приходит. Она всегда приходит. Потому что она мой, пожалуй, единственный настоящий друг.

В отличие от тебя.

Я или ты, это было уже не так важно. Ты убил меня изнутри, растворив во мрачной сущности дешевой тетрадной бумаги. Ты был чудовищем и я знал это с самого начала, но не пытался тебя остановить. Потому ты был единственным, кто смог принять меня таким, кокой я есть. Ты стал моим первым. Первым убийцей.

Если я все-таки прошу убить меня, то не отказывай.

Я насквозь пропитан серым небом. Я насквозь пропитан тобой. Твоим серым голосом. Твоими духами, сигаретами, мыслями.

Ты ушел, а я остался, я забыл, а ты, ты, наверное, уже забыл кто такой Принц. Солнечный кудрявый принц.

Human animal is beautiful and terrible creature.

Столько раз разбивались и падали, лезли в гору, царапали руки, разбивали губы, обманывали, смеялись и высмеивали, притворялись и скрывали то, что внутри. Мы сами уже не знаем, кто такие мы.

- Почему ты не веришь людям?

- Они все равно врут.

Сколько раз я ненавидел, любил, проклинал, потом опять прощал и снова и свноа вставал на до боли похожие грабли с пометкой "полезный жизненный опыт".

Столько же раз я буду еще ловить воздух ладонями и подбрасывать его к небу.

Палые листья и вправду пахнут корицей, также как и мой коричневый плед.

Чтобы не больно, чтобы незаметно, чтобы так, как я всегда хотел. Твой голос у меня в голове, твои предсмертные вопли, твои хриплые стоны, умные рассуждения. Ты был, ты жил и ты меня использовал. И однажды  все-таки понял, что я тебе больше не нужен. Ты насмешливо глянул с чистого листа, который навсегда остался чистым. Для тебя. Для меня он стал ценою в жизнь.

Ты ходишь по комнате, неспешно вышагивая взад-вперед. Ты всегда так делаешь. Или всегда сделало таким тебя. Ты покусываешь губы, но смотришь по-прежнему тупо в одну точку. Тебя здесь нет.

Комната движется мимо по кругу. Когда ты нервничаешь, твои шаги ускоряются. Я давно заметил эту странную закономерность, потому что нередко провожу воскресные вечера в твоей компании. Ты откидываешь волосы со лба, завязываешь узлом на затылке. Порой ты ненавидишь свои волосы и завидуешь моим рыжеватым кудряшкам. Так ты развлекаешься. Еще ты умеешь делать больно совершенно случайно. Непроизвольно. Тут же замечаешь, но делаешь вид, что ничего не произошло. Потом ты забываешь, а может хранишь все в себе, изредка выплескивая наружу.

У меня создается впечатление, что все, что я знаю о тебе - лишь малая часть твоего существа. Никогда нельзя угадать, о чем ты думаешь или как к тому или иному отнесешься.

Ты садишься рядом со мной на оранжевый диван, кладешь голову мне на колени, я отворачиваюсь и сгибаюсь в приступе кашля, ты привстаешь, подползаешь чуть выше и взъерошиваешь мне волосы.

В этот момент я тебя ненавижу. В этот момент ты без ума от меня. Так ты отвлекаешься от повседневности, а заодно отвлекаешь меня.

Мы знаем, когда кому-то тяжело на душе, хотя никогда не говорим почему. Так повелось с первого дня нашей встречи.

- Молодой человек, вы улыбку забыли.

- Спасибо, а то что-то я невнимательно свои места стал покидать.

И дружим несколько месяцев.

Если бы ты умел хоть чуть-чуть понимать людей, то не сидел бы сейчас напротив меня в моей полупустой комнате и не смотрел бы сквозь окно в такой далекий и чужой для тебя мир. Но ты всегда был слишком горд и самодоволен, чтобы признаться себе, что боишься уйти и никогда не вернуться сюда, в это убежище от ветров, называемое домом. Это не был дом. Потому что дом - это тепло, а здесь было лишь презрение.

Девочку из квартиры напротив зовут Марина. У нее большие влюбленные глаза и маленький вздернутый носик, ей около четырнадцати, но она хочет казаться взрослее.

Мы знакомы уже около года, почти с того момента, как я стал снимать эту квартиру, а она писать мне любовные послания на стенках лифта и подъезда.

Изредка она приходит ко мне и рассказывает о всех своих переживаниях и привязанностях, а я почти не слушаю ее лепет, отхлебывая чай из цветастой кружки. Она давно уже перестала считать меня своей первой любовью, но по-прежнему приносит иногда варенье или, когда ее мать печет лимонный пирог, обязательно звонит в дверь и приглашает на чай.

Обычно я вежливо отказываюсь, но сейчас мне плохо и у меня жжет горло прямо изнутри.

Мать все же улетела, успокоив меня и накормив медом с ложечки, а я...

Я постарался отвлечься и пошел с Маришей кататься на коньках.

And where is love there's life. And where's life there's hope.

Я сорвался впервые за довольно долгий период времени. Пусть меня простят все, кто был рядом. Я не справился со съехавшей нервной системой и все. Понесло...

Кто-то говорил, что мужчины не плачут... Я, наверное, об этом забыл...  И еще, мне все-таки нельзя жить одному, потому что в этой пустой квартире вопли эхом отдаются по мозгам и бьют насквозь, музыка рикошетом от стен обратно внутрь... Ты когда-нибудь слышал эхо собственных криков? Мне тогда стало страшно...

И как, по-твоему, должна была отреагировать моя мать, когда я ввалился к ней посреди ночи с красными глазами и бьющийся в полуистерике? Она гладила меня по голове и шептала добрые слова, пытаясь успокоить, несмотря на то, что на следующий день она в шесть утра улетала в Румынию, живет с новой семьей и меня не видела полгода.

Я, знаешь ,провел почти все лето, шатаясь под твоими окнами, в ожидании звонков, глотая таблетки штабелями... Я...

Думаешь, спал бы я у подъезда, холодными вечерами, не будь хоть на йоту уверенным в том, что ты меня любил? Думаешь, кусал бы губы до крови, от напряжения, когданочи напролет просиживал в кафе, ожидая?Черт возьми, ведь ты меня любил!

И пусть ты уже сейчас посмеялся десять раз над моими беспомощными утверждениями и сейчас закидываешь голову в одиннадцатом приступе истерического хохота, ты любил. Бесчеловечно, удушающе, но...

Этот чертов выговор за опоздания меня довел. Заставил вспомнить. Метро - не реактивный двигатель, простите.

Я не умел и не умею водить машины лишь потому, что до потери пульса их боюсь.

Помнишь? Аварию? Твой старый опель Астра? Тогда я впервые понял, что ты убийца. Ты не был пьян, но в нас влетел пьяный водитель со встречной полосы. Единственное, что я помню - его окровавленной тело рядом с моим лицом... Почему лицом? Не знаю... Еле откачали. С тех пор ты прихрамывал на левую. А у меня все тело изрезали, вытаскивая осколки, даром что мой папаша отвалил кучу денег на починку непутевого сынка. У меня до сих пор перед глазами его закатившиеся до белков глаза и твоя предсмертная улыбка.

Может это был шоковый бред, но... Не знаю. Ты все-таки не умер. И почти не пострадал, оставив мне месяц кошмаров и душевную травму.

Потом ты правда исчез, но это уже неважно.

Так проходили нелепые вечера, когда я рвал тетрадики  и поджигал ярко-желтой зажигалкой неровные клочки бумаги. Мне нравился огонь, и твои глаза в его свете походили на шоколадные. Было удушливо тепло, и каждый вздох давался мне труднее прежнего; тогда ты заставлял меня дышать. Потому что ты боялся исчезнуть, а единственным, кто имел ржавый и немного погнутый ключ к тебе, был я. К сожалению тогда мы оба тогда прекрасно знали, что у тебя далеко не шоколадные глаза. А пустые, потому что однажды я забыл написать про твою душу.

Я шел пешком довольно долго, поэтому мои кудряшки успели покрыться инеем. Светили фонари, а навстречу деревья протягивали пушистые лапы.

Солнце светит в глаз, который уже начал слезиться и чесаться. Я всегда любил солнце за то, что оно теплое. Почти как ты. Хотя я уже начал забывать твое имя и частично облик.

Только помню, как ты любишь длинные шарфы. Я их ненавижу. Помню, как ты любишь курить тонкие сигареты и картинно выпускать дым тонкой струйкой. Я не выношу табачный запах. Еще я помню... Я вообще много что помню, хотя чаще предпочитаю промолчать и сделать вид, что давно забыл.

Ах да, я стал удивительно равнодушен в последнее время. Или просто уже привык постоянно притворяться.

Так текли дни пустоты и морального одиночества, а я насмехался над твоим бестелечным призраком, потому что ты был рожден рабом. В глубине больного воображения я сочинил  портрет, повадки, характер и продумывал твою дальнейшую способность к существованию. В я находился в состоянии близком к убийству. Но я не смог убить тебя также легко как и придумать. Потому что ты был я.

- Красиво снег лег на ветки черные, ннэ?

- Еще стихотворение напиши на тему. Чтобы бедные студенты потом его часами анализировали, ага.

Мне все-таки чертовски идет быть зимним. Таким приторно-шоколадным. Немного миндальным. И совсем чуть-чуть пахнуть апельсинами. По-крайней мере мне так больше по душе, хотя... Если бы кто-нибудь умел ценить меня в отдельности от пейзажа и наушников.

Не будем о грустном, потому что когда у меня хриплый голос я не в состоянии таким оставаться. А сегодня у меня как раз немного сиплый, простуженный голос, такой неприятный, похожий на скрип. Дверной скрип. Или еще какой-нибудь экзотический. Или наибанальнейший из банальных скрип гвоздя по стеклу(нужное подчеркнуть или вовсе вычеркнуть весь этот бред к чертям).

Вы, кстати, любите чертей? Я - да. Это определенно креативные ребята.

Простите, отвлекся. Однако, думаю, вы немного от этого потеряли. Так вот сегодня я сидел в кафе,  пил остывающий экспрессо и заплетал косичку из тонкой прядки волос(честно говоря, дурацкая привычка), когда встретил одну подругу. Она прошла мимо моего столика, кинув в мою сторону озадаченный взгляд. Я тоже долго смотрел на нее, пытаясь узнать, где я видел эту девушку. Когда же я ехал в метро на работу, меня наконец осенило, что я вместе с ней ходил на курсы по немецкому весь прошлый год.

Такая вот очередная глупая история. И все-таки я уважаю чертей... Определенно уважаю...