Утром проснулась от неимоверного чувства счастья. Да еще и кружка горячего чая + поджаренные бутерброды с сыром делают свое дело. Когда-нибудь все будет хорошо. Сейчас.
А знаешь, давай-ка ты не будешь наступать мне на больные места, а? Ну правда, не стоит, хватит уже. Милый мой мальчик, не стоит ковырять пальчиком мои душевные раны. Они уже почти затянулись - я помазала их зеленкой. Ты не боишься зеленки? ах да, мы не об этом... Давай ты позвонишь мне когда-нибудь потом, когда я стану вменяемым человеком? Когда я буду прежней? Доброй, наивной, нескладной?
А позволь узнать, почему это я улыбаюсь каждый раз, когда слышу: "привет"? и почему я рада тебя слышать? М?
Меня точит это. Я просто не могу ни на секунду оставаться в одиночестве.
Сегодня не могла думать ни о чем, кроме прощания. Каждый раз внутри меня что-то екает, когда я вспоминаю о Глэне. С утра изо всех сил пыталась сдержать накатывающую волнами тоску, но все равно под конец дня прослезилась. Хорошо, что никто не спрашивал, что случилось. Хорошо.
Ушла на улицу, походила, выплакалась, вернулась в школу. Насильно заставляласебя улыбаться. Не получилось скорее всего.
Пришел Глэн. Мы ему устроили праздник с тортом и открытками, шариков надарили. У него улыбка с лица не сходила. Удивительно светлый человек - заражает...
А сейчас я вошла в почту и первое, что прочитала - комментарий к посту о Глэне. Опять укололо где-то внутри... Я НЕ ХОЧУ ТАК БОЛЬШЕ!
Почему каждый считает своим долгом подойти и спросить, когда уезжает Глэн? Я понимаю, что кто-то, может, и правда хочет проявить участие или праздное любопытство, но, умоляю вас - не надо. Поймите, что ли, что каждый раз, когда я слышу слово "Глэн", у меня внутри все как будто сжимается. И прячется на задворки души.
Нет. Нет, нет, нет, нет, и еще раз нет. Нельзя привязываться, нельзя, нельзя, нельзя.
...а помните, что каждый раз, когда я не делала домашку, вы говорили you break my heart? А вот интересно, что Я могла сказать ВАМ, когда вы спокойно заявили, что next Saturday we'll have a new teacher?
Сегодня я, Юля, Катя и Катя заняли первое место в телеигре "Знаем русский". Обещали СиДи, но, видимо, обещанного ждут три года. Ну и ладно. Не очень-то и хотелось.
2500р. Все мои деньги. Их немного, но они уже не греют, и значит, пришла пора с ними распрощаться. Только вот теперь передо мной стоит дилемма: фотик или плеер?
А знаешь, ведь я не отправлю тебе его. Оно будет лежать в столе, долго-долго, а потом я вырасту. Понимаешь, стану взрослой. Я забуду тебя и, наверное, выйду замуж. И у меня будет ребенок. Когда-нибудь он пойдет в школу... Научится писать и читать. Он будет уже совсем-совсем большой, мой ребенок... И вот однажды он прибежит с моим письмом на кухню, где я сижу и пью кофе, и спросит: "Мама, что это?"... И тогда я вспомню о тебе...
Я вспомню все - сначала глаза, потом улыбку, вспомню "привет", вспомню Тарусу... Я вспомню тебя не сразу, а по частям, как будто узнаю заново - и знаешь, наверно, я на секундочку пожалею, что не за тебя вышла замуж, и что у моего ребенка не твои глаза... Нет. Я пожалею не об этом, а о дождливых вечерах, о прозрачной речной воде, о синем летнем небе... Знаешь, а ведь у нас ничего не было - и в то же время было все, что только можно было пожелать... Я вспомню тебя - и вспомню себя, худенькую девочку-подростка, нескладную, высокую, в чем-то наивную...
Но я справлюсь, я ведь уже буду взрослой - совсем-совсем, и я отгоню от себя ностальгию, я найду в себе силы сказать, равнодушно глядя на письмо в детской ручке: "Почему раньше я это не выкинула?"
Таруса.
- Да, да, я одену свитер. Нет, не голодная. Когда вернусь? Мммм.. Ну где-то в 10.. Или позже.. Ну, короче, не знаю. Ладно, все, пока!
Плиты.
- Ребяят! Ау! Вы где? Что, вымерли, что ли?
Нет никого. Ничего не понимаю, иду во двор. "Ребят! Ау-у.." Пусто. Качельная цепь знакомо поскрипывает. Качаться не хочется, но почему-то все равно сажусь на шершавую дощечку. Таак. Ну и куда все делись? О, вон знакомое лицо...
- Куренок! КУРЕНО-О-ОК!!!
- О, привет, приехала? Круто..
- А где все?
- В Калугу уехали, до понедельника.
- Нууу, блин...
Поболтали с Куренком. Потом он ушел обедать, а я осталась сидеть во дворе. Скучно.
Ушла под плиты... Там Какие-то чужие парни сидели, черт. Купила в палатке лекарство от грусти - большо-ой кулек карамелек и сидела на качелях грызла. Настроение разгулялось.
...мне было не по себе. Встаешь с кровати, а в глазах темно. Идешь на кухню выпить воды, но полупустой графин кажется слишком тяжелым. Стакан падает из рук, темнота вокруг сгущается... Страх окутывает плотнй пеленой, не давая дышать. Сердце начинает биться с утроенной силой... цепляясь за стену, пытаешься добраться до комнаты... Не судьба, деточка - и валишься, не дойдя до двери совсем немножко...
... открываешь глаза. Надо встать. Надо. Ты собираешь волю в кулак и добираешься до кроватки. Даже под теплым-теплым одеялом бьет дрожь. Обморок?
Да. Я эмоциональна и вспыльчива, иногда нервозна. Да, я вздрагиваю от громких звуков. Да, я боюсь. Да, иногда я плачу, а потом расплачиваюсь за это. Да.
Я не люблю, когда обижают слабых. Больше того, я это ненавижу. Я терпеть не могу, когда просто так издеваются над людьми. Когда из-за внешности ненавидят человека. Когда его травят. Мне жаль. Мне просто жаль того, кого мучают, а еще жальче тех, кто мучает.
А теперь - мои к вам вопросы. Их много, они накопились. Почему вы смотрите только на лицо? Почему вы считаете возможным издеваться над теми, кто заведомо слабее и не может ответить? Почему вы не понимаете, что это низко, подло и глупо. Это так по-детски. Вы еще не повзрослевшие, но уже выросшие дети. Жестокие дети. Вы рыдаете, смотря "Титаник", а через минуту, забыв обо всем, спешите травить свою добычу. Еще через минуту вы говорите, что мир несправедлив. Это мы с вами сделали его таким.
Те, к кому это относится, не поймут меня. Они искренне - слышите - абсолютно искренне ненавидят некрасивых, странных, слабых... Они никогда не были там, где увечная нога - это счастье, потому что осталась вторая. Они никогда не видели, от чего именно люди сходят с ума. Они, наверно, ни разу не говорили с испещренным шрамами ветераном войны, не видели этих искрящихся глаз, не слышали взволнованный голос. Такой голос бывает у людей, когда они говорят о чем-то очень своем, важном, главном, и при этом очень боятся, что их перебьют.
А даже если бы они и видели все это, если бы они даже только видели все кошмары этой жизни, то сказали бы: "Фу, какая гадость", и ушли бы дальше издеваться над теми, кто, по их мнению, хуже их.
Почему я все это пишу? Просто потому, что мне осточертело это все. Это - плохо, такой язык вы поймете? Да, и еще я пишу это все потому, что меня так воспитали; я росла на Чебурашке и Крокодиле Гене; я умела отличать добро от зла; я с пеленок знала, что солдат ребенка не обидит.
Они были стройные и золотоглазые (Рэй Брэдбери)10-05-2007 21:54
Ветер с полей обдувал дымящийся металл ракеты. Глухо щелкнув, открылась дверь. Первым вышел мужчина, потом женщина с тремя детьми, за ними остальные. Все пошли через марсианские луга к недавно построенному поселку, но мужчина с семьей остался один.
Ветер шевелил ему волосы, тело напрягалось, словно еще погруженное в безмерность пустоты. Жена стояла рядом; ее била дрожь. Дети, как маленькие семена, должны были врастать отныне в почву Марса.
Дети смотрели снизу вверх в лицо отца, как смотрят на солнце, чтобы узнать, какая пора жизни пришла. Лицо было холодным, суровым.