Истёрлись в пыль обломки самовластья,
Низвергся шум всех гордых, честных слов,
Давно истлел огонь пленительного счастья
И больше нет светлейших из умов.

Не будет впредь не войн, не революций,
Ни громогласных, яростных стихов,
И тех людей, что на опасности плюются
И тех, что не потерпят всяческих оков!

Измелкла в ноль душа у человека,
Легко её пройти теперь и вброд,
И неуёмно убывает век от века,
Свободный, чистый, ясный род.

Всё затянула зловонная трясина,
Сплетённая из жадных глаз и ртов,
И лишь кривляются, и строят мины
Изжёвано-гнилые морды диких псов.
15.09.2010.

О социальных оборотах
По телевизору вещают,
Мол уменьшаются сироты,
Мол нанофильтром воду очищают,
И наш премьер проехал на калинах,
И что-то там придумали в гос. думе
После пожаров поднять чтобы целины,
И много что слилось в телевизионном шуме…

А я, смиря в груди позывы рвоты,
Пузырь почал семирублёвый
И, закусив засохшим шпротом,
Гляжу на этот день хуёвый.
10.09.2010.

В моей квартире два окна:
Одно во двор, другое – телевизор.
В одном разбитая страна,
Что давится пустым девизом,
Где под свинцовым небом вороньё
Тревогой опьяняет душу,
И чёрно-серое раздумия тряпьё
Моё сознанье смрадом душит,
Где люди мрачные всё, злые
Бегут по рванным мостовым,
И думы их изжевано-гнилые
Приводят к действам роковым.
Здесь инакомыслие опасно,
Здесь марши несогласных и их согласных разгонять,
Здесь всё со всем и в целом не согласно,
Разрешено лишь всем молчать,
Здесь всё стихи да о кишках и крови,
О рвущейся свободе из груди,
О том, как сердце правды молит,
О нежелании закрыв глаза идти!
Здесь, словом, всё несчастно
Всё подчиняется бичу,
В одном окне лишь всё напрасно,
А о другом я говорить и не хочу.

В моей квартире два окна,
В одном - война, в другом – беспечность,
Должна быть всё одна страна,
Но кажется, что между ними вечность.
07.09.2010

Сценарий к малометражному фильму.

ГГ (главный герой): худой молодой человек, лет 25. Тёмные отросшие волосы, немного засаленные, растрёпанные, неухоженные, спадают на лоб. Под усталыми, безрадостными глазами тёмные мешки. Лицо бледно-серое.

Сцена 1.

ГГ кутается в чёрное пальто до колен с поднятым воротником. Также он одет в линялые, серые джинсы и грязные старые кроссовки.
Стоит поздняя осень: слякоть, втоптанные в грязь листья, тёмные голые деревья, свинцовое небо, моросит дождь. Каркают вороны, где-то стоят переполненные мусорные баки. Он бредёт по безлюдной аллее хмурый, погружённый в свои мысли.

Сцена 2.

Вагон метро. Темно-желтое освещение, нечистые люди, одетые в серые одежды, покачиваются синхронно в такт движению, все отстранёно-угрюмо смотрят куда-то вниз. Перед парнем сидит женщина с крысиным носом и седыми прядями, выбившимися из-под платка, злобно стреляет по нему глазами. Рядом с ним храпит жирный мужик с сальными губами, из рук его валится банка с пивом, пиво растекается.

Сцена 3.

Серо-синий кабинет его начальника. Несмотря на видимый порядок, проскальзывает бардак. Нагромождение шкафов, наполненных папками, из которых то тут, то там выбиваются какие-то листы и клочки бумаги съедает пространство. На столе лежат толстые неровные пачки листов, везде расклеены стикеры, стоит немытая чашка с кофе, вокруг разбросаны какие-то крошки и прочий мелкий мусор. За столом сидит лысый, здоровый мужик в рубашке с галстуком. Подмышки его мокрые, сам он выглядит крайне противно и обнаглевши, что-то кричит, брызжа слюной на парня, тыча в его лицо какие-то бумаги. Затем он их швыряет, начинает кричать ещё сильнее, краснеет, поджилки трясутся, и, в конце концов, резко указывает парню на дверь, тряся головой.

Сцена 4.

Жилой район где-то в центре Москвы. ГГ идёт вдоль домов с облетевшей краской, поржавевшими водоспускными трубами, осыпающимися кирпичными стенами. По разбитому асфальту, всему в бычках и пробках, мимо грязного подвального магазинчика с продуктами, из которого вышел бомжацкого вида трясущийся старик в промасленной куртке, прижимая к груди дешевую водку. Снующие вокруг люди сливаются с тошнотно-серой погодой и тёмными тучами: они злы, оскалены, недоброжелательны, невзрачны и некрасивы.
В подворотне группа уродливо-наглых, чумазых беспризорников с ожесточением бьёт какого-то парня, скрюченного и валящегося в куче мусора, покрывающего всю подворотню. Молодой человек остановился и начал смотреть на это с ошарашенными глазами. Видно, как остановился только лишь он, никто из прохожих даже не смотрит в ту сторону. Один из беспризорников медленно оглянулся на него, затянулся сигаретой, нагло выпустил струю дыма, развернулся и пошёл вглубь подворотни, за ним последовали и прочие.

Сцена 5.

Снова вагон метро, те же злобные, отстранённые лица. ГГ клонит в сон, и как только он закрывает глаза, яркая вспышка озаряет экран. А за ней на долю секунд проявляется неимоверной красоты и свежести картина: сочный зелёный луг, тёмно-синее небо с белыми барашками редких облаков, неподалёку журчит чистейшая речушка, цветут яркие цветы, где-то приютился лес... Но он тут же открывает глаза, пробуждаясь и недоумённо оглядывается по сторонам, стараясь прийти в себя. Успокоившись, прежним грустным взглядом он уставляется в переплетение серых кишок за противоположным стеклом.

Сцена 6.

Золотистое колосистое поле, под бездонным небом растекается на километры вокруг, ласковое солнце прикасается к лицу, руки перебирают колосья, слабая улыбка появляется на опечаленном лице… Взмокший от пота парень резко садиться на кровати, в своей тёмно-синей спальне. Тяжело дыша, он проводит рукой по волосам и тихо откидывается обратно на плоскую подушку, переворачивается на бок и смотрит широко раскрытыми, поблескивающими глазами перед собой.

Сцена 7.

Та же аллея, та же погода, но только теперь вдалеке возле одной из лавок стоит небольшая толпа. Кто-то из компании пьёт пиво, кто-то дешевое вино, многие курят. Вокруг валяются бычки, мятые стаканчики и обёртки из-под закуси. Возле ног большое количество оприходованных ранее бутылок. Некрасивые, невзрачные девушки с короткими, крашеными волосами, широко, пьяно и размашисто смеются, лысые, крепкие парни с мутными глазами бесцеремонно себя ведут, толкаются. У одного подбит глаз, у другого сломан нос.
Один нахально обнял ГГ за плечи и подвёл к компании, предлагая бутылку, девки ржут, парни начинают пихать его в спину, с каждым разом всё с более ожесточёнными лицами. Кто-то возмущается отказом выпить, что-то начинает кричать, ударяет со всего маху в лицо. ГГ падает на землю и в эту же секунды к его избиению подключаются все, даже девки, со злобными оскалами, и ненавистью в глазах.
Через короткое время они быстро убегают. ГГ же остаётся лежать в грязи, весь в собственной крови, с разбитым, вспухшим лицом и из последних сил переворачивается на спину, раскинув руки и начинает смотреть в небо.
Камера возносится от его лица и начинает закручиваться, картинка Читать далее...

Что-то неясное, однако, с неуёмной силой нагнетающее тревогу в сознание, находящееся ещё на самом крае пробуждения, растекающееся леденящим беспокойством по всем самым потаённым уголкам тела, начало тревожить Бориса Петровича сегодня, в неопределённое время. Краем мышления он уже осознавал, что сон постепенно покидает его, однако на место умиротворённому, аморфному покою пока ещё не приходило ничего более весомого, материального – мир для него ещё не начал существовать, лишь мало-помалу проявляясь для его разума. И с каждым новым мгновением пробуждения то чувство смятения и чего-то непоправимого лишь усиливалось, пока он уже физически не начал ощущать возможные причины этого неприятного предчувствия.
Окончательно проснувшись, Борис Петрович начал уже осознанно и всецело прислушиваться к ощущениям собственного тела. Ноги монотонно покалывало, как если бы он их отлежал, но временами проскальзывала слишком острая боль, заставляя его инстинктивно подёргиваться всем телом. По животу и плечам, казалось, безостановочно и в огромном количестве ползали маленькие мушки, щекоча кожу, на грудь что-то давило, и то тут, то там то и дело вновь проскакивала та же острая боль, что и в ногах.
Тогда Борис Петрович решил пошевелить руками, однако, с этой затеей у него ничего не вышло, так как они будто были связаны какой-то прочной паутиной лески, та же участь постигла и его ног, что так же отказались от малейшего движения.
От паники Бориса Петровича прошиб пот, и он в страхе раскрыл глаза, оглядывая собственное тело, но увиденное так его шокировало, что мужчина лишь недоумённо хлопал глазами, не в силах осознать увиденного.
По всему его телу во все стороны, без перерыва носились толпы маленьких букашек, по опутавшей его леске в разные направления так же непрестанно разъезжали маленькие длинные механизмы. Он ошарашено глядел на то, как мушки опутывают блестящей прочной сетью оставшиеся части тела, нагромождают на его груди какие-то коробки, дырявят его тело и безостановочно извлекают что-то из образовавшихся ям, и ещё на сотни прочих дел этих маленьких созданий. Но вот на правом плече образовалась небольшая кучка этих существ, которые, как смог теперь рассмотреть отчётливее Борис Петрович, были похожи на маленьких людей, и тут же ослепительная боль пронзила то место, сопровождающееся визгливым звуком бормашины, вгрызающейся в тело.
-А-а-ай!! – завопил мужчина – Что вы делаете?! Мне ведь больно!
-Не шевелитесь – ведь будет только больнее, мы делаем всё по-научному - точечное изъятие кости для стройматериалов. И экономически просчитана выгода, из-за применяемых новых технологий полученные запасы восстановятся в течение десяти лет, что намного эффективнее и гуманнее чем снятие огромных пластов кожи, мяса и добыча целой кости, как это делалось раньше. Прежде это было намного больнее, уверяю Вас, - сказал неожиданно появившийся на носу человечек в галстуке.
-Я требую становить это! Это моё тело, почему вы с ним так обращаетесь, кто вам дал право! А-а-ай! Не знаю, как раньше, я спал, но мне больно сейчас!
-В том то и дело, то Вы пробудились из-за этого чудовищного способа добычи залежей кости, но теперь же Вам будет применён лишь небольшой дискомфорт, согласитесь – это лучше, чем если бы мы оставили всё как прежде.
А что ж касается права на Ваше тело, извольте, объясню, вероятно, это поможет нашему взаимопониманию и причины для возмущения исчезнут. И так, на Вас мы имеем исключительно полное право, так как наш род появился именно на этом теле, мы здесь живём, а для продолжения существования возрастающего населения, для развития города за моей спиной, нам необходимо всё в больших количествах рыть шахты, добывать ресурсы, без этого мы исчезнем с тела. Я поясню: наше появление именно здесь обусловлено самой Природой, то есть произошло это, само наше существование вообще, не просто так, а ради определённой цели - продолжения рода, но это осуществимо только при нашей текущей деятельности. Без ресурсов Вашего тела мы вымрем, что противоречит нашему здесь же появлению, следовательно, по всем законам Природы Вы нам принадлежите целиком и полностью.
-Но ведь и я хочу жить! Продолжать свой род! – воскликнул Борис Петрович в негодовании.
-По оценке наших учённых вас около пяти миллиардов в галактике и мы ни в коей степени не вредим или препятствуем вашему роду, мы предполагаем, что где-то ещё, на каком-то теле и возможна жизнь, но в целом, повторюсь, мы не угроза вашей популяции.
Надеюсь, понимание достигнуто?

Кубарем несусь по млечному пути
В чёрную прореху беспросветной догмы,
Что каждый миг мы взаперти,
Что мир родился за ради дикой хохмы!

Куда ни гляну я – здесь всюду пустота
И внутренних кровотечений космос,
На дне бутылки - воскресение Христа,
И слышен мне вселенной голос.

Здесь рвутся бездны бытия,
Здесь всюду яд и всё заразно,
Живой лишь жалкий, слабый я,
Что выжирает водку праздно!

Я нахуй шлю и ад, и рай,
Таясь в углах и чёрных дырах,
Желаю я ступить за край,
Пью за познание, за дебоширов!

И вот уж чувствую, что близок миг,
И что прощаюсь я со смрадным телом,
Меня космическое судно напрямик
За грани сути полетело.
13.08.2010

Если ты веруешь в Бога,
У тебя есть новенький лексус,
На недуги разные похуй,
С желудком налажен консенсус,
В запретных лесах у вас дача,
Заслуженный отдых оплачен,
Живот кругловат немного,
Ели ты веруешь в Бога.
Если вы верите в Бога,
Вас любят все, даже дети,
Не мучает душу тревога -
Сами спросили: «Хотите?»,
«На всё его высшая воля»,
«Бесы в мозгу насвистели»,
«Бывает, такая уж доля»,
Что детишки оказались в постели.
Если ты веруешь в Бога,
Ты как комар кровавый,
Своим заумничьим слогом
Последний сосёшь деревянный.
Плевать, что вокруг всё разруха,
И в школах учиться некому,
Тебе бы набить своё брюхо
И пиздеть про судьбу человека.
Морды всё красные, жирные,
В золоте одежды да храмы,
Машины и кельи элитные,
На шее камней с килограммы.
А ты подставляй свою щёку,
И ребро подставляй, и груди
Пока не придёшь ты к намёку,
Что церковь теперь только в Людях.
09.08.2010

Заебали пустые речи,
Из огня да в горящие печи,
И рыдает вскрытое горло –
Так давно меня желчно не перло,
И на наши гнилые знамёна
Пропаганды мясного бульона
Глубоко и на долго мне похуй,
Не герой я светлой эпохи!
Мне свободы и чистого неба
Без кровавой звериной потребы
Без ублюдков, политиков, войн
Без синюшних отравленных пойл,
В пизду заебало всё!!
Мозги чёрной ложкой сосёт,
Под ребро мне загнали гвоздь,
Прожгло кислотой насквозь,
И я больше не жив, нет!
Я отрёкся от каменных бед,
И ничто теперь не спасёт,
Только тело, пускай и живёт!
06.08.2010

Шёл Иван Хмельницкий с приподнятым расположением духа по улице и отвалился у него нос. Он нагнулся, чтобы его поднять и тогда на асфальт соскочили его глаза и покатились в разные стороны. Решив спасти хотя бы один глаз, он бросился вправо, но так как был лишён зрения, то поскользнулся на банановой кожуре и упал. При падении он сломал руку, но не заметил этого и, негодуя, отправился домой, а рука так и осталась лежать на тротуаре. На кривой улочке ему встретился разбойник и пырнул его ножичком, отобрав деньги. Из дыры в животе посыпались внутренние органы и стали весело разбегаться в разные стороны. Иван Хмельницкий выбежал из этой улочке и угодил под грузовик, так он лишился второй руки, и обеих ног.
Вконец лишённый настроения он поплёлся дальше, но по дороге умудрился растерять голову, спину, дырявый живот и прочие оставшиеся части тела. Добравшись, тем не менее, до дома, он позвонил в звонок, но жена и не думала открывать ему дверь:
-Ишь ты, зачем же мне нужен теперь муж без тела, растяпа эдакий? Я лучше другого найду!

Однажды Андрей Фёдорович ел на завтрак сосиски. Да так увлекся этим делом, что нечаянно проглотил вилку. Но он продолжал оставаться голодным. Тогда он откусил кусок стола, и, оценив его вкус, жадно проглотил его целиком. Затем проглотил и стул, на котором сидел, ведь теперь не стало стола, перед которым стоило бы и сидеть. Подойдя к телевизору, он съел и его, заодно и тумбочку, и картину на стене, и даже фарфоровую вазочку. Когда в квартире не осталось ничего съедобного, он откусил часть пола и увидел там своего соседа, Петра Никифоровича. Тот только приступал к поеданию сосисок. Тогда Андрей Фёдорович пожелал тому приятного аппетита и начал есть пол, стены и потолок своей квартиры.
Да не заметил Андрей Фёдорович, как с каждым новым переметом становился всё толще и толще, пока не занял всё пространство своего жилища. И когда к нему пришли его друзья, никого не застали они в квартире, в которой, казалось, ничего не изменилось. Так же стоял телевизор на тумбочке, на стене висела картина, а на столе лежали горячие сосиски. Тогда друзья пожали плечами, вышли из Андрея Фёдоровича через рот и ушли к себе, решив зайти попозже.

С воспалёнными, раскрасневшимися глазами,
С желчно и яростно вылетающими слюнями
Они желают отыскать мою душу,
Роются в моём теле, выворачивая его наружу!
Но бесятся ещё сильнее, становятся злее,
Начиная копошиться в моих внутренностях наглее,
Чувствуя себя во мне полноправными хозяевами,
Размазывая меня по городским окраинам!
И вот из меня уже летят печень, сердце, желудок,
О вонючую кирпичную стену разбился рассудок,
Все мои желания теперь бесхозно валяются в грязи,
А сожаления, мечты и мысли лежат от них вблизи,
В чёрно небо взметнулась подлость
И, пролетев мгновение, шлёпнулась в зловонную область,
Теперь от меня совсем ничего не осталось,
На асфальте лежал только лишь фаллос,
Может, именно он – то, что все ищут,
И зачем в безмолвной ночи они рыщут?!
Нет! Нет! Даже в нём души нету!
А дело уж близится к рассвету,
И ничего иного мне не видать,
Как лишь в следующую ночь своих гостей ждать.
02.07.2010

Плавятся листья, стекает кора,
Чёрные угли вчерашних деревьев,
Жар гонит в щели, прочь со двора,
Ползают птицы, лишенные перьев,

Красное солнце сжигает тела,
В живых и в уме тех кто остался,
Город размазан по стенкам котла
На самом на дне я где метался!

Из организма испаряется кровь
И алым паром возносится к верху,
Чтоб из багровых небес затем вновь
Придать красных красок пыльному склепу.

Терпеть становится мне не по силам,
Уже я давно превратился в скелета
Но внутри холодится всё негасимо
Желание пережить чёртово лето.
25.06.2010

Льётся мертвечина из дырявых гробов
Хлыщет чёрною бездной,
Склизкие черви из разинутых ртов
Складываются в слог любезный.

В адские сады милости просим,
Здесь каждый найдёт себе по душе
И гадкие сливы, и похоти грозди
И кровавый, с мозгами дюшес!

Здесь на мёртвых дубовых ветвях
Шатаются девы босые
Все в морщинах, гнили, червях
Без носов и с глазами косыми.

А на небе в багряной луне
Отражается чьё-то безумье,
За пределами мира, времени вне
Пляшет старец беззубый!
29.06.2010

Луна на небе воссияла
И отразила свет в глазах,
Душа без смерти одичала
И к ней всё тянется в мольбах.

В густой и мрачной чаще леса,
Где звёзд не видно – лишь она,
Танцует на могиле баронесса,
Иного мира госпожа.

Лучи с любовью обнимают
И дарят с трепетом тюльпан
И нежно, сладостно ласкают
Её нагой, прекрасный стан.

И ветерок играет с волосами,
Из шёлка будто сплетены они,
И жадно хлопаю глазами,
Не в силах отвести их от груди.

И затаив дыханье вожделенно,
Не отрываю взгляда от бедра
И наполняюсь я истомой ленной
Желания запретного плода.

О, твой животик плоский,
О, неживые контуры лица,
И танец на надгробных досках,
И взор морозный мертвеца.

Терпеть я более не в силах
И выхожу из-за кустов,
Встаю с тобою на могилу
И в жар бросает от сосков.

Я прикасаюсь с дрожью к телу,
Оно холодно, словно лёд,
Но возжелав тебя смертельно,
Одежды сбросил я налёт.

И мы слились в порыве грубом,
Рычащей возбуждённой плоти,
Стонали сладостно в экстазе бурном,
Метались под крестом в крови и поте!

А поутру очнулся на могиле,
Ни женщины со мною, ни виденья,
И лишь бессмертная душа моя погибла,
Отдавшись в руки страстного влеченья.
29.05.2010

В чёрном провале окна,
В бреду полночных видений
Сияет безумно луна,
И жуткие близятся тени.

Забился я с воплем в углу,
И лик мой тронула дикость,
Устремился взглядом во мглу
И жду я от дьявола милость!

Бьёт моё тело дрожь,
Когтями царапаю стены,
Грызёт подвенозная вошь,
И срываюсь я в пляс оголтелый!

Ношусь по квартире я грозно,
То вдруг срываюсь на хохот!
За стёклами спальни морозной
Ужасный слышится грохот!

Бесноватая пройдена ночь,
Растворюсь я в дневном оживленье,
Но только не выкинуть прочь,
Мне этого сна впечатленья.
23.05.2010

Из моей квартиры в небо
Возлечу я окаянно
И ко звёздам околелым
Обращусь я в ухо спьяну:
«Сколь ничтожества, сколь мрази!
Сколь извёртливых злодеев!
Всё в микробах и заразе!
Всё в ничтожеских идеях!
Погибать я должен в водке,
Лишь она утишье дарит,
А уродство лезет в глотку,
Беспощадно святость давит!
Вам чудесным, распрекрасным,
Всех в своей тиши живущих
Не понять как всё напрасно,
Перед бесом всех нас жрущим!
Презираю я вас чистых,
Испражнелых светом божьим,
Жарких, ярких и лучистых
И с нездешней силой воли!
И мне жалко вас убогих,
Бесконечной мыслью мудрых,
И безруких, и безногих,
С головою в перламутрах!
Вас, не греющих шалавы,
И в ничтожестве не бывших
Не рыдающих в канавах,
Не считаю я за Живших!»
21.05.2010

Культуре - бой! Искусству – бой!
Вопит безумное сознанье,
В процессе личного познанья
Впитавши творческих помой.

Губи, ломай, сожги и рушь
Умов великих заключенья,
Их мыслей слЕпых испражненья
Ниспосланных в смиренье праздных душ.

Идей и пут числом безмерным
Отвергла тихая душа,
С огнём в глазах, вином дыша,
Я упиваюсь собственным твореньем!

И вот родился новый Бог
Очищенный ото всего былого,
От мира мерзкого, гнилого,
И слышен первый чистый вздох!
24.03.2010

В трактире полного некроза
И испражнений трупных масс
Я запрокинул новой дозы
Вина озлобленных гримас.

Здесь каждый требовал разврата,
И каждый Похоти желал,
За потаскуху мог зарезать брата
И всё бухал и мерзко ржал!

Столы тряслись от их сношений
С толпой дешёвых, дряблых шлюх,
И пол был лип от орошений
Сочащей спермы из-под брюх.

Передо мной, обнявшись с дрянью,
Лежал вонючий наркоман,
А за окном всё кутал хмарью
Тошнотный, гадостный туман.

Века подряд горящий город
Пороком чресл сжираем был
Где неуёмный, алчный голод
Глухой тоской по блуду выл.

И вот та участь, что постигла
Жестоким, праведным судом,
Что ангелы с небес низвергли
Постылый и гнилой Содом.
03.03.2010

По бесчисленному множеству запутанных, извивающихся кишок, складывающихся в огромный, давяще мрачный и давно прогнивший, лабиринт из разваливающихся, покосившихся, обитых всяким мусором, валяющимся тут же под ногами на раздробленном асфальте, строений нищих районов Д-тауна неслась фигура. Она мимолётно проносилась серой тенью мимо грязных, вонючих людей, чьи лица были обезображены мутациями от донельзя изгаженной и отравленной атмосферы и пищи, мимо изголодавшихся и ослабленных детей, валяющихся без сил в грязи, чья кожа лишь выделяла, обволакивая, каждую косточку, мимо обезображенных слепых, безруких и безногих инвалидов, которые и сами забыли, что они люди. А вперемешку с нестерпимо болезненно завывающими, ползающими в нечистотах, не в силах подняться на ноги людей, находящихся в состоянии лишь протягивать дрожащие руки к пробегающему миму человеку, валялись мёртвые. Впрочем, здесь же встречались и люди, держащиеся на ногах и даже хоть как-то приодетые почище прочих, но все они были столь же изнурены и нечеловечны, с огромными чёрными кругами под позабывшими радость глазами.
Лабиринты были пропитаны запахом гнили и разложения, но бегущий задыхался ни от этого, ни от чёрного смердящего химией дыма, что стелился над улицами, не пропуская ни солнечного света, ни тепла, заползающего в каждый туннель и закоулок, от которого нельзя было скрыться. Не мог дышать он от чего-то другого, чего-то засевшего глубоко внутри, некой паники, подгоняемой боязнью не успеть и чёрными, холодными псами за спиной.
И именно для этого надо было бежать, не останавливаясь, без оглядки, без сожаления и скорби, без отвращения. И не столько ради собственной жизни, сколько ради Мечты, Смысла Жизни, так не у многих теперь существующий, от чего его наличие делало человека ещё более самоотверженным, чем что-либо другое.
Через десяток секунд после того, как пробегал человек на этом же самом месте слышался топот людей, облачённых в тяжёлые сапоги и броню полиции. Уничтожить террориста – вот их цель, ради которой они готовы насмерть затаптывать нищее, беспомощное отребье, с мольбою лезущее под ноги и их не менее бесполезное потомство. Впрочем, никто и не сопротивлялся, если не наоборот: радовались полученному освобождению, боясь исполнить самим единственную мечту – распрощаться с этим серым, безрадостным миром.
Порванный, старый плащ развивался за человеком, тормозя и сковывая его движения, так что вскоре он рывком был скинут с плеч и полетел в грязную лужу с гнилыми листовками и объедками. Парню было плевать на невообразимый холод, царивший здесь. Тем более покойникам он не был страшен.
Позади бегущей фигуры сквозь чёрное облако над улицей выскочило два узких цилиндра полицейских флаеров, и тут же один из них открыл огонь по преступнику, прочертив по обе стороны от него две дорожки султанчиков поднятой воды и раздробленного камня. Одна из дорожек прошла сквозь сгорбленную фигуру, замотанную в грязные одежды, от которой в тот же миг остались лишь кровавые ошмётки.
Преступник тут же свернул в сторону и скрылся в широком овале туннеля, не доступного флаерам. Ему снова повезло пробежать открытый участок и остаться в живых. Кислорода не хватало, всё тело горело адским огнём боли и усталости, но надо было бежать. Движение для него сейчас было важнее жизни и смерти.
***
В маленькой коморке на грязном, деревянном столе догорал огарок свечи, служившей здесь единственным источником света, ничего вокруг не озаряя, лишь выхватывая из кромешной темноты лицо перед самым тусклым огоньком. Худое, слегка румяное от жёлтого света, но всё-таки бледно-мертвенное лицо с впадшими глазами и тёмными кругами вокруг них. Тонкая прядь сальных волос падала между глаз, собственно, кроме неё волос у человека больше не было. Он смотрел уставшими до безумия, но с неким ещё живым блеском глазами на маленький огонёк, блики которого вяло трепыхались, отражаясь в них.
-Мир разлагается… - прошептал он слабым голосом, почти не шевеля бледными, иссушенными губами.
-Он начал разлагаться ещё задолго до своего рождения, когда он ещё плавал в смутном, больном воображением Бога. Иначе он бы и не родился, - в свете свечи появилось ещё одно лицо, не многим отличающееся от собеседника, только голос был чуть сильнее, и глаза выражали меньшую покорность.
-Но как можно изменить мир, если он сам против этого? Его серость, его затхлость лишают человека любых желаний, и все попытки это изменить обращаются против этих идей.
-Да, этого Он и хотел. Хотел его гнилой разум и безумная фантазия, а теперь он сморит на то, как мы трепыхаемся в его банке с серыми стенами и бьётся в больной агонии, - в глазах второго собеседника блеснул блеклый, но чёткий огонь ненависти. Его света хватило, что бы он отразился в усталых глазах человека с прядью, - но изменить вряд ли что-то получится, ведь мы играем по Его правилам.
-А мир всё так же сер… Сер и уныл… И всё так же в нём хочется жить лишь за тем, что бы умереть. От него осталась лишь тень, вливающая в нас яд, имя которому – Бездействие. Наши Читать далее...

Он этим бредит в час кровавый
Во снах вгрызаясь в телеса,
И алчно жаждет бес лукавый
Невольных женщин голоса.

Ведь как прекрасны те мгновенья,
Когда связав бессильных дев,
В оргазме ищет он забвенья,
Взывая к богу нараспев!

А что быть может превосходней
Багряных пятен на спине
В пропахшей блядством преисподней
Распятых девок на стене?

К одной подходит он несчастной
И нежно клонится к груди
От ран кровавых с потом грязной,
И языком проводит посреди.

Да, он безумец, но счастливый,
Ведь больше счастья в мире нет,
Чем потешать свой дух блудливый,
Вкушая вновь и вновь запрет.

И бес сей не вокруг, не рядом,
Он в самом, что ни есть, нутре,
И изливаясь вожделенным ядом,
Он корчится на Похоти одре.
26.12.2009