841590167

1013467792

212916961

828497685

64955742

349653760

806452637

1024512370

ГЛАВА иии.

ГЛАВА Vи.

В помeщении почтамта было темновато. У окошек стояло по два по три человeка, все больше женщины. В каждом окошкe, как тусклый портрет, виднeлось лицо чиновника. Вон там - номер девятый. Я несразу рeшился... Подойдя сначала к столу посреди помeщения - столу, раздeленному перегородками на конторки, я притворился перед самим собой, что мнe нужно кое-что написать, нашел в карманe старый счет и на оборотe принялся выводить первыя попавшияся слова. Казенное перо неприятно трещало, я совал его в дырку чернильницы, в черный плевок, по блeдному бювару, на который я облокотился, шли, так и сяк скрещиваясь, отпечатки невeдомых строк, - иррациональный почерк, минус-почерк, - что всегда напоминает мнe зеркало, - минус на минус дает плюс. Мнe пришло в голову, что и Феликс нeкий минус я, - изумительной важности мысль, которую я напрасно, напрасно до конца не продумал. Между тeм худосочное перо в моей рукe писало такия слова: Не надо, не хочу, хочу, {112} чухонец, хочу, не надо, ад. Я смял листок в кулакe, нетерпeливая толстая женщина протиснулась и схватила освободившееся перо, отбросив меня ударом каракулеваго крупа. Я вдруг оказался перед окошком номер девять. Большое лицо с блeдными усами вопросительно посмотрeло на меня. Шопотом я сказал пароль. Рука с черным чехольчиком на указательном пальцe протянула мнe цeлых три письма. Мнe кажется, все это произошло мгновенно, - и через мгновение я уже шагал по улицe прижимая руку к груди. Дойдя до ближайшей скамьи, сeл и жадно распечатал письма.

Между тeм завечерeло, воробьи исчезли давно, всадник потемнeл и как-то разросся. Из-за траурнаго дерева безшумно появилась луна, - мрачная, жирная. Облако мимоходом надeло на нее маску

А знаю я все, что касается литературы. Всегда была у меня эта страстишка. В дeтствe я сочинял стихи и длинныя истории. Я никогда не воровал персиков из теплиц лужскаго помeщика, у котораго мой отец служил в управляющих, никогда не хоронил живьем кошек, никогда не выворачивал рук болeе слабым сверстникам, но сочинял тайно стихи и длинныя истории, ужасно и непоправимо, и совершенно зря порочившие честь знакомых, - но этих историй я не записывал и никому о них не говорил. Дня не проходило, чтобы я не налгал. Лгал я с упоением, самозабвенно, наслаждаясь той новой жизненной гармонией, которую создавал. За такую соловьиную ложь я получал от матушки в лeвое ухо, а от отца бычьей жилой по заду. Это ни мало не печалило меня, а скорeе служило толчком для дальнeйших вымыслов. Оглохший на одно ухо, с огненными ягодицами, я лежал ничком в сочной травe под фруктовыми деревьями и посвистывал, безпечно мечтая. В школe мнe ставили за русское сочинение неизмeнный кол, оттого что я по-своему пересказывал дeйствия наших классических героев: так, в моей передачe

Мнe принесли кофе, я выпил его, но оставил гренки. Затeм я наскоро одeлся, уложился и сам снес вниз чемодан. Доктор к счастью не видeл меня. Зато жеран удивился внезапности моего отeзда и очень дорого взял за номер, но мнe было это уже все равно. Я уeзжал просто потому, что так принято в моем положении. Я слeдовал нeкой традиции. При этом я предполагал, что французская полиция уже напала на мой слeд.

Ибо, измяв и отбросив послeднюю газету, все высосав, все узнав, сжигаемый неотвязным зудом, изощреннeйшим желанием тотчас же принять какия-то мнe одному понятныя мeры, я сeл за стол и начал писать. Если бы не абсолютная вeра в свои литературныя силы, в чудный дар - - Сперва шло трудно, в гору, я останавливался и затeм снова писал. Мой труд, мощно изнуряя меня, давал мнe отраду. Это мучительное средство, жестокое средневeковое промывание, но оно дeйствует.

Я умолк. Феликс молчал тоже, водя пальцем по столу. Он полагал, вeроятно, что я ему предложу мeсто садовника или шоффера, и теперь был сердит и разочарован. Я подозвал лакея, расплатился. Мы опять оказались на улицe. Ночь была рeзкая, пустынная. В тучах, похожих на черный мeх, скользила яркая, плоская луна, поминутно скрываясь.

По утрам я читаю и пишу, - кое-что может быть скоро издам под новым своим именем

Любила она меня без оговорок и без оглядок, с какой-то естественной преданностью. Не знаю, почему я опять впал в прошедшее время, - но все равно, - так удобнeе писать. Да, она любила меня, вeрно любила. Ей нравилось разсматривать так {28} и сяк мое лицо: большим пальцем и указательным, как циркулем, она мeрила мои черты, - чуть колючее, с длинной выемкой посрединe, надгубье, просторный лоб, с припухлостями над бровями, проводила ногтем по бороздкам с обeих сторон сжатаго, нечувствительнаго к щекоткe, рта. Крупное лицо, непростое, вылeпленное на заказ, с блеском на маслаках и слегка впалыми щеками, которыя на второй день покрывались как раз таким же рыжеватым на свeт волосом, как у него. А сходство глаз (правда, неполное сходство) это уже роскошь, - да и все равно они были у него прикрыты, когда он лежал передо мной, - и хотя я никогда не видал воочию, только ощупывал, свои сомкнутыя вeки, я знаю, что они не отличались от евойных, - удобное слово, пора ему в калашный ряд. Нeт, я ничуть не волнуюсь, я вполнe владeю собой. Если мое лицо то и дeло выскакивает, точно из-за плетня, раздражая, пожалуй, деликатнаго читателя, то это только на благо читателю, - пускай ко мнe привыкнет

Первый раз мы побывали там (поддавшись восторженным уговорам Ардалиона) в серединe июня. Помню, воскресным утром мы заeхали за ним, я стал трубить, глядя на его окно. Окно спало крeпко. Лида сдeлала рупор из рук и крикнула:

Опять же и этот второй вариант начала главы - прием популярный и доброкачественный, - но он как то слишком щеголеват, да и не к лицу суровому, застeнчивому Орловиусу бойко растворять ворота {43} главы. Предлагаю вашему вниманию третий вариант:

Мы продолжали итти рядом, мирно бесeдуя о внeшней и внутренней политикe. У дверей его конторы я по правилу русской вeжливости стал снимать перчатку.

Литература неважная, - сам знаю. Покамeст я это писал, мнe казалось, что выходит очень умно и ловко, - так иногда бывает со снами, - во снe великолeпно, с блеском, говоришь, - а проснешься, вспоминаешь: вялая чепуха. С другой же стороны эта псевдоуайльдовская сказочка вполнe пригодна для печатания в газетe, - редактора любят потчевать читателей этакими чуть-чуть вольными, кокетливыми разсказчиками в сорок строк, с элегантной пуантой и с тeм, что невeжды называют парадокс (

Нeкоторое время мы оба молчали, - он от избытка мало интересных мнe чувств, я потому, что дeло было сдeлано, говорить же было не о чем.

Как мы начнем эту главу? Предлагаю на выбор нeсколько вариантов. Вариант первый, - он встрeчается часто в романах, ведущихся от лица настоящаго или подставного автора:

Ища способа отвлечься от расплывчатых, невыносимых предчувствий, я собрал страницы моей рукописи, взвeсил пачку на ладони, игриво сказал

Поeзд поплыл. Сияя и вопя, Ардалион прямо-таки вываливался из окна. Лида бeжала рядом и кричала ему что-то. Когда проeхал послeдний вагон, она, согнувшись, посмотрeла под колеса и перекрестилась. В рукe она все еще держала букет.

Ты улыбнулся, читатель. В самом дeлe - почему бы и не улыбнуться: приятный лeтний день, мирный пейзаж, добродушный дурак-художник, придорожный столб. О, этот желтый столб... Поставленный {34} дeльцом, продающим земельные участки, торчащий в ярком одиночествe, блудный брат других охряных столбов, которые в семи верстах отсюда, поближе к деревнe Вальдау, стояли на стражe болeе дорогих и соблазнительных десятин, - он, этот одинокий столб, превратился для меня впослeдствии в навязчивую идею. Отчетливо-желтый среди размазанной природы, он вырастал в моих снах. Мои видeния по нем ориентировались. Всe мысли мои возвращались к нему. Он сиял вeрным огнем во мракe моих предположений. Мнe теперь кажется, что увидeв его впервые я как бы его узнал: он мнe был знаком по будущему. Быть может, я ошибаюсь, быть может я взглянул на него равнодушно и только думал о том, чтобы сворачивая не задeть его крылом автомобиля, - но все равно: теперь, вспоминая его, не могу отдeлить это первое знакомство с ним от его созрeвшаго образа.

Он повернулся, и я выстрeлил ему в спину.

Что пройдет, то будет мило. В один прекрасный день наконец приeхала ко мнe заграницу Лида. Я зашел к ней в гостиницу,

Тридцатаго вечером, наканунe моей поeздки, Ардалион и Лида раскладывали кабалу, а я ходил по комнатам и глядeлся во всe зеркала. Я в то время был еще в добрых отношениях с зеркалами. За двe недeли я отпустил усы, - это измeнило мою наружность к худшему: над безкровным ртом топорщилась темно-рыжеватая щетина с непристойной проплeшинкой посрединe. Было такое ощущение, что эта щетина приклеена, - а не то мнe казалось, что на губe у меня сидит небольшое жесткое животное. По {61} ночам, в полудремотe, я хватался за лицо, и моя ладонь его не узнавала. Ходил, значит, по комнатам, курил, и из всeх зеркал на меня смотрeла испуганно серьезными глазами наспeх загримированная личность. Ардалион в синей рубашкe с каким-то шотландским галстуком хлопал картами, будто в кабакe. Лида сидeла к столу боком, заложив ногу на ногу, - юбка поднялась до поджилок, - и выпускала папиросный дым вверх, сильно выпятив нижнюю губу и не спуская глаз с карт на столe. Была черная вeтреная ночь, каждыя нeсколько секунд промахивал над крышами блeдный луч радиобашни, - свeтовой тик, тихое безумие прожектора. В открытое узкое окно ванной комнаты доносился из какого-то окна во дворe сдобный голос громковeщателя. В столовой лампа освeщала мой страшный портрет. Ардалион в синей рубашкe хлопал картами, Лида облокотилась на стол, дымилась пепельница. Я вышел на балкон.