Толкнул меня на это разговор с одним человеком... Незнаю, врядли кому-то будет интересно.. просто... чтоб не потерялось...

я тоже люблю ветер...
часто, чтоб никто не видел, тихо-тихо убегаю к нему на свидание... На крышу. Я просто сажусь на край, и ветер прилетает, обнимет, споет песенку, или шепнет что-то нежное на ухо... Ветер мне не дает окончательно сойти с ума... Ветер это то, что у меня никто никогда не отнимет. Я знаю, ветер меня не бросит. И если я попрошу, (он не откажет, я знаю, ведь он любит меня), ветер научит меня летать, как птицы, да..

Светлый вечер в осеннем лесу. Затрещала и смолкла неизвестная птица.
Заяц выбежал к ручью, сел и стал слушать, как журчит вода.
- Вода, вода, куда ты бежишь? - спросил Заяц.
- С камушка на камушек по камушкам бегу! "По камушкам. Хорошо ей! -
подумал Заяц. - Вот бы мне так!" Пришел Муравей.
- Ты что бродишь? - спросил Заяц. - Скоро зима, а ты по лесу шатаешься?
- Надо, - сказал Муравей. Зачерпнул ведерком воды и пошел.
- Стой! Давай поговорим, - сказал Заяц. Муравей остановился:
- О чем?
- О чем хочешь.
- Некогда мне разговаривать, - сказал Муравей. - Воду надо нести. - И
ушел.
- Вот жизнь! - вздохнул Заяц. - Муравьи по воду ходить стали,
поговорить не с кем. Раньше хоть какой-никакой гриб попадется, с ним
потолкуешь. А теперь и грибы куда-то попрятались.
- А ты со мной поговори, - сказала Сосновая Шишка. Она лежала рядышком
у ручья. - Я - старая, много всего видала.
- Что же ты видела? - спросил Заяц.
- Небо, - сказала Шишка.
- Кто ж его не видел? Вот оно!
- Не-ет, я там была, высоко, - вздохнула Шишка. - Меня Ветер любил.
Прилетит, бывало: "Здравствуй, Шишка!" - "Здравствуй, говорю, где пропадал?"
- "К морю летал, корабли двигал". Во как! А ты чего скучный такой?
- Не знаю, - сказал Заяц.
- Эх, жизнь была! Утречком проснешься - весь лес в тени, а у нас уже
солнышко! Солнышко пригреет.
Ветер прилетит - шумим-веселимся!.. А ночью - звезды. Так в глаза и
глядят. Я любила одну.
Зеленая такая, ласковая. Только покажется, а уж Ветерок мой тут как
тут. "Полетим, говорит,
к звезде, Шишка!" - "Так далеко же!" - "Это нам нипочем!" Возьмет в
объятья и понесет.
- Хорошо говоришь, бабушка, - вздохнул Заяц.
- Жили хорошо, Заяц. А что слова? Сам-то чего скучный, молодой вить?
- А где ж он теперь, Ветер?
- Летает. Ветер, он всегда молодой. А я, вишь, старая, упала. Кому
нужна?
- Грустно тебе, бабушка?
- Не-е, Заяц. Лежу, на небо гляжу, водичку слушаю, звездочку зеленую
увижу - Ветер вспоминаю.

- Заяц просится посумерничать.
- Пускай сумерничает, - сказал Ежик и вынес на крыльцо еще одно
плетеное кресло.
- Можно войти? - спросил Заяц. Он стоял под крыльцом, пока Медвежонок
разговаривал с Ежиком.
- Входи, - сказал Ежик.
Заяц поднялся по ступенькам и аккуратно вытер лапы о половичок.
- Три-три! - сказал Медвежонок. - Ежик любит, чтобы было чисто.
- Можно сесть? - спросил Заяц.
- Садись, - сказал Медвежонок. И Ежик с Медвежонком тоже сели.
- А как мы будем сумерничать? - спросил Заяц.
Ежик промолчал.
- Сиди в сумерках и молчи, - сказал Медвежонок.
- А разговаривать можно? - спросил Заяц. Ежик опять промолчал.
- Говори, - сказал Медвежонок.
- Я в первый раз сумерничаю, - сказал Заяц, - поэтому не знаю правил.
Вы не сердитесь на меня, ладно?
- Мы не сердимся, - сказал Ежик.
- Я как узнал, что вы сумерничаете, я стал прибегать к твоему, Ежик,
дому и глядеть во-он из-под того куста. Во, думаю, как красиво они
сумерничают! Вот бы и мне! И побежал домой, и стащил с чердака старое
кресло, сел и сижу...
- И чего? - спросил Медвежонок.
- А ничего. Темно стало, - сказал Заяц. - Нет, думаю, это не просто
так, это не просто сиди и жди. Что-то здесь есть. Попрошусь, думаю,
посумерничать с Ежиком и Медвежонком. Вдруг пустят?
- Угу, - сказал Медвежонок.
- А мы уже сумерничаем? - спросил Заяц. Ежик глядел, как медленно
опускаются сумерки, как заволакивает низинки туман, и почти не слушал Зайца.
- А можно, сумерничая, петь? - спросил Заяц. Ежик промолчал.
- Пой, - сказал Медвежонок.
- А что?
Никто ему не ответил.
- А можно веселое? Давайте я веселое спою, а то зябко как-то?
- Пой, - сказал Медвежонок.
- Ля-ля! Ля-ля! - завопил Заяц. И Ежику сделалось совсем грустно.
Медвежонку было неловко перед Ежиком, что вот он притащил Зайца и Заяц
мелет, не разбери чего, а теперь еще воет песню. Но Медвежонок не знал, как
быть, и поэтому завопил вместе с Зайцем.
- Ля-ля-лю-лю! - вопил Медвежонок.
- Ля-ля! Ля-ля! - пел Заяц. А сумерки сгущались, и Ежику просто больно
было все это слышать.
- Давайте помолчим, - сказал Ежик. - Послушайте, как тихо!
Заяц с Медвежонком смолкли и прислушались. Над поляной, над лесом плыла
осенняя тишина.
- А что, - шепотом спросил Заяц, - теперь делать?
- Шшш! - сказал Медвежонок.
- Это мы сумерничаем? - прошептал Заяц. Медвежонок кивнул.
- До темноты - молчать?..
Стало совсем темно, и над самыми верхушками елок показалась золотая
долька луны.
От этого Ежику с Медвежонком вдруг стало на миг теплее. Они поглядели
друг на друга, и каждый почувствовал в темноте, как они друг другу
улыбнулись.

Над горой туман и розовато-оранжевые отсветы. Весь день лил дождь,
потом перестал,
выглянула солнце, зашло за гору, и вот теперь была такая гора.
Было очень красиво, так красиво, что Ежик с Медвежонком просто глядели
и ничего не говорили друг
другу.
А гора все время менялась: оранжевое перемести лось влево, розовое -
вправо,
а голубое стало сизо-синим и осталось вверху.
Ежик с Медвежонком давно любили эту игру: закрывать глаза, а когда
откроешь - все по-другому.
- Открывай скорей, - шепнул Ежик. - Очень здорово!
Теперь оранжевое растеклось узкой каймой по всей горе, а розовое и
голубое пропало.
Туман был там, выше, а сама гора была будто опоясана оранжевой лентой.
Они снова закрыли глаза, и, когда через мгновение открыли, вновь все
изменилось.
Оранжевое вспыхивало кое-где слева и справа, розовое вдруг появилось
справа,
розово-голубое исчезло, и гора вся стала такой темной, торжественной,
что от нее просто нельзя было отвести глаз, Ежик с Медвежонком снова закрыли
и открыли глаза: гора была покойной, туманной, с легким розоватым отсветом
справа, но они не успели снова закрыть глаза, как этот отсвет пропал.
Туманная, очень красивая гора глядела на Ежика с Медвежонком.
И вдруг, или это Ежику с Медвежонком показалось, кто-то заговорил:
- Вам нравится на меня смотреть?
- Да, - сказал Ежик.
- А кто? Кто говорит? - шепотом спросил Медвежонок.
- Я красивая?
- Да, - сказал Ежик.
- А когда я вам больше нравлюсь - утром или вечером? Тут и Медвежонок
понял, что это говорит гора.
- Мне - утром, - сказал Медвежонок.
- А почему?
- Тогда впереди целый день и...
- А тебе, Ежик?
- Когда ты прячешь солнце, мне грустно, - сказал Ежик. - Но я больше
люблю смотреть на тебя вечером.
- А почему?
- Когда смотришь вечером, как будто стоишь там, на вершине, и далеко,
далеко видно.
- Что же ты видел сегодня, Ежик? - спросила гора.
- Сегодня так пряталось солнце, а кто-то так не
давал ему уйти, что я ни о чем не думал, я только смотрел.
- А я... Мы... То откроем глаза, то закроем. Мы так играем, - сказал
Медвежонок.
Быстро сгущались сумерки.
И когда почти совсем стемнело, иссиня-зеленое небо вдруг оторвалось от
горы, а вся она стала резко видна, чернея на бледно-голубой полосе,
отделяющей ее от темного неба.

ЕЖИК В ТУМАНЕ

Тридцать комариков выбежали на поляну и заиграли на своих писклявых
скрипках.
Из-за туч вышла луна и, улыбаясь, поплыла по небу.
"Ммм-у!.." - вздохнула корова за рекой. Залаяла собака, и сорок лунных
зайцев побежали по дорожке.
Над рекой поднялся туман, и грустная белая лошадь утонула в нем по
грудь, и теперь казалось - большая белая утка плывет в тумане и,
отфыркиваясь, опускает в него голову.
Ежик сидел на горке под сосной и смотрел на освещенную лунным светом
долину, затопленную туманом.
Красиво было так, что он время от времени вздрагивал: не снится ли ему
все это?
А комарики не уставали играть на своих скрипочках, лунные зайцы
плясали, а собака выла.
"Расскажу - не поверят!" - подумал Ежик, и стал смотреть еще
внимательнее, чтобы запомнить до последней травинки всю красоту.
"Вот и звезда упала, - заметил он, - и трава наклонились влево, и от
елки осталась одна вершина, и теперь она плывет рядом с лошадью... А
интересно, - думал Ежик, - если лошадь ляжет спать, она захлебнется в
тумане?"
И он стал медленно спускаться с горы, чтобы тоже попасть в туман и
посмотреть, как там внутри.
- Вот, - сказал Ежик. - Ничего не видно. И даже лапы не видно. Лошадь!
- позвал он. Но лошадь ничего не сказала.
"Где же лошадь?" - подумал Ежик. И пополз прямо. Вокруг было глухо,
темно и мокро, лишь высоко сверху сумрак слабо светился.
Полз он долго-долго и вдруг почувствовал, что земли под ним нет, и он
куда-то летит. Бултых!..
"Я в реке!" - сообразил Ежик, похолодев от страха. И стал бить лапами
во все стороны.
Когда он вынырнула, было по-прежнему темно, и Ежик даже не знал, где
берег.
"Пускай река сама несет меня!" - решил он.
Как мог, глубоко вздохнул, и его понесло вниз по течению.
Река шуршала камышами, бурлила на перекатах, и Ежик чувствовал, что
совсем промок и скоро утонет.
Вдруг кто-то дотронулся до его задней лапы.
- Извините, - беззвучно сказал кто-то, кто вы и как сюда попали?
- Я - Ежик, - тоже беззвучно ответил Ежик. - Я упал в реку.
- Тогда садитесь ко мне на спину, - беззвучно проговорил кто-то. - Я
отвезу вас на берег.
Ежик сел на чью-то узкую скользкую спину и через минуту оказался на
берегу.
- Спасибо! - вслух сказал он.
- Не за что! - беззвучно выговорил кто-то, кого Ежик даже не видел, и
пропал в волнах.
"Вот так история... - размышлял Ежику, отряхиваясь. - Разве кто
поверит?!"
И заковылял в тумане.

Она подошла неслышно, сзади, закрыла глаза ладонями. Он вздохнул, встал с кресла, взял её руки и обернулся. Что случилось, малыш? – спросил он нежно и грустно, как всегда зная ответ.

Я хочу есть – тихо сказала она, смотря ему в глаза и по-детски улыбаясь. Конечно, давай я потушу овощи, или сделаю салат. Или ты хочешь какой-нибудь суп? – сбивчиво забормотал он, все еще на что-то надеясь. Ты знаешь, чего я хочу, ласково произнесла она. Её влюбленные глаза не мдвигались, расширенные зрачки затягивали в себя, даже ладошки вспотели от волнения. Ну хорошо, вздохнул он, и они пошли на кухню. Она села рядом, достала сигареты и тихонько закурила, не сводя с него настороженного любящего взгляда. Она даже не моргала – все смотрела и смотрела, как он повязывает передник (с Бэмби; она подарила его ему после самого первого раза, а то он закапал любимые светлые джинсы), нарочито громко гремит кастрюлями и сковородками, мокро звенит вилками и ножами в раковине. В воздухе запахло средством для мытья посуды. Она поморщилась, и он включил вытяжку.

Как ты хочешь сегодня? – спросил он громко из-за шума вытяжки. Её лицо осветилось улыбкой, которую он так любил - пока её не стало вызывать только одно. Теперь он её боялся и старался не смотреть. Наверное, с картофельным пюре и грибами, медленно сказала она. Потом, подумав, добавила – ты только не обижайся. И затянулась сигаретой. Не буду, сказал он. – Но, может, все-таки не сегодня? Давай хотя бы через пару дней, а? Ведь так мало осталось…а пюре с грибами я тебе и так сделаю. Вкусное.

Она непонимающе посмотрела на него.
Да нет, ничего, вздохнул он. И стал чистить картошку.
Пока жарились грибы, он готовил соус и салат. Он мог сделать все быстрее, но старался оттянуть самое последнее, то, что ей было от него нужно. Руки делали все сами, он ни о чем не думал. Просто тщательно нарезал огурцы и помидоры, смешивал грибы с луком, помешивал пюре деревянной ложкой. Он ни разу не обернулся, но знал, что она курит и следит за каждым его движением. И болтает ногами.

Огромное фарфоровое блюдо (он всегда удивлялся, как в неё, такую худенькую и маленькую, столько влезает) постепенно заполнялось океаном желтого пюре, на котором чернели горы из грибов и салата. Я как бог из каких-нибудь чукотских мифов, хмыкнул он про себя, забывшись. Какая-нибудь Великая Утка или Морж-Отец. Ну или…И осекся, вспомнив, что ему сейчас надо будет сделать.
Наконец, он напустил на свой мирок дождь из кинзы и петрушки.

Придирчиво посмотрел, нет, вроде бы все. Что ж, пора.
Он достал из ящика стола огромный зазубренный нож. Какая прелесть, захлопала она в ладоши, увидев его когда-то на витрине. ДЛЯ-О-МА-РО-В – по слогам прочитала она и улыбнулась - это мой подарок тебе на все дни рождения, которые я пропустила из-за того, что мы не были знакомы…мой крабик. И мило хихикнула. Он впервые воспользовался им тем же вечером. Удобно – заботливо спросила она. Ещё бы, натянул он резиновую улыбку под мертвые глаза, совсем другое дело. Вот что значит техника. Она поцеловала его в губы, и они занялись любовью прямо на столе. Да…тогда они ещё трахались, с грустью вспомнил он. А теперь ей от меня нужно только одно. Ладно, неважно. Раньше начну, быстрее кончится.

Он снял майку и аккуратно сложил её на стуле. На столе уже стоял маленький тазик; он склонился над ним и приставил кончик ножа к одному из бесчисленных шрамов на груди. Резко выдохнул и с силой надавил. Сзади сдавленно ойкнули – она никак не могла привыкнуть. Тело как будто плюнуло кровью, она хлюпнула об дно тазика одним комком, за которым сразу зажурчали тугие струйки; с таким же звуком бабушка выдавливала молоко из коровы в ведро, когда он был маленьким и жил в деревне. Он улыбнулся, вспомнив вкус парного молока, и тут же почувствовал солёный едкий запах собственной крови. Его чуть не стошнило; он побледнел и зацепил зазубринами ребра. Действуя лезвием как рычагом, он расширил дыру в груди достаточно, чтобы залезть туда рукой и вытащить сердце.
То есть то, что от него осталось.

Неуклюжий бесформенный обрубок оказался совсем маленьким. Этот кусочек его души бился абсолютно бесшумно, и ему показалось, что у него на руке сидит маленькая морская свинка, испуганная, с черными глазками-бусинками, и дрожит, дрожит, дрожит…Он снова вздохнул, ощущая вспотевшей спиной жадный и любящий взгляд.

Пожалуй, тут только на два раза и осталось, думал он, взвешивая на ладони когда-то большое сердце – как обычный шмат мокрого мяса. Потом – была не была – положил его на деревянную доску, где уверенно разрезал на два куска, один чуть больше другого. Тот, что поменьше, он осторожно положил обратно в дыру между ребрами. Грудь захлопнулась как устрица, втягивая боль обратно в себя.
Она беззвучно поднялась и тронула его за плечо. Он медленно повернулся, и она нежно слизала кровь, оставшуюся на коже и ноже. Как пенки, которые я выпрашивал, когда мама делала варенье – против воли улыбнулся он, и она ответила ему любящей улыбкой, от которой он не успел Читать далее...

а что будет потом??... что со мной потом будет?? Дикие приступы депрессии..... Перепады настроения...... "Приступы бессильной злобы... Лето как анастезия снимается осенью... И снова я один в этом подлом городе... Где все испугавшись друг друга бросили..." Взгляд в пустоту.... Ты ведь меня не бросишь, правда?...

хочу общения..... ААА!!!!! поболтайте со мной, плизь!!!!) ну хоть кто-то....

сегодня поняла наконец-то кто я есть))) *восторг*
Меня так человек один назвал после пяти минут общения... И он прав, да-да!!! Я псих-одиночка)))

Нагло скомуниздила у Вельки из дневы...

…Давным давно встретились все человеческие чувства…
Когда Скука зевнула в третий раз, Безумие сказало:
- Может сыграем в прятки?!
Энтузиазм тут же подхватил Эйфорию под руку и радостно закрутил в танце. Счастье в это время так танцевало, что даже убедило Сомнение… Только Апатии никогда ничего не было достаточно интересно, и она отказалась участвовать в игре. Правда решила нигде не прятаться, так как её всё равно всегда находят. Гордыня заявила, что это глупая игра ниже её достоинства. Трусость не хотела рисковать.
- Раз, два, три… - начало считать Безумие…
Первой спряталась Лень, она просто-напросто улеглась за ближайшим камнем. Вера поднялась в небо. Зависть спряталась в тени Триумфа, который своими силами забрался на самую высокую гору. Вежливость долго не могла спрятаться, так как думала, что каждое место больше подходит другому… Красота спряталась в хрустальном роднике, Трусость – в дупле дерева. Свобода растворилась в солнечном луче. Эгоизм нашел именно ему предназначенное и удобное местечко. Обман скрылся в объятиях океана ( а на самом деле – в радуге), Страсть притаилась в кратере Вулкана. Забывчивость даже не запомнила, где спряталась, но это не важно…
Когда Безумие досчитало до 999999, Любовь всё ещё искала себе укрытие, но все места были уже заняты.
- Миллион! – крикнуло Безумие и начало поиски…
Первой была найдена Лень, затем Безумие услышало как Вера говорит с Богом. Страсть выдало содрогание вулкана. Найдя Зависть, Безумие сразу поняло, где искать Триумф. Эгоизм даже искать не пришлось, так как он спрятался в пчелиный улей, и пчелы быстренько его оттуда выгнали. Уставшее Безумие увидело родник, хотело напиться и обнаружило там Красоту. Сомнение сидело возле забора и никак не могло определиться, с какой стороны спрятаться… Все были найдены: Талант – в свежей зелени травы, Скука – в тёмной пещере, Обман – в радуге (но на самом деле он прятался в объятиях океана). Только Любви никак не могли найти. Её искали за каждым деревом, в каждом ручье, на вершинах всех гор, пока в конце концов решили поискать в розовом кусте. Как только Безумие пошевелило розовый куст, послышался плач – шипы больно вонзились в глаза Любви. Безумие испугалось, не знало, что делать и, не зная, чем искупить свою вину, пообещало быть вечным спутником Любви…
…С тех пор Любовь слепа, и Безумие всегда ведёт её за руку…

чет не то со мной..... Осознаю, что начинаю влюблятся в ТХ... Кошмаар!!!! так не долго и ЭМО стать...

Настроение сейчас - отходняки.....

Синька чмо, а пить не брошу!!!

Стойкое желанье падать вверх.
Что б разбить сознание на куски
Задыхаться в дыме сигарет
Крылья, разрывая от тоски
Я кричал, не открывая рот
И давился в горечи слезах
Только начинаю снова жить
А в глазах, уже посеян страх
Я боюсь вновь верить в доброту
Не хочу, ведь предан буду вновь
А любовь - лишь листья на ветру
Не хочу, не верю я в любовь
Сердце - небольшая глыба льда
Всё разрушил миг, лишь краткий миг
Разучился верить в чудеса
Впереди тупик…Опять тупик

Западня...
Но я продолжаю свой бег…
Всё ближе и ближе я слышу вой и лай гончих собак...
Я уже пропал, но я продолжаю упорно бег вперёд...
Я безумен...
Да, пожалуй, так...
Я чужой среди своих, да и среди и чужих тоже...
И я хочу выжить...
Хочу снова мчатся, свободным на перегонки с ветром, по зелёному полю,
под глубоким небом....
Может я и романтик...
Но чёрт меня побери, если я не уйду от погони...
Дальше в лес...
Там будет ручей, я знаю это…
И я знаю, что именно там меня поджидают охотники...
Я бегу...
Стремлюсь всем своим естеством туда, и пусть я погибну...
чёрт... Я не погибну, не погибну,
но я и не позволю укротить, поймать меня....
Я уже не могу... Как это всё утомительно...
О, а вот и река, а вот и мои мучители...
Я в отчаянии прыгаю на одного особо осмелевшего охотника
и скидываю его на землю...
В меня летят стрелы... Но я знаю, что если добегу до той стороны реки,
я спасён...
Боль…, в меня попали, да, стрела торчит на уровне лопаток...
Нет, я не погибну…
Из последних сил я таки добираюсь, до спасительного участка...
Нет... не умру... Падаю без чувств…. не умру...




Вой прорезал и без того мрачный лес,
охотники поёжились, опять этот снежно-белый волк ускользнул...
Опять...

А где-то в лесу толи умирал, толи просто спал,
со стрелой в рёбрах уставший от всего белоснежный волк...








P.S. никаких на небе звезд нет, это просто миллион дыр,
и пробивается сквозь них свет, это светиться другой мир;
там за черной пеленой тьмы несказанной красоты сад,
где и встретимся потом мы, если вдруг не попадем в ад… (c)

Снег, ковёр снега, на нём отпечатки лап и след крови, потом лапы плавно превращаются в отпечатки человеческих ног, прислонившись к дереву и запрокинув голову стою курю, кровь сочится из плеча, чёрт, а больно, но никто и не просил меня подставляться, сам, сам закрыл собой хозяина, и вырубился, неужели меня сочли мёртвым? Смех с кашлем отплёвываю кровью, значит и рёбра повреждены, значит меня ногами добить пытались, неприятно стоять голым зимой,точнее ещё и раниным, а перекинутся я не могу уже, не хватает сил, рядом валяется сумка, там только мобильный, но он разряжен и сигареты с зажигалкой...Голова кружится, мир расплывается, луна с укором на меня смотрит, а я смотрю на неё периодами затягиваясь сигаретами и выпуская дым.
Теряю опору сползаю на снег, так хорошо, уже почти не холодно...
Что там с хозяином?
Выжил?
Нет, я бы почувствовал если бы он умер, я знаю что он жив, а значит буду жить и я, я ему нужен, действительно нужен.
От боли и обиды вою...
Шаги...шаги...шаги.
Отключаюсь.
Проснулся, утро, лучи прорезают тонкой линией комнату, резь в глазах..
Кто я?
Почему так больно?
-Проснулся котёнок?
Мягкая и тёплая ладонь взёрошила волосы, хозяин, пытаюсь поднять голову, но не могу
-Жив-говорю я поражаясь своему сорваному голосу
-Я знал...В голосе улыбка, тёплая, та ради которой я умру. Умру но не сейчас
И тишина.


Снег, кровавая дорожка и труп человека, человека который умел мечтать и знал что он сделал всё что мог.

Вой.

я на грани... именно то состояние когда кидаешся со всех лап к первому человеку который чуть поманит, и ,виляя хвостом, заглядываешь в глаза, спрашивая "это ты?? ведь ты мой хозяин, правда??..", в душе уже зная ответ... я готова пережить еще одно предательство, готова пережить опять эту боль.... только бы еще раз ошутить минуты близости..... нежности... вновь почувствовать крылья за спиной, чтоб через мгновение грохнутся в пропасть....
И закутаться в собственную боль, нырнуть с головой, так чтоб не захотелось выныривать.......
Скажешь это не нормально??....
а я по другому не могу.