Имхо, мне пора переходить к "свободному творчеству" и забыть про дневниковый жанр до честно заработанной пенсии, мемуаров и памперсов, которые некому будет менять. Впрочем, ценности в моей памяти будет не больше, чем в старческом маразме. А вот хрен, доживать до пенсии в мои планы никак не входит. Мне пора переходить на более "аристократические" спиртные напитки. Ты же помнишь - мне уже не остается ничего иного, кроме как прославиться.
Мы штурмуем реальность с разных сторон, она дает нам по зубам, а мы все равно обнаруживаем себя все также наматывающими круги по спирали "Великого Узора". Я придумал себе любовь, а когда она подзабила на меня, я придумал тебя, как свою самую требовательную отдушину и свой самый уютный кров. Я придумал тебя, а ты оказался таким реальным, что я долго не мог в тебя поверить. Может, не могу до сих пор. Будь моей безусловностью, моей единственной надеждой. Мне нужна твоя деликатная дрессировка, твоя тактичная власть, твоя своевременная поддержка. Но я всегда хотел слишком многого и никогда не оправдывал надежд.
Меня тянет к тебе все больше и больше, и когда накроет отчаяние ноября, дай бог мне удержаться и не вызволить тебя из того "оффлайна", в который ты планируешь погрузить себя. Оградить себя от своих желаний я не в состоянии, но вовлекать тебя в них не собираюсь. Наверное, я действительно заболел любовью к тебе. Я не могу выкинуть тебя из головы, не могу отделаться от твоего запаха, твое имя стало слишком интимно, чтобы я называл им тебя.
А еще - да, теперь всенепременно должны последовать высокопарные сентенции на тему "как меня заебали эти ограниченные людишки"... Да, мне и в самом деле осточертели ваше лицемерие, умничание и попытки доказать мне, что, мол, "какие такие экзистенциальные проблемы могут быть в твоем возрасте, деточка, что ты можешь знать о жизни вообще, и как ты можешь быть таким эгоистом..." Идите в пень. Я вооружился самоконтролем, и авторитетных мнений для меня больше не осталось. Кроме твоего, пожалуй, minun Ilo. Я начинаю называть вещи своими именами и даже пренебрегаю цензурой и мнением аудитории, которой нужны сказки и откровения из серии "все-таки жизнь прекрасна". Должно быть, я просто взрослею. Аудитории, которой не нужны мои скучные телеги недоразвитого Гамлета. Которая видит только мрак в том, что я говорю. Плевать, мое амплуа - это всегда амплуа печального клоуна, пусть я еще не научился исполнять его искусно. Но - ты же помнишь, никто не должен знать, кто ты на самом деле. И жизнь твоя дана, чтобы отыграть ту или иную роль виртуозно, а роли выбираешь не ты. Смирись и работай.
Это - моя последняя запись в ключе этого непопулярного блога. Если мы еще увидимся, обещаю, это уже будет проект помасштабней "distant/Lee_Eri".
Я бы продал душу за ту сакрально-развратную ночь с тобой, что могла бы изменить мою карму, а точнее, мои взгляды на себя самого. Ведь они все решают. Но. Одной ночи будет мало, даже несмотря на то, что ты чертовски талантлив, и иммунитет мой не способен противостоять твоему влиянию. Нужна ли тебе эта нескончаемая работа, радость моя? Терпеть меня, пока я буду пытаться понять, кто я и зачем я, временами разменивая принципы на постели, меняя поэзию на прозу, гитары на вожделенный саксофон, меняя паспортные имена, место жительства и стрижки.
Я дошел до того позорного состояния, в котором суицидальные мысли уже не кажутся просто мыслями злополучного эмо-кида. Но пока мне еще хватает сил показать этому миру средний палец, я прекрасно даю себе отчет, что это значит только одно. Это значит - надо менять образы, менять мимику и жесты, из ироничного декадента и укурка Distant превратиться в живучую, но не забывающую о своих человечных принципах тварь Ehri. Злоба на этот мир, в каких бы креативных проявлениях она не представала, не удивит меня оригинальностью.
Но, это - последняя запись, и она - все-таки не совсем панихида по моей затраханной юности, она посвящена тебе и всем, кто склонен принимать меня всерьез.
Ilo - ты всегда останешься для меня моей заповедной радостью, даже если в твоих глазах я все чаще вижу только боль. И я не вправе требовать от тебя понимания моей непредсказуемости. Я просто не могу жить, как все, хотя мне действительно хотелось бы этого. Я такой умный в теории и такой дурак на практике. Есть раны, которые ни одно время не способно залечить. Пусть это будет только моя боль. Он что-то говорил мне про рекурсию, которая распространяется на все уровни обывательской жизни, про секс, эмпатию и про то, что люди неплохие и я неплохой, и если происходит жопа, значит, это жопа в моей голове, и с ней тоже можно совладать. Но моя голова - мой диагноз. Ты уже сделал его почти утешительным, и я не прошу тебя о большем. Твоя воля уйти и твоя воля остаться. Решение всегда будет за тобой, ведь это ты предложил мне эту игру в надежду для нас обоих.
Забудь обо мне - это будет лучшим решением. Я должен быть изолирован от тех, кто мне дорог. Работаю я над собой или нет - боль уже от самого факта моего существования Читать далее...

Ты помнишь, я сидел, скрестив на груди руки, локти прижимая к ребрам - словно амфора, в попытке удержать свое туловище тонкими ручками от того, чтобы не рассыпаться черепками к твоим ногам. А небо в перекрестьях проводов хитро щурилось тошнотворным рассветом в твои окна. Какое такое откровение я нашел в твоих огненных глазах? Я думаю о тебе постоянно.
Статейки пресловутые про любовь, которой надо радоваться, тупо потому, что она в тебе, и не роптать на безответность, в общем, ты знаешь эти кормушки для идеалистов в период очередного душевного климакса - выплюнь и забудь. Я верил в психологов около года, но настало время менять богов. Массовая культура, калечащая умы и изобретающая панацеи для своей увечной аудиенции, подсаживая их на иглу все безнадежней. Я подтерся ею, утер сопли и вывалился на улицу. Только ограниченный человек мог нацепить на Любовь кавайное розовое белье в оборочках и пустить по миру с бейджиком "Ангел-спаситель". Я нещадно калечил мониторы и психику родственников, когда видел, как глупые телки, претендующие на оригинальность, а в действительности лишь жалкие плевки интеллекта, писали ему письма, на которые он отвечал. Я был безвольно терпелив, когда говорил ему нежные слова, когда надо было сплюнуть в его сторону всю свою никчемную память. Понимаешь, я ненавижу себя такого. И я больше не могу быть таким.
А ты оказался слишком хорош, чтобы пройти мимо. Я писал о тебе много, загоняя твою такую нездешнюю красоту в рамки метафор и эпитетов. Твои глаза, твои губы - это просто твои глаза и твои губы, ничего больше и гораздо больше для слов. Ты - моя боль и моя совесть, и если это мне так в кайф страдать, то ты не должен. Я утопил тебя в алкоголе и сигаретах, психоделе музыки и лирике французских декадентов. И чувств во мне, остекленевшем, осталось ровно столько, сколько необходимо, чтобы не мешать выживанию, бестолковому, каким оно только и может быть. Но весь мой эгоизм встает на дыбы при мысли потерять тебя. Когда я справлюсь с ним, история приобретет такой мелодраматичный конец. Если бы кино имело хоть каплю общего с жизнью. А так - никогда не знаешь, когда тихое творчество превратится в нечто большее, и жизнь начнет профанировать высокое искусство, низводя его до суетности мирских проблем, на которые мы спустим бесценное время, отпущенное нам на счастье. Но без тебя мир напрочь потеряет смысловую нагрузку, равно как и моя вера в Красоту.

"Насекомое стерпит все. Самоконтроль есть самоконтроль..."
меня нет. динамика, есть динамика. есть скамейка, осыпанная скудно россыпью снежной крупы. есть эти предрассветные минуты беспросветной будущности. есть зябко запеленавшееся в драп пальто тело. есть хорошие люди, обремененные чувством такта, окольными тропками обходящие со своими собаками это тело. есть сигареты и руки, что тянут их из пачки, одну за другой. есть какое-то число октября. меня нет.
людям так нужны счастливые концы, не так ли? людям нужны сказки. так почему бы не дать им то, что они хотят? я всегда считал свою жизнь комедией. но сейчас почему-то я не слышу смеха. мне надо стать искуснее и улыбаться натуральнее. ведь даже "смерть - это всего лишь недостаток таланта".
как ты там говорил - "счастливые концы были только у Шекспира"?
у нас тоже будут. надо только постараться. еще немного постараться. каждый из нас захотел любви, но возможно ли научиться любить? и будет ли это называться любовью? слово, что нельзя произносить всуе, стало таким популярным.

но почему, почему, когда мне по-настоящему херово, ты так далеко? и я уже не знаю, будь ты рядом, был бы ты близок (ко) мне. неужели 'наше' время прошло?
не знаю, выплыву я или всплыву, в любом случае, это будет самостоятельно. и даже если мы будем вместе, 'нас' уже не будет.
как же жаль, что мне уже не больно.

у этой истории всенепременно будет "счастливый конец", я обещаю.

Сколько раз я уже повторял эти слова. Про то, что еще не поздно, всем нам не поздно выкарабкаться. Но я один остаюсь, а все меняют направления, и мне хватает ума понимать, что это - не совсем те направления. Я рассеян в мелких россыпях дождя, в тумане, тающим в фарах твоей машины. Время цивилизаций циклично, и никакой прогресс не возродит наши души, потому что вечная неприкаянность - удел человеческий. Целая вселенная коллапсирует во мне. И несмотря на незначительность моей личности, мир отражает мою боль. А я - его. Ведь единичное суть целое. И все мы - просто отражения. Чьей-то невостребованной любви, любви этого мира. Сколько сцен апокалипсиса, анимешками рисованные, видели твои глаза? В метаниях мятежной сути своей я искал лишь покой. Смертельно боясь скуки, устав от глупцов и охреневшей от наркоты и алкоголя "элиты", искал в этом мире нечто, что заставило бы в каждом ударе своего сердца отражать пульсацию этого живого умирающего мира. А мы с тобой, не находящие себе места, мыслили его в совсем другом времени. Но место наше, самое-самое актуальное, здесь: ведь отражение этого времени - в нашей неприкаянности.
Мне было бы куда как проще, если бы я изобрел себе ненависть, своего личного Минотавра, нежно вскормленного в лабиринте больного сознания несчастностью своей и чужой. Ведь я не могу не жалеть, других, не себя, подчас видя в смерти единственно возможное милосердие. Но что с того? Ведь я слишком хорошо знаю, что злость моя - такая хрупкая, как сама жизнь, и чтобы она не говорила, я слышу неровное биение ее сердца и не могу забыть о ее безграничном одиночестве. Я видел столько глаз - карих, серых, фатально-зеленых, - остервеневших, охладевших, ожесточившихся, но живых. И если бы я не помнил о той скорби, что возлагает на нас сам факт существования, я бы выжег их своих отчаянием. Каждый сам себе вселенная, и если, невзирая на свою виртуозную игру, ты не находишь в ней радости и утешения, ты - все равно никудышный игрок. Цель оправдывает средства, но только если ты находишь свое счастье. В смерти ли, в любви. Но ведь ты его не находишь. Ты задаешь мне тысячи глупых вопросов. И даже если я знаю ответ, он не поможет тебе. Каждый сам себе бог в своем личном макрокосме. И я прекрасно знаю, что не ты, нет, я сам себе придумал черную дыру для своей вселенной, надеясь найти смысл хотя бы в разрушении. Люди непроходимо глупы. Им дается жизнь, чтобы пройти это испытание, а прохождение его будет засчитано только если ты нашел свой настоящий, несинтетический кайф, а они все думают о смысле этого испытания и о конечном призе, ищут и не находят. Плодят химер и думают, каким бы оружием с ними совладать. Такая скучающая, блудливая человеческая фантазия, стыдливо мастурбирующая в опасных закоулках мозга, взлелеявшая манию величия, чтобы слюняво словить сомнительный оргазм от возмездия. За свои детские комплексы, за свою слабость, за свое бессилие перед плевыми препятствиями судьбы. Культура элиты - дисциплина, которую мне придется детально вкурить. Псевдонаучная ересь, где я в очередной раз вкурю лишь одну очевидность - то, что высоко именуется "культурой", во все времена и для всех каст было лишь нескончаемой хроникой страданий. Во всех своих прошлых жизнях я проповедовал лишь Любовь, то, что проповедовать никак нельзя, во всех прошлых жизнях я был сотни раз распят на крестах своего такого человеческого сострадания. Но исповедовал ли я ее хоть раз - мне и самому неизвестно. И только идиот мог подумать, что гуманизм и Возрождение предполагают что-то высокое, благородное. Громким словом "гуманизм" прикрывают самое страшное насилие, и в этом не ложь, а грязная правда, с которой я не хочу мириться. Ведь то самое "человеческое" все ищет химеру Любовь, явленную кому-то однажды, кого подвергли жестокой позорной смерти за свою безумную откровенность. И с тех пор эта иллюзия порождает в людях преимущественно лишь жажду обладания, а удержать и оттрахать облако невозможно. И необходимо постоянное отречение, из тех что не обкрадывает, а обогащает, ведь ты избавляешься от кучи ненужных побрякушек, полезных для тупого выживания, но бесполезных в любви. Хотя, я был уверен, что любовь начинается с непреодолимого эгоистического порыва. И, черт знает, должно быть, и до сих пор так считаю.

Так или иначе, истина лишь одна. За все это время было сказано так много вздорных слов, в которых мы слишком запутались, а я так и не пофотографировал твое бледнокожее тело. Я лишь объелся твоими аллегориями, на какое-то проклятое мгновение уверившись, что весь тот бред, что ты говоришь в попытке прикрыть свою безоружную душу фиговым листком цинизма - есть твоя подлинная суть. А теперь я обречен искать себе прощение лабиринтами полуночных улиц за свою постыдную узколобость. В каждом из нас живет паразит и циник, а я настолько позволил себе затуманить голову тем, что ты - всенепременно что-то иное, что-то не столь обреченное, как я сам, что отказывался видеть в тебе то живое, человеческое, также заслуживающее любви, как и все, выкинутое в эту Читать далее...

Видишь ли, сколько Зим и Весен не было бы у меня, твой образ все равно останется ярким. А все иное пребудет лишь декорацией к твоему тихому существованию внутри моей головы. Это - не цинизм и не жестокость, я действительно искренне любил других. А ты - есть и будешь, пока я еще не забыл себя.
И мне хватило сил, чтобы перестать хотеть чего-то от тебя. Все это стало слишком мелким и ненужным. И дело уже не совсем в твоих невыносимо прекрасных глазах. То лучшее, что я только способен был испытывать, требовало реализации. В толпе его векторы взяли тебя на мушку. Да, я был несчастен, когда видел свое счастье в тебе и только в тебе. Впал в зависимость, в которой бьется большинство людей. В попытках обладать тобой я искал свою свободу и завершенность, с каждым шагом лишь отдаляясь от них. Дело не в тебе, а в самой любви, которую я нашел в себе благодаря твоему участию. И нет в тебе никакой исключительности, разве что той, которая заставила тебя не отречься и помочь мне разобраться в себе.
Так или иначе, с тобой или без тебя - я смогу сохранить свое счастье. Будь где угодно, но все-таки будь.

Осенний воздух полон тобой. Знаю - им следует упиваться, не желая ничего, оставив мысли чистыми, без намека на продолжение. Это - не счастье, я слишком рационален, чтобы сторожить его, и слишком осторожен - ведь я так боюсь вспугнуть это необъяснимое, эту чуть опасную негу, в которую снова впал, только осень показалась из-за угла.
Помню - Осень - это боль, сентябрь, небом мягким, голубоглазым, солнцем - зрачком, пронзительным, дворами Профсоюзной сходить с ума, от одиночества, снова слегка потерянный, а он уже далеко, не на этой планете, траекторию изменив безвозвратно мимо этой земли, настоящий друг, не хватает, уже терпимо, уже жить можно.
Но Осень - это еще и ты, а ты - это непосредственность, и мне, в сущности, глупо укорять тебя иногда, про себя, самое правильное - я научился просто удивляться тебе, тому, что ты существуешь, и как ты еще не преодолел гравитацию. Языком жестов вдоль тела, скользить по коже, в нелепой пантомиме, мы все равно останемся глухими и непонятыми друг другом. Когда я смогу честно пожелать тебе счастья с кем-то другим, пусть абстрактным, я отпущу тебя окончательно. И, может быть, это будет одним из самых сильных проявлений того, что я испытываю к тебе.
Когда речь идет о тебе, мне с трудом дается не пренебрегать синтаксисом и прочими рамками. Я - ограниченный человек, ровно в той степени, чтобы уметь прикидываться нормальным и как бы понятным, не понятым, нет, эту несущественную деталь мои приоритеты оставили. С тобой тоже иногда приходится думать об этом, хотя, дело может быть в моей трусости, ведь - где-то не здесь я видел тот тихий катарсис, что мы разделили, окна, зовущие обманчиво уютным светом, нежным, каким только может быть свет от торшера, дождь, помнил тепло постели, которая знала - какого это, твое доверие. Вся эта милая мещанская мишура...видит бог, я тоже иногда оказываюсь в ее власти. Но я отчаянно боюсь остаться в этой комнате один, курить и думать, чем нам обернется это твое
фатальное доверие. Но. Этого нет, и я один у себя на кухне, потерявший покой и беспечный одновременно, перебираю струны своей забытой гитары и думаю о тебе, объективно почти, свободный от надежды, взявший увольнение у обязательств. А ты - нереальный, в своих наушниках и одиночестве, которым научился пользоваться, мудрый и почти не знающий бессонницы. Я бы увез тебя далеко, хотя тебе слишком важны конечные пункты, а мне нужно только движение, фотографировал бы тебя бесконечно и вечно оставался недовольным результатом. Как исхитриться стать идеальным зеркалом, самой чуткой оптикой, чтобы
отразить то, что я вижу в тебе, транслируя через себя, но без примесей личного? Смешные, неинтересные тебе маленькие одержимости, на которые можно разложить мое существо. И все в нем так или иначе - есть только относительно к тебе.
Я всегда стaрался быть терпимым и терпеливым и не мечтать. И всегда знал - время - не то, что может что-то в нас изменить. И я готов исчезнуть, когда ты сочтешь нужным. Ведь я никогда не хотел быть тебе угрозой, разве что твоему одиночеству.
И Осень - всего лишь осень.
В любви нет места сомнению.
And I don't wanna fall in love
No, I don't wanna fall in love
With you
With you.

давно здесь не появлялся и, должно быть, не появлялся бы совсем. нет желания и смысла описывать произошедшее, но есть еще одна ночь, которую мне надо как-то скоротать, когда сна ждать не приходится.
скоро буду дома, в полосе тошнотворной предсказуемости и, если интерпретировать позитивно, безопасности. в городе, который люблю страстной извращенной любовью. с людьми, которых люблю больше и извращенней. первое время, что я был склонен воспринимать скорее как ссылку или вынужденный отпуск, я не находил себе места, иного, кроме балкона, где накуривался до потери пульса, исходя воспоминаниями, на пятом этаже, возносясь над чадом местного ежевечернего кутежа и горящих торфяников. посмотри - мне не так много лет, а я уже знаю, что такое - саднящая память. я взрослею. это значит - надо мобилизоваться, но потихоньку, без этой вечной судорожности. ведь времени не так много осталось. я очень хотел домой и пялился на луну ослепшими от избытка сентиментального света еще не остывшего прошлого глазами. помнишь - Луна - это огромный глаз, что смотрит нам в душу, когда мы позволяем последней выскользнуть из темного угла, где мы держим ее днем. ведь никто, никто не должен знать, кто ты на самом деле. сколь долго ты будешь помнить это лето, когда мы сетовали на внезапно навалившиеся проблемы, на жару, тотальную глупость и фатальную нехватку денег на выпивку и сигареты? мы так боялись умереть. а теперь я боюсь, слишком боюсь самой жизни. работа, с которой я, наконец, уволился, принесла мне не только энное количество зеленых бумажек, но и осознание, в какую западню каждый из нас рано или поздно обречен попасть, чтобы выжить. не стоит воспринимать это слишком серьезно, но это было первым, что я воспринял своим нервным юношеским сознанием. эта сраная система, запущенная еще в древности, скоро намотает меня на свое властное запястье, чтобы встряхнуть, когда я проявлю своенравности чуть больше допустимого, чтобы стряхнуть, когда я опущу лапки. впрочем, я всегда оставлял для себя третий вариант (ты же знаешь), но в этой жизни третий вариант не канает, он всегда будет одним из двух, чтобы ты не считал.
итак, я - рабочий человек, смотрю на быдло каждый день и соприкасаюсь с ним рукавами не только в трамваях (я всегда был высокомерным, ты же знаешь, и я всегда помнил, что быдло - это прежде всего состояние души). каждый день я отрабатываю чуть рискованные маневры на своей обдолбанной тачке и спасаюсь только Ремарком. не то, чтобы я разбазарил себя на мелкие интересы - в этом я нахожу для себя относительно надежную лазейку к существованию. обычному человеческому существованию, без этих бесконечных надрывов и психологических дилемм, - я могу иронизировать на эту тему слишком долго.
ты снился мне каждый день. в судороге величайшего наслаждения и боли от страха потерять он сжимал меня так крепко, что я слышал похрустывание своих костей. а я, вероломный вдвойне, дважды предатель, немо взывал к ночи и тишине, чтобы хранила твою темную душу, там, на чужбине. прости меня, сейчас я могу только виновато улыбаться и говорить, что так получилось.
французский язык, песня, которую я искал три года, Париж, французское вино - я почти полюбил это, перечитывая в очередной раз "Триумфальную арку". но я дочитал ее, и отчаяние только усугубилось. и, да, я впервые в жизни, совсем хреново представляю себе, как выкрутиться, не ранив никого слишком душевно. впрочем, где-то в глубине души я уже все решил, осталось только раскручиваться на замедленном просмотре. ты ссудил мне полгода, он - полтора. но это все не так существенно в контексте времени, особенно в контексте болезни, на которую я забивал слишком долго, и теперь собственная, трусливо укрываемая за спиной смерть заглянула в меня через плечо.
мне часто снились сны, где - все, конец, и вся моя жизнь - всего лишь бегство от цунами. газ в пол, я вроде бы отдаляюсь, и можно еще немного выторговать жизни, чтобы заархивировать в памяти под табличкой "счастье". с тобой, всенепременной с тобой. а потом, когда я понимал, насколько это абсурдно, мне ничего не оставалось, кроме как выйти из машины из лечь на асфальт, сжимая твою руку, до конца, пока все куда-то бежали. каждый сам решает, когда остановиться. и я не вижу в этом ничего предосудительного. в этом массовом самоубийстве локальные самоубийства, естественно, не поощряются, но мое место всегда - сторона. все бегут, и я, должно быть, знаю, это - правильно, бежать куда-то, даже если от цунами не убежишь. прогресс, эволюция и прочая хуйня. современность открывает тебе кучу позитивных возможностей, главное - не упусти их. и помни, на чем ты играешь.
он лежит в комнате и читает. я вижу, как постепенно его раскосые, вечные глаза начинают отражать только сон, чуткий сон молодого хищного животного, красивого своей здоровой, безжалостной, дикой красотой. бесшумно крадусь на кухню. винно-табачная ночь в компании с самим собой. ранний подъем, и снова - за руль. я не могу остаться и не хочу уезжать. и каждое мгновение близости лишь обостряет это чувство. я Читать далее...

Это цитата сообщения Лок_Док Оригинальное сообщение

Без заголовка

я снова один
на мне олимпийка и очки
а небо затягивает
сейчас будет дождь
а я не иду в укрытие
я снимаю очки
и вкалываю себе
зелье прямо в ногу
я вступаю
с этим миром в наркотическую связь
и я иду смотреть
как дождь смывает грязь

всё повторяется снова
проходит ночь и я встречаю
мокрый рассвет
я знаю что ты не со мной
но летучий фрегат
висит над моей головой
и я как всегда отдам ему все мечты
которые он унесёт туда где ты
сидишь у окна и смотришь на звёзды
как только ты заметишь его
он превратится в прах на твоих глазах
напомнив в который раз
что такая любовь приходит только раз
и что мы живы как прежде
что мы в нескольких сантиметрах
если смотреть по карте

я снова один
на мне олимпийка и очки
а небо затягивает
сейчас будет дождь
а я не иду в укрытие
я снимаю очки
и вкалываю себе
зелье прямо в ногу
я вступаю
с этим миром в наркотическую связь
и я иду смотреть
как дождь смывает грязь

госсподи, что ж это за время такое? тотально дезориентированные люди, мнящие себя кем-то не из этого времени, даже не догадываются, насколько безраздельно они принадлежат этому времени.
вчера вот виделся с тобой. слушал твою высокопарную ахинею. жалел, что я не идеалист. задавал какие-то идиотские вопросы. но что с того, если наш срок годности на исходе или взгляд на вещи, что потихоньку выцветает, на самом деле закономерная дань взрослению? ведь никто никуда не уходит и никуда не возвращается. из этого места просто нельзя выбраться. мы все зависли в зоне потенциальной досягаемости. но тем не менее, на последок мне хотелось сказать что-то вроде "я буду помнить".
я бы высокомерно клал с пизанской башни на то, что называю "мирской суетой", но что поделать, если и мои независимые мозги с анархией в качестве государственного строя уже на конвейере. если я тоже накатан ровным слоем на беговую дорожку "прогресса"?
неизбежное утро. я зашторился как можно плотнее. знакомые сходят с ума, претерпевая тысячи локальных апокалипсисов в минуту, а мне не остается ничего, кроме как сидеть на Олимпе своей шизофрении и с виноватой улыбкой приговаривать "пустое, это все пустое...". но мне тоже нужно вовремя ухватить свои стремительно разматывающиеся извилины за кончик ускользающей мысли. из подручных средств выживания остались только сигареты, да и те подходят к концу. иногда тебе не остается ничего, кроме как смириться и отпускать. оставляя за другими неприкосновенное право совершать ошибки, от которых ты не сможешь их застраховать. и смотреть, как любимые люди разбиваются. не позволяя себе вмешаться, ведь это им надо, им надо познать это до конца, и ты об этом знаешь. если любишь, должен научиться отпускать.
я даже смирился с невозможностью пробиться к тебе сквозь непроницаемую стеклянную стену. долго ломал голову, где совершил ошибку. но иногда единственная ошибка заключается в том, что ты - это ты, а не кто-то другой, более подходящий, более нужный.
я, должно быть, нашел свое счастье. мне следовало бы вцепиться в него всем собственническим инстинктом, но я не могу. и я не понимаю, почему всенепременно надо хотеть чего-то от того, кто рядом. я неравнодушен к тебе ровно настолько, чтобы не хотеть от тебя ничего и просто радоваться тому, что ты есть.
я встретил людей, в которых могу быть уверен. что еще нужно? я не знаю, что такое любовь. и я не намерен пытаться вычислить, что это. другие хорошие чувства, что я испытываю, достаточно прочны, чтобы я не заморачивался на эту тему. хотя, может, я просто еще не догнал, как это больно - не любить тебя? так или иначе, это все в прошлом.
я еще живой, и это во многом заслуга тех, кто не забил и остался со мной. знаю, что вы обязательно прочитаете это.
и, да, времени действительно хватит на все.

все последующие записи, которые, возможно, еще будут, написаны за период "зима 2009 - апрель 2010".

еще совсем недавно я думал о тебе как о чем-то совершенно беспросветном. но сегодня ты снова вернул меня в свою епархию, под свое властное крылышко, которое, я уже давно убедился, меня беззащитного и потерянного прикроет всегда.
ты снова вытащил меня из выгребной ямы моего полуразложившегося сознания. не найдя убедительной опоры, я целый год методично уничтожал себя. но ты опять перекраиваешь меня, жестко, но надежно вставляя на место недостающие конечности. ты делаешь это на расстоянии. дело не только в километрах, возрасте. я почти всегда был далек от тебя, но ты меня убедил, что я близок и должен быть близок. я и сам перестал в этом сомневаться. я снова слышу твой ироничный голос. уже на периферии сознания. он диктует мне мою жизнь и дает оплеуху каждый раз, когда я делаю ошибку. ты почти безошибочен и бузусловен. и уже не пытаешься надеть сбрую на мою своенравность. теперь уже я делаю на тебя ставку. но ты даже не представляешь, как дорого тебе обошлась та осенняя ошибка. я несу пожизненную благодарность тебе. мне не выжить без тебя.
_______________________________________________________________________________________________________

однажды в качестве подарка я захотел новую жизнь. я ее получил. другое дело, что мое качество не изменилось. иногда мне кажется, что ты вполне способен меня подавить, что я растворюсь в тебе, в одиночестве и злости, что идут дальше твоей нежной кареглазости, на бесконечной темной глубине твоей души, где в темноте и холоде сердце твое еще не остыло.
"Ты ошибаешься. В конце смысла нет. Равно как и в начале. Просто в начале его еще нет, а в конце уже нет. Смысл - только в продолжении..." - эта очевидность стала для меня откровением. когда каждый твой день кончает с собой, чтобы в очередной раз обнаружить себя опостылевше воскресшим. когда в тебя словно вкололи ударную дозу анестетика, и смысл происходящего уже в виде убийственных последствий доходит до тебя с опозданием, когда самодельная заморозка начинает потихоньку таять. ты вообще совершенно удивителен. другое дело, что непредсказуемость сюрпризов не оставляет мне возможности перестраховаться и переиграть, а это лишает меня сна.
ты дал мне новую жизнь, и это ты определяешь маршруты, по которым позволишь мне покатать тебя. ты вправе заказать скорость и условия. а я могу только оказывать посредственное сопротивление, поскольку в твоем контексте давить на тормоз бесполезно. и, да, ты вправе забрать эту новую жизнь в любой момент. пока я не разбил ее, не вписавшись в крутой поворот.
_______________________________________________________________________________________________________

я раздвоился. и когда-нибудь склею себя заново. какими чужеродными потом мне эти части не казались бы.

"Я хороню себя в болоте собственной скверны.
А то, что завтра же я вылезу из этой могилы, совсем другая история..." (с.)

alone I sit here waiting
watching the world
in it's agony

каждый день здесь кто-то умирает.
кто-то умирает заживо.
кто-то живет замертво.
я стал таким же.
научился говорить об этом хладнокровно.
эволюционировал до того, что научился думать об этом хладнокровно.
мне все равно, что будет со мной. но я не из тех, кто сорвется с крючка так просто.
чувство потери покопалось в моей памяти и взяло тебя на мушку. прости, мои приоритеты распространяются только на то, что необходимо для выживания.
жизнь превратилась бы для меня в поток нескончаемых извинений. но пока это лето еще не кончилось и я не стал тем, кем должен стать, я приношу свои извинения заочно и заранее.
суть моя никогда не изменится. я по-прежнему отстранен от всего живого. и только эта позиция стороннего наблюдателя позволяет мне быть объективным и не терять, как бы абсурдно это ни звучало в данном контексте, человечности.

because I've seen
my future
my crying face
no cure I'm longing for

скоро, совсем скоро я обрету полный пакет необходимых для выживания здесь навыков.
каждый молчит о цене.

до нашей странной встречи в моей жизни еще существовал какой-то порядок. пусть, чисто иллюзорный, так, чтобы было подобие почвы под ногами. теперь я окончательно перестал понимать себя и все, происходящее вокруг.
одно несомненно: без тебя, то есть совсем без тебя, когда ниточка твоего присутствия в моей жизни оборвется,радости в своем прошлом, понятном и упорядоченном существовании мне уже никогда не найти.

Всю ночь на "репите" играл Энтвайн. Мне подумалось - такая нежная посмертная музыка. Всю ночь я думал о смерти. О том, что с понедельника я начал умирать, и в это воскресенье я ощутил это сполна. Сияло солнце, люди высыпали на улицу и радовались, радовались, в то время как я был один. Я понял, что нет ничего страшнее умереть весной. Я лежал в темноте и пытался приучить себя к мысли о смерти. Думал, что напоследок мне хотелось бы услышать голос. Не увидеть, нет, ни в коем случае, просто услышать голос.
Затем я провалился в сны. Всю ночь я видел один сон. Мне впервые приснился ты. Жаль, я уже с трудом могу воспроизвести в памяти каждое твое слово. Я бродил по институтскому коридору, сам не зная зачем, пока не вышел на лестничную клетку, где встретил тебя. Цеплялся, впивался пальцами в твое тело. "Ты ведь настоящий? Ты ведь не исчезнешь?..." Пытливо всматривался в ту незабвенную пронзительность мягких глаз. И пока ты, гладя меня по голове, шептал, что, мол, настоящий, настоящий, я все еще судорожно жался к тебе в попытке окончательно удостовериться в твоей "подлинности". Даже во сне я слишком хорошо помнил, что тебя больше нет и никогда уже не будет. Я знал - даже если ты окажешься очередной химерой, я буду сжимать ее в объятиях до конца, пока она не растает сигаретным дымом.
Лестничная клетка вдруг сменилась маленькой комнатой без окон, где на нас смотрели только выкрашенные в бежевый стены и был маленький диван, мы сидели на полу, я, растянувшись, положил голову тебе на колени. Ты сказал, что мне пора. А я уже давно перестал видеть себя со стороны и помнить, что это все - иллюзия, в оцепенении, предварившим отчаяние, я повторял бессвязные слова.
- Ты ведь будешь еще? Почему, зачем мне надо куда-то идти?! Почему я не могу остаться здесь, с тобой? Навсегда?
Видимо, только во сне людям неведомо, что такое сожаление. Мертвые знают это лучше.
А ты лишь смотришь на меня своей проклятой ангельской улыбкой и говоришь, что будешь меня ждать. И что мне все же надо идти. Ты говоришь - теперь мы будем видеться по воскресеньям. Я с трудом поднимаюсь, не отрывая от тебя глаз, и поверив тебе, чего категорически нельзя делать во сне, но иначе не получается, выхожу из комнату. И снова коридор бессмысленности.
Меня будит телефон. Я должен был поехать в свой новый институт, но не смог проснуться. Смски спрашивали, все ли со мной хорошо, я ничерта не понял, пока мне не объяснили, что случилось. Лубянка. Я разминулся с тем, о чем навязчиво размышлял ночью. Я испугался.
Но ведь в воскресенье мы снова увидимся, правда?...

Взведенный на "пораньше" будильник пищит канонадой выстрелов, нацеленных в самую сердцевину моего мозга.
Это утро все-таки наступило. За несколько минут до расстрела мне снился ты, играющий в "русскую рулетку" с
пятью патронами. Тогда я рванул одеяло и бросился прочь из комнаты, калеча о себя мебель и котов. Воздуха снова отчаянно не хватало, но я задушил в себе эти первые признаки страшной необъяснимой болезни, что кроется скорее в моем сознании, чем в теле. С верхних этажей доносились всполохи жизни, я прислушивался к ним, чтобы не слышать навязчивое тиканье часов. Любовь моя, то, как реальность преломляется под углом нашего зрения, то, что мы произносим - это всего лишь бред воспаленного сознания, и надо избавиться от этого нарывающего гнойника. Любовь моя, этот мир - он, верь мне, в действительности он не отвергает нас.

Я вышел на свой ночной рейд. Было свежо, словно амок, голодный до твоего тела и жадный до души твоей, бродил я в тумане своими давно забытыми тропами, взяв след наступающей весны. Я рисовал тебя. Ты - такой яркий для
акварели и слишком неуловимый для гуаши, - я писал твой "портрет", снова отдав предпочтение любимой графике.
Только в ней я мог выразить сполна твою своенравность и капризность, нанизанные на стержень из воли и
рациональности. Я посредственно пишу, в этом отношении мне больше нравятся слова, но мне подумалось - они
будут слишком неуклюжи для тебя, сколько бы я не писал, я бы не отразил и толики того, что вижу в тебе. Я смотрел в темную воду реки. Ветер был ленивым, и в ней отражались неоновыми мазками огни реклам, в ней отражалась жизнь этого города. Я бы хотел хотел видеть глазами импрессионистов, но для этого я слишком реалист, хотя и питаю слабость к полутонам и недосказанности. Но гораздо больше меня привлекала темная непредсказуемость глубины реки, в которую я глядел, перегнувшись через парапет. Она напоминала мне твою душу, душу человеческую вообще, но твою - особенно.

"Не могу понять, игрок я или фигура...". Словно во сне, я видел твой темный силуэт за шахматной доской. Ты был
так погружен в игру, а я жил, не рассуждая, совершая тысячи безрассудств, где-то на фоне твоей нескончаемой игры. Я хотел тебе сказать:"Подними ставку до предела своих возможностей, ведь единственное, что у тебя есть - это ты сам, а это - если вдуматься, не совсем то, что можно бояться потерять." Впрочем, ты это знаешь лучше меня. Но мне хотелось свернуть доску к чертям, чтобы ты, наконец, был моим безраздельно и отключил свой бдительный мозг хотя бы на пару минут. Но, думается мне, мужчины все такие - как бы они не любили тебя, будет еще куча всяких "дел", всяких отвлекающих важных моментов, которые необходимо обмозговать. В принципе, так и должно быть, ведь должен же кто-то из нас думать, и в идеале - головой. Боюсь, это все-таки твоя голова.

И, да, я не могу больше видеть печальную нежность в твоих глазах. Я устал от боли. Причинять, терпеть самому.
Когда я говорил, что это все - ерунда, я даже был серьезен и в трезвом здравии. Все это не стоит боли в твоих
прекрасных глазах.

И если любовь и верность своему партнеру - скорее человеческое изобретение, не предусмотренное природой,
значит, любовь станет нашим сопротивлением, тем, что надо защищать, тем, что менее устойчиво, как и всякая
оппозиция.

Так или иначе, сегодня - вечер, который я так долго ждал. Сегодня я вернул себе надежду. Если в тебе ее нет, я
постараюсь привязать ее к себе как можно сильнее, чтобы бы могли делить мою надежду на двоих.

Читать далее...

время пошло. осталось совсем немного. не рискую предположить, насколько.
и самое страшное - я действительно_не_могу_сделать_этот_выбор____________.

...и почему у меня нет выбора - делать его или нет?

Много говорят те, кто молод. Они были рядом. Я не был старше их. Я молча шел в середине, а они говорили, атакуя мои уши с двух сторон. Я даже завидовал им. Они еще не исчерпали свою наивность, и жизнь для них - довольно сложная штука, таящая сюрпризы. Они были столь инфантильны. Я нахожу это качество неудобным для жизни. Но они молоды, им еще простительно забавляться с ним. Я тоже молод. Но я слишком рано приобрел тот жизненный опыт, что состарил мои глаза и сделал меня тем, чем я являюсь сейчас. Ты знаешь, чем. Правда, я не жалею об этом. Ценой стала изнасилованная юношеская психика и последующая душевная холодность, зато теперь я вполне соответствую требованием этой жизни.
Эти люди так много говорят. Этот город так много говорит. В наушниках, в мобильном, в телевизоре, в интернете, рядом, в моей голове. Словно боятся тишины. Словно все умрут, если вдруг останутся наедине с ней. С собой. Словно с них разом слетит вся одежда, и они останутся, такие голые и беспомощные. К счастью, искусственная цивилизация спродуцировала изобилие отвлекающих средств, чтобы подобный конфуз не произошел.
Иногда крики вплетаются в наш дружный гомон, придавая некую пикантность его звучанию. Крик - мольба о тишине, -быстро затухает, ведь мы не допустим ему набрать громкость. Крик - он нарушает гармонию, понимаешь? Понимаешь, в тебя не верит даже собственная мать, ты абсолютно бесперспективен со своей бездарной писаниной, культурологией, архаичными принципами, в коричневом фартучке с надписью "философия сладкого"? А ты еще что-то кричишь, бесстыдник. Это не мир бесперспективен, это ты бесперспективен. Таким следует вообще не высовываться.
Мы идем дальше. Проезжает "скорая". Они вскрикивают. Мне становится не по себе. Они возмущаются, что раньше "скорая" орала до-бемолем, а теперь - невыразительное си-диез, или что-то там еще. Я закуриваю. В диезе или в бемоле, но скоро она приедет за мной.