Есть понятие – Бог накажет! Но я давно приметил – не каждого мерзавца наказывает! Часто случается так, что даже одаривает отменным здоровьем, счастьем и благополучием по самую смерть, и саму смерть дарит благостную и тихую, каковую и святому редко когда дарит. То ли не успевает за всеми уследить небесная канцелярия, не указывает вовремя на погрязших в злодеяниях, не докладывают тамошние бюрократы вершителю судеб, то ли критерии, понятия добра и зла у Бога несколько иные, чем мы представляем себе и на которые пытаемся ориентироваться в своей грешной жизни.
http://florid-buljakov.livejournal.com/238658.html

Жизнь все время отвлекает наше внимание; и мы даже не успеваем заметить, от чего именно, сказал Франц Кафка. Сегодня утром я заметил, что рядом со мной копошится маленький человечек. Перетаскивает с дивана на ковер какие-то вещи, затем обратно их тащит, и все бегом, сосредоточенно, пребывая в каком-то своем мире, куда нет доступа никому. Я удивленно смотрю на человечка - «боже, Лерка, это ты? Когда ты ходить-то научилась? Да ты уже бегаешь? Лерка!» Внучка на секунду отвлеклась от своего великого занятия, вынырнула на миг из своего мира, улыбнулась – «что, не заметил? Сиди, сиди! Пиши свое!» - и побежала дальше… Вот так не заметишь, когда и в школу пойдет и удивишься, когда невестой станет, когда принесет тебе правнучку. Если доживешь, конечно! Ведь жизнь настолько может отвлечь твое внимание, что не заметишь и миг своей смерти.
http://florid-buljakov.livejournal.com/232668.html

Я почему-то твердо убежден, что родина человека там, где его родители. Со смертью родителей родина перемещается на небеса. Далее по знаменитому тексту Гамзатова "Не потому ли мы так часто и печально..."

http://florid-buljakov.livejournal.com/223639.html
http://florid-buljakov.livejournal.com/223928.html

Вчера я, удрученный и разбитый морально после жжишной баталии, долго не мог найти себе места. Ложиться спать? Не уснуть, только жену, которой с зарей бежать на работу, растревожишь. Читать? Не читается. Смотреть телевизор? Обрыдло все! Я вышел на балкон, снова закурил, глаз пал на старенький мой плеер. В темноте нащупал кассету наугад. Включил. И - Боже мой! Тихо полилась мелодия моего народа. Так называемый монэжэт. Песенное обращение женщины к Богу по поводу какого-либо несчастья, беды, потери сына, мужа или дочери. В русском фольклоре – плач. Тихий, пронизывающий сердце своей простотой и мелодичностью плач женщины. «Ждала сына, не дождалась, Вышла на луга и разрыдалась! Не слышал, разве, ты, о, Боже, терпеливый мой плач?» И забыл я все, и вас, друзья, забыл, и себя, и плакал, млея от охватившего меня счастья, от благодарности предкам, что сохранили песню вдовы молодой, нашедшей такие проникновенные слова, что даже удивительно, как не услышал ее Бог!
Нас иногда упрекают за чрезмерное увлечение фольклором – что вы все цепляетесь за курай, за эпосы, за монэжэты, баиты! На дворе вон какой век, а вы все возитесь, возитесь… Не возимся, не присуща нам суета. Храним. В первозданном виде. В древнем девственном звучании. Не переделываем под псевдофольклор, угрохавший чистый фольклор того же русского народа. Передаем из века в век как самое драгоценное. Из века в век. Ведь вслушайтесь в текст - женщина оплакивает сына, павшего аж в боях с ордой Чингисхана. Когда это было – а поет, будто мать воина рядом сидит со мной, только вылезшим из Интернета. Сотни поколений внимали плачу матери, сотни поколений вместе с ней просили Бога услышать ее стенания. Сижу и я, сжавшимся сердцем умоляя Бога – услышь же мой терпеливый плач! Услышь! Так бесхитростная песня одинокой женщины превращается в плач целого народа.
http://florid-buljakov.livejournal.com/222465.html

http://florid-buljakov.livejournal.com/216342.html

Луна выползла какая-то глупая и наивная. Сегодня немало девочек потеряет свою невинность.

http://florid-buljakov.livejournal.com/211633.html

Сегодня я ночью вспоминал маму...
Я обещал, что посвящу отдельный пост материнской любви. И все думал, как это сделать красиво. И вот каюсь, это не в моих силах. Я не нахожу слов. Я могу только одно сказать, если жива ваша мама, то, умоляю вас, поспешите, не бойтесь, не стесняйтесь –
обнять ее,
сказать ласковое слово,
поцеловать,
положить голову ей на колени и уснуть так,
не бойтесь прокричать в телефонную трубку «люблю, мамочка, люблю больше всех на свете»
ибо потом наступит долгое, очень долгое, очень и очень долгое раскаяние, что не успел, побоялся, постеснялся…
обнять
сказать
прокричать…

Кричи теперь, да кто услышит тебя, сироту казанского, почти что шестидесятилетнего…

Сделайте это, прошу вас, сегодня!

В войну в нашем ауле председателем колхоза был Гали по прозвищу Черный. О том, как он заставлял народ (детей и стариков) работать на трудовом фронте, рассказывают ужасы. Однажды паренек четырнадцати лет по фамилии Бадамшин (имени не помню) упал и заснул на косовице, а лошадь ушла. Председатель Гали допрашивал паренька так: на его глазах заряжал берданку патроном, выводил паренька в огород, ставил к стенке сарая и палил в него! Прямо в грудь! Паренек оставался жив. Председатель, молвив «ишь ты!», вел его обратно в правление, снова набивал на его глазах патрон медвежьей картечью, заряжал берданку, и выводил бедолагу в огород. Палил – парень жив! И так три раза. Потом выяснилось, что, набивая патрон, он картечь умышленно сыпал мимо – то есть, просто пугал парня, чтобы тот сознался, кому продал колхозную клячу.
Лошадь ночью вернулась в аул, а Бадамшин навсегда остался пуганным – любое неожиданное движение возле него приводило его в истерику, он падал, начинал биться в конвульсиях. Сам видел один такой припадок его, ибо был он селькором газеты, в которой я работал.
Второй пример. Гали, объезжая колхозные поля, заметил пацана лет шести в подсолнухах. Рассвирепевший Гали гнал пацана, стегая камчой, аж до соседней деревни Сорокино. Там он дал ему окунуться в озере, и погнал обратно в аул. Сам на лошади, пацан босой. Туда и обратно – верст двенадцать. Пацан этот сделался глухонемым и остался таковым на добрых десять лет. Исцелила его молния, ударившая рядом - с перепугу заговорил несчастный!
Умер Гали после войны. Лежал в избе своей семь дней, и никто, даже вернувшиеся фронтовики, не смели войти и подобрать Черного, пока не похоронили его приехавшие из района милиционеры.
- Что, боялись трупа?- спросил я папу.
- Боялись войти без разрешения…
Такой вот был Черный Гали. А что вы хотите? Войну надо было выигрывать!

http://florid-buljakov.livejournal.com/207168.html

Есть старый анекдот.
Был такой литератор – Толбин. У него служил человек, которому однажды надо было переменить паспорт. Толбин случайно заглянул в этот паспорт и увидел там отметку «Особых примет не имеет». Он позвал человека и спросил его, как это вышло. Неужели у тебя нет никаких особых примет? Тот отвечает, что нет. «Вздор, - возмутился Толбин. – что-нибудь да должно быть! Ну вот, например, скажи, ты знаешь, кто был Гамлет, принц датский?» «Никак нет!» «Ну вот тебе и особая примета!» И Толбин вписал в графе «особые приметы» слова «Не знает, кто был Гамлет, принц датский!»
А ну, сознайтесь, друзья, какие у вас имеются особые приметы?

Мое детство выпало на первые послевоенные годы, когда еще был голод. Ну не такой страшный, как после засухи, но все же. Первый желтый кусочек сахара (комкового) я увидел лишь перед школой, а настоящий пряник – в школе, их приносила на завтрак Люда, дочь первого секретаря райкома партии. И это было уже не в ауле, а в райцентре, куда мы переехали, и мне уже было достаточно лет, потому что я уже был влюблен – ну да, в дочь секретаря райкома (за пряники, наверное). До сего дня помню свое изумление, когда впервые увидел блестящую фольгу за оберткой шоколадной конфеты. Мне было тогда уже лет двенадцать. С детства осталась какая-то неутоленная жадность до всего сладкого. Знаю, что нельзя, но варенье ягодное, прокрученное с сахаром, я хлебаю столовой ложкой, запивая молоком.
Так вот, о фокусе. В ауле в наших соседях жил парень по имени Ахметхан. Был он лет на пять старше меня. Парень шустрый, сметливый, уже работал, кажется, потому что, когда я сидел на верхушке столба ворот, обозревая округу, он, помнится, приезжал откуда-то на лошади. Вот этот момент я и не упускал. Дав время Ахметхану, завести лошадь во двор, я бежал к нему в дом. Ахметхан приветствовал меня с доброжелательной улыбкой – вовремя, сосед, сейчас пообедаем! И начинал выкатывать из печи картошку. В мундире! Так называемую катанку – катали в печи! Я садился за стол, предвкушая сытный обед! Ахметхан говорил: хочешь, покажу фокус? И не дожидаясь ответа, брал горячую картофелину и с пылу, с жару, давже не подув для приличия, отправлял ее в рот! Я с ужасом смотрел на него – ведь обожжется, сейчас орать начнет! Ахметхан же невозмутимо жевал и, проглотив прожеванное, вытаскивал изо рта мундир картошки!
- Сможешь так? Давай!
- Ты че, я дурак, что ли!
- А я дурак, магу! Смотри!
И отправлял в рот вторую картофелину. И снова вытаскивал чистый мундир! Ну, догадались, наверное – пока я сидел, изумленно раскрыв рот, он проглатывал все, оставляя, правда, одну-две картофелины и мне. Вот загадка – ладно, можно, наверное, прямо из печи в рот, но как очищать от кожуры картошку во рту, это уже действительно фокус!
Мы потом переехали в райцентр и Ахметхана я больше не видел.
А Люда потом спилась, похоронили мы ее совсем молодую…

http://florid-buljakov.livejournal.com/200051.html

Скончался! Не смог выкарабкаться. Вот не знал человека, а словно родного потерял. Слишком много моих новых, виртуальных пока, друзей все эти дни переживали за него. Их тревога и боль передалась и мне. Плюс написанное им. Плюс инфаркт, который мне тоже стал родным - загадочный бич, который не знаешь, когда хлестнет и как, насовсем или даст походить, готовя новый коварный удар! И не знаешь, за что! И вот это его, кажется:

Господь листает книгу жизни
И думает: кого б это прибрать
Все лишь заслышат в небе звук железный
И, словно мыши, по домам бежать
А Он поднимет крышу, улыбнется
И шарит по углам рукой
Поймает бедного, а тот дрожит и бьется
Господь в глаза посмотрит: Бог с тобой -
Что бьешься-то?

И это:

Бог меня немножечко осудит
А потом немножечко простит
Прямо из Москвы меня, отсюда
Он к себе на небо пригласит

Строгий, бородатый и усатый
Грозно глянет он из-под бровей:
Неужели сам все написал ты? –
– Что ты, что ты – с помощью Твоей!
– Ну то-то же


Земля ему пухом!

http://florid-buljakov.livejournal.com/198104.html

Все мы умираем, и там никто нас не спросит, какой ты был национальности, там спросят - был ли ты человеком!
http://florid-buljakov.livejournal.com/194576.html

Наконец-то нашел истинную причину пережитого мной несколько лет назад обширного инфаркта!
Вот какая информация висит сегодня на Эхе:

"Застенчивость и робость сокращают продолжительность жизни и являются причинами сердечно-сосудистых заболеванийК такому выводу пришли американские ученые. Правда, объектами изучения были только мужчины. Специалисты советуют робким людям срочно менять образ жизни, больше ходить в гости, чаще посещать театры, кафе, рестораны и танцевальные залы."

Всю жизнь был предельно, до смешного застенчив! Даже на своих премьерах я пытался встать в сторону от толпы...
http://florid-buljakov.livejournal.com/195950.html

Многие вещи, которые я свершаю в последнее время, и которые кажутся со стороны нелепыми, сомнительными, вызывают недоумение, я делаю из желания не отлепиться от жизни. Сейчас я слава Богу востребован – идут репетиции и ожидаются премьеры в главных моих театрах – в академическом татарском в Казани и академическом башкирском в Уфе, с ними связана моя творческая судьба. Все, вроде, хорошо. Но было время, когда я не был востребован, целых пять лет после тяжелой болезни я был списан со всех счетов и пребывал в небытие. Заново оказаться в этой ситуации для меня смерти подобно, я умру в тот же день, как снова почувствую эту страшную пустоту, когда месяцами молчит телефон. Это гробовое молчание окружающего мира и толкнуло меня в свое время в Интернет, в жж, в переписку с театрами дальними, с людьми отдаленными, которые в трудный час оказались ближе самых ближних; заставило суматошно толкаться с рукописями там, где меня уже давно забыли и очень удивились появлению, как в детской страшилке про оживший труп. Я боюсь, что снова повторится это со мной еще живым, нового забвения боюсь при еще ходящем, дышащем, и молю своего Бога лишь о том, чтобы не умереть в тишине.

Мой дед в восемнадцать лет решил жениться, выбрал самую красивую девушку, была помолвка, был назначен день свадьбы. Но за несколько дней до назначенного срока красавица исчезла. Сбежала. Говорили, что увели. Но похищение девушки – это не кровожадный обряд, а обыкновенная житейская уловка, часто осуществлялось с согласия родителей девушки при разных щекотливых случаях или по бедности родителей жениха, чтобы не платить калым. Короче, увели. Опозоренный жених исчез из аула и вернулся лишь через год, и не один, а с новой невестой. На этот раз он привел в дом сироту, калеку, да еще и полуслепую (потом она совсем ослепла). «Вот, сказал мой дед своему отцу, эта никуда не сбежит. Я выбрал самую некрасивую девушку округи». Не сбежала. Про то, как они жили, я уже рассказывал – это целая песня. Дед умер рано. Старушка жила с нами. Я был ее поводырем – в гости к старушкам, в магазин и так далее. У нее на устах всегда было одно пожелание «Будь счастливым, сынок, ты не меня водил сегодня, ты себя вел по жизни». Эту замысловатую формулу, звучащую на башкирском очень складно, в рифму, как некое заклинание, я часто вспоминал в минуты, когда чем-либо ослепленный, доходил до края пропасти и всякий раз, пройдя по самому краю, выходил за пропасть, в новую жизнь.
Что нашел в ней некрасивого дед, я так и не понял. Сколько она мне легенд напела (не рассказывала, напевала), сколько песен!
У бабушки была одна страсть. Она просила приносить ей с речки светлые камушки. Каждый камень она брала на месяц другой себе – читала, ритмично крутя в руке, долгие молитвы. На каждый камушек – по тысяче молитв. Камень начинал блестеть в ее руках. К концу ее жизни этих камней набралось целый ящик. Ими должна была быть покрыта ее могила. Впитавшие долгие молитвы, они должны были охранять покой и память усопшей. Да, и память, она это особо подчеркивала.
Умерла бабушка, когда я был в армии. Приехав в родной аул, я поспешил к могилке бабушки. Я думал, увижу могилу, покрытую знакомыми мне камушками, но увидел накрытой светлой зеленью. Какая-то незнакомая благородная травка покрывала ее могилу сплошным светло-зеленым ковром. Забыли о ее просьбе, не положили на могилу камушки? Пригляделся. Нет, камушки были на месте, они покрывали могилу толстым плотным слоем. Но откуда эта зелень? Неужели, камни сами проросли? И что это означает?

Сегодня я вспомнил вас всех, ребята. Талантливые, гениальные, полные надежд и веры в свое будущее, в будущее театра, литературы. Мы пили. Как мы пили, сегодня уже не расскажешь, не поймут. Я выжил, еще один выжил, выбрались из омута, но вы ушли. Вы не дожили, а я дожил и понял. Они ждали этого, сидевшие по норам, и тихо ждавшие, когда мы сопьемся и уйдем. Тихо ли? Спаивали, притворяясь друзьями, целенаправленно толкая в пропасть, наливали стаканы, брезгливо отворачиваясь, сдавали, тихо смывшись и добежав до ближайшей телефонной будки. Они моментально занимали освобождаемые вами места, и начинали хлопотливо, жадно прибирать оставленное вами. Мало по малу они заняли почти все. Нам, выжившим, омерзительно жить среди них, но приходится, подаем руки, делаем вид, что ничего не поняли. Потерянное поколение, обворованное, забытое, списанное. Но я вас помню, ребята! Я иногда достаю старые подшивки и перечитываю ваши пьесы, рассказы, повести. И так хочется вернуть вас к накрытой поляне, но поляна наша загажена, да так, что даже вам, глотавшим одеколоны, было бы тошно пить…

Ищу единомышленников.
Друзей, которым интересна и такая вот драматургия:
http://zhurnal.lib.ru/editors/b/buljakow_f_m/cvjatoe.shtml
http://zhurnal.lib.ru/b/buljakow_f_m/babki.shtml