photo-sensitized,
we’re in a daze of glory
and smiling bravely through our tears
Система голосований за фотографии на Last.fm подталкивает к неутешительным выводам. Тем, кто слушает нас, не нужны мы-люди, мы-живые, им все равно, что мы умеем смеяться и пить пиво, болеть и спать, они хотят сказку, имидж, что-то такое, что не похоже на их жизнь. Какие глупые. Ведь самое трогательное, самое чудесное - знание, что Бог, заставляющий своими нотами корчиться в экстазе восторга твою душу, на самом деле такой же, как ты. И для меня снимки Торбена, лезущего на скалу или играющего в пинг-понг, и Адриана, жующего у машины какой-то пирожок в салфетке, гораздо ценнее всех пафосных фотосессий. Они убивают слепое фанатство, кумиротворство, преклонение, и позволяют увидеть живых людей, которые могут мерзнуть и страдать от голода, сбивать ладони о камни и, может быть, бояться темноты, пить воду из-под крана и ставить пепельницу на синтезатор. Живые, теплые, настоящие, хрупкие, как любой, сделанный из мяса и костей, но остро чувствующие все на свете. И фанатство сменяет глубокое уважение и чувство робкой нежности, и желание сберечь. ведь самые сильные на самом деле есть самые слабые... Хотя, может, просто ни к чему внешние надуманные сказки тем, кто носит истинные чудеса всегда в себе...
Я завила волосы и стала похожа на куклу. Ветер гулял по дому, разнося запахи Весны. Нарциссы в вазе завяли, и ветка черемухи осыпалась белыми цветами на твою фотографию. Когда-то я сказала мальчику, что я должна казаться ледяной, отстраненной, равнодушной, и потому многих песен, которые лично для меня очень ценны, люди не услышат - я в них слишком человечна. Мальчик ответил, что он так и думал очень долго - что я ледяная, равнодушная. До того момента, когда я скорчилась на стуле и рыдала о том, что я давно потерялась и не помню, куда я иду. Теперь мальчик видит человека вместо Богини. Носит человеку лекарства, когда человек болеет, и делит с ним пиццу. Хлебает энергетик из одной банки. Наверное, любит. Я не знаю.
Просто я из мяса и костей, и если воткнуть в меня нож, побежит живая кровь. Но совсем не обязательно всем знать об этой моей слабости. Тысячу лет назад я написала тебе, что никто не захочет увидеть в глубине наших всезнающих глаз маленького плачущего ребенка, которому холодно и одиноко. Ведь никто не знает, что сначала любая настоящая Дорога широка и понятна, но с каждым шагом становится уже и туманее, пока не исчезает вовсе, и тебе остается лишь полагаться на чутье и ориентироваться по звездам. И что каждый на своем Пути одинок. Наше всезнание - обман. Маска от самих себя. Не верьте нам. Мы - одинокие дети, нас заставило стать сильными,но мы все равно лишь дети, вселенски одинокие мальчики и девочки, идущие во тьме неведомо куда... Сказочники, нелепые мечтатели, наше существование непрактично и из наших слез нельзя сшить шубы, мы творцы эфемерности, нематериальности, только голоса и ноты, мазки масла и пиксели графических редакторов, слова и фразы в помешавшемся на материи мире. Божки из старых табакерок. Щелкунчики. Хайтековский угловатый пластик наушников обрамляет лицо без возраста, и в динамиках происходит чудо - рождение нематерии, овеществеление мыслеформы, и кто-то сделает из меня Бога, позабыв, что сам Бог и способен творить, пусть и в других плоскостях...
Бушует Весна, и, просыпаясь, в окне я вижу деревья и слышу птиц, вместо обычных окон соседнего муравейника и шума машин. Я хотела бы рассказывать тебе по вечерам древние сказки, а по утрам расчесывать волосы. Мы фехтовали бы взглядами, в которых отразились наши Дороги, в шутку споря, какая из них прекраснее. Я будила бы тебя ночами показать звездопад. Мы никогда не состаримся. Прости, что я вижу тебя человеком. Прости, что вросла в тебя и брежу во сне твоим именем. Ты ведь знаешь, в этом мире есть те, кому не суждено быть счастливыми. И что наши всезнающие глаза - ложь.