[190x305]
Никогда не грусти -
покури - отпускает.
Никогда не п*зди -
потом плохо бывает.
Никогда не тупи -
тупых избегают.
Никогда не люби -
любви не бывает...
Он первый на флоте. А ты всегда рядом, юный адъютант.
У него не было ни твоего титула, ни родственников, ни связей, ни протекции. Потомок простолюдинов и торговцев – он все равно первый.
И ты старательно учишься. Впитываешь движения и интонации, корпишь над книгами и картами, гоняешь себя по вантам и палубам.
Чтобы однажды по праву встать. Рядом.
Он первый на суше. А ты просто рядом, юный оруженосец.
У него нет твоей чести и веры и родословной. Потомок предателей и еретиков – он все равно первый.
И ты старательно учишься. Бить в нос и стрелять из пушки, скакать на лошади и играть в карты, танцевать со шпагой и предавать сюзеренов.
Чтобы однажды по праву стать. Первым.
Руперт стискивает зубы, глядя смертельно бледного адмирала. Он выживет, обязательно выживет, иначе он, фок Фельсенбург, лично оторвет голову фрошерскому коновалу.
- Уйдите, молодой человек, раненому нужен покой – Бешеный бесцеремонно отстраняет его и сам наклоняется над лежащим без сознания Кальдмеером.
Руперт хмурится еще больше, но молчит и поворачивается к двери. В конце концов, он здесь даже не в гостях – в плену, а если бы не Вальдес, адмирал цур зее мог бы сейчас быть мертв.
Ричард опускает голову и кладет на стол золотое кольцо с красным камнем.
- Что это, юноша? Быть может, вы выиграли это кольцо в кости, и пришли похвастаться своей удачей?
Дик отрицательно мотает головой и с трудом выдавливает слова:
- Мне его дал эр Август.
Руперту не спится. Нет, он не мечтает, даже раньше не смел мечтать ни о чем подобном. Он все понял, лишь однажды поймав взгляд сверкающих черным огнем глаз Ротгера Вальдеса. Руперт фок Фельсенбург всего лишь адъютант, готовый исполнить любой приказ, и большего быть не может.
Ричард хмурится и вздрагивает во сне, ему наверняка снится кошмар. Рокэ легонько дует ему в лицо, и, когда юноша открывает глаза, спрашивает:
- Ну, что такое?
Дик несколько секунд мнется, потом шепотом произносит:
- Ничего - и тянется за поцелуем.
Талиг утопал в цветах: свежая сирень, нежный жасмин, пьянящая вишня, ароматные яблони... Весна рано вступила в свои права, прогоняя холодную зиму и разукрашивая землю в свои нежные и живительные тона. Все дышало весной и любовью: золотая молодежь Олларии витала в облаках, писала сонеты и бегала на свидания, кошки каждую ночь устраивали концерты в честь праздника жизни под окнами благородных эров... Не обошла весна и дом Первого Маршала Талига.
- Ричард, расслабьтесь, наконец-то, - пальцы легко перебегали по струнам, наигрывая приятную и бестолковую мелодию. – И положите бокал, Вам пить вредно, как оказалось.
Почему-то кружилась голова. То ли от двух глотков «Крови», то ли от запаха вишни... Дик запрокинул голову и прикрыл глаза. Хорошо вот так сидеть на подоконнике в кабинете эра, слушать красивые песни на чужом языке и радоваться теплыми прикосновениями лучиков заходящего солнца. Давно не было так легко и хорошо, очень давно. Года два, наверное.
- Упасть хочешь? – теплый ветер касается щеки, скользит по волосам, мягко ложится на плечи, защищая от падения.
Приятный шум в голове, легкое дыхание, накатывающая полудрема. Нет.
- Я пойду... простите.
Без слов позволяет дойти до двери на негнущихся ногах, не обращает внимания на пылающие щеки, но стоит на мгновение замереть перед порогом и потянуть за ручку – ветер догоняет, на секунду превращаясь из фёна в мистраль, заставляет вздрогнуть от ледяного прикосновения. Сердце пропускает удар, а потом снова начинает биться с удвоенной силой, когда чужая рука ложится поверх твоей, закрывает дверь. Ветер подталкивает в спину, к креслу, к теплу, а ноги послушно идут. Какая разница, хорошо ведь. А то, что придется спать на неудобном кресле Дик не беспокоится – эр его обязательно разбудит, когда солнце окончательно зайдет, а ветер остынет. Хорошо, что еще не лето – ночи холодные, а значит снова будут камин, гитара и такие живые улыбчивые синие глаза.
«Теплый ветер дует с моря на берег днем, ночью наоборот. Иногда ветер бывает холодным даже в самую жаркую погоду, иногда теплым, даже в холодную. Самые сильные ветра отмечены…»
Алва перебирает листки с записями Ричарда. Отчасти ему любопытно — тому ли учат в Лаик сейчас, чем учили раньше. Отчасти… впрочем, что еще заставляет его изучать учебные эскизы и записи Ричарда Окделла, Алва как-то не задумывается.
Пожалуй, ничего особенно не изменилось. Все по-прежнему скучно, хотя, возможно, его новому оруженосцу и нравились все эти занятия — вон, все записано удивительно аккуратно и даже картинки нарисованы: как именно образуется ветер. Облака, длинные, завивающиеся на концах линии — видимо, потоки ветра, даже птички пририсованы. Похоже, заодно учитель рассказал им, почему птицы летают не по ветру, а против. Интересно, много ли из этого помнит Ричард Окделл? И перечитывает ли он свои записи? Сейчас — вряд ли, слишком увлечен своим новым положением. Алва усмехается. Ну как-нибудь он все же заглянет сюда.
И именно для такого случая — поддаваясь внезапному желанию совершить маленькую шалость — Рокэ Алва пишет на полях:
«А что если ветру захочется подчинить себе скалы? Поможет ли ему тепло или навредит? Подумайте об этом, юноша!»
Итак, Ричард, что же вы молчите и прячете взгляд? Давайте же, сожмите кулаки, выкрикните все свои заученные обвинения, спрячьтесь от насмешек за мнимой глухотой.
Ричард, я знаю Вас, лучше, чем кто-либо. И губы Вы кусаете, потому что боитесь, а рукав теребите из-за того, что Вам стыдно.
Ты похож на маленького, промокшего под дождем котенка: дрожишь и жалобно мяукаешь, только напоказ выставляешь озлобленного щенка. Оскалишь зубы, Ричард?
Сколько иллюзий и надежд разлетелось в пыль за время твоего пребывания в Олларии, мальчишка? Сколько раз тебя предавали? Так почему ты так упорно веришь и доверяешь не тем людям? Глупый ребенок.
Сам-то понимаешь, господин оруженосец, что ты сейчас делаешь? Ну конечно, понимаешь, герой ты наш. Хочешь всех спасти, а руки трясутся.
Ты думаешь, что так будет лучше?
Думай, коль хочется, да вот только Вас, герцог, этой способностью явно обделили. Ведь правда лишь одна: с тобой всегда буду только я. Ты будешь убегать, напиваться до потери памяти, прятаться от тьмы – но все равно слышать звук шагов и легкое дыхание. Наивный ребенок.
Ты же считаешь, что перед тобой сидит чудовище, пособник Леворукого, отродье предателя и мерзавец? Что ж, в чем-то ты прав, да вот только даже такие твари, как я, Ричард, дышат и испытывают боль.
Удивительно, правда?
А теперь помолчи, подними свой бокал и наблюдай. Но не думай, что я позволю выпить тебе яд – он слишком сладок для тебя, мальчик. Лучше пей горечь жизнь, полезнее.
Дорога – это значит вставать ни свет ни заря, а ложиться… ну, тут уж как повезет. Отмахиваться от мух и порученцев – неизвестно еще, что хуже. Спать прямо на лошади, на ходу, иногда падая носом ей в гриву. Дуреть от скуки, часами пялясь на однообразные пейзажи вокруг. Умываться ледяной водой, приплясывая на утреннем морозце и проклиная всех и вся вокруг. Наплевать на кружева, бархат и локоны и думать, как бы не извозиться в грязи или навозе. Словом – ничего хорошего.
- Марсель, вы слышали байку про волшебные сапоги Альмейды?
- Нет, Рокэ. Но надеюсь, вы не оставите меня прозябать в неведении.
- Боитесь, что придворная куртуазность обидится на редкое использование и покинет вас?
- Надо же как-то развлекаться в этой глуши.
- Никто не оценит.
- Зато мне самому будет спокойнее. А вдруг в следующей таверне мне встретится красавица-принцесса? Думаете, она взглянет на неотесанного вояку, который двух слов связать не в состоянии?
- Принцесса, говорите…
- Принцесса. Так что там с сапогами?..
Дорога – это значит слушать, как кэналлиец поет свои песни. Болтать обо всем и ни о чем или просто молча ехать рядом. Посылать надоедливых порученцев собирать землянику и морошку. С нетерпением ждать чего-то – за поворотом, на развилке, с началом нового дня или в конце очередного марш-броска. Если подумать… Дорога Марселю нравится.