На сегодня от меня всего.
Продолжаю "как бы" задавать тон.
Предлагаю вырезку из одного моего рассказа, которую так же можно отнести и к разделу "мысли". Если кому-либо основной идейный стержень этого отрывка будет непонятен, я попытаюсь объяснить. Позже.
Раньше веселее было.
Раньше...
Помню желтые камни, тоннели, мужчины с жезлами; гибкие тонкие дамы, с коричневой и блестящей, переливающейся кожей, обвешанные бряцающим железом, камнем, драгоценностями. Густые воды подземных рек, собрания богов, ныне неизвестных, и я везде, я кругом; я - руки, опускающиеся на пески и земли, я тысяча рук; я - огненное колесо, я - связник, я - ключник; я между всех пирамид и львов как главный иероглиф, неразгаданный, но лихо известный; и сотни стальных дев поют мое имя, и я опускаюсь в них, становясь ими; и я снова везде. Змея, ласкающая свой хвост. Потом приходят они - с крестом и мечами, обновленные язычники, глупые звери, вдруг начавшие обладать недоступным для них знанием, вдруг переставшие красить бороды в синий цвет. Изуродовавшие свое знание так, чтобы оно стало доступным для них и теперь оно - еще один меч, и ничего более; и вот они, они - разрушают мой дом. А маленькая мудрая жрица зашторивает мое окно, чтоб не видел я разрушений.
Подсаживается ко мне кучерявый однокурсник, опухший и облезший; видно, недолго ему еще осталось, некоторые люди слишком рано обнаруживают себя и умирают. Обнимает меня, внушая брезгливость, говорит о своих неудачах.
Мне не близки его неудачи. У него голос тонкий и как бы срезанный ножом; как масло срезают, когда и ничего, ни зазубрины не остается.
- Любовь, любовь, красота... - бормочет, иногда поднимая потресканные свои зрачки, страшные в величине, убогие в отражениях. - Пойми, друг, все теряет смысл; когда теряешь нити любви и красоты. А они теряются... клубком теряются... пускаешь клубок в пропасть, и он разматывается... и как его смотать обратно?
- Мы - серебристые чешуйки, блистающие над грохочущей бездной, - говорю я словами немецкого классика.
Но и грусть теряется; всматриваюсь в лицо собеседника, узнаю черты бога, понимаю его замыслы, узнаю себя. И мы беремся за руки, встаем на столы друг против друга, и кафе снова прижимается к земле, как губка.
- А еще, еще... - кричит он сквозь 'тлетворный дух' и несносный шум. - Когда мы уж несколько лет впитываем ненужные знания; вот эти вот, знаешь, лекции, семинары, вот эти... ты меня понимаешь? Когда мы сидим там, ты знаешь, что в это время происходит за другим бугром? За другим бугром встает радуга! Я, конечно, понимаю, что все не имеет оправдательной почвы, все тленно и бессмысленно, но радуга куда больше имеет шансов обладать этим самым смыслом, согласись? И капельки росы на зеленых стручках... ты когда-нибудь видел? Вот зачем это все создавалось, ты меня понимаешь? Мы просто не туда пошли, люди они... они ведь просто заблудились. Они ведь слишком серьезно ко всему относились и придумали, что должен быть смысл. А ведь в их понимании смысл - нечто серьезное, имеющее оправдание, тяжелое, кровавое и неинтересное. Но ведь это не так, понимаешь? Вот, жизнь - и есть тот рай, и никто никого ниоткуда не выгонял, просто человек серьезным стал.
- Но ведь я! Я несерьезен! Когда я был серьезным? Мои больные конечности - да, они уже черны, но ведь их слишком много, за всеми не уследить. Шесть миллиардов! Даже больше! Наверняка, больше... надо позволить хотя бы себе... надо позволить ампутацию!
И мы, обнимаясь, сваливаемся к рисованному полу, хохочем, шутим, дергаем друг друга, и передо мной уже не кучерявый однокурсник, которому вздумалось поговорить о своей неинтересной и неудачной любви; передо мной я сам, передо мной бог.
Через два с половиной часа бармен наливает виски.
Потом я снова, через метель, но уже один, наедине со всей вселенной, иду, рука об руку с ней, домой. Ищу дом. Под льдом, который крепок уже, неожиданно крепок, толст и непрозрачен, подо льдом - Стикс. Мечутся белые лица, поют, воют; воюют, хихикают, плачут, гудят. Надо мной - огромный ангел, луна. Крыльями обнимает умерший мир. А, может, Стикс - и не Стикс-то вовсе, а просто лужа... А навстречу, между гаражей, под синью облупленных пятиэтажек, плывет Часть Меня.
То, отдельное от меня, никогда мною не бывшее, но близкое ко мне, то, что ближе всего прочего; возродившая и убивающая меня. Поющая мое имя и проклинающая меня безмолвно. Зашторивающая мне окна и сжигающая мою квартиру.
- Ты снова поздно, - говорит она.
- Как ты нашла меня?
- Это было несложно. Маршрут всегда один.
- Я хочу утонуть здесь, знаешь... - души мечутся, мечутся...
Она наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб, она поднимает меня на руки; а я все силюсь понять - что за сила в ее изгибах, в ее голосе; что за мудрость, о которой она и сама не догадывается, к которой не стремилась никогда. Что за знание?
- Когда-нибудь мы воскресим мир, - говорит она, целуя.
И я засыпаю. 'Я слышу шепот заглушенных лир', я превращаюсь в змей и
Читать далее...