Меня всегда, всегда чуть-чуть не хватало. Теперь и вовсе - меня осталось так мало. ©

blanche (20:56:23 11/02/2008)

черт, никогда не думал, что с тобой такое будет

blanche (20:56:28 11/02/2008)

в тебе столько эмоций было

blanche (20:57:44 11/02/2008)

самое плохое, что ты с каких-то пор перестала верить

Ты и Я. Мы были друзьями. Мы были странными. И напополам делили ненормальные мечты. В которых зверская жестокость лязгающими зубами разрывала дрожащую плоть нежности, в которых безудержная ласка обнимала неистовое бессердечие, в которых не существовало границ дозволенного и запрещенного, в которых не было места для кого-то другого кроме нас.

Мы могли переписываться бесконечно долго и обо всем на свете, не обращая внимания на тающие часы и захлебываясь в водовороте тем. Могли разговаривать по телефону всего лишь несколько минут, но так, чтобы голос врезался в память и руки очарованно и испуганно тряслись. Мы могли даже просто молчать, без ненужных слов обмениваясь песнями, чувствуя настроение и растворяясь в экстазе любимых мелодий. Мы могли интуитивно заканчивать друг за друга фразы и находить тайный смысл, спрятанный в поставленных троеточиях. На невыносимо большом расстоянии могли чувствовать друг друга, иначе как объяснить то, что мой телефон всегда начинал вибрировать от полученного сообщения, как только мне становилось безудержно плохо и мысли устремлялись к тебе.

Мне хотелось в тебя рыдать. И с тобой смеяться. Настолько родным ты казался и важным. Я всегда срывалась на истерики, когда думала, что  могу потерять.  Ведь лишиться тебя,  означало утратить половину собственного существа. Я и представить себе не могла, каково это - точно значить, что не смогу больше называть  по имени. Сладкая розовая сахарная вата,  крыши полуразрушенных домов, рассвет, встреченный с бутылкой вина, один на двоих плеер, мультяшный садомазохизм, вкусное молоко и многое другое - это все ты. А еще ты – энимал джаз, которые без тебя стали бессмысленными и навсегда исчезли из моего плеера.

Я не хочу  сейчас писать красивыми фразами, потому что знаю точно - ни одно, даже самое веское и правильное слово не передаст полностью того, что я чувствовала и как дорожила. А помнишь, ты сказал, что не переживешь, если потеряешь меня? Но ты продолжаешь жить, даже зная, что мы больше не вместе. А может это потому, что ты не потерял меня,  потому что я навсегда сохранила в сердце то, что было? И всегда мысленно с тобой, даже если никогда больше не смогу быть рядом. Пускай я вспоминаю об этом редко, но эти воспоминания  всегда оказываются слишком болезненными для меня .

А все потому, что я не уверена. Что когда-нибудь еще у меня будет такой друг как ты. Я любила тебя как-то по-особенному. Как брата близнеца, с которым разлучили при рождении. Как далеко не идеального, но совсем родного человека. И мне ничего никогда от тебя не было нужно. Только бы крепко обнять, поцеловать в щеку и напоить ароматным чаем.

Мне нравилось быть для тебя сказочной феей. И я все-таки когда-нибудь напишу о тебе книгу.

И если захочешь, то приходи. Мне кажется, я смогу ждать целую вечность. Даже если останусь вздорной девчонкой в простом ситцевом платье и с лохматой копной русых взъерошенных волос, хохочущей чрезвычайно звонко и бессовестно. Взбалмошной девчонкой, с венком из полевых цветов на голове, легкомысленно совершающей  необдуманные поступки и говорящей дерзости неоспоримо мило. Я буду ждать, даже если потеряю невинную детскость в боях за право выжить в этой пугающем жестокостью мире, оставлю мыльные пузыри для других восторженных девчушек, огрубею душой и превращусь в рассудительную взрослую даму. Начну жить по распорядку, соблюдать правила приличия и попрощаюсь с глупой мечтательной улыбкой, тем самым,  забив последний ржавый гвоздь зрелых убеждений в дощатый гроб для юношеских мечтаний.

 Я буду ждать тебя на самом дне прозябания, кишащем мерзкими существами, влачащими жалкое существование и погрязшими в тысяче и одном сладострастном пороке.  Стараясь не погружаться в ил безразличия и, сопротивляясь липким объятиям ужасающего дна, отдающим привкусом бумажных купюр и продажности, я буду ждать твоего внезапного блеска в поглощающей мутной пучине. Я буду ждать твой протянутой, сильной руки помощи, способной вытащить из трясины. Я буду ждать тебя даже на небесах. Ванильных и перистых, где можно свесить ноги с тающего сахарного облака,  ловить на ладони осколки карамельных радуг, и разливать на многолюдные проспекты  унылых городов жидкое золото солнца. Я буду ждать тебя на ужасающем дне и на воздушных небесах. Я буду ждать тебя, чтобы целовать твои виски и зарываться пальцами в волосы, дышать учащенно  и не разнимать дрожащие ладони.

Я буду ждать тебя обезумевшей продажной шлюхой. Сошедшей с ума от собственного горя и душеного одиночества. Я буду приходить под утро, изнеможенная и уставшая, безразлично скидывать туфли на шпильке и расшвыривать по квартире убогую одежду. Наливать обжигающий горло алкоголь и падать на пол в приступе отчаянной истерики и жалости к самой себе. Садясь в  машину очередного похотливого мужчины и после,  ощущая на себе груз противного тела, я буду захлебываться обжигающими слезами, и ждать  только тебя. Я буду ждать тебя и романтичной глупой девочкой. В рваных стоптанных кедах, потертых джинсах и зеленом пальто. Кутаясь в разноцветный шарф, согреваясь в уютных кафе, провожая закаты и встречая рассветы на крышах обшарпанных домов, теряясь в узких переулках старого Питера, сидя на скамье в забытом парке  и обхватив колени руками,  я буду ждать только тебя.

Я буду ждать тебя живой, настоящей. С бешено колотящимся, неумолимо пылающим сердцем и бурлящей в жилах кровью. Ждать крепких объятий и горьких пощечин, воздушных поцелуев и кровоподтеков после приступов безумной страсти. Я буду ждать тебя, даже если умру - гладкой мраморной плитой, букетом обычных ромашек на могиле. Не шелохнувшись, буду лежать под покрывалом земли, и ждать твоих драгоценных шагов по чавкающей грязи кладбища, твоих дрожащих коленей и горячей руки, проводящей по дате жизни и смерти.

Из множества сбыточных и осуществимых мечтаний я выбрала одну невозможную - тебя.

Когда-то ты сказал мне: "самое главное, что у нас есть - это доверие." И знаешь, я никогда не смогу это доверие предать. Я так люблю тебя, папа. У меня никогда не будет человека ближе. Я знаю точно - ты простишь меня за все, что я делала не так. А я. Я больше никогда, даже в мыслях, не позволю себе соврать в твои глаза. Потому что мы - семья.

                Мы люди, пока мы любим © Это невероятное чувство, подобное внезапному пробуждению, неожиданному озарению, долгожданному всплеску. Это чувство звенит под кожей и рассыпается волшебными искрами, заставляет сердце неистово биться в груди и дрожит на губах трогательной улыбкой, окутывает волной удовольствия и бросает в объятья нежности. Это чувство дарует неописуемо красочные надежды и заставляет не опускать руки в кажущиеся непреодолимо трудными моменты. Это чувство задорное, как шутливый щелчок по носу, и ласково трогательное, как бережно гладящие ладони матери. Надежное, как подставленное дружеское плечо, и  несомое, как лениво плывущая в прозрачном воздухе былинка. Это чувство - любовь к людям.

              Когда хочется всего лишь робким прикосновением передать охватывающие дрожью тело волнения. Когда хочется всего лишь несмелым объятьем поведать о бушующем и разрывающем сердце. Когда хочется натянуть рваные кеды и по волшебно хрустящим сугробам побежать на последние смятые купюры, завалявшиеся в кармане, покупать нелепо милый подарок. Когда хочется забрать разочарование и взвалить на плечи огорчение, только бы не видеть грустным и расстроенным. Когда хочется то молчать, скользя очарованным взглядом, то кричать от неведомого счастья. Когда хочется быть рядом, не требуя, не выпрашивая, не призывая. Когда хочется счастья в чужой дом - это любовь. 

                Я буду с друзьями. Не устану вытирать хрустальные талые слезы и целовать в охваченные температурой лбы,  угощать волшебно вкусными мандаринами и поить ароматным чаем. Я буду с мальчиком.  С лучшим и достойнейшим из всех, что встречала. Стану рукой, укрывающей от всех несчастий и бед. Я буду рядом. Потому что когда хочется, непременно нужно любить, пусть даже это чувство  не будет взаимным.

трусливые мальчики, одетые в кожу, опутанную ажуром татуировок, танцуют последний вальс одиночества c грязными танцовщицами.

Не так  боязно умирать самому, как наблюдать угасание близких. Не так страшно осознавать, что будешь прикован к постели неизлечимой болезнью, как заходить в пустую палату, еще недавно наполненную запахом дорого человека, теперь же провонявшую лекарствами и готовую принять очередного пациента. Не так больно терпеть уколы и зашивание кожи без анестезии, как стоять в коридоре больницы и судорожно зажав уши, слушать невыносимые крики и глухие стоны родного человека, которого режут, кромсают профессионально и безжалостно - без наркоза. Не так страшно терять нажитое материальное и стоящее безумных денег, как возвращаться в опустевшую квартиру и заранее знать, что даже если надрывно позовешь по имени, знакомый ласковый голос не отзовется. Не так трагично одеваться во все скорбяще черное, слушать ноющий похоронный марш и наблюдать трясущихся людей, несущих гроб, как осознавать, что человек, бывший столько лет рядом - теперь только несколько жалких фотографий и образ на пленке стародавней кассеты.

 Самое ужасающее в кладбищах вовсе не заброшенные могилы и покосившиеся убогие кресты, не посмертные венки с вечными пожеланиями и застывшие прошлым портреты на плитах. Самое невыносимое, сжимающее судорогами грудь, чувство возникает, когда приходишь на унылое кладбище весной и вместо сокрушающейся горем природы наблюдаешь цветение жизни. Слушаешь, как жизнерадостно и беспечно заливаются щебетанием птицы, видишь, как тянется к солнцу молодые растения и порхают проснувшиеся бабочки. Самое страшное - сознавать, что мир обошелся без стольких людей, и планета без их шагов и дыхания вращается свободно. Им нужно было раньше успевать совершать поступки, и нам тоже нужно было раньше о них заботится - теперь уже слишком поздно. Ведь мы,  ты и я - явление временное, а жизнь так и будет крутить колесо, встречать новопришедших и провождать уходящих. Нам нужно успеть максимально уложиться в срок (неважно насколько он будет огромен или мал), в емкое тире между датами жизни и смерти вместить самое главное. Никто не знает, что будет после смерти: бессмертие души, рай и ад, а может быть и ничего. В любом случае, то, что есть сейчас, не повторится нигде и никогда вновь. И это нужно беречь и ценить. А тех, кто дорог и близок сердцу, оберегать особенно, не жалея последнего куска хлеба и доброго слова поддержки. Эта жизнь научила меня тому, что все нужно делать «сейчас»,  ведь «потом» - будет уже слишком поздно. И я хочу, чтобы вы научились этому тоже, на деле, а не на словах.

главное - не влюбиться.

в колонках играет: You’re so tired [Killpretty]

Из природы высосало краски. И, знаешь, я тоже потеряла больше, чем смогу приобрести. Реальность бытия не гладила по голове раньше, когда была ребенком, и теперь не балует тем более - уже взрослая. Провокации окружающей действительности заставляют плакать (скорее рыдать), насильственно заставляя присоединиться к тотальной жестокости. На выбор грубые объятья и мимолетные поцелуи, от которых тошнит; вздохи квартир, дышащих перегаром алкоголя, дымом дешевых сигарет и переполненные бесплатными телами; наполированные оболочки идеально красивых людей, скрывающих безобразные души; неумелые чувства на показ, ходящие по рукам и подлежащие купле продаже; стереотипные мышления, передающиеся  в оголтелой толпе изо  рта в рот.

Я больше не собираюсь выбирать из предложенной фальши, буду

Неважно, насколько беспощадными будут холода. Я буду любить только Декабрь. Это будет невероятный Мужчина с тонким силуэтом, полуулыбкой на усмехающихся губах и растрепанно лохматыми, смоляными волосами. Нежно жестокое чувство застанет врасплох, и я больше не смогу убегать, вырываясь из цепко приятных объятий, буду не в силах прятать сердце по надежным кладовым. Протяну на дрожащей ладони доверие и рассмеюсь необыкновенно звонко. Смотри, Декабрь, я совсем глупая, совсем юная. Смотри, Декабрь, я - совсем твоя. И грезы начнут рассыпаться сахарной крошкой, страхи уйдут под лед, уступая место окрыленной истоме морозов.

Заботливый и чуткий Мужчина будет дарить узоры из стремительно окутывающего инея, забираться морозом под уютный шарф и кусать бережно за шею, осыпать ресницы снежной пыльцой и примерзать губами к губам. Декабрь будет заразительно хохотать, окуная в сугробы, после отогревать и сжимать замерзшие ладони, пытаться поймать сверкающий взгляд. Все будет по звериному и трепетно - смесь из инстинктов и благородных чувств. Давать обжигающие пощечины и сбитым дыханием шептать на ушко,  в порыве ревности ломать пальцы и умилительно засыпать на коленях,  едва касаясь  пальцами проводить по коже и расцарапывать ногтями лицо, бить по суду, уходить, хлопая дверью, обещая не возвращаться и выныривать внезапно в толпе, ласково закрываь руками глаза и просить угадать «кто». Доходить до сумасшествия и окунаться в романтику, отрываться подошвами кед от продрогшего асфальта и бояться друг друга потерять, до дрожи в коленях упиваться счастьем и даже не рассчитывать на предательство.

Я буду любить только Декабрь. кто посмеет запретить?

 Мурзик. Школьница. Юная. Взрывается щекотным хохотом и тянет крохотные ручонки, чтобы обнять. Сказочная девочка, взявшая цвет волос у спелых ржаных полей, и пахнущая младенческой нетронутостью. В кладовых детской, безгранично мечтательной души хранит неведомые улочки пленительной Франции, необыкновенно вкусный ароматный  кофе и свежие булочки, предлагающиеся сонным, промозглым утром в кофейнях, разбросанных по старинному  городу. Невозможно влюблена в худеньких, хрупких мальчиков с тонкими, аристократичными чертами лица, изящно держащих сигареты и обожающих красивых женщин и обожающих  держащих сигаретуих мальчиков с тонкими, аристократическими чертами лица, изящно держащих сигарету.. Я бы равнодушно прошла мимо, не выхватив взглядом из толпы, если бы не была поражена утонченностью натуры, если бы не зачитывалась умело переплетенными строчками и не  пробовала зарываться пальцами в копну очаровательно пахнущих волос. Обниматься безумно и целовать в забавный нос, стоя посреди многолюдного зала метро. Лежать поперек кровати и мечтательно наматывать на палец жвачку «Love Is», рассуждая о красоте человеческого тела. Смотреть фильмы про геев и обезумивший страстью Париж, фыркая от удовольствия и перематывая понравившиеся моменты. Нежно дышать друг другу в ушко и разговаривать обо всем, не расставляя границ. Описывать прошлое, анализировать настоящее, рассуждать о будущем. Про это действительно снимут фильм. Долгоиграющий, очаровательный, пьяный. И в этом фильме пленительные малышки будут обливаться алкоголем, залезать в одежде  в шипящую вкусной пеной ванну, танцевать на продрогших остановках странные танцы, дразня улыбающихся мальчиков, и нежно целовать друг друга в шею. В этом безумстве столько невинности, в сочных жилах еще столько шалости. Я подарю все то, что вынесла из заученных текстов чудесных групп, поделись всем тем, что запомнила из просмотренных кадров не менее чудесных кинофильмов. Забудь про то, что нужно делать уроки. Я запамятую, что нужно вставать на работу. Будем сходить с ума, принимая это за приятную неизбежность. Ты и Я <3

из листьев ворох разгрести руками

любовь, что соскользнула с чьих-то плеч

найти, сберечь, не превращая в камень

осколки летних мимолетных встреч

и только все, что мне от жизни надо

напиться ветром из любимых уст

и, опьянев от утренней прохлады

бродить по венам опустевших улиц

© Animal ДжаZ

в колонках играет: Autumn Leaves Revisited [Thursday]

The leaves will fall

And so will you

When you do, bury me under them too

© Thursday

в колонках играет: Your Revolution Is a Joke [Funeral for a Friend]

Полюбить людей на последнем выдохе. Я смогу, я смогу. Каждому встречному заглянуть в усталые глаза, попросить у всякого робко прощения. Как той девочке, раньше стучавшейся в дверь, приходившей с разрезанной лезвием рукой, любому перебинтую рану и налью ароматного чаю с вареньем. Налью просто так, чтобы стало теплее. И не трудно будет обнять, шептать на ушко приятные глупости и даже выдумывать невероятные сказки. Из кармана достану мандарин или шоколадную конфету и после, глядя на воздушную улыбку, буду нежно гладить по волосам. И не трудно выслушать любого, будь это потерявший все бомж, греющий руки у разведенного возле свалки костра, или родные вздрагивающие плечи и хлюпающий, уткнувшийся в шею нос. Невыносимо больше оставаться такой. Такой глупой и озлобленной семнадцатилетней девочкой.

Заменив непобедимую ненависть непреодолимой лаской и трепетом. Полюбить людей на последнем выдохе. Я смогу, я смогу. Простите все те, кого неоправданно обижала.

              хочу обжигающий ароматный чай с малиновым вареньем и плакать на любимых коленях. я любима только одним человеком - девочкой с белокурыми мягкими волосами, курносым носом и глазами цвета весенних небес. другие обманывают, унижают, предают и используют по надобности, остаются рядом ради выгоды и бросают, когда удобно. я так устала, боже. хочу обжигающий ароматный чай с малиновым вареньем и плакать на любимых коленях. к чему чужие объятья, если все равно ложь, все равно обман. если для других я все равно - тупое тело, игрушка, предмет насмешек и сплетен. я доползу до любимой квартиры, закрою глазок указательным пальцем и буду ждать, пока откроешь дверь. потом уткнусь носом в горячее плечо и буду хлюпать. потому что так устала от всех, от всего. не могу так больше. хочу к.

«Я хочу быть желтым парусом в ту страну, куда мы плывем»

Сергей Есенин

                Лучше воткнуть в горло тупой ржавый нож, только бы не стать хламом поколения. Я готова разрывать сети опутавшей посредственной болтовни, вспарывать плоть грязно - мерзких отношений, не боясь превратиться в убийцу почитаемых идолов и румяных грез. Я готова разбивать хрустально - хрупкие утопии, разнося на стеклянные блестки все то, что лелеяла и берегла столько времени, не страшась оказаться без очков благоденствия и тупой необоснованной радости. Я готова до липких судорог, сводящих тело, и рвотно -кровавых позывов блевать на бумагу агрессией слов, не перенеся приторности залапанных тошнотворных баллад о любви и не опасаясь рассмеяться в лицо твердящим о возвышенности чувств и в то же время прыгающим из постели в постель. Я готова подошвой разваливающихся и запачканных  слякотью  кед наступать на горло навязанным стереотипам, плевать в лицо псевдо кумирам, почитаемым и не стоящим и снисходительной улыбки, не задумываясь об осуждающем шепоте за спиной. Я готова отвергать хороводы модных тенденций, не пробовать больше на вкус мнения, передающиеся из одного гнилого рта в другой, не заботясь о том, что будут хохотать и показывать пальцем.

           Теперь готова абсолютно на все, только бы не стать неотделимой частью убого полотна - подделки. Лучше уж быть чертовым ненужным куском, отвалившимся за ненадобностью. И ту прореху в общей картине, пустоту которой должна была занять я, разрешаю заполнить разнообразными наркотиками, льющимся через край алкоголем и беспорядочными половыми связями. В общем, всем тем, что так поголовно дорого осточертевшему стаду. Видимо, выросла - уже не восхищаюсь и не поддерживаю то, что казалось необходимым и основным прежде. Я -  больше не компонент стандартного блюда, не потерявшийся паззл цельной мозаики, не мазок с общей картины. Я - это я и  просто ухожу из доли, чтобы стать свободным художником и рисовать собственные картины. Чтобы жить так, как хочу, не равняясь, не гонясь, и не прогибаясь под. Теперь осознаю, насколько хочу все изменить.

в омуте улиц

в омуте этих, блядь, улиц

в ебаном уличном омуте

культура культуре - миф

улицы, омут, хули

далее предполагается взрыв ©

жрать равнодушие стало привычкой (не слаще и не горче, обычно и безвкусно как скрипящий на зубах песок). привычкой стало в сжавшийся от голода желудок  вливать неоправданное количество пойла и наплевательски переходить дорогу исключительно на мигание светофора, истекающего алым. противный скрежет, испуганный визг тормозов, матерные крики водителей - все смазывается и уходит на задний план. пускай под подошвами кед асфальт покрывается морщинами, пускай неискушенно святых разрывают на лоскуты плоти, пускай друзья выбивают друг другу зубы - все это лишь задний план. в объективе, по центру только безразличие и разодранное ногтями лицо. только растянутое и расписанное по секундам затяжное самоубийство.

обычным стало покупать сигареты блоками, выкуривать пачками и заставлять податливых шлюх задыхаться в табачном дыму. кончать на размазанные дешевой косметикой лица, хохотать болевыми спазмами и выбегать в полуночные улицы тоже закрепилось правилом. обычным стало посылать Бога на хуй, протирать уставшие колени ради глупой шутки и последние банкноты швырять в озадаченных прохожих. любое желание стало возможным -  швырнуть телефон в стену, кулаком рассыпать на блестящие крошки раздражающее зеркало, шатаясь и заигрывая с судьбой, постоять на самом краю моста. и стало зможным захлебываться во лжи, не прикусывая язык, ночевать по незнакомым постелями,  не возвращаясь домой. существовать стало разрешено мгновением, укладывающимся в доли секунд - вспышкой между восторженными воспоминаниями из прошлого и грезами из шаткого будущего. очень уж понравилось и очень уж здорово  - быть никем, нигде и никак.

рассказывать о том, каково это (существовать нулем) можно до бесконечности. до тех пор, покуда пена изо рта не потечет мыльными пузырями, до тех пор, покуда не посыплются шурупы из бренного тела. от всех распространенных и существующих мировоззрений и идеалов, от всех почитаемых и не принятых убеждений  и принципов,  от всех подтвержденных и опровергнутых теорий и вероятностей, этот человек отшатнулся, выбрав путь между плоскостями. из всех искусств подвластных человеку, выбрал самое неблагодарное - искусство саморазрушения. (безответное, беспочвенное, злое). и я не сумею осуждать, ведь я. тоже в любой момент могу сорваться и, потеряв  голову, стать творцом полотен безразличия, равнодушия и саморазрушения. могу и все же держусь, все еще держусь.

в колонках играет: можешь лететь [Animal ДжаZ]

я обещаю,  можешь лететь

не будет ничего, я это знаю

можешь лететь ©