вкладывая свои желания во всеобъемлющие руки судьбы и не зная, какими они окажутся - холодными и грубыми или же теплыми и ласковыми. даже не предполагая, что они сделают с твоими хрупкими надеждами - безжалостно раскрошат на куски длинными пальцами или же взлелеют в уюте бархатных ладоней.

чтобы любить, не обязательно обладать.

я не буду прикасаться. разве что взглядом.

я буду наступать на одни и те же грабли раз за разом, пока не разобью себе лицо в кровь. но кажется, даже в этом случае не смогу остановиться. я не нуждаюсь в том, чтобы меня от кого-то защищали. мне необходимо, чтобы меня спасли от себя самой.

найди повод, чтобы взять меня за руку.

недосягаемое становится осязаемым.

я подыхаю от отсутствия нежности.

 Is that alright?
I give my gun away when it's loaded
Is that alright?
If you dont shoot it, how am I supposed to hold it
Is that alright?
I give my gun away when it's loaded
Is that alright
Is that alright with you?

Я ненавижу тебя уже просто потому, что ты идеален, а я испытываю непримиримую тягу к разрушению всего совершенного. Все, что каким-либо образом относится к тебе, смешалось небрежно цветными мазками художника авангардиста во мне и постепенно сводит с ума, как в принципе, и должно делать настоящее искусство.

Выпрыгнуть бы из осточертевшей человечьей шкуры - распрощаться с неприглядным чехлом внешних качеств. Лучами вечно сияющего волшебства изнутри пронзить уставше бренное тело. Раскрыть бы осторожно, как старинно драгоценную шкатулку, грудную клетку и достать самое сокровенное, заветное самое, и протянуть робко в подарок. Сбросить бы душащий кокон, сплетенный из сухожилий и вен, и оставить прошлое облезшей оболочкой мерзкой гусеницы - разрешить изнемогающе томившимся грезам взмахнуть полупрозрачными крыльями мотыльков и устремиться ввысь. Взорваться бы щекочущими цветными восторгами и переливающимися мечтами - прорвать хлынувшим потоком любви неприступно сдерживающую плотину из костей и плоти. Вспороть бы мешок предубеждений острием глубинной истинности и разрешить пленным достоинствам увидеть солнечный свет. Выпрыгнуть бы из осточертевшей человечьей шкуры и без животных претензий обнимать своей душой твою душу. Вот было бы здорово.

я слушаю город в открытом окне. он пахнет влажным асфальтом, свежей листвой и несбывшимися мечтами. город - одинокий романтик, усевшийся на промокшей крыше с акустической гитарой в руках и хранящий на губах нежно грустную улыбку.  его сердце обволакивает теплая тоска и каждая капля, разбивающаяся о мой подоконник, сливается с аккордами его меланхолично убаюкивающей музыки. я слышу вдалеке шум проезжающих машин, колесами расплескивающих луну, притаившуюся в лужах,  и вижу свет множества горящих окон, за каждым из которых прячется своя собственная история.

хочется нежно прикасаться губами к трепещущим бабочкам закрыто бархатных век.

Утонченно французский с притворно дразнящей ухмылкой. Устилаешь пол хрусталем битых бокалов,  правишь балом танцующих шлюх. Льешь водопадом вино в вырезы шелковых платьев, перламутровым  ливнем бусин срываешь украшения с бархатных шей. Оды искушенно грязной любви источаешь музыкой клавиш, презираешь сплетенье влажно вальсирующих тел.  Отталкиваешь приторно рвотные ласки, слизываешь солоновато вкусную кровь с уставших прелестных ножек, изрезанных сверкающе блестящим стеклом. Пробуешь на вкус эйфорию и трогаешь дно пошлости - осмеиваешь скучную любовь.

Тряпично рваный с безумно дерзкой усмешкой. Невероятно захватывающим полетом заставляешь сердце беситься в груди. В драных узких штанах танцуешь безумный рок н ролл и сжигаешь горло дешевым пойлом. Отчаянную грязь подъездов и бешенство улиц превращаешь в упоенный экстаз слов. Плюешь в  застывшие унынием лица, показываешь средний палец конституциям и законам. Захлебываешься фантастической свободой и, не задумываясь, прожигаешь жизнь со скоростью света, выдавливая из каждой клетки хрупкого тела возбуждающий адреналин.

 Задумчиво лиричный с неуловимо воздушной улыбкой. Лежа на спине, потягиваешь петербургский воздух и нежишься в сказке ржаво обшарпанных крыш. Кончиками трясущихся пальцев касаешься невероятной близи родных небес и падаешь в невесомый пух утонченно романтичных грез. Записываешь на пленку сердца шепот неугомонной Невы, замираешь от спрятанной в архитектуре города тайны. И, уже садясь в ухающий поезд, слушаешь и слушаешь, не нажимая кнопку «стоп», записанные  в сердце невероятной красоты мелодии.

от всех этих идеально волшебных малышек хочется блевать розовой рвотой несовершенства.

If I could, then I would
I'll go wherever you will go
Way up high or down low
I'll go wherever you will go

               И если я вдруг пропаду. Исчезну стремительнее тающей полосы, оставленной самолетом над грезящим Петербургом. Брошу трогательный роман недописанным в полупустом блокноте и уже не дополню строчками взбудоражено скачущего, неразборчивого подчерка. И если я вдруг пропаду. Кто будет в агонии ярости превращать хрусталь дрожащих стекол в фейерверк переливающихся брызг и жгучей горечью слез разъедать нежную кожу и терпящую все клавиатуру?

              И  если я вдруг взорвусь. Пламенно алым цветком  несогласия расцвету после столетий раболепства и поклонения, в костер лепестков брошу своды законов и после засохну бесполезным бутоном, уже не борясь с  повиновением комнатных растений. И если я вдруг взорвусь. Кто будет настолько невозможно любить  и настолько беспощадно ненавидеть людей?

              И если я вдруг растворюсь. Обернусь сквозным теплым ливнем и неизбежно стеку по ржаво бурым крышам, обласкав водосточные трубы. Оставлю в пыльном шкафу старые, изорванные в хлам кеды и уже больше не одену в непогоду, чтобы бойко чавкала отклеившаяся подошва и обувь наполнялась летнем щекочущим дождем. И если я вдруг растворюсь. Кто будет шептать убаюкивающие нежности умилительно заспанному рассвету, облившему небосвод цветом текилы «sunrise» и опьяневшему от красоты пробуждающегося города?

               И если я вдруг сгину. Рассеюсь в вечернем обаянии дворов танцующим дымом ароматного табака с удовольствием растянутой трубки, рассыплюсь пеплом небрежно выкуренной дешевой сигареты. Забуду мелодии, тонущего в кармане истертых джинсов плеера, и уже не наслажусь созерцанием прекрасного под очередной, разрывающий сердце сладкой истомой, мотив. И если я вдруг сгину. Кто будет целовать умудренные веками, каменные мостовые Ленинграда и заворожено упиваться звуком раскатистых напевов безупречно неприступной и все же чуткой Невы.

              И если я вдруг потеряюсь. Вспыхну снегопадом несбывшихся надежд и закружусь вальсом молочных снежинок, тая на ворохе пушистых ресниц, кружевом инея обрамляя стекло и караваном льдов окружая испуганных замерзших прохожих. Не успею выбежать в махровой пижаме и домашних тапочках ловить смущенный снег, не успею выбросить истосковавшееся по морозу тело в переливающееся серебряными блестками царство. И если я вдруг потеряюсь. Кто будет обматываться шерстяным полосатым шарфом, боготворить холод в коленях и бросать в накрахмаленные сугробы друзей?

И если  я вдруг умру - не плачь, друг. Прошу - произнеси и сочини все, что я не успела. И, если сможешь, храни с трепетной любовью этот образ невозможно глупой, жестоко нежной девочки. Будь уверен, я была счастливее всех сквозь осколки безумных  улыбок и хрусталь прозрачных слез.

нити гнилых недолговечных обещаний, которыми вы опутывали меня с ног до головы, порвались быстрее, чем мои дешевые колготки.