начал читать фрая

такая уютная книжица, как универсальный распушистиватель, суёт доверчивую лапу куда-то в шерсть под сердце, рассказы о том, как всё а вот бывает хорошо

наивно до изумления, но действует, в руках теплота тонкого фаянса битоватой кружки с камрой, нахохленная птица в витрине внутренних глаз, маленький автомобильчик по маленькому городку, мощёные шоколадные плитки - откусывать и грызть, жёсткие шоколадинки обволакивают язык блаженством воскресного утра

и тут заблудившийся трамвай, но главное - полузабытое ощущение дома, домашности во всех проявлениях со-бытия с миром, когда доверчиво, потому что вкусно, легко, правильно, слова подобрались и готовы к прыжку, играют как щенята, оторви им кусочек страницы, хрумканье хурмы, раздавленной о нёбо, и, о радость, можно не ходить в гости по утрам

по-хоббитски уверенная романтика неромантизма, в своём роде тоже тоска по потерянному раю - по жизни без надрыва пупа, но с чудесами, а то ведь надрыв тоже бывает живой и мёртвый, как вода: от живого умрёшь в корчах и воскреснешь ещё более живым озирисом, вместе с колосящимся ветром, хоть и больно немного; а от мёртвого просто высохнешь благополучно, истечёшь искрой и будешь благодушно улыбаться коллегам немного несвежей улыбкой зомби - ну, или дружеским оскалом, смотря из какой могилы подымут

там всё не так, трактирчики, ветер в ивах, кошки размером с овцу, детская комната без углов, да и только, и адреналинчику в коктейль

а возьмите меня тоже в ехо, я тоже страдаю неожиданными перепадами настроения, и всегда в тему, так что не страдаю даже - горжусь
впрочем, нет, разве что в гости на отоспаться-отъесться, а в моих мирах электрички летают и из солнечной плазмы выпрыгивают электромагнитные дельфины

но в ехо загляну на чашечку камры, обязательно, как-нибудь по-гномовски, после обеда

гоняюсь за смыслом, как котёнка - за пушистым огрызком себя, пришпиленным сзади султанчиком
смысл - он на него похож: вырастет - тоже будет служить для гордости

а вот не пугайте меня, пожалуйста; неудачное слово, невовремя жест, - при малейшем душке опасности отбрасывается личность, тело - как ящерица от хвоста
особенно сейчас, когда такой уязвимый, безчешуйчатый: больной совсем восторгом, восторг тянется по губам и горчит изжелта-пергаментной травой, блестящим горло гудроном, чёрной асфальтной крошкой по пасмурным песчаным обочинам, залитый налетающей искоса моросью, как торт желе

я - та алиса в зазеркалье, бреду к дому, чтобы наконец от него уйти, в другую сторону, на тренировке туман в глазах и за окнами потеющими туманно, руки-ноги марионеточно подвешены в воздухе, сгущённом резкими криками команд, хлебном запахе чужого пота, плыву по отстранённости кораблём среди финских шхер, когда небо склеено с рябью блестящими паутинами дождя

чуханьем паровоза стукоток капель по жести, я наконец научился видеть пролетающие мимо смски - неважно, что дома, они летают сквозь стены, проносятся на полной скорости, такие озабоченные от непоправимости своей миссии; на фоне шершавых обоев от них ненадолго остаются фосфоресцирующие следы, медленно гаснущие, опадающие белесыми соринками словечки, потерянные запятые
они пропарывают пространство с треском и шорохом, маленькие метеорчики, сами опалово-прозрачные, с бешено трепещущими крылышками - электронные беспроводные колибри, питаются питательным сотовым мёдом из баночек пополненных счетов, несут в карманцах лапок сухие цифры, пыльцу координат, равнодушные встречи - от них першит в горле непоправимо, или - крохотные сверкающие капельки тёмно-оранжевого от подсветки нектара, разогретые в ладонях банальные слова, размятые в пальцах буквы, такой целительный пластилин, которым заклеивают маленькие дырочки в прохудившейся душе, чтобы не дуло по вечерам холодом: сквозняки заползают за воротник и цепляют по голой коже торопливыми ножками, не дают заснуть

* * *

до удивлёного ох не хватило лета
до скрещенных пальцев и веночки по виску

валяния
брожения
гуляния
сумасхожения
влюбляния

песка
сетрорецка прибоя
и пряных грибов
подо мхом
и квартирного скучного боя
с собой - не пойду
и глухих омутóв между дней
и ласкать -
будто тёплую кожу -
крокодиловый отблеск тисненья
сухих и фонарных огней

и бежанья
круженья
словесного недержанья
завороженья
служенья

прощания

и трамвая - как смерть - за усы
и любови к своей отраженье
и солёной и мятой от ветра джинсы

моря скрипа по гальке
пустых гаражей
запыхавшись срывая дыхание ждать
целовать за движенье

и рассеянно от метро
пиная сандалькой
металлический запах жары

и рассасывать мысль как драже

в общем не было тут ни шуршания
складок и ни вторжения
в область невемого: не-дышания
ни соответствующего окружения
ни дрожания

зато было - в избытке, хватало -
скольжение

создал мир - так и живи теперь в нем, демиург недобитый... (с)Раткевич



второй результатег

я очень рад, правда

сейчас хожу и слежу по воздуху - неважно, что в квартире, они ж насквозь летают, вот, даже на обоях фосфоресцирующий след остался) - чужие смски
маленькие насекомые не-одиночества, прозрачные, чуть опаловые
это фигня, что виртуал, телефон..
живые волосы под руками, запах смущенный от воротника свитера - их ничто не заменит, да
но ведь мы живем в осознанном сновидении, и рассказанные миры ничуть не менее реальны, чем отразившееся во взгляде за оконное мокрое стекло

еще рассказываю интернету о живых электричках - интернет недоверчиво щурится по привычке, но верит, сам же иллюзорный, электромагнитный
я иногда на него ругаюсь: словесные помои, отвратное затхлое чужое одиночество, когда - не выйти, не вдохнуть, не взмахнуть мечом или шваброй
но ведь он не виноват; вокруг очень много хороших людей, которых случайно обидели другие хорошие люди, вот они и выблевывают свою обиду по проводам - из самых чистых побуждений - чтобы услышали
ведь это так прекрасно - когда слышат
так что он совсем не виноват, никто не виноват, а только давайте в него по капле вливать тепло и запахи хлеба, утра, каникул

чтобы было не-одиночество

* * *
Рогатые иероглифы полумесяца выстроились на небе в очередь. Скрипят, дребезжесть, съезжают колки нитвяных струн телеграфа. Осень пряная, мокрявится кровянистями кудряшками полуголых кустов. Зябнущее покрывало мороси нехотя сползает с плеча угловатого, опиумно-аристократичного дома, вскинувшего гордый тонкий лоб навстречу.

Вскочить в поздний трамвай. В темно-синеглазой пустоте пахнет украинскими городами и подвешенными на нитках встрепанных ворон бисквитно-желтыми окнами. Опрокинувшиеся берега плачут в речку, нечесаные немытые головы парков склонены - пришли с повинной к ограде кладбища, зачем, глупые, ничего здесь нет нового, это морок - что тропинка бесконечная.

Жабры зонтов жадно цедят сдобный стылый дух - дышать есть чем, легкие всегда полны водой, из-за каждого угла кондитерской - лаконичная улыбка Ихтиандра. Плещись, плещись, лови щепки и стразы, в каждой луже - профиль крыши, в каждой крыше - лужный анфас, раздолье для портретиста, только вот краски с пальцев стекли ненужными часовыми стрелками. Вы знаете, эти стены - шурупы штукатурки - это же самое дорогое из всего, что здесь продается - они никогда не продаются, ну разве уж что совсем есть нечего, а так- нет, вороний кофе и снова на стражу сновидений без снов. Яблоковые переплеты, вечно в фазе "lock", но это им не мешает служить ступенями - что поделаешь, работа такая, пьяные истопники уже истомились дожидаться вас, вода исходит паром, а вы все никак - не хочу быть курицей в бульоне, да и только!..

Видишь бока автобуса - трется об тебя, усталыми людьми и магазинами пахнет не очень вкусно, но это ж наш любимый вечерний запах, куда без него, а куницы все бегают по колесам парков, все щерят острые глазки из под каждого опрокинутого гриба, не вздумай сказать, что червивый - защекочут. Булки пополам с окурками, бездомная сука нацелила на тебя яшмовую призму всепонимающего ока, косит косой тяжелого хвоста - береги ноги, боевые колесницы с лезвиями уже близко. Бродить с цифровым облезком памяти по стройкам, строить ненужные кадры для пустого пространства проводов, где много людей живет - это не хочу, это вякает из-под подвалов так тоненько, недовольно, жить хочу, а и живи, дыши. Нюхай, нюхай - мокрым деревом; жуки машинные, саламандрнные - вишь, блестят, забрать тебя приходили, не нашли записки в духовке и убрались восвояси, им тоже цемент-асфальт-бензин-брезент жалко, не один ты такой.

Вечность черная глянцевая, брусчатка глазурью тьмы залита, из луж побулькнули зенки фонарьи и снова погрузились. Острые зубы на шее - ветер, ветер, отчего ж ты такой ненасытный, ты меня давно обратил уже, обратил в себе подобного, а все кусаешь, прямо в сонную артерию, нежно и бесцеремонно, очень вульгарно это, ветер, ты знаешь?.. Тебе все равно, скажешь, зацепившись за шарф размотанный, качаясь и поскуливая от счастья над пропастью провалом - провалишься в кофейню, а что тебе там?.. Там из тебя молоко собьют и отдадут в чашке, кто проглотит твой скулеж - тому монетки из-под каждого листа буду сверкать.

Прямо в когти ветвястые, лесной царь в короне из ржавой проволоки да на бетонном троне. А вокруг лес городской, лес страшный, электромагнитный, вперемешку тополя с полынью да со столбами электропередач - и кричат, кричат, все кричит - голосами задрогнувших в пути электричек, им-то чем согреться, переварив скудный завтрак из редких лысоватеньких пассажиров?..

Только молчи - ходить можно, но ты молчи, клинопись голубиного помета по подоконникам считывай, программируй выбоины в асфальте на чьи-то свихнутые ноги. Свихнутый город, свихнутые баранки облаков в шерстистом небе - откусил бы, да они все в грязной воде да ржавчине. Расчеши мое золотое руно - жирно бликует золото от оконных брызг да в каплях темноты, а еще оно там, над крышами бывает, когда люди говорят "за-кат", только вот редко и совсем недолго, как и всякое золото, зато кислое, пряное, брусникой и ананасами отливает. Это десерт такой - на исходе дня, когда пора пить чай, свинцовую консервную банку облаков вспарывают бритвенно-жесткими остями крыш, и из разлома влажные ананасные дольки игриво выглядывают... Кушай, не отравишься - только вот уйти отсюда уже больше никогда не сможешь, это особая еда, от нее противоядие нужно - каждодневно и ежевечно, вот, воды серой хлебни выцветшими ресницами - это оно и будет...

А рогатые иероглифы все стоят. У сегодня мягкое лоно и чернильные руки, оно их гладит, а им скучно, они стоят, млеют. В дождевом полиэтилене смутно шевелятся их тени. А они все стоят...

Чего боишься?.. Чеши за ухом сломанного рупора, только смелей, и пальцы береги, дробленые лакричные косточки, из них потом куски известняка родятся – для черчения крестиков-классиков-ноликов на китиной шкуре асфальта.
Они стоят, такие прищуренные, добродушные, утонченно ломкие и безвольные, свободные кругами канализационных люков. Запах перепрелых листьев на холодном железе – такие духи…

я снова здесь
и постараюсь не пропадать

правила: не менее 3-х строк без рифмы, назывные. желающие отмечаются в каментах, ловят от меня тему и пишут у себя
значит, цзяцзюань. от лжеюзверя reini_weiss. тема - "то, что обыденно, но при этом безупречно красиво"

Алая влажная мякоть, сплетение: зелёный, фиолетовый, тёмно-коричневый с изюмом - на белом фаянсе помидорные дольки, сельдерей, базилик, хлеб.
Нервная прожилка неба - из окна - день за днём - всеми оттенками - между дальними домами - в сторону залива.
Густой, плотный, виолончельно-уверенный запах кофе из надорванного пакета - басовой струной.
Зернь асфальта перед глазами: щебёнка под микроскопом, опрокинутое в крышу зеркало лужи, под слоем прозрачности мокнет кленовый конвертик.
Отточенное, с запозданием, движение металла и резины, тёплый подземный ветер: осторожно, двери закрываются.
Дрожащие, сомкнутые ресницы - во время поцелуя, открыть глаза, любоваться чужой беззащитностью.
Проникающая, плотная мышечная радость - щелчок вправленного позвонка.
Чужие каникулы: песочница, крик, мороженое, тугие удары в мяч, налипшая на спину футболка.
Хрусткое, как вбитый сустав, осознание истины среди текста, чёрно-белая графика букв - до глотка восторга.
Обводный канал - серое, ветер с залива, закопчёный кирпич, жатый шёлк струения, островки тростника под гранитными стенами карцера для воды.
Промокшая насквозь, пропахшая потом и пылью тренировочная форма - еле шевелясь, стягивать.
Густое - непоправимо оранжевое - ледяное - бархатное в горле - свежевыжатый апельсиновый сок.
Гудящая в проводах печаль - перелётный возглас облупленной краски, застарелый вагонный запах пролитого пива - электричка.
С фиолетовым отливом ложатся в бумагу чернила.

о_О
[525x700]

Пожелание морским романтикам.

парус ник
сник
приснился
себе
приходящим с Нила
(«сникерс» вычеркиваю)
не снискал
капитану знак
полутону таверны снег
в горячих карибских морях
карабинами рек
сопрягая снасть
дегустировать
ветр
как снедь.

параллели прямятся послушно ложась под киль
портовыми шлюхами
меридианы меряют мир от мрака воды до лунного студня
чтоб тебе никогда не швыряться в щепках проклятиями и шлюпками
чтоб не ведало судно посудного гама до грома судного

впрочем нет хотя в корабле-
-крушении кружится лихорадная прелесть -
так терпи его, как терпят горячую пищу боль тугую веревку словом,
как что-то вполне немыслимое
собирается в складочки лаковый лик эмблем
и в шелесте
портупей и прикладов приветливо проступает виселица

веселись выселяясь ударами вёсел из весей в выси
выселяешься по координатам «здесь»? сделка только до воскресения
снасти горло верёвка петля слишком родственны
чтоб разлучаться надолго; и высипом
набегающим «полный вперед!» наглый парусник валко виляет в веселии.

вот
[700x525]

а еще - оно бывает такое
[691x518]

храм у обводного канала
[691x518]

такое вчера было небо
[691x518]

* * *

Улыбку винограда
Назови, если хочешь, своею.
Груди ягод тугие - своими,
И кудлатые лохмы-лозы.

Долони листьев - своими,
И кривую косточку - сердце.

И виноградной любови
Причастишься, когда пёсьи зубы
Осени в запястья вопьются,
Виноградаря руки - в лозы.

не про зиму.
[699x524]

Такая осень.

Психоделически-осенне,
Соленым рисом в воскресенье

В рубашку мордой ткнулась вечность
Со взором наглым и овечьим.

И dance macabre’вой косою
В наушник взмахнут профиль Цоя.

***

Плетет косички кренделями
Нагая осень, и земляне,

Вздыхая томно, ноги бреют,
Предчувствуя эпоху бреда -

Она стоит не за порогом
В бикини бархатном и строгом.

***

Черны октябрьские отливки
Разбитых листьев. И скайлинки

Сверчат из всех карманом дружно
О чьей-то поступи надвьюжной.

Стоит былое за спиною,
Очки подернув пеленою.

***

Мой дом начертит вещий ками
С вишнево-мерзлыми щеками.

С улыбкой трепетной и душной,
И весь - как хрусткий рис воздушный.

Бежит в бессмертье мой троллейбус,
Предзимно дышит и аллеет.

***

А ками медлил у камина,
Бросая в лед щепотку тмина,

И пах щенком и мятным чаем.
И контур, еле намечаем,

Смешной трамвайности запястья…
И ветер, ждущий на запятках.

***

В дымах, взмерцавши, вырез умер.
Шипит дождя неспящий зуммер,

Все топчет лапой подоконник
И между строк читает сонник.

Такая осень - без окраин, -
Сквозит зрачками из тетрадей.

обводный канал
[518x691]

эпизодический бред черно-бурого лиса