- Я расскажу вам о любви.

 Сухонький старичок в простиранном сюртучке суетился, писал что-то на процарапанной школьной доске. От него удушливо пахло тмином, коньяком, серыми крысами. А за форточку медленно утекал, упиваясь рассветом, дым, пряный  дым дорогого табака. Веки тяжелели, усталые монотонные голоса в коридорах мешали, ручка выскальзывала, терялась где-то под стульями. А о людях многое можно сказать, не увидев глаз?

- Любовь…Мы сами строим свои города. Мостим улицы, рисуем на стенах, тонким пером ставим трещины, закрашиваем лица, ослепляем. Раскроем словари, расскажите, расскажите мне! Ну, сумеете построить мечту?

Ропот, возмущенный вопль отсутствия смелости прокатился по задымленной комнатушке. А кто-то увлеченно, фанатично отчаянно стал рисовать. Страны и континенты, скверы и парки с озерами, наполненными куриным бульоном. У других измазанный чернильной грязью лист, испуганно сжавшись в комочек, летел в урну. Торопясь не успеть до звонка, боясь не успеть жить все играли пытались, управляя друг другом построить города которых нет. Заселяли их маленькими постыдными тайнами, пачкали дороги болью, дарили кому-то память.

- Время, господа, время! Торопитесь жить, юноши! Сдаем работы…

На стол один за другим упали, цепляясь краями, отчаянно дрожа, города которых нет. Нервно заламывая руки, один за другим они бросали своих детей. Другие рвали в отчаянии на голове своей волосы, не успели жить, опоздали, потратив время на сотню черновиков. Жаль. Интересно, это так сложно? Передо мной, на исписанной парте лежал, чистый лист.

- Что же вы, сударыня, испугались? Вам дать время на исправление? Ах, нет, я понял. Вы отчаянно своевольны! – глаза его забегали, старик нервно сглотнул слюну, тяжело посмотрел на тетрадный, криво, впрочем, выдранный лист. Ручка была скверной, я писала сточенным карандашом. Спустя час на обшарпанный стол его тихо опустилась улыбка….