Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,
Вступаешь во жизнь, или путь твой позади, -
О, лишь люби, люби его нежнее!
Как мальчика, баюкай на груди,
Не забывай, что ласки сон нужнее,
И вдруг от сна объятьем не буди.
Будь вечно с ним: пусть верности научат
Тебя печпль его и нежный взор.
Будь вечно с ним: его сомненья мучат.
Коснись его движением сестер.
Но если сны безгрешностью наскучат,
Сумей зажечь чудовищный костер!
Ни с кем кивком не обменяйся смело,
В себе тоску о прошлом усыпи.
Будь той, кем быть я не посмела:
Мечты его боязнью не сгуби!
Будь той, кем быть я не сумела:
Люби без мер и до конца любви!
Игра света и тени - граница тьмы.
И как бы того не хотели
Не сможем забыть мы.
Сквозь листья деревья солнца
И чистых небес бирюза
Мы искали глазами небо, нашли,
Но нам застят глаза.
Ветвей и деревьев решетка
Теперь ей нас не сдержать.
Мы увидели солнце,
И оно позвало нас летать.
Мы увидели звезды и небо, в ночи синевы,
И теперь уже слишком поздно
Не уйти из игры никому.
Игра света и тени- граница тьмы.
Кто мы?
Где ты, когда по скрученным венам
Растекается холодная упрямая смерть?
Где ты, когда сижу я на кухне
И мечтаю отсюда далеко улететь?
Где ты, когда колючим мокрым снегом заносит руки
По локоть, и в глаза смеётся ветер,
Занося в них только серый пепел,
Тяжёлый как слеза?
Где ты, когда никак не согреться
В холодной постели с чёрно-белыми снами?
Где ты, когда хожу я один
по многолюдным квартирам проходными дворами?
Где ты, когда встречаются люди
С пустыми глазами и фальшивой улыбкой,
Где хочется в небо серебряной птицей,
Но все так же ползешь по дороге улиткой.
Мне бы черные крылья, как у птицы вороны,
Чтоб летать над домами, ощущая прохладу
Отсыревшего неба.
Мне бы ночь потемнее, чтоб глаза не слепила,
Чтоб не видеть предела, да на ощупь из клетки.
Но на утро похмелье, незнакомые стены,
Вновь прикинувшись мертвым дожидаться заката.
Мне бы черные крылья.
Мне б короткую память, чтобы смыло прибоем,
Шелуху на продажу, да слова на потребу,
Чтобы крысы не грызли по ночам мои руки,
Чтоб собаки не выли под погасшим окошком.
Мне бы выйти из дома, пока солнце не встало,
Чтобы встретить его, как и положено зверю,
Потянуться, подняться и погладить рукой.
Мне бы голос покрепче, чтобы все оглянулись,
Мне бы выдумать песню, да мне бы просто согреться.
Понимающий взгляд и одобряющий лепет,
А рука набирает телефон неотложки.
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: - Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, -
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Не пускайте поэта в Питер.
Запирайте. Дома держите.
Если можете - повяжите.
Чем угодно жертвуйте - жизнью,
В оба глаза за ним смотрите.
Не пускайте поэта в город.
Он к вам вряд ли потом вернется.
Не простится, не обернется.
В сером воздухе изогнется
Темный лацкан и светлый ворот.
Не пускайте поэта в ветер.
Он Невой закашляет в бронхах.
Захлебнется по-чаячьи звонко.
Робкий бог, воспаленный и тонкий,
Задремавший на парапете.
Там Дворцовой дугою гнется,
И в шершавом сером граните -
Стих, закутанный в чей-то свитер...
Не пускайте поэта в Питер.
Все равно он туда сорвется
Надежда.
Не осталось ни сил, ни ощущения боли.
Тоской изъедена душа, как личинками моли.
Всё катится в пропасть, причем уже не в первый раз,
И равен нулю смысл дружеских фраз.
Всё кому-то подарено, потеряно, продано,
И сердце, кровью облитое, за ужином подано.
Осталась только грязь на дне карманов одежды
И какое-то чувство, что-то вроде надежды.
Она слышит шаги, они все тише и тише.
Он снова стал журавлем и будет жить где-то выше.
Она его не ждёт, она простила и плачет,
А тупая подруга её надеждой дурачит.
Время тихо уходит, и наивная ложь
К запястью левой руки примеряет свой нож.
Надежда была и осталась напрасной,
Она капает на пол липкой жидкостью красной.
Ты изначально один. Но даже если есть друг,
Он не увидит всех бед на ладони твоих рук.
Он за тебя не станет смелым, если ты оторопел,
И за тебя сказать не сможет то, что ты сказать хотел.
Он может только помочь, если что-то не так,
Когда глаза твои застелит безысходностью мрак,
Когда слезы ровно делят на три части лицо,
И не осталось надежды на себя самого
Надежда - самообман, но это все что у нас есть.
Она ходит по рукам, продавая свою честь.
Эта лживая тварь пыль пускает в глаза,
Исчезая в тот момент, когда она так нужна.
Она будет уходить и возвращаться много раз,
Всегда держа на расстоянии заветный алмаз.
Я без надежды убит, тоской навылет прострелен,
Потому что я надеялся, а не был уверен.
А.Лысиков (Дельфин)
О радость моя, о моё вдохновение, О горькое-горькое горе моё!Myza_Roz30-10-2006 16:01
* * *
Сквозь все, что я делаю, думаю, помню,
Сквозь все голоса вкруг меня и во мне,
Как миг тишины, что всех шумов огромней,
Как призвук, как привкус, как проблеск вотьме,
Как звездами движущее дуновенье, —
Вот так ворвалась ты в мое бытие,
О, радость моя! О, мое вдохновенье!
О, горькое-горькое горе мое!
С.Парнок
Заветный час настал. Простимся, и иди!
Побудь в молчании, одна с своею думой,
Весь этот долгий день - он твой и впереди,
О тени, где меня оставила, не думай.
Иди, свободная и легкая, как сны,
В двойном сиянии улыбки, в ореолах
И утра, и твоей проснувшейся весны;
Ты не услышишь вслед шагов моих тяжелых.
Есть дуб, как жизнь моя, увечен и живуч,
Он к меланхоликам и скептикам участлив
И приютит меня - а покраснеет луч,
В его молчании уж тем я буду счастлив,
Что ветер ласковым движением крыла,
Отвеяв от меня докучный сумрак грезы,
Цветов, которые ты без меня рвала,
Мне аромат домчит, тебе оставя розы.
ОСЕНЬ
Как холодный дождь изменницей слывет,
Точно ветер и глуха, да оборвет.
Подозрительней, фальшивей вряд ли есть,
Имя осень ей - бродяжит нынче здесь...
Слышишь: палкой-то по стенке барабанит,
Выйди за дверь: право, с этой станет.
Выйди за дверь. Пристыди ж ты хоть ее,
Вот неряха-то. Не платье, а тряпье.
Грязи, грязи-то на ботах накопила,
Да не слушай, что бы та ни говорила.
Не пойдет сама... швыряй в нее каменья,
А вопить начнет - не бойся. Представленье.
Мы давно знакомы... Год назад
Здесь была, ходила с нами в сад,
Улыбалась, виноградом нас дарила,
Так о солнышке приятно говорила:
«Слышишь, летний, мол, лепечет ветерок,
Поработал, так приятно - на бочок».
Ужин подали - уселась вечерять.
Этой женщины да чтобы не узнать.
Дали нового отведать ей винца,
Принесли потом в сарай мы ей сенца.
Спать ложилася меж телкой и кобылой,
Смотрим: к утру и вода в сенях застыла.
Лист дождем посыпался с тех пор.
Нет, шалишь. Теперь и ставни на запор.
Пусть идет в другие греться сени:
Нынче места нет на нашем сене,
Околачивать других ищи ступеней...
Листьев, листьев-то у ней по волосам,
А глаза-то смотрят точно бы из ям.
Голос хриплый - ну, а речи точный мед;
Только нас теперь и этим не возьмет.
Золотом обвесься - нас не тронет,
Подвяжи звонок-то, пусть трезвонит.
Да дровец бы для Мороза припасти,
Не зашел бы дед Морозко по пути.
Вьеле Гриффен (пер. И.Аненсокого)
Есть в дожде откровенье – потаенная нежность,
И старинная сладость примиренной дремоты,
Пробуждается с ним безыскусная песня,
И трепещет душа усыпленной природы.
Это землю лобзают поцелуем лазурным,
Первобытное снова оживает поверье.
Сочетаются Небо и Земля, как впервые,
И великая кротость разлита в предвечерье.
Дождь – заря для плодов. Он приносит цветы нам,
Овевая священным дуновением моря,
Вызывает внезапно бытие на погостах,
А в душе – сожаленье о немыслимых зорях,
Роковое томленье по загубленной жизни,
Неотступную думу: «Все напрасно, все поздно!»
Или призрак тревожный невозможного утра
И страдание плоти, где таится угроза.
В этом сером звучанье пробуждается нежность,
Небо нашего сердца просияет глубоко,
Но надежды невольно обращаются в скорби,
Созерцая погибель этих капель на стеклах.
Эти капли – глаз бесконечности – сморят
В бесконечность родную, в материнское око.
И за каплею капля на стекле замутненном,
Трепеща, остается, как алмазная рана.
Но, поэты воды, эти капли провидят
То, что толпы потоков не узнают в туманах.
О мой дождь молчаливый, без ветров, без ненастья,
Дождь спокойный и кроткий, колокольчик убогий,
Дождь хороший и мирный, только ты – настоящий,
Ты с любовью и скорбью окропляешь дороги!
О мой дождь францисканский, ты хранишь в своих каплях
Души светлых ручьев, незаметные росы.
Нисходя на равнины, ты медлительным звоном
Открываешь в груди сокровенные розы.
Тишине ты лепечешь первобытную песню
И листве повторяешь золотое преданье,
А пустынное сердце постигает их горько
В безысходной и черной пентаграмме страданья.
В сердце те же печали, что в дожде просветленном,
Примиренная скорбь о несбыточном часе.
Для меня в небесах возникает созвездье,
Но мешает мне сердце созерцать это счастье.
О мой дождь молчаливый, ты – любимец растений,
Ты на клавишах звучных – утешение в боли,
И душе человека ты даришь тот же отзвук,
Ту же мглу, что душе усыпленного поля!