СОМНАМБУЛИЧЕСКИЙ РОМАНС
Любовь моя, цвет зеленый.
Зеленого ветра всплески.
Далекий парусник в море,
далекий конь в перелеске.
Ночами, по грудь в тумане,
она у перил сидела -
серебряный иней взгляда
и зелень волос и тела.
Любовь моя, цвет зеленый.
Лишь месяц цыганский выйдет,
весь мир с нее глаз не сводит -
и только она не видит.
Любовь моя, цвет зеленый.
Смолистая тень густеет.
Серебряный иней звездный
дорогу рассвету стелет.
Смоковница чистит ветер
наждачной своей листвою.
Гора одичалой кошкой
встает, ощетиня хвою.
Но кто придет? И откуда?
Навеки все опустело -
и снится горькое море
ее зеленому телу.
- Земляк, я отдать согласен
коня за ее изголовье,
за зеркало нож с насечкой
ц сбрую за эту кровлю.
Земляк, я из дальней Кабры
иду, истекая кровью.
- Будь воля на то моя,
была бы и речь недолгой.
Да я-то уже не я,
и дом мой уже не дом мой.
- Земляк, подостойней встретить
хотел бы я час мой смертный -
на простынях голландских
и на кровати медной.
Не видишь ты эту рану
от горла и до ключицы?
- Все кровью пропахло, парень,
и кровью твоей сочится,
а грудь твоя в темных розах
и смертной полна истомой.
Но я-то уже не я,
и дом мой уже не дом мой.
- Так дай хотя бы подняться
к высоким этим перилам!
О дайте, дайте подняться
к зеленым этим перилам,
к перилам лунного света
над гулом моря унылым!
И поднялись они оба
к этим перилам зеленым.
И след остался кровавый.
И был от слез он соленым.
Фонарики тусклой жестью
блестели в рассветной рани.
И сотней стеклянных бубнов
был утренний сон изранен.
Любовь моя, цвет зеленый.
Зеленого ветра всплески.
И вот уже два цыгана
стоят у перил железных.
Полынью, мятой и желчью
дохнуло с дальнего кряжа.
- Где же, земляк, она, - где же
горькая девушка наша?
ПРЕСЬОСА И ВЕТЕР
Пергаментною луною
Пресьоса звенит беспечно,
среди хрусталей и лавров
бродя по тропинке млечной.
И, бубен ее заслыша,
бежит тишина в обрывы,
где море в недрах колышет
полуночь, полную рыбы.
На скалах солдаты дремлют
в беззвездном ночном молчанье
на страже у белых башен,
в которых спят англичане.
А волны, цыгане моря,
играя в зеленом мраке,
склоняют к узорным гротам
сосновые ветви влаги...
Пергаментною луною
Пресьоса звенит беспечно.
И обортнем полночным
к ней ветер спешит навстречу.
Встает святым Христофором
нагой великан небесный -
маня колдовской волынкой,
зовет голосами бездны.
- О, дай мне скорей, цыганка,
откинуть подол твой белый!
Раскрой в моих древних пальцах
лазурную розу тела!
Пресьоса роняет бубен
и в страхе летит, как птица.
За нею косматый ветер
с мечом раскаленным мчится.
Застыло дыханье моря,
забились бледные ветви,
запели флейты ущелий,
и гонг снегов им ответил.
Пресьоса, беги, Пресьоса!
Все ближе зеленый ветер!
Пресьоса, беги, Пресьоса!
Он ловит тебя за плечи!
Сатир из звезд и туманов
в огнях сверкающей речи...
Пресьоса, полная страха,
бежит по крутым откосам
к высокой, как сосны, башне,
где дремлет английский консул.
Дозорные бьют тревогу,
и вот уже вдоль ограды,
к виску заломив береты,
навстречу бегут солдаты.
Несет молока ей консул,
дает ей воды в бокале,
подносит ей рюмку водки -
Пресьоса не пьет ни капли.
Она и словечка молвить
не может от слез и дрожи.
А ветер верхом на кровле,
хрипя, черепицу гложет.
ТАНЕЦ
В саду петенеры
В ночи сада,
выбеленной мелом,
пляшут шесть цыганок
в белом.
В ночи сада...
Розаны и маки
в их венках из крашеной
бумаги.
В ночи сада...
Будто пламя свечек,
сумрак обжигают
зубы-жемчуг.
В ночи сада,
за одной другая,
тени всходят, неба
достигая.
СМЕРТЬ ПЕТЕНЕРЫ
В белом домике скоро отмучится
петенера, цыганка-разлучница.
Кони мотают мордами.
Всадники мертвые.
Колеблется, догорая,
свеча в ее пальцах нетвердых,
юбка ее из муара
дрожит на бронзовых бедрах.
Кони мотают мордами.
Всадники мертвые.
Острые черные тени
тянутся к горизонту.
И рвутся гитарные струны
и стонут.
Кони мотают мордами.
Всадники мертвые.
МАДРИГАЛ
Твои глаза я увидел
в детстве далеком и милом.
Прикасались ко мне твои руки.
Ты мне поцелуй подарила.
(Все тот же ритм часы отбивают,
все те же звезды в небе сияют.)
И сердце мое раскрылось,
словно цветок под лучами,
и лепестки дышали
нежностью и мечтами.
все те же звезды в небе сияют.)
А после я горько плакал,
как принц из сказки забытой,
когда во время турнира
ушла от него Эстрельита.
(Все тот же ритм часы отбивают,
все те же звезды в небе сияют.)
И вот мы теперь в разлуке.
Вдали от тебя тоскуя,
не вижу я рук твоих нежных
и глаз твоих прелесть живую,
и только на лбу остался
мотылек твоего поцелуя.
(Все тот же ритм часы отбивают,
все те же звезды в небе сияют.)
Этот мир живет словом "страсть". Страсть к женщине, деньгам и славе, разгульной жизни, тайне, чуду… Здесь все идет от страсти непомерной, любви безудержной, святой. Здесь слово станет музыкой, мысль - движением, порыв - жизнью.
...Гитара, роза, голос, серенада. Все для нее, пусть зависть гложет остальных. Ее каприз - превыше жизни, к ее ногам - богатства мира, ее улыбка мне - почетней всех наград...
...Еще полгорсти. И нет слаще звука. Звенят монеты в кошельке и ради сладости их звона возможно все - убить, предать, солгать, нарушить клятву, зажечь костер, уйти от мира, свернуть все горы, выпить море…
...И снова тайна. Златая игла пронзает мозг и требует искать, искать, искать… Сокрыто знание, страдания, обещанные храмом, страшней, чем муки ада, но все же крупица истины приносит всепоглощающее счастье…
...Для жажды власти нет пределов. Все замки, города и страны вокруг должны пасть ниц… Но вдруг является Она, нежнее лилии, изящней кошки, прекраснее звезды и моря. Где войны, где богатство, власть? Все это тлен, любовь лишь вечна!...
Все это - безудержный, опасный танец жизни. Это - "фламенко".
Здесь нет и не может быть полутонов, неярких красок и слабых чувств. Все эмоции гипертрофированы, ярки, иррациональны, объемны. Чувства неподвластны разумности, они льются нескончаемой рекой являя собой суть жизни во вселенной
Скоро мы станцуем фламенко на одной сцене с балетом тодес!!!!
Не могу вам передать насколько я счастлив!!!!
[400x300]
[214x500]
Но знай, они, тебя увидя,
Хотят лазурь разрушить вен
И шум унять мятежный крови,
О, я люблю тебя, люблю!
Уйди! О, если б я могла
тебя убить, из ткани
нежных фиалок я надела б саван
на тело стройное! Уйди!
Какая скорбь! Какой огонь
В моей бушует голове!
Эта строфа мне
[459x320]В каждом движении страсть и невыразимая печаль, тот кто смотрел Саломею, меня поймут... Я танцую фламенко с детства - это не танец, это целый мир, єто моя жизнь... С помощью танца можно выразить все что угодно, и , танцуя, я выражаю свою безграничную боль
В целом прошел успешно, после него танцоры - готы догонялись абсентом на кладбище, подробности, на офиц сайте))
Кровавая пелена застилает взор, и я перестаю различать звуки
человеческих голосов, они отдаляются от меня, подобно прозрачным голосам вечности. Слышу странный звук – это упали на пол кастаньеты, но что – то в груди мешает согнуться, чтобы их поднять. Внезапно острая боль пронзила мое тело подобно тысячи отравленных игл. Искусство убивает – теперь понимаю…. Колени подгибаются и в бессильном бешенстве, последний раз взмахнув руками мое хрупкое тело обрушивается на черный палас. Кровь стучит в висках – теряю сознание. Только теперь осознаю – из моей груди выступает холодная рукоять кинжала и кровь струится по черному платью – закрываю глаза, и тонкими пальцами пытаюсь извлечь кинжал из омертвевшей плоти – но чье – то нежное прикосновение меня останавливает. Сильные руки поднимают меня с пола. Открываю глаза – Мигель смотрит на меня и слезы прозрачными каплями стекают по его щекам, а губы тихо –тихо шепчут : - Я люблю тебя, Моргана, всегда любил…..
Я улыбаюсь и отвечаю : - Я знаю, тише – давай станцуем последний раз – я хочу умереть в танце – именно так , а не иначе – все мои жертвы умерли в танце.
И мы танцуем – где –то плачет гитара - Ир этот звук заставляет замирать сердце. Поддержка одной рукой за талию – наклоняюсь назад, потом резко вперед и одним артистичным взмахом кисти вонзаю кинжал в сердце испанца. Он хватается за рукоять и падает на пол, и я не в силах больше устоять на ногах, также оказываюсь на полу….
Пусть льется горячая цыганская кровь, наполняя страстью мое тело, я буду танцевать, пока силы не покинут меня..