А нас, девочек с бантиками, наряжали в кружевные платьица и таскали на балет. Детство, далекое от понятия "тяжелое"...
А после балета нас затыкали, одергивали, говорили - "не лезь ко мне", говорили - "и нечего плакать, никто здесь тебя утешать не будет", говорили - "мне все равно!"
Вот мы и выросли - недолюбками, эмоциональными уродами.
Что такое любовь нам объясняли за просмотром мексиканских сериалов - "посмотри, Рикардо подарил Хуаните эти чудные розы, он так ее любит!". Только вот не показали ни разу - как это, любить-то?
Вот мы и ходим теперь по миру, ждем, что нас будут любить, что кто-то без нас не сможет, что мы будем кому-то нужны, что нам, в конце концов, подарят те самые чудные розы.
А сами-то, сами... Копаемся в себе и думаем - ну что, это уже любовь или еще нет? Если болит - значит есть там что-то?
И хотели бы спросить совета у кого-то, да только в голове намертво отложилось правило - "Всем все равно."
Ну, посмотреть то посмотрели, а как более высококачественную версию сохранить то? Нет, ролики в обычном разрешении может с YouTube сейчас может сохранить любой дурак. А умный знает 20 способов (или даже больше). А вот как сохранить версию с высоким разрешением в формате "mp4"? Как это сделать?
P.S. Автор (то есть Rost) всячески надеется на то, что данный пост вам пригодится и надеется на благодарность с вашей стороны за это, которая выльется в цитировании данного поста.
Заранее спасибо!
А любовь, сука, живучая. Ее так просто не убъешь двумя выстрелами в голову. Она будет брыкаться и агонизировать, и ползти за тобой по пятам, пачкая кровью ковры и паркет, и хватать тебя за ноги, мешая идти дальше, и скулить, что она, блядь, ЛЮБОВЬ, она должна быть вечной, а ее вот так запросто взяли и пришили без лишних сантиментов...
Позвонила мама. Сказала, что забрала в редакции журналы с моими публикациями. Сказала, что купила десять штук, и еще два ей дали. Что оставит себе четыре, а остальные пошлет мне. Сказала, что стихи мои прочитала. А потом как начала рыдать, да так горько, так громко, как ребенок. Просила прощения за то, что произвела меня на свет, сюда вот, в этот мир, который ей самой не очень-то нравился. За то, что хотела, чтобы у меня все было хорошо, но одного ее желания оказалось мало. А я ревела и говорила, мам, да ты что, ну ты чего, мам, у меня всё хорошо, это просто волшебная сила искусства. Вот так вот. Вот и поговорили. Я пишу, а мама плачет. Пиздец. Родишь ребенка, а он поэт. Ты его кормишь грудью, на руках носишь в туалет, когда у него жар, тратишь на него все деньги и всё свободное время. Мечтаешь, что будет у него школа с золотой медалью, работа интересная, красивый автомобиль, веселая свадьба, трое детишек и собака. А он, сука, вырастает поэтом, и всё у него плохо. И он пьет горькую и пишет грустные стихи, а тебе уже шестьдесят, и ты уже отдал ему всё, что у тебя было, и больше у тебя ничего нет. А он пишет и пишет, сука, а ты читаешь и плачешь.
А мне в моем темном болотце было тихо и спокойно. Сквозь тину днем пробивались солнечные лучи, разукрашивали в разные цвета камушки в иле, и этого было вполне достаточно, чтобы радоваться жизни, лежа на дне.
Зачем нужно было опять приходить, баламутить воду, поднимать со дна песок, ил и водоросли - и уйти, оставив меня задыхаться этой мутью?
"Живешь себе - ну так живи без пути запасного!
Тебе ничего, ты зашел на минуту - а мне забывать тебя снова.
А мне забывать тебя... Слышишь? Не надо! Ты там колосишься и зреешь,
А мне забывать!.."
(с) Изюбрь
Хотелось написать что-нибудь глубоко философское на тему глобального и повсеместного непонимания людьми друг друга и поразмышлять, лечится ли это.
А потом подумалось - а нафиг. К черту все размазывания себя по плинтусу. Надоело.
Как-то оно само все наладится. А я лучше посижу в сторонке, книжку интересную почитаю.
я видела, как ты плакала всю ночь напролёт.
видела, как утыкалась лицом в одеяло, пряча рвущиеся стоны. видела, как летели в стенку измятые рукописи. видела, как теребила волосы, как была готова рвать их, что есть сил, лишь бы заглушить одной болью другую.
стала невольной свидетельницей твоего провала. твоего отчаяния, твоей истерики, твоей глупой улыбки в темноту. твоей немощи, твоего бессилия. твоего тошнотворного чувства отвращения ко всему миру.
я сидела рядом на постели, глядя на тебя, такую измученную собственными кошмарами.
ещё я видела, как он приходил. видела, как обнимал тебя, как целовал, такую зажатую в саму себя. видела, как успокаивал, пытаясь наверстать упущенное время. ты всё твердила, судорожно сжимая его ладонь, что поздно. поздно. поздно. поздно. закрывала глаза, отворачивалась от него, потом молчала и снова плакала. он пытался кричать, бросал измятые рукописи снова о стенку.
и всё бесполезно. до боли прыжка о мокрый асфальт.
я чувствовала, что твой мир разрушен. опустошён. осталась одна.
Она всю ночь училась своим наукам, каким-то нанайцам, а может быть, финно-уграм. Или другим неведомым языкам. Раз в две недели он входит к ней рано утром стараясь не разбудить ни единым звуком, стараясь не отражаться среди зеркал. Солнце забралось в ее золотую прядь. Первый столичный поезд приходит в пять. А первая электричка приходит в шесть. Она сопит в две дырочки, нос в подушку. Он тихо мурлычет, стоит под горячим душем. Хозяйский кот недоверчиво дыбит шерсть. Он хочет спать. Ну, просто спокойно быть с ней рядом, сны ее посмотреть цветные. Он научился уже приносить цветы ей, но пока еще не умеет их ей дарить. А солнце светит во всю неземную прыть. На стенке тень от листьев сквозит резная. Она себя не любит - он это знает и тем еще смешнее ее любить. Она не умеет шить, убирать, варить супы, она старалась - да всё без толку. Она работает смайликом в гуглтолке - по крайней мере, любит так говорить. Она всегда говорит и немножко врет, его называет то мужем, то вовсе братом, то клятвы дает на сотни веков вперёд. Да ну ее, Боже мой, кто ее разберет. А кто разберет - не соберет обратно. Он входит в комнату, небо бьет синевой. Находит ее часы под каким-то стулом. Усталость стекает по гладко выбритым скулам. Он знает, что она уж давно проснулась и просто смотрит цветные сны про него. Сердитый кот когтями диван дерёт, глядит на него глазами цвета металлик. Она спросонья щеки ладошкой трёт.
Он улыбается: "Кто тебя разберет..." И прячет в кармане пару ее деталек.
Сезон майских гроз - надо же, бывает и у нас такое, раз в столетье - все по классику.
Чисто вымытое голубое небо и двойная радуга, как в детских книжках - яркие полоски всех семи цветов от земли и до земли - через все небо.
И как всегда под рукой не оказалось фотоаппарата...
Так и стояли с какой-то женщиной в переулке, завороженно смотря на небо и улыбаясь.
Бывает же...
Где-то в далеком девятом мае поют соловьи, белые спелые вишни, в садах сирень,
В теплом далеком мае закончились все бои, стихли разрывы зениток и вой сирен.
Всего-то осталось на память о том, что сделали - слезы счастья, медали и ордена,
И в треугольном конверте: "Машенька, милая моя девочка, как ты там без меня?"
Я все пытаюсь тебе написать, но никак не могу - лишь ломаю перья, а ведь чуть ли не год прошел,
Как я здесь? Как и все - живу, работаю, строю, верю, что будет время и станет все хорошо.
Сын твой большой уже вырос, на месте ему не сидится, отличник, в классе - второй.
Все о тебе расспрашивать любит, гордится, что папка его герой,
Играет в разведчиков с детворой.
...Алые флаги, гвоздики, ландыши, шарики и банты, люди вышли гулять, вокруг суета.
Внуки с утра прибегали поздравить, дарили цветы, желали здоровья и жить до ста.
О нашей Победе со всех трибун кричат чиновники важные, в небе салюты гремят,
И тихим, неслышным шепотом: "Милая моя девочка, Машенька, как ты там без меня?.."
Люблю наш вокзал летом. Безумно люблю наблюдать за людьми, которые только приехали на отдых или уже уезжают домой - у них лица особые. Даже несмотря на то, что добравшись до места назначения они ломают все, мусорят везде и в большинстве своем становятся наглыми, недалекими (назовем это так...) туристами (произносить это слово нужно со смешанной интонацией презрения и жалости, как математики говорят слово "юрист"). Они приехали отдыхать, и готовы за пару недель получить от жизни все. И когда туристы уезжают, вокзал просто переполнен почти физически ощутимым чувством - "вот сейчас я еще в Крыму, а завтра буду дома и пойду на работу"...
Но такого, как сегодня, я никогда, пожалуй, не видела. Приехав на вокзал в семь часов утра, я первым делом почувствовала себя дебилом.
Столько людей с огромными рюкзаками, спальниками, пенками и порой даже великами я правда никогда не видела. Они заполонили весь вокзал, потихоньку разъезжаясь в разные стороны по Крыму.
А я благополучно продолжала чувствовать себя дебилом на протяжении всех двух с половиной часов в севастопольской электричке. И должна сказать, это чувство до сих пор не прошло.
Как же ж и мне хочется вот так - с палатками, да на природу в теплой дружеской компании...
" Когда я вернулся, она сидела перед маленьким секретером и что-то писала на фирменной бумаге отеля-перед ней лежало не меньше 10 страниц, исписанных её мелким,убористым почерком. -Кому ты это пишешь? -Тебе. -Мне? "Она меня бросает",-промелькнуо у меня в голове, и мне сразу стало плохо. -Что с тобой? Ты ужасно бледный. Тебе нехорошо? -Почему ты мне пишешь? -Вобще-то это даже не тебе, я просто пишу, чем бымне хотелось с тобой заняться...
Исписанные листки валялись повсюду и я взял одни наугад:
езидть на пикник, спать после обеда на берегу реки, есть персик, креветки, круассаны, слипшийся рис, плавать, танцевать, покупать себе туфли, белье, духи, читать газету, глазеть на витрины, ездить на метро, следить за временем, пихать тебя в постели, чтобы ты подвинулся, стелить белье, ходить в Оперу, съездить в Бейрут, в Вену, посещать бега, ходить за покупками в супермаркет, готовить барбекю, злиться, потому что забыл уголь, чистить зубы одновременно с тобой, покупать тебе трусы, стричь газон, читать газету из-за твоего плеча, отнимать у тебя арахис, ходить по погребкам на Луаре и в Хантер-Велли тоже, идиотничать, трепаться, познакомить тебя с Мартой и Тино, собирать ежевику, готовить еду, съездить еще раз во Вьетнам, поносить сари, будить тебя, когда ты храпишь, сходить в зоопарк, на блошиный рынок, поехать в Париж, в Лондон, в Мелроуз, на Пикадилли, петь тебе песенки, бросить курить, попросить тебя постричь мне ногти, покупать посуду и всякую ненужную всячину, есть мороженое, смотреть на людей, выиграть у тебя в шахматы, слушать джаз, регги, танцевать мамбу и ча-ча-ча, скучать, капризничать, дуться, смеяться, щекотать тебя, подыскать дом с видом на луг, где пасутся коровы, нагружать доверху тележки в супермаркетах, поделить потолок, сшить шторы, часами сидеть за столом с интересными людьми, постричь тебе волосы, полоть сорняки, мыть машину, любоваться морем, перебирать барахло, звонить тебе снова и снова, ругаться, научиться вязать и связать тебе шарф, а потом распустить это уродство, подбирать бездомных кошек, собак, попугаев, слонов, брать напрокат велосипеды и не кататься на них, валяться в гамаке, перечитывать бабушкины комиксы 30-х годов, перебирать платья Сюзи, пить в тенечке " Маргариту", жульничать, научиться гладить утюгом,выбросить утюг в окно, петь под дождем, сбегать от туристов, напиться, выложить тебе все начистоту, а потом вспомнить, что это делать нельзя, слушать тебя, держать тебя за руку, подобрать утюг, слушать песни, ставить будильник, забывать чемоданы, остановиться на бегу, выбрасывать мусор, спрашивать, любишь ли ты меня по-прежнему, ссориться с соседкой, рассказывать тебе о моем детстве, описывать перстни моей няньки, запах хны и шариков амбры, делать наклейки для банок с вареньем... "
Апрель течет, как теплый мед с ложки.
Солнечные лучи падают на стол сквозь легкие занавески, строки Белой гвардии повсюду вокруг.
Хочется любить всю эту весну - напролет, насквозь, навылет. Утонуть в запахе цветущих вишен. Упасть на зеленую траву, вплетать в косы цветы. Вытащить, наконец, велоспед с дачи и поехать - куда глаза глядят.
Хочется, чтобы тюльпаны никогда не отцвели.
Мне не пишется, не рисуется, не мечтается.
Мне дышится весной.
Твое счастье щурит глаза на солнце, курит и стряхивает пепел в открытое окно.
Взъерошивает твою челку и целует в макушку. Отогревает озябшие тонкие пальцы, пьет до дна.
Своими сильными руками может подбросить тебя высоко - прямо к звездам, но только тихо баюкает в объятьях.
Стоит ему легко прикоснуться к струнам - и они поют, плачут, звенят, говорят о любви...
Твое счастье улыбается краешками глаз, слушает Яна Тирсена по вечерам, пишет письма старым друзьям.
Приходит, когда ты грустишь, приносит варенье, ставит чайник и остается.
Твое счастье дарит охапки нарциссов, бродит босиком по траве, ловит падающие звезды в ладонь и не существует.
Хочется снова стать маленькой девочкой с лентами в косичках и сбитыми коленками.
Хочется плакать навзрыд и самозабвенно кричать: "Мама, мамочка, забери меня отсюда!!".
Залезть под стол (помните, мы когда-то устраивали домик под столом - с плюшевыми медведями и чаем из маленьких пластмассовых чашек), и сидеть там, обхватив руками колени, тихо-тихо - чтобы никто не нашел.
Закутаться в одеяло с головой, отогнав все ночные страхи, и полночи читать в свете карманного фонарика книжки с яркими картинками.