В этом тихом безвременьи предосеннем прячутся настоящие чудеса. Как небо вдруг, в один миг, становится другого цвета, как солнце начинает идти совсем по другой дуге, как вечер наступает тихо, подкрадываясь со спины, и бежит холодком по загорелой шее. А самое главное - как эти последние дни, полные ожидания чего-то щемящего, что вот-вот наступит, родили во мне мое "мы", которое не давалось мне так долго, которое было где-то вокруг, но не внутри. Вот я сижу сейчас с этим "мы" там, в груди слева, и чувствую его настоящим теплом, и как-то даже немножко удивляюсь этому. И с таким же удивлением кажусь себе сегодня по-настоящему красивой, и мечтаю, чтобы случилась со мной наконец такая осень, счастливая и солнечная, согретая этим самым прекрасным "мы".
В общем, так. По поводу пьяных постов.
Я не знаю, что делать со своим звенящим, заполняющим все вокруг одиночеством. То есть я понимаю прекрасно, что не стоит этого наружу выставлять, никому не надо оно. Но сидеть и делать вид, что все нормально, я тоже не могу. И когда решение зрело, зрело внутри, с апреля, наверное, я улыбалась и жила дальше, веселей и радостней, а теперь - не могу больше. Потому что у меня внутри - октябрь одинокий, тот, в который уходить только одному, курить, сидя среди деревьев раскрашенных. Потому что кроме этого - все вокруг ерунда, ложь. А правду не найти. Правда только в том, чтобы идти по тропинкам и слушать в наушниках Макса Иванова, и видеть небо голубее и чище, и листья прозрачнее.
Странная статистика: все мои парни только после того, как становятся бывшими, начинают в 6 утра поздравлять с днем рожденья на перегонки. До этого такая мысль, почему-то, в голову им не приходит.
Вот странное дело - почему обиды меня догоняют не сразу? Я могу себе сидеть и думать, что пошло оно все к черту, спокойно день за днем, а потом как ударит по голове в один прекрасный момент - и кусай губы, и пытайся заткнуть очередную дырку. Помню, был у нас с Бурбоном пьяный разговор в общаге на тему этих дырок. Она тогда спрашивала, что я с ними делаю. Я говорила что-то умное, а сама в тот момент пальчиком очередную придерживала.
Все дело в том, что я ни черта не выросла. Думала все, что перестала быть маленькой и глупой и стала наконец большой и глупой. Но нет, смотрю на себя сейчас и понимаю, что это, наверное, не возрастное, а скорее характерное. Для меня. Я никогда не вырасту из этой потребности быть нужной тому, кому. Из какой-то детской уверенности, что если любишь, значит, нуждаешься. Потому что быть ненужной кому-то в сто раз хуже, чем быть ненужной никому.
А город, как всегда, встречает нас своими проблемами, непонятками, пыльными улицами. И вдруг понимаешь, насколько же сильно тебе хочется обратно, в это теплое до противного, светящееся море, в бесконечные выматывающие своей жарой дни и полные звезд ночи, в толпу под сценой. Лишь бы не сидеть здесь и не думать, что, зачем и почему.
Ну и Макс, конечно. Нет слов, чтобы передать, насколько он прекрасен
А все эти наши звезды, последние сигареты, трофейное пиво - это все о лете. Что у нас там дальше - Донузлав, Рыбачка, Керчь... В понедельник защитят дипломы последние, и начнется великое переселение во все уголки Крыма. А мне бы совсем - отсюда, я до сумасшествия, до скрежета зубного мечтаю насовсем к морю, но еще больше - просто о своем крохотном кусочке мира. Я бы выбирала занавески и чай с бергамотом, и конечно, поначалу была бы немножко безумной, скупала бы чашки или половички, и красила бы рамы в сиреневый цвет и разрисовывала стены, но дальше-то все бы стало на свои места, и остались бы вечера один на один с морем, с этой моей патологической тягой к нему. Море пахнет, как любимый мужчина - так, что поджилки трясутся, когда близко. И вдруг понимаешь, что Боже, как это можно было не видеть его так долго, не трогать руками нежно, а оно ведь лежало тут, такое вечное, и мурлыча лизало пятки каких-то чужих детей, и стонало ночами, и глотало солнце день за днем, и ждало тебя. А небо рассыпало звезды, смешивало их снова и снова, и сбрасывало лишние вниз, и море глотало и их тоже, и становилось живее, и к августу начинало светиться изнутри. И никак нельзя быть никем другим, кроме себя, настоящей, стоя там, лицом к лицу. И ничего другого не приходит в голову, кроме как вбежать в воду в момент, когда солнце касается волн, и, выходя на берег, на секунду почувствовать себя первой, а мир - юным.
Вот такие вечера, когда пахнуть морем до кончиков волос - это то, за что люблю жить в Крыму. Восвсе не за грандиозные пейзажи, которые привычный глаз выхватывает только в каком-то особом контексте. Люблю за то, что можно вдруг сказать: "А поехали на закат в Николаевку", и через полчаса лежать на пляже, умиротворенным и счастливым, и вбегать в море, сразу, с размаху, с головой кидаться в воду, а она по-настоящему пахнет морем.
Вот этот момент вырывания себя на час из сессии, города, болезней, кризисов личности - самое острое мое ощущение Крыма. Потому что перебирая пальцами теплые камушки можно внезапно, вопреки долгим неделям упорного движения куда-то вниз, в совсем мрачное и безысходное, подумать, что жить все-таки стоит.
Вдруг откуда-то взялось лето, настоящее лето с густыми медовыми сумерками и цветущими липами, и от его вечерней сладости голова идет кругом и мысли путаются. Мир меняется, перетекает из формы в форму, как-будто это все - фильм укуренного режиссера: эй, сирень убрать из кадра! следующий дубль: несите маки.
В этом водовороте бессмысленно гнаться за чем-то, а я все равно не перестаю искать, и не знаю куда идти, чтобы найти свое успокоение. У меня все взбудоражено, какими-то ошметками вырвано, скреплено кое-как строительным степлером. И каждое новое движение вызывает желание выдернуть себя отсюда к чертовой матери. Я поэтому не пою веселые песни. Не потому что не знаю, просто слишком много всего нужно время от времени выстанывать.
Хочется рассказать о том, как прекрасно, когда солнце плечи облизывает и блики на воде лежат, как здорово, когда вокруг те, без кого уже не представляешь себя. О том, что хочется впечатать навечно следы его губ в свою кожу и уметь закрывая глаза представлять его совсем как есть. Но получается опять о том, что липы цветут безжалостно и, наверное, лучше совсем без никаких следов.
Понимаете, сирень - это уже слишком. Можно как-то справляться с цветущими вишнями, с тюльпанами, красными настолько, что их хочется обнимать, можно стоять, уткнувшись лицом в прозрачные черешневые листики, ловить солнечные зайчики на стеклах. Но сирень - это уже слишком. Все должно быть не так. Не должно быть так. Стремительное рождение мира заставляет думать только о том, что не успеть никогда охватить этого. Ни один октябрь не рождает столько горечи в душе. Октябри умирают медленно, с предсмертными полуночными стонами и первым инеем на траве. Апрели взрываются белым конфетти, цветущими абрикосами, внезапными закатами. Апрели умирают скоропостижно и майские ветры развеивают их белый прах по улицам. И как-то не хочется больше успокаивать себя словами: "Ничего, это же не последняя весна". Кто знает, когда будет наша последняя? Может, именно эта?
Как живется тебе в апреле?
в колокольном пасхальном звоне,
среди холмиков неприметных.
Кто сегодня ушел навечно
из любимых твоих мальчишек?
Чем еще тебя жизнь одарит,
где там твой эпилог маячит?
Как живется тебе в апреле,
что ты чувствуешь, засыпая,
когда в окнах рассвет сереет?
Вспоминаешь ли ты, как мама
завязав на затылке банты,
говорила: моя ты кукла!
говорила: сиди спокойно,
я сейчас доплету косички.
Годы шли, проносились мимо
и однажды весенним утром
оказалось, что наши мамы
были правы всегда и всюду
(и откуда они всё знают?..)
Надевай же свои сандали,
голубое с оборкой платье,
завяжи понарядней ленту
и скажи: как тебе живется?
Как стоится тебе на полке?
Крепко липнет к лицу улыбка?
Все отлично, тепло и сухо,
и хозяин, похоже, добрый,
и любовь, несомненно - правда,
только вот он никак не может
твое имя запомнить верно,
все зовет тебя по-другому,
да и ладно, ну что за глупость!
Может, просто ему так легче.
Улыбайся, моя ты кукла...
Закрой глаза и попробуй представить
себя на скале посредине неба,
в горячем, выжженном солнцем июле.
Вдали синеет лениво море,
и горизонта не угадаешь.
Так вот, представь себе этот воздух,
горячий, с привкусом трав и пыли,
он жаркий, так что дрожит немного,
и вся картинка в глазах мутнеет.
Теперь представь-ка соленый ветер,
прозрачный, вкусный глоток прохлады,
он налетает внезапно с моря
и гладит спины камней ладонью.
И ты стоишь на краю вселенной,
и все пространство вокруг в движеньи,
и все вибрирует и трепещет.
Так вот, и небо с хмельным июлем,
и этот ветер, и эти скалы -
все как-то странно смогло вместиться
в мою больную грудную клетку
и там застряло комком - не вынешь.
И мне никак не удастся, милый,
суметь все втиснуть в одно "спасибо" -
слова бессильны и бестолковы.
Я лишь могу попросить тебя
закрыть глаза и представить небо...
Не обнаружив ее на привычном месте я не мог найти места себе.
Метался,рвал волосы.
Хотел напиться,сочинить мерзкие стихи,перебирал в голове все что могло послужить причиной,хотел догнать.
Но ничего этого сделать так и не успел.
От меня ушла Лиза..
Как выяснилось через пол часа- она ушла за хлебом.
Сегодня я принес в наш дом 8 батонов,3 каравана,9 пончиков,4 кирпичика,половинку черного,пряников 3 кило...
Лиза, не уходи больше.
Мой телефон иногда сам открывает поле написания нового смс, там удобные строчки, а сверху вопрос: "кому?"
Если проснуться утром, полусознательно сделать что-то, а потом опять уснуть - снятся поразительной реалистичности сны. Грань между слоями реальности становится тоньше крыльев бабочки, вам может присниться, что вы встаете, одеваетесь, завтракаете, выходите из дома, и вы ни за что не сможете даже предположить, что это происходит не на самом деле. В такое время ко мне любят приходить покойники - любимые, ушедшие насовсем. И вот ты уже слышишь голос бабушки из прихожей, выскакиваешь на ватных ногах в коридор, и глаза щиплет нестерпимо, и ну как же, милая, ты же тогда, в августе... а она улыбается и говорит тихо: поставь свечки, заяц. И ты мучаешься вопросом: Боже, а за кого же вторая?
Смысл в том, что когда в жизни случается пиздец, когда выходишь из церкви, и телефон любезно предлагает строчки и спрашивает: ну что, кому? - тебе нечего ему ответить.
Если почти мгновенно светлеют окна в полшестого и птицы совсем по-летнему щебечут в своем сонном субботнем утре - значит, совсем скоро переводить часы и гулять в струящихся сумерках. А пока ночами темно и страшно, и бессонно от боли, и я бы сейчас уже, наверное, сошла с ума от паники, если бы не благословенный вай-фай и возможность зайти в контакт в пять утра и обнаружить там еще кого-то живого. Я не умею ходить к врачам просто так, сама по себе, заводить карточки и записываться в регистратуре. Я их боюсь до дрожи, и каждый второй из них, спрашивая фамилию, говорит, что помнит меня еще вооот такой крошкой и передает приветы.
А небо голубое просвечивает сквозь занавески. С добрым утром :)
А слово "любимый" - оно особое, оно не возникает в горле, как все остальные, и не выходит через губы наружу бесследно. Оно рождается в груди, слева, и расходится кругами по телу, и уже голосовые связки, подчиняясь этой волне, произносят какие-то звуки, или пальцы стучат по кнопочкам, и падают, падают хрустальные шарики переливами внутри - в животе, под кожей и мышцами, и звенит каждая нервная клетка, и вибрирует на своей ноте. А потом оно докатывается теплом до пальцев ног и вот тогда уже вырывается наружу. Поэтому его невозможно сдерживать. Даже если зажать рот ладонями, оно будет разливаться вокруг и кричать на весь мир, что люблю.
Я не могу в прозе - об этом. У меня строчки складываются в стихи как-то непринужденно и автоматически. Но и стихами я тоже не могу, стихи нужно дописывать, ставить запятые и точки, и эффектные концовки. А я не хочу эффектных концовок, совершенно не хочу.
Мне кажется, я должна этому миру. Должна делать что-то доброе и прекрасное, поехать на Гаити или, в крайнем случае, подкармливать бездомных животных до конца своих дней. Потому что не может быть, чтобы вот так на халяву мне давались эти глаза бесконечные. Это звездное небо, этот запах лета, эти прекрасные люди вокруг. Потому что не может быть такого, чтобы просыпаться с улыбкой и засыпать с улыбкой, и чтобы мир, оглушительно прекрасный, врывался в мысли и бил по мозгам. Потому что вот так смотреть часами в глаза друг другу и начинать наконец верить, что все это правда, а не чья-то дурацкая шутка - это не может быть просто так.