Когда она появилась в моей жизни, мне было 20, а ей 13. Я шел по улочке Парижа, а она бежала навстречу, и сбила меня с ног. Я трахнул ее там же.... Мне было 30, когда она умерла. Но, по-порядку...
Нет, я не могу и не буду говорить, что жили мы долго и счастливо. И не могу сказать, что я не мог без нее жить, сейчас же живу!
Она не была всем для меня. Она - лишь мимолетное явление в моей жизни, как взорвавшаяся звезда - так ярко горела, но так быстро сгорела... Она была звездой, единственной звездой на всем небосклоне, как дешевый фильтр в фотошопе. Она - нечто большее, на порядок выше всего.

У нее были длинные темные вьющиеся волосы, желтоватая кожа, немного раскосые черные глаза, нос с горбинкой, тонкий маленький рот, и еще темная родинка между левым глазом и носом.

Ее язык всегда был покрыт царапинами, потому что у нее очень острые зубы. И у нее нет нижней губ - так она ее искусала...

Я ее никогда не слушал - ее речи были слишком еретичны. Казалось, что в ее жизни есть лишь ряд мух, из которых она раздувала слонов, да размером побольше вселенной. Ни о чем другом она даже и думать не могла. Она знала все на свете и даже больше, и одноверменно она была так тупа, что казалось, что у нее вообще нет никаких мыслей. Вот она рассуждает о замкнутости Вселенной и происхождении времени, а вот она не помнит, кто она такая и где она находится.

В ней было что-то мистическое. Она часто толкала меня на такое, на что не согласился бы никто ни за что на свете.

Я люблю красоту, и я люблю окружать себя идеалами. Я знаю, что лучше ее у меня уже никогда и никого не будет, но я, черт меня дери, я хочу иделаю Поэтому я леплю его из нее, как из глины или воска.

Но беда в том, что слепив из нее идеал, я нахожу в нем тысячи изъянов, и начинаю перестраивать, как маленький ребенок перестравивает карточный домик.

Однажды я хотел, чтобы она была Чистой и Голубоглазой. Я стирал ее в хлорке, и заливал ее глаза синим воском, красил ее зубы белой краской.

Потом я хотел, чтобы она была Ангелом. Я пришил к ее лопаткам крылья убитого мной лебедя, и поджег ей волосы, чтобы у нее был нимб.

Да что я только с ней не делал - уму непостижимо. Я вживлял в ее спину клавиши рояля и играл на ней Шопена. Я слизывал с нее мед, когда онас тояла на пасеке, с головы до ног намазанная им. Я натягивал от век до лобка струны - и играл на ней фламенко. Она танцевала танец маленьких лебедей на пальцах рук. Я трахал ее до тех пор, пока с кончика ее носа не падала 14 капелька пота. Она родила мне сына - он такой же, как она, но не о нем речь сейчас...

Она - мой великий, сияющий грех.
И она все всегда делала на полную катушку.

Если плакала - то кровать промокала до матраса. Если она ненавидела - то убивала лишь взглядом. Когда я признался ей в любви, она проткнула мне руку вилкой, и сказала, что я грязный мерзкий ублюдок.

Она всю жизнь искала что-то.

Она могла несколько недель лежать, неподвижно глядя в одну точку, а потом шли и пила воду из подставок, на которых лежали горшки с цветами, и я видел, как больно ей было отдирать от нёба прилипший язык.

Однажды мы ездили на Камчатку, и я забыл ее там. Через 5 или 6 месяцев она постучалась в мою дверь, и ее ноги были стреты до костей. Но она пришла. Она вообще очень невезучая, но она никогда не теряла надежды.

Она не знала и не хотела знать (или не помнила и не хотела помнить)ни кто она и кем станет, ни откуда идет и где окажется, ни что она натворила за всю свою жизнь и что сделает в следующий момент. Она жалела всех, как плохая мать жалеет чужих детей.
У нее не было мечты, но много желаний. Она тепрела меня, а я не просто мучал, я убивал ее своей любовью. Она это знала, и однажды,летним утром, когда из-за белого тюля наша белая спальня была залита белым светом и кожа ее была намного белее и синяки под глазами намного чернее, она сказал мне, что самое невыносимое - это то, чтоможно вынести все.

И она умерла, как была, в белом свете, с белой кожей, просто так, ни из-за чего....
Но нимб ее горящих волос до сих пор остался в моей памяти....

Пальцы требуют творчества, но им даже и не пахнет.
Руки требуют творить, но воображение отказывается работать.
Кончики пальцев в нетрепении бегают по клавиатуре, не нажимая ни единой кнопки, будто стимулируют уставший мозг, взывая к работе.
Стук сердца, кажется, неслышен совсем... Но я продолжаю трахать мышку в поисках вдохновения.
Дыхание ровное, спокойное. Пульс слабый, едва ли не нитевидный. Кофе давно остыл. Во рту горький привкус кофейной гущи.
Уставшие глаза покрасневше пялятся в плоский пыльный экран, слабо мерцающий в темноте.
Язык задумчиво водит по ложбинке над верхней губой, иногда перемещаясь на уголки рта, но вновь неизменно возвращаясь к ложбинке.
В колонках - уже надоевшая сборная солянка измученной mp3-шки. Агент молчит, и почта с ним солидарна, лишь иногда приходят оповещения об обновлениях в дневниках... За улицей кипит жизнь: собаки лают, дети орут, бабы визжат, машины с визгом тормозят и врезаются друг в друга. Солнце светит через маленькие щелочки белых жалюзи.
Я жду Вдохновения, но оно бродит где-то, лишь щекоча мое сознание своими ленточками, дразня и мучая меня, предлагая мне лишь отражение тени смутного образа.
У пальцев моих - ломка, они жаждут творческой инъекции героинового вдохновения.
Дыхание становится тяжелее, с присвистом, стук сердца отдается в ушах и заглушает шум на улице, глаза невидяще мечутся по экрану, ротприоткрывается, в висках и затылке начинает стучать, в ушах еле слышится тихий звон, обоняние чувствует что-то паленое.

Вдохновения нет.
Вдохновения нет.Вдохновения нет.
Вдохновения нет.Вдохновения нет.Вдохновения нет.
Вдохновения нет.Вдохновения нет.
Вдохновения нет.

Глазам горячо, нестерпимо горячо. Пальцы неестественно выгибаются, все сильнее давя на клавиши. В голове бухает тяжелый молот. В ушах - надрывный ультравук. Во рту сухость, в горле жжение. Стук сердца заглушает музыку в потрепанных жизнью колонках. Дыхание надсадное, болезненное. Нос чувствует запах гари и плавящегося пластика.
В ввображении - темно, но начинает неясно проявляться фигура, внушающая страх.

Глаза жжет, язык свешивается изо рта и продолжает вываливаться, пока не ложится на солоновато-холодную взмокшую кожу левого плеча. Волосы встают дыбом, дыхание преркащается, открывается внутренне кровотечение. Сердце бьется в предсмертных судорогах, затем лопается, и я слышу это сквозь шум в ушах. Кости рук с треском ломаются, разрывая мышцы и кожу, раздирая вены на руках, и они, как микрошланги, с тихим шипением разбрызгивают вокруг себя кровь, кажущуюся черной в темноте, освещаемой заляпанным жидкокристаллическим экраном.

Занавес опускаются, зрители рукоплещут.

Она - не такая как все.
Она - не боится свободы, Она бежит за ней, как маленькое дитя бежит за голубым шариком, который сверкает на солнце и кажется частичкой неба.
На Ее спине два длинных розоватых шрама - то следы от крыльев, которые Ей обрвал кто-то злой, но Она никогда не сознается, кто это, потому что Она любит всех.
Хрупкая и вечноцветущая, как первые весенние цветы.
Она - всегда с открытыми ногами и сердцем, а в глазах Ее - вечная весна, но Ее глаза зеленее.
Она - как босоногое лето и безбожное детство, и на голове Ее - венок из порочных маргариток.
У Нее все не как у людей, да Она и не человек, я так думаю.
Когда я прижимаю Ее к себе, Она начинает шипеть и рваться на волю, пусть даже если вокруг все усеяно плавящимся от жара стеклом, когда и горячо, и остро.
Достать Ее было очень тяжело. На Ее шее - стальной ошейник, ошейник - на цепи, цепь - в клетке, а клетка - нигде... но игра стоила свеч.
Ее волосы - это не дорогой шелк голливудских звезд, и не запущенный терновник прыщавой девочки-подростка, это что-то вроде пушистых волос маленького ребенка.
Ее улыбка - не существует, это лишь растягивание Ее синеющих губ.
Она давно умерла, но воскресла Она еще раньше своего рождения.
Она отдает мне все, что у Нее есть, но ничего не берет взамен, а лишь смотрит куда-то вверх, где сердце и солнце.
Я очень люблю намотать Ее цепь на руку, и очень сильно дернуть - тогда Она начинает скулить, и бегать за мной на четвереньках, и Она будет послушна.
Я обожаю срывать с Нее одежду, когда Она прикована к своей клетке.
В свою очередь, Она любит, когда я глажу Ее спину - от Ее измученной шеи, и вдоль Ее шрамов, и до поясницы. И я, как уважающий себя пианист, никогда не откажусь сыграть на Ее спине что-нибудь особенное.
Я люблю драть Ее сзади, крепко ухватив за волосы, когда Она долбится носом об стену, и потом заливает дорогой шелк белых подушек своей кровью.
Я люблю мучить Ее, потому что Она поет, когда страдает.
И Она так возбуждающе порочна, когда покусывает стебли алых роз, так, чтобы шипы вонзались Ей в нёбо, и тогда из уголка Ее рта тонкой струйкой течет кровь, такая же красная, как и розы.
Я вообще без ума от вида Ее крови, а Ее кровь и розы - это все для меня. Ее кровь - рядом с красными розами, на лепестках белых роз, размазанная по нежно-розовым и желтоватым лепесткам... Ее кровь - повсюду. Следы Ее маленьких рук на стенах. Разводы на телевизоре и мониторе компьютера, пятна на занавесках, на листьях Ее глупых растений, на Ее мягких игрушках и на Ее одежде. Ее кровь - в моем утреннем кофе и вечернем кефире, даже в молоке моих хлопьев.
А Она прыгает на своей цепи, встречая меня, Ее хозяина.
Ей нравится эта зависимость, Ей нравится моя жестокость, Ей нравится быть моей собакой и игрущкой - потому что Она уже не знает другой жизни.
Раньше у нее было Слово и своя Философия, но их оборвали, как полевые цветы, как крылья, ободрали, оцарапали, исказили, обезобразили, изуродовали... как Ее жизнь, как Ее тело, как ее образ мышления, как всю Ее.
Она для меня - все и ничего, и я то люблю и боготворю Ее, то ненавижу за слабость и покорность, за то, что Она отказывается быть человеком. Хотя у Нее есть оправдание - Она уже многое пережила за свои сто тысяч лет боли и унижений, и тут волей неволей откажешься от чувств, ограничишься животными инстинктами.
Я люблю смотреть в Ее глаза и видеть в них Человека, Женщину, которую я люблю и ненавижу. Я люблю Ее - потому что Она преданна и безмолвна, с Ней меньше проблем, чем с собакой. Ненавижу - потмоу что я хочу, чтобы Она была более человечной, и не смотрела на меня с выражением скорби за все человечество.

Я знаю, что Она скоро умрет. В Ее движениях и глазах появилось что-то новое, безысходное. Когда человек умирает, его лицо становится абсолютно симметричным - вот и у Нее так. А может, Она становится идеалом. Не знаю. Знаю лишь, что если Она умрет, то унесет с собой в могилу меня, потому что я привык к роскоши Ее измученного тела, к шипам роз, вонзившихся в Ее нёбо, в весну Ее глаз и к Ее цепи, намотанной на мой кулак.

Помнится, когда я нашел Ее, шел дождь, а Она сидела на цепи и скулила, и спина у Нее была вообще без кожи. Я взял Ее на руки, и сказал Ей, что все будет хорошо, а Она лизнула меня... точнее, хотела лизнуть, а я поцеловал Ее. Так я Ее и приручил. Обрек Ее и себя на погибель.

Это даже не любовь! Это зависимость. Я подсел на Нее, как на героин, и с каждым разом мне надо все больше и больше. И Она дает, как добрый дяденька-наркобарон. Я нюхаю кокаин, рассыпав его по Ее позвоночнику, и тушу о кончики ее пальцев окурки сигарет, а Она прется от этого, и Ее язык извивается, как змея, едва ли не лаская мочку Ее уха (ну, или мою).

И моя спина такая же исцарапанная, как Ее - но я Ее в этом не виню.
Я буду с Ней, когда Она умрет - у меня просто нет выбора. Мы с Ней - как сахар, растворенный в теплой воде...

Сегодня мы гуляли с моей ненаглядной. Я просто тупо приехал к ней в район, и просто погуляли, наслаждаясь погодой и друг другом. Хоть мы и довольно давно вместе, но все равно мы очень редко видимся, так что видеть ее – это заряд позитива на целую неделю вперед.
Ну, сегодня ее родители умотали куда-то (то ли Торжок, то ли Таганрог, я так и не запомнил), так что мы зашли к ней.
Ну, квартира как квартира. Сидели при свечах. Играла музыка. За окном темно, и в во всей квартире нет никого, кроме нас. В ее глазах отражались огоньки свечей, и казалось, что глаза светятся сами по себе…
Я взял ее за руку, она вздрогнула, затем отвела глаза. Как бы мне хотелось увезти ее с собой тогда…

Когда во входной двери повернулся ключ, мне показалось, что у меня сердце оборвалось; я почувствовал, как резко похолодела ее кожа, увидел, как она побледнела.

Я помню, как они скрутили ее. Помню, как сорвали то белое платье, что я подарил ей на день рожденья…. Я еще никогда не видел ее обнаженной настолько.

Комната ее сестер. Самая обычная на свете комната – здесь даже есть частичка Виктории – вот ее детские игрушки, ее гитара (ах, какие она пишет романсы!), ее вышивки…. А посередине – в пол ввинчен (или не знаю, я не помню таких подробностей) железный столб. Ее приковали наручниками к нему. Яркий свет люминесцентных ламп вводил в состояние ужаса. Я пытался ей помочь….

В руке каждого – связка ключей на веревке. Первой ударила мать. Я увидел, как кожа на ее спине разошлась на шесть полос. С каждым ударом я надеялся, что это последний. Ее руки, ее нежные руки, с силой вцепились в крюк, к которому были прикованы наручники. Этот серебряный лак… обычно она красила в черный…
Отец размахнулся слишком сильно, и удар пришелся ей где-то под грудью. Изо рта ее пошла кровь.
На полу были разводы. Удар за ударом.
На ее теле уже не было живого места почти. А они все били и били. Я увидел, как на ключах остались кусочки плоти, которая уже никогда не будет моей.
Только что до меня дошло, что она не пикнула даже, не заплакала. Все терпела…

Мне бы и в голову не пришло бить кого-то связкой от ключей. Я весь оцепенел… казалось, что я в каком-то кошмарном сне.

Разводы на полу. Я видел смерть. Но не такую. Если же это не смерть…

Она стала ползти. За другую сторону железного столба. Теперь я видел только ее руки.… С каждым ударом, ее пальцы сжимались в кулак. И тут она приподнялась.
Наверное, у меня тогда сердце остановилось.
Ее зеленые глаза. Это распахнутое мне навстречу умирающее сияние.

Отец отстегнул ее левую руку, и она завалилась на свою израненную спину.
Я отвел глаза вниз: из ладоней моих текла кровь.
Перед глазами стояли маленькие кусочки плоти на плечах.

На моей белой майке появились красные капельки. Ее кровь???

Я видел ее израненные грудь, живот, ноги…
Связка ключей просвистела в воздухе, и….
из ее горла вырвался стон.
Пол-лица залило кровью.
Даже лицо не пожалели…

Сложно было представить, что всего лишь час назад я держал ее за руку, а полтора часа назад я носил ее на руках…

Ее зеленый глаз смотрел на меня.

«- Знаешь, я даже не ненавижу их. Более того, я люблю их. Я вообще никого ненавижу. Я не понимаю, как можно ненавидеть людей…. Все же мы одного состава. Все мы – человечество. Словом, я люблю людей, как бы они не ненавидели меня»

Ну вот, вот я и увидел ее с красными волосами…

Вспомнилось, как я впервые признался ей в любви. Как мы встретились в первый раз.

С каждым ударом, с каждым ее стоном мир переворачивался для меня с ног на голову.

Я люблю людей, говорила ты. А нелюдей ль ты любишь?

Она смотрела на меня – и в глазах ее не было ни капли страдания. Куда больше страдания в ее взгляде я видел, когда она просила меня побыть с ней.

С каждым ударом о ее тело я вспоминал – ее слова, ее улыбку, ее солнце. С каждым ударом она отплачивала за грехи – за мои, за тех, кто ее любил и ненавидел, за тех, кто лепил ее жизнь, за тех, кто отнял у нас наше небо, за тех, кто разрушил ее сердце и мою надежду.

Затем они ушли. И я отер лицо ее платком, который она мне подарила когда-то. Там даже было вышито мое имя.

Ее глаз смотрел на меня. Так же пронзительно, как и раньше. Будто тысячу лет прошло…. У меня вся жизнь пролетела перед глазами. Неужели с ее смертью не станет и меня?
- Люби всех,- сказала она, и за предсмертным хрипом я узнал ее голос. Тот, которым она пела мне романсы, которым смеялась и которым шептала мне на ухо всякие глупости…- Люби всех, как любил меня, и воздастся тебе. Нельзя ненавидеть, и не потому, что грешно. У тех, кто ненавидит, ум с сердцем не в ладу.

И тут взгляд ее остекленел. И в нем больше не отражалась ни боль за все человечество, ни всепрощающая любовь, ни мое бледное отражение.

Она была богиней – но моей личной богиней. Она, и только она привела меня к тому, что есть я сейчас. Нести ль любовь ко всем, иль продолжать мне ненавидеть? Я не знаю. Я не думаю, что смогу так прощать, как это делала она. Я наверное даже и не буду стараться. Но теперь я Читать далее...

- мама, купи мне шарик.
- нет.
- почему?
- у нас нет денег на шарики.
- а почему?
- папа пьет.
- а почему?
- потому что папа - слабый.
- а почему папа слабый?
- потому что его таким сделали.
- а кто его таким сделал?
- люди.
- а что, люди не любят папу?
- ну почему же, любят.. просто папа трудился на их благо, и поранился на стройке. сломал себе позвоночник. вылечился, но стал пить.
- мама, а ведь неблагодарность - разве не ненависть?
- нет. ненависть - это когда тебе желают зла. а неблагодарность - это когда ты хочешь людям добра, а им нет до этого дела.
- значит, люди злые?
- значит, так.
- а кто делает шарики?
- люди.
- а кто их надувает?
- тоже люди.
- мам, а кто придумал шарики?
- люди.
- выходит, шарики тоже злые...

темно, хоть глаз выколи.
тук-тук.
- Да?
дверь со скрипом открывается.
- МАнда..
- Кто ты?
щелчок зажигалки, и красный огонек еле завиднелся в темноте.
- Угадай.
- Андрей?
- Умница.
Влажное прикосновение губ к похолодевшей щеке.
- Что ты делаешь тут, в темноте?
- Тебя жду... а что, нельзя?
- А почему так темно?
- Не след тебе это видеть.
- Но почему?
- потому что я не хочу тебя потерять.
Шуршание пальцев по шершавой заплаточной обивке комнаты, запах разбуженной вековой пыли.
Уже другой щелчок зажигалки, и в кромешной тьме горят два красноватых мерцающих огонька сигарет, друг напротив друга.
- И ты даже не скажешь мне, где мы?
- Со временем, когда приберусь тут, и приведу себя в порядок.
Теплые тонкие пальцы осторожно нащупывают сигарету в дрожащей руке, нежно проводят по холодной коже - от кисти до плеча.
- Ты вся дрожишь.
- Здесь очень холодно. По крайней мере мне.
- И давно ты здесь?
- Прилично.
- А когда уйдешь?
- Когда ты вернешься.
- Но ведь я здесь.
- Нет. Но я все равно буду ждать тебя... Вечность - не срок.
- Что с тобой?
- Все о'кей.
- А где я?
- Не могу сказать.
- Давай включим свет, мне темно.
- Скоро глаза привыкнут к темноте. К тому же, если ты не заметил, то света здесь нет..
Недоуменное щелканье зажигалкой. Огонек действитльно не распространяет вокруг себя света. И запаха дыма сигарет с ментолом тоже нет. И никаких звуков, только голоса да щелканье зажигалками.
- Скажи мне, где мы,- голос начинает подрагивать.
- Нет. Может, тебе лучше уйти?
- Нет, я слишком долго искал тебя.
- Все же лучше уходи.
- А ты будешь меня ждать?
- Конечно. Я этим и живу.
- Ну тогда... до встречи.
- Прощай.


Через вечность.
- Алло?
- Маш?
- Андрей?
- Маш, я все время о тебе думаю.
- Андрей, когда ты вернешься?
- Скоро.
- Когда?
- Скоро. Ты там держишься?
- Андрей, сегодня вернешься?
- Да. Вернусь. Сегодня...
- Жду.
- МАШКА!
- Что?
- Прости меня, ладно?
- Я прощаю.
И остались только несуществующие гудки несуществующей трубки.

Вечность - не срок. В таком случае, две вечности - не срок вдвойне.
Но ведь все равно простила...
Дышать этой пылью уже осточертело, но в который раз остаешься ждать.

Открылась дверь. Шаги. До боли знакомое влажное прикосновение, словно бабочки порхают по пыльной коже.
- Привет.
- Кто здесь?
- Угадай.
- Андрей?
- Умница.
- Ты все-таки пришел.
- Прости, что задержался.
- Ждать две вечности было тяжело, Андрей. Хотя до этого я ждала тебя целых пятнадцать тысяч вечностей.
- Я вижу, ты прорубила окно.
- Это не я, а ты.
- То есть?
- Ты пришел, а после твоего ухода появилось окно. А оно красивое?
- Очень. Теперь-то можно включить свет?
- Погоди. Давай приберемся сначала.
- Но как? Ведь же не видно ни черта.
Дрожащие пыльные губы и такие свежие, такие новые... Словно нашел за диваном старую, пыльную игрушку из детства и прижал к себе этот ветхий предмет, утративший очертания и цвет.
А потом ощущение прекратилось.
По комнате раздалось странное шуршание, и куда-то делась затхлость, запах пыли растворился в новом аромате солненчных лучей, забивших в окно и осветивших крошечную комнатку.
- Какие старнные у тебя обои.
- Это не обои, ты что, не видишь? Это кожа и заплатки.
- А зачем они?
- Чтобы не порвалось. Тут все такое хлипкое. Люди годами сушили его своей ненавистью и безразличием. Были и такие, которые разрушали его намеренно: сначала расслабляли его, а потом... а потом кто как: кто приходил и рубил все подчистую, кто топил в кислоте.. да мало ли как над ним издевались.. Но в итоге - порвали, порвали сильно. Пришлось нашить заплатки, чтобы хоть как-то.... Ну, сам понимаешь. И окно я запечатала, и двери заколотила, а вокруг - все псы, да псы... как ты прорвался - не знаю, это судьба, наверное.
- А ты покажешь мне свое лицо?
- Нет. Оно даже хуже, чем эта комната...
- А что это за комната?
- Это мое сердце...
- Знаешь, мне пора.
- Что?
- Я ухожу.... Я не могу так. В тебе - вечность, а я живу сегодняшним днем.
Раз - и вместо окна появилось черное пятно, начавшее расползаться, залезая в каждый уголок.
- Ну раз надо - уходи.
Два глаза светились в темноте. Раздался тяжелый вздох, неожиданно громким эхм прокатившийся по крошечной комнате.
- Пошли со мной. Там легче.
- Нет, у меня теперь много работы, да и делать мне там нечего. Свет нме не нужен, а одиночество - дело привычное. Уходи, здесь опасно.
- А ты умрешь?
- А разве боль умирает? Через боль пришли, с болью живем и с болью мы уйдем... Радость - вещь короткая, ее даже на одну вечность не хватает... А боль и ожидание - вот что вечно. Равнок ак и человеческая глупость и бессердечность. Сам же знаешь, сердце есть не у каждого. А у кого есть - так не все и берегут. У тебя пока - хорошее, здоровое сердце.. Береги его, и люби свою кровь. А теперь - уходи.

мне не надо, но я должен
не хочу, но все же буду
делать то, что мне не нужно
вспоминать, что я забуду

мне не надо, с меня довольно
я не буду - не заставишь
все достало - мне не больно
пока крылья не оплавишь

мне не надо, я устала
не хочу, не надо, хватит
мне по горло, им все мало
смерть солнца выражается в закате

мне не надо, я не буду
верить больно и ждать глупо
я не буду верить людям
я не буду! тупо! тупо!

мне не надо. замерзаю.
никому ниче не должен
без тупых я... умираю сладко скалюсь
холод, радость, боль по коже.

обхватила ниточка запястье
твое и мое, и за болью боль
но все6 равно, какое же счастье
быть связанной с тобой

серая ниточка на руках
на моей и твоей
от счастья аж слезы в глазах
все хорошо. не люби, не жалей.

ты ведь ниточку тут же сорвал
улыбнулася себе и забыл
а браслет шерстяной руку мне жал
жал, тянул и давил

до кровавых улыбок запястья.
до вен, до костей, до...домой.
но все равно какое же счастье
быть связаннной с тобой.

1:15. Осень. Холод.
Пуля у виска.
Разум осенью исколот.
Осень. Sepium.Тоска.

Elitarus lepra. Дрожь.
Совесть нечиста.
Кареглазо плачет дождь.
Осень. Sepium.Тоска.

Memento qua pulvis est. В глазах
все умножилось на два.
Четверть жизни на часах.
Осень. Sepium.Тоска.

Шнур до боли руку жмет
Дождь уносит на руках.
Меня холод не найдет.
Осень. Sepium.Тоска.

снова карусель жизни вертится
и снова я не смогла на ней удержаться
и никто обо мне не вспомнит - всем весело
им лишь бы играть. веселиться. смеяться.

на все вопросы о гложущей боли
никто никогда не ответит мне честно
если дело в пирсе, табаке, алкаголе -
то я хочу просто быть счастливой там где мне нет места.

и снвоа играют. достали. так весело.
смеются друг на другом - животные.
чем вам веселее, тем одиночество острее.
подавялю позывы рвотные.

ночью рыдаю, прошу о помощи
холод ночи, зимы сердце скоро остудит
придут все кошмары и призраки ПРОШЛОГО!!!
и никогда не навестят меня ЧЕЛОВЕЧНЫЕ люди

приступы страха, притсупы бессильной боли
с высокого снова опускаюсь до нижнего
режу руки и плачу до крови -
все равно на карусели жизни я - лишняя.

руки бессильно в кулаки сжимаются
слезы скатываются по лицу подло
твой образ во тьме надо мной насмехается
отбирая последние крохи разума свободы

ты не любил, но заставил сломаться
и умереть от своей же бессильности
мне не упасть и не удержаться
я устаю от твоей невзаимности.

сорвалась анестезия влюбленности
наркоз прекратился отказом
боль снова пронзила фантом отчужденности
сердце снова подверглось проказе

я не могу тебя любить еще хоть немного
но я никогда не смогу тебя ненавидеть
не смогу забыть, выбраться из безумия немого
я не хочу тебя знать или видеть??????

просто нет сил и желания
никакого, кроме как лечь и подохнуть
нет больше сил на боль и страдание
нет больше сил под дождем из слез мокнуть

1.
my life is fucking boring
and all minds disappear
my heart, my heart is burning
no friends, no love, no fear.

all is fucking same
because I am the blame
and just tears drop
my heart, my heart will stop

2.
i'm on my knees
under the rain
forgive me, please
and heal my pain

i'm on my knees
i'm suffering and dying
can't you fuckin see? i'm crying
so save me - love me, PLEASE!

Das Schnee fallt weich und heiss
An mein Gesich und meine Hande
Der Nacht ist schwarz und Schnee ist weiss
und meine Leben ist zu Ende

Bald sterbe ich und drang' nach Haus
mir schwenkt ein weisses Licht
und Blut am Schnee sieht so schon aus
die tote Trane reiten an dem mein Gesicht

der Sommer ist zu heiss fur mich
im feuchter Herbst die Regen stöhmen
der Winter wird zu kalt und mein herz bricht
und Fruhling wird nie kommen

Воскресенье, 03 Сентября 2006 г. 18:06
wir halten fest nur alles gute
und nagen schwer die roten Narben
wir trinken Feuer und vermuten
dass endlich wird nur Tod uns warten

wir suchen etwas ausgezeichnet
doch finden alles unerträglich
wenn etwas los ist wir nur beten
und wenn alles gut ist wir lachen

tanzen, springen und vermuten
dass Feuer liegt in den Eis und Erde
wir mussen sterben wenn wir weinen
doch wir entspringen von dem Sonne

Nutzlosigkeit diktiert ein Takt
und wir weinen wenn wir sterben
und brauchen unerträglich' Schmerzen
zu trinken Wasser aus den Narben

Читать далее...

Среда, 16 Августа 2006 г. 17:12
warum wenn ich vergebe ihre Dummheit
bekomme ich nur Zorn und ihre Neid
und schliessen ihren Herzentoren
schade dass ich bin georen

dieser Welt ist zu grausam
oder bin ich zu langsam?
ich war ein Honig eure Ohren
schade dass ich bin geboren

und ihres Mitleid ist betorend
schade dass ich bin geboren

Среда, 16 Августа 2006 г. 13:32
sie stehen dort
und küssen sich

der Friedhof ist ein besonders Ort

und auf dem Grabstein steht
*sie liegt hier schon lang

sie brauchte noch nicht fort

sie suchte Wahrheit mit Mitleid
doch har sie Ruhe in dem Grab gefunden

und ohne sie zahl' ich die Stunden

ihr musst sterben weil ihr hasslich seid.

im Nacht gefundte keine Unterstuetzung
ind starrte in der Dinkelheit
ich wollte nur keine Versuhung
im Freundschaft haben, doch hab'ich nur Neid

und Sterne lachen ueber mich
und starrte an die schwarze Augen
weil aller Welt ist unnerlich
ich kann imh nichts sagen.

nicht verfluchen, keine Sprache
tanzt an deinen Grabe Rache.
keine Frage und kein Schein
sie mussen sterben wenn sie weinen,

und spuren ihr Angst nicht und kein Herzleid,
deshalb sie immer sind alleine
und weiss was ist Zorn und Neid
und weiss, warum ich immer weine:

ich suchte Wahrheit unterm Schnee,
ich suchte Ruhe unterm Eis,
doch meine Fernweh hort nach Meer,
und Sehnsucht ist so kalt und heiss.

oh Tod! du braucht kein Ach und Weh!
oh Tod! ich liebe dich nicht mehr!
das Schnee tut weh und sie verderben
und mussen weinen wenn sie sterben.
Читать далее...

spiel mit mir in Wahrheit nicht
Das enntauscht mich
du kriechst in mir und machst mir feucht
ich bin enttauscht, total enttauscht

ich bin so geisterkrank, verstehst du nicht
dann hakz dein Maul, enttauscht mich nicht
manchmal sprichsr du wie meine Mutter
ich bin enntauscht, du machst mich schuchtern

du schreibst wie schnittst, und tust wie siehst
und isst wie frisst, und du enntauscht wie spielst
du bist mir egal, doch du enntauscht
und wie du spielst mein Herz zerstort
Читать далее...

Ich habe dich in Traum gesehen
du hast an mein Gesicht gebetet
so heiss, so kalt, so weich wie Schnee
so ruhig und so frieden wie das Meer

ich habe dich in Traum gesehen
du willst in meine Leben hineingehen
und deine Hand hat meinen Nerven liebkost
in feuchter Sehnsuht meiner Zunge

Ich habe dich in Traum gesehen
halt mich, halt mich fest oh meine Leben
du hast meine Traume rettet
oh mein Genie des braune Schonheit...
Читать далее...