Самое главное в этой жизни - не лгать самому себе. Никогда не лгите себе. А чтобы не пришлось лгать - не задавайте себе вопросов. Как только Вы перестанете это делать - то обнаружите, что уже знаете все ответы. (с) Ваня Мишустин
Я сейчас как потерявшийся котенок. Который никак не может найти дом. Университет был своеобразным домом для меня. Я приходила туда на правах хозяйки и никак теперь не могу понять, что больше мне туда не надо. Что это больше не дом. А... место. Пустота. Прошлое.
Наверное, так чувствует себя каждый выпускник.
Раз уж я почти уже даже не пьяная и в хорошем настроении.
Интересный Антон Шутов читает известные стихи. И выкладывает в контакте.
"антон шутов - Цвета чувств" - нрааавится)
Пять по ВКР.
Красный.
И чо?
Город пере-пере-перебивает
Ритмы даже здоровых сердец,
Наши головы и души вплетает
В сети новых дорожных колец,
А в свете последних новостей наступило лето
И небо ближе и ветер теплей и море где-то…
Я смотрю, как радостно к закату
Рвутся самолеты, смелые, в небеса,
Я ни разу в жизни не была там,
Где ты моя взлетная, белая полоса…
Наш маршрут давно отмечен на карте
Трудно сделать что-то новое «вдруг»,
Каждый раз (день), мы, просыпаясь на старте,
Повторяем этот замкнутый круг
Мы не дышим,
Радио-видео волны,
Нас атакуют, ты слышишь,
Город ими наполнен.
Даже ночью,
Трудно дышать (летать) спокойно,
Стены стоят непрочно,
Трубы гудят нестройно.
А в свете последних новостей наступило лето
И небо ближе и ветер теплей и море где-то…
Я смотрю, как радостно к закату
Рвутся самолеты, смелые, в небеса,
Я ни разу в жизни не была там,
Где ты моя взлетная, белая полоса…
Каждый вечер,
Они улетают, смотри,
Туда, где лучше и легче,
Но ведь главное, то, что внутри…
Я смотрю, как радостно к закату
Рвутся самолеты, смелые, в небеса,
Я ни разу в жизни не была там,
Где ты моя взлетная, белая полоса…
Вдох-выдох-вдох... Знаешь, иногда должно быть тяжело, чтобы потом выдохнуть:)
(с) Наташка
Nevermore (01:36:29 14/06/2011)
и вообще спасибо, что ты есть)
Братэ (01:36:36 14/06/2011)
да, спасибо, что МЫ есть)
В моей жизни есть одна девушка, которую я никогда не видела, хотя знакома с ней уже годы. И она меня никогда не видела. Да и живем-то мы с ней далеко друг от друга. И общаемся редко.
Но есть у нее одно необычайно чудесное свойство. Что бы ни случилось серьезного в моей жизни, она рядом. И я знаю, что могу написать ей в любую минуту. И поговорить с ней о чем угодно. И она всегда поймет.
Вот, что самое главное в жизни. Не то, как часто вы общаетесь. Не то, виделись ли вы. Не то, как близко или далеко вы живете. А вот это - понимать, когда тебе нужно понимание.
С Днем Рождения, дорогая! И пусть в твоей жизни все будет хорошо.
"Раз мне сейчас так плохо, значит, до этого было по-настоящему хорошо. Так что я должен пережить плохое, как до этого пережил хорошее."
Запуталась в отношениях. Опять.
Мать-одиночка растит свою дочь скрипачкой,
Вежливой девочкой, гнесинской недоучкой.
"Вот тебе новая кофточка, не испачкай".
"Вот тебе новая сумочка с крепкой ручкой".
Дочь-одиночка станет алкоголичкой,
Вежливой тётечкой, выцветшей оболочкой,
Согнутой чёрной спичкой, проблемы с почкой.
Мать постареет и все, чем ее ни пичкай,
Станет оказывать только эффект побочный.
Боженька нянчит, ни за кого не прочит,
Дочек делить не хочет, а сам калечит.
Если графа "отец", то поставлен прочерк,
А безымянный палец – то без колечек.
Оттого, что ты, Отче, любишь нас больше прочих,
Почему-то еще ни разу не стало
легче...
Когда оригинальный текст намного сильнее переведенного.
Losing all hope was Freedom.
(В этом и состоит Свобода. Когда теряешь всякую надежду.)
Устала от этой весны.
Собираю любовь к журналистам.
1. Валерий Панюшкин
http://v-panyushkin.livejournal.com/
2. Елена Костюченко
http://mirrov-breath.livejournal.com/
Я знаю: есть конец у всех дорог
Я знаю: есть конец у всех мелодий
Струится между пальцами песок
Я чувствую, как все уходит...
Холодный ветер гонит облака
И стаи перелетных птиц в полете
Соломинки уносит вниз река
Я чувствую, как все уходит...
Скользит беззвучно стрелка по часам
Но время меня больше не заботит, -
Я знаю, что все вещи исчезают
Я чувствую, как все уходит...
И каждый вечер, сидя у окна
Я наблюдаю, как заходит солнце
И каждый его блик напоминает
о том, что больше не вернется
Все поезда куда-то отбывают...
И я смирилась с тем, что происходит
Смотрю в твои глаза, не отрываясь
И чувствую, как все уходит...
Моя нелепая больная жизнь
не оборвется на надрывной ноте
Я буду постепенно таять
И уходить... как все уходит
С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще;
она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически;
его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его;
его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания.
Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие.
Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»;
она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала.
Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба;
у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба.
Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод.
А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится.
Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая».
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота
– остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.
Когда Стивен уходит, Грейс хватает инерции продержаться двенадцать дней.
Она даже смеется – мол, Стиви, это идиотизм, но тебе видней.
А потом небеса начинают гнить и скукоживаться над ней.
И становится все темней.
Это больше не жизнь, констатирует Грейс, поскольку товаровед:
Безнадежно утрачивается форма, фактура, цвет;
Ни досады от поражений, ни удовольствия от побед.
Ты куда ушел-то, кретин, у тебя же сахарный диабет.
Кто готовит тебе обед?
Грейси продает его синтезатор – навряд ли этим его задев или отомстив.
Начинает помногу пить, совершенно себя забросив и распустив.
Все сидит на крыльце у двери, как бессловесный большой мастиф,
Ждет, когда возвратится Стив.
Он и вправду приходит как-то – приносит выпечки и вина.
Смотрит ласково, шутит, мол, ну кого это ты тут прячешь в шкафу, жена?
Грейс кидается прибираться и мыть бокалы, вся напряженная, как струна.
А потом начинает плакать – скажи, она у тебя красива? Она стройна?
Почему вы вместе, а я одна?..
Через год Стивен умирает, в одну минуту, "увы, мы сделали, что смогли".
Грейси приезжает его погладить по волосам, уронить на него случайную горсть земли.
И тогда вообще прекращаются буквы, цифры, и наступают одни нули.
И однажды вся боль укладывается в Грейс, так, как спать укладывается кот.
У большой, настоящей жизни, наверно, новый производитель, другой штрих-код.
А ее состоит из тех, кто не возвращается ни назавтра, ни через год.
И небес, работающих
На вход.
***
Вечер. Развалины геометрии.
Точка, оставшаяся от угла.
Вообще: чем дальше, тем беспредметнее.
Так раздеваются догола.
Но -- останавливаются. И заросли
скрывают дальнейшее, как печать
содержанье послания. А казалось бы --
с лабии и начать...
Луна, изваянная в Монголии,
прижимает к бесчувственному стеклу
прыщавую, лезвиями магнолии
гладко выбритую скулу.
Как войску, пригодному больше к булочным
очередям, чем кричать "ура",
настоящему, чтоб обернуться будущим,
требуется вчера.
Это -- комплекс статуи, слиться с теменью
согласной, внутренности скрепя.
Человек отличается только степенью
отчаянья от самого себя.
<1987>
***
...
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
...
На самом деле, здорово это, когда парень подруги становится полностью своим в компании, и можно идти втроем в полусонном состоянии по улицам просыпающегося уже по-немногу города и тихо петь "Беспечного ангела", путая слова и сбиваясь. И можно танцевать на улицах, совершенно не думая, что подумают люди.
Вообще хорошо, когда люди умеют быстро становиться своими.