уходят, а новых критически мало.
Фразы Вячеслава Тихонова, из расположенной ниже беседы, можно растаскивать на цитаты.
Вячеслав Тихонов: «Я ушел совсем в другую жизнь»
Тихонов – «последний герой» советской эпохи, создавший красивый – в прямом и переносном смысле – миф о сильном, но не ожесточившемся человеке, ставший олицетворением мужского обаяния, куда более редкого во все времена, нежели сиюминутно модные «секс-символы». Благодаря ему в отечественном кино была «узаконена» негромкая, непафосная интеллигентность, чуждая Системе в целом. «Талант – это чувство вкуса» – это о Тихонове и его героях.
Я еду на Николину Гору, где Вячеслав Васильевич ныне проводит большую часть времени. Небольшой кирпичный дом спрятался за мощным «новорусским» особняком. Красиво заснеженный участок безмолвствует, и, идя по аккуратной тропинке к крыльцу, я еще не знаю, состоится обещанная встреча или же погодные капризы скажутся на самочувствии моего героя. Недавний инфаркт все-таки дает о себе знать… К счастью, все в порядке, и, устроившись в уютных креслах у камина, мы начинаем разговор.
- Как все замело, надо хоть участок расчистить, а то одни сугробы…
- Помнится, Вячеслав Васильевич, у господина Бользена, то бишь Штирлица, это получалось весьма элегантно и со сноровкой.
- Точно, но Бользен был лет на тридцать моложе, и тогда, как вы помните, была весна.
- Как вы думаете, почему вот уже тридцать лет «Семнадцать мгновений весны» – один из самых популярных фильмов в России, как теперь принято говорить, «знаковый» и «культовый»?
- Это лучше не у меня спрашивать. Но попробую: потому что в нем есть баланс между вымыслом и фактом, между жесткостью и жестокостью, есть лирика, но нет сантиментов, нет и упрощений. В нем нет шаблонной бесспорности правильных и неправильных поступков. Есть образы и историческая правда, «перебора» художественных допущений нет.
- За исключением одного художественного допущения – в разведку бы вас не взяли.
- Это почему?!
- Потому что у вас, Вячеслав Васильевич, в буквальном смысле очевидная профнепригодность: у разведчика не может быть с первого раза и навсегда запоминающейся внешности.
- Ну уж… Не знаю, как насчет разведки, а вот во ВГИК меня действительно не взяли.
- То есть как?!
- После второго тура я слетел. Я до сих пор остро помню это. Вышла девушка и стала быстро, скучным, безликим голосом зачитывать фамилии: «принят» и «не принят». Тихонов – не принят. Легко так, Тихонов не принят. И все поплыло, рассыпалось, я только тогда понял, как на самом деле хотел сюда, как надеялся, как все остальное было второстепенным. В итоге меня все-таки взяли на испытательный семестр, на полгода. Просто не хватало мальчиков на актерском факультете – 1946 год… Нужно было самим сделать этюд. Мы с Сережей Гурзо начали делать «Обломова» – он был Захаром, я Ильей Ильичом. И по итогам этого семестра меня зачислили. С нашим курсом занимались Ольга Пыжова и Борис Бибиков – потрясающие педагоги, мхатовцы. Я считаю первой своей картиной «Дело было в Пенькове». Его снимал удивительный режиссер, фронтовик Станислав Ростоцкий. Мы вместе учились во ВГИКе, но он был старше – война помешала ему пойти учиться сразу после школы. Каким-то образом я в эту картину попал. Если бы не было «Пенькова», не было бы и Штирлица – я бы, наверное, просто ушел из кино: меня режиссеры «не видели».
- После «Пенькова» было «Чрезвычайное происшествие». Вы встречались с прототипом вашего Виктора Райского из «ЧП»?
- Да, и мы долго дружили. Он настоящий одессит, моторист, после возвращения с Тайваня продолжал ходить в «загранку». Внешне мы не похожи. А в характерах что-то есть общее – кураж, может быть, и ирония…
- А вот этот жест – скрещенные указательный и средний пальцы, который был паролем для героев фильма и которому потом подражали все мальчишки – ваш или его?
- Мой. Нужно было что-то такое придумать – как показать, что я играю двойную роль своим товарищам? Вот и придумал. Я же говорил о кураже…
- Еще о ваших «изобретениях». Одна из самых пронзительных сцен в «Семнадцати мгновениях» – встреча с женой. Ее ведь изначально не было в сценарии, ее предложили и придумали вы. Как это получилось, я имею в виду саму идею, зачем вам нужен был этот ход с «очеловечиванием» Штирлица?
- Вот именно – с «очеловечиванием». Когда я читал сценарий, мне не хватало человеческого – того, что может личностно заинтересовать людей в Штирлице. Много профессионального, много психологического, много чисто разведческого, а вот такого… теплого, что ли, и при этом обязательно без всяких сантиментов – мало. К счастью, я познакомился с одним разведчиком, и он рассказал историю, которая с ним была на самом деле. Разумеется, все было в другое время и в другой стране, да и не так, как у нас в фильме… Но какие-то ассоциации у меня возникли, был какой-то импульс, «информация к размышлению», и я стал думать.
Сам сюжет встречи, когда все сбалансировано, когда самообладание запредельно, меня увлек. Я понимал, то это должно
Читать далее...