пшеничное поле
[700x525]

Шоколадные люди. Такие же уникальные и аппетитные как дорогой элитный шоколад. В красивой упаковке и золотой фольге. Их тонкий аромат привлекает своей неновящевой горечью. Так и манит протянуть к ним руки, прикоснуться их, попробовать на вкус, хотя бы маленький кусочек. Но стоит их взять в руки, они так же начинают таять как двадцати рублевая шоколадка. Пачкая ладони, пальцы, лицо и капая на одежду. И все их отличие - золотая прослойка из фольги и цена. Неоправданная цена. Цену, которую мы порой сами назначаем для других. Но эти другие пачкают порой хуже, чем люди карамели. Человек из карамели – леденцовая радость. От его долго прикосновения и сладкого вкуса всегда поднимается настроение. И его простая цена вовсе не привлекательна для дорогих шоколадных магазинов. А людей из элитного шоколада стоит пробовать, не снимая их золотой фольги, что б не испачкаться.

Фотография - это маленькая рамка, раскрывающая всю широту огромного мира вокруг.

Мы живем в век модных цифровых технологий. И живой голос в телефонной трубке уже не в моде. Моде дохлые буквы на мониторе.

роса
[640x413]

солнце
[640x480]

sky

[640x491]

more

[320x240]
ск. [320x426]

воскресенье...

О., спасибо за вечер.
За катание на качелях и рассвет...

Ах если бы мы сами поступали так, как советуем другим..

....Она рассмотрела цветную полосатую шапку, потертые джинсы, отросшую щетину и карие глаза. Теплые и глубокие. Горячие как растаявшая густая карамель, раскаленные как пляжный песок, словно горячий сухой пустынный ветер, обволок Марину его взгляд. Она уловила терпкий запах его духов, слегка солоноватый как морской воздух с еле слышными нотками бергамота, ванили и грейпфрута. Вдохнув поглубже, стараясь запомнить запах этого морозного утра с грейпфрутовым ароматом и карамельным взглядом, Марина вслушивалась, как скрипит снег под его ботинками, как шаги медленно затихают за ее спиной. Подул ветер, поднимая с дорог белую снежную пыль. Марина посильней натянула капюшон и ускорила шаг, стуча каблуками по выдолбленным коричневым плитам пустой площади. Запах въедливо оставался в ее памяти, и ей началось казаться, что она сама пахнет бергамотом и ванилью, будто вся она в растаявшей карамели...

Ровно год я живу в Тюмени.

Как азбуки Морзе точки – бугорочки-косточки твоего позвоночника!


Пока греется вода в чайнике, Марина начала новое утро. Слепящий свет раскаленной лампочки. В открытое окно вваливается белым паром морозный воздух, от которого приятно гудит голова, той самой тупой болью, которая напоминает тебе, что ты еще живой организм. От батареи веет теплом и через две минут уже начинает обжигать ноги.
Через 20 минут в чашке уже болтается остывший чай, оставляя на белых стенках коричневатые разводы. Через 30 минут Марина уже на остановке в ожидании нужного маршрута. Скользко. Она ненавидит утренние автобусы, ненавидит утренние разговоры пассажиров, их заспанные кислые лица и холодный пустой взгляд. Банковские серые мыши с грошовой зарплатой, толпа менеджеров различного профиля, парочка девочек с не по-зимнему коричневым напудренным лицом, вызывает ассоциации с остывшим чаем в грязной чашке, горстка плотных женщин в свитерах и теплых куртках – вот она утренняя картина остановки. Марина выкуривает сигарету, ожидая маршрут, вдыхая горький дым в вперемешку с колючим зимним воздухом. Зябнут пальцы, колет губы. Семь минут и - толпа вносит ее в холодный автобус, по-началу кажется, что в нем холодней, чем на улице. Жить на конечной остановке не так уж и приятно, наблюдать каждое утро десятки пар диких жадных глаз, рыщущих в поисках свободного коричневого дерматинового кресла. Вся их жизнь такая же дешевая и искусственная как эти потертые дерматиновые сиденья. Столько злобы и гнева в этом взгляде, как и столько дешевого удовольствия. Ценность в жизни – дерматиновое сиденье. Восемь остановок. В самых неудобных позах для человеческого тела, - с чьей-то упирающийся сумкой в бок, назойливым дыханием в ухо и чужим меховым воротником в лицо. Черное утро начинает нежно светлеть в замерзшие, в белом инее, окна плавно становятся нежно голубыми. От дыхания в автобусе становится душно, и поэтому когда останавливается автобус, Марина, просочившись через плотную толпу чужих тел, выпрыгивает на своей остановке, глотая морозный нежно-голубой воздух огромными глотками до боли в груди, спешит в офис. Она бежаит мелкими шажками, ни быстрыми, ни медленными, именно такими, чтобы прийти во время. Она слушает, как скрипит утоптанный снег под ее ногами, ощущает неприятную влагу на шерстяном шарфе возле губ, ощущает как начинаю покалывать пальцы рук. Зима морозная, как обычно, только каждый год кажется, что это зима холодней предыдущей. Больше всего Марине хотелось сейчас высунуть руки из рукавов шубы и обнять себя, согревая своими руками, как когда-то она делала в детстве.
Огромное стеклянное офисное здание с мраморными ступенями и ярким светящимся желтым входом засасывало людей через свои стеклянные зубы. Постепенно загораются сотни его квадратных глаз мертвенно-белым светом люминесцентных ламп. Марина вошла в его узкие двери. Привычно обжигал щеки теплый кондиционерный воздух, привычно пощипывало щеки, привычно горели зеленые ломаные цифры «08:47», привычно чернела толпа у лифтов в длинном зеркальном коридоре в искусственных цветах. Марина толкнула пластиковую дверь, тусклый свет, узкая белая лестница. Где-то вдали дзынькнул лифт, зашуршали ноги, но Марина уже спешила по лестнице вверх на шестой этаж, согревая свои озябшие пальчики ног в замшевых сапожках. Все спокойно, демократично и без чувственно – по этикету. Синеватый тон стен, картинки в черных рамках, грамоты, ковралин, заглушающий шаги, белые пластиковые перегородки. Марина шла не спеша, проваливаясь каблуками в мягкое покрытие, она улыбалась, расстегивая пуговицы на шубе, разматывая шерстяной шарф. Заспанные лица, большинство из них с выдуманными улыбками, накрашенными глазами, в отглаженных блузках. Привычными жестами Марина бросила шарф на стул, включила чайник, повесила шубу в шкаф – отточенные до мелочей действия. Впрыгнув в узкие черные лаковые туфли, подтянув нежно бежевые колготки, Марина начала свой рабочий вторник.
Повернув хромированную задвижку, Марина подошла к высокому зеркалу, о стены бился и сыпался звук ее легких шагов на кафельный пол туалета. Марина достала из кармана юбки черную тушь, сделав пару мазков по ресницам, включила рычаг и из крана полилась белая шипящая вода. Марина выдавила мыло из контейнера на стене и умыла лицо. Запахло лимоном и проточной водой. Марина затянула свои темные волосы в тугой хвост на затылке, подтерла салфеткой пятна воды на зеленой блузке и вышла в пространство синеватых стен офиса. Работать было лень.
..........

P.S. может хоть из этого выйдет толк.... очень нужны критики...

Ты как мелкий кислый виноград. Сводит скулы и тошнотворные позывы в желудке. Но я не могу остановиться, все ем и ем тебя. Пытаюсь утолить то ли жажду, то ли голод. Пытаюсь насытиться, давлюсь. Раскисшая мякоть в ладонях и багровый сок стекает по рукам... И белая рубашка заляпана словно кровью, словно рвотной массой. Я словно сжираю твое сердце.

Ночь вливается в открытое окно - густая, бархатная, с запахом остывающего асфальта, скошенной травы, коры деревьев... Лижет спину теплым ветром.
Скоро дождливая осень, я буду прятать под курткой свой коричневый шарф, тот самый, которым завязываю тебе глаза. Надеюсь, он сохранит твой запах. Сейчас ладони пахнут тобой, ты уснешь и я попытаюсь незаметно тебя обнять и целовать плечи.

I want you addicted to my perfume...

[320x283]

Посвящаю человеку, чьими глазами
я восхищалась целый 2001 год, и,
благодаря которому, я испытывала
яркие эмоции.
И человеку, который поверил в
меня и вдохновил. О нем позже.



“Люба”


Опять настали знойные дни. Когда воздух по-прозрачному густ, все стоит, не шевелясь, в ожидании мимолетного, хоть и сухого ветра. Когда до неба, кажется, просто не дотянуться, а в воздухе витает запах ржаного хлеба, все словно замирает, и только доносятся крики купающихся детей, недалеко в реке. Такие дни обычно приходятся на середину июля. Самое время ягод. Высокое июльское солнце наполняет воздух золотым светом, и тогда, под зеленым листом, жадно глотая солнечные лучи, маленькая ягодка наливается, впитывая в себя солнце и все запахи знойного лета.


Когда солнце еще не сползло с крыш на немного отдохнувшую за ночь землю, которая всей своей пылью и глубокими трещинами, пытается напиться утренней росой, только в это мгновение кожа ощущает приятную прохладу воздуха. В такие дни лишь только лес полон свежестью, сохраняя ее в своих корявых ветвях . Небо высокое, по-синему прозрачное. Оно опять обещало такой же знойный день, как и вчера
Оставляя глубокий след босых ног в, еще не раскаленной, пыли, быстрыми мелкими шагами девочка и ее собачонка шли по направлению в лес. Это была Люба. Невысокого роста девчушка, с длинными темно-русыми волосами, заплетенными в тугую косу, и огромными, черносмородиновыми глазами. Люба шла уверенным шагом, хоть это был ее первый поход в лес самостоятельно. Золотилась пшеница, глянцево переливаясь в солнечных лучах, доносился сладкий запах клевера, впереди чернел лес. Приблизившись, девочка осмотрела высокие сосны, пожухшую траву, и ощутив стойкий запах хвои и прохлады, Люба вошла в тень деревьев. Пройдя немного, она свернула влево, на протоптанную кем-то лесную тропинку. Маленькая, белая собачонка, с небольшим хвостом, закрученным баранкой, и кисточками на ушах, бежала впереди, обнюхивая цветы и настораживаясь каждому шороху. С каждой минутой они уходили все дальше и дальше от деревни. К этому времени солнце поднялось высоко в небо. Оно пробивалось сквозь густую листву, скача солнечными зайчиками по траве.
Лето выдалось ягодным. И найдя куст малины, с него можно было собрать литровую банку ягод. Люба медленно рвала ягоды и одну за другой клала их в баночку. Но когда та наполнялась на половину, Люба не выдерживала и высыпала ягоды в ладонь, и маленькими порциями жадно отправляла их в рот, слизывая с ладони кисловатый розовый сок.
В лесу всегда свой особенный шум. И Люба к нему часто прислушивалась. Она сидела на пне, подперев голову руками с красными, от малины, пальцами. Рассматривая солнечных зайчиков на своих грязных ногах, всматриваясь в беспорядочное движение муравьев в траве, внимательно вслушивалась в шорох, издаваемый их маленькими семенящими лапками. Наступила редкая для леса, моментная тишина. За кустами что-то хрустнуло. Люба вздрогнула и посмотрела в сторону, откуда доносился звук. Но кусты лишь медленно покачивались, нежно шелестя своей бархатной листвой. Мало ли, может, птица какая вспорхнула, или упала прошлогодняя шишка. И Люба снова увлеченно стала наблюдать за муравьями, протыкая их огромный муравейник тонкой веточкой. Поговаривали, что муравьи оставляют кисловатый привкус на ветках, который так любят медведи и Любе ужасно хотелось попробовать медвежьего лакомства. Но хрустнуло еще раз, словно в нескольких метрах и Люба повернула голову влево - из высоких зарослей лопуха на нее смотрел волк. Холодный липкий пот и твердый комок в горле, Любу словно парализовало. Внутри все сжало. Тело стало каменным, ноги ватными, в пальцах дрожь. Ей казалось, что она не дышит, в горле пересохло. Сердце колотилось как бешенное, вот-вот разорвет грудь. Оно стучало громко, тяжело, гулко отдаваясь в висках. Ей казалось, что она чувствует кожей все свои набухшие вены, слышала как гудит ее кровь в жилах. Волк же смотрел на нее своим диким нахальным взглядом. Глубина его серо-голубых глаз завораживала. Словно всевселенская тайна скрывалась в его печальном взгляде. В глазах цвета осеннего дождливого неба; цвета холодных весенних вод, ломающих лед на реке; цвета печали первого зимнего снега и прозрачных как августовское небо. Тишина. Вечность. Люба ощущала, как сдавливает ее грудную клетку, как воздух стал ледяным и колючим и каждый вдох ей давался с мучительной болью в горле. Все звуки и шорохи вокруг стихли и только страх и восхищение – единственное, что ощущала Люба сейчас, будто ее сдавливало тысячами стальных колец. И откуда-то из глубины доносился лай ее беленькой собачки. Люба увидела в двух шагах от себя свою белую собачонку, хрипя от лая и скаля свои белые клыки, та медленно приближалась к волку. Волк же долго и пристально смотрел на нее, словно читая в ее коричневых глазках-бусинках нотки бесстрашия. И словно ухмыльнувшись, развернулся и скрылся в зарослях грубых лопухов. Плавно и бесшумно. Люба словно упала в ледяную воду после изнуряющего солнцепека. Читать далее...

И растворяясь в запахе лаванды, сиреневый дым пожирает комнату. Исчезал потолок, исчезали шершавые голубые обои стен, деревянный пол. Исчезло окно и тусклый свет фонарей в нем. Твоей рукой мне был вставлен в глотку нож. В горло до самого живота. Хрипящие выдохи и ледяной язык прилипший к небу. Нет возможности согнуться, и кажется, что от неловкого движения нож проткнет мне живот изнутри. Остается лишь неподвижно лежать на спине в валунах мокрых липких простыней. Запах мокрого асфальта – моросит дождь за окном. Спокойствие. Вкус вишневого приторного джема на губах. И только без слов. Ни единого слова. И только in Silence вдыхать горький лавандовый дым.

Хорошее изобретение природы - ногти на руках. Если смущение или нечего сказать - их можно разглядывать.